Анна Фокс
Нам здесь не место

Именно, я могу обыскать остальные ящики и, возможно, найти что-нибудь полезное. Я ушла глубже в убежище, выискивая места, где поменьше людей. И начала обыскивать оставленные военными ящики и коробки. Я не знаю, почему я так быстро пришла в себя. Наверное, как раз наоборот, потому что не пришла. Я знала, что медленно разваливаюсь на части, и мозг мой скоро закипит. Но заняв себя чем-то конструктивным, я могу хоть на немного оттянуть этот момент. Да, мне просто нельзя останавливаться, нужно что-то делать, хоть что-нибудь… Только не начинать думать обо всём этом.

Особо полезного я ничего не нашла. Из гор барахла, значение которого я даже до конца не понимала, мне пригодились только плед и маленькая подушка. Зато я узнала, что та женщина была не совсем права. Контейнер, что приковал внимание всех людей – не единственная еда в бункере. Остальные ящики были фактически до отказа набиты консервными банками. Но в основном на этикетках было написано "фасоль" или "тушёнка". Проще говоря, есть это было невозможно. Поэтому все и боролись за свежую еду. Я думаю, что меня от этих консервов вывернуло бы наизнанку, вместо того, чтобы утолить голод. Так что лучше оставить банки на месте.

Но была ещё одна очень хорошая вещь, которую мне удалось найти – небольшой складной нож. Не знаю, зачем он мне. Только в любом случае, лишним он не будет. И я, украдкой оглядевшись по сторонам, кинула его себе в карман.

Бродить по бункеру с вещами не имело смысла, поэтому я решила вернуться к своему временному пристанищу. Его, как оказалось, никто не занял. Это было, на самом деле, счастьем. Маленьким, но всё же счастьем. Хоть один уголок остался, в котором я могу отсидеться.

Первое, что я сделала, это кинула на матрас подушку и, почему-то, улеглась, накрывшись с головой пледом. Я просто спряталась, закрыла глаза, и захотела снова уснуть. Просто заснуть и ничего этого не видеть. Не слышать, не думать и не хотеть еды. Я сжалась под одеялом, обняв колени. Всё это так глупо. В один момент мой мир перевернулся с ног на голову. В это невозможно было поверить. Как так могло случиться? Эти сирены, взрывы, военные… Бессмыслица какая-то. Что могло такого произойти, чтобы земля под ногами загорелась, чтобы всё превратилось в ад? Даже подумать страшно, если вспомнить, как вели себя солдаты. Похоже, они были не меньше напуганы и растеряны, чем все остальные. Поэтому я не уверенна, хочу ли знать, что происходит сейчас наверху.

А что последнее я помню перед тем, как всё началось?.. Я разговаривала с Меган, точно! Господи, надеюсь с ней всё в порядке. Надеюсь, этот ужас её не коснулся, она ведь живёт на другом конце города. Хотелось бы думать, что это не так глобально, как кажется. Но если уж нас привезли сюда, то рассчитывать на это явно не стоит. Потом я помню, что оборвалась связь и в комнату ворвались военные. Улица, люди, автобусы… И вдруг я вспомнила о нём. Увидев под закрытыми веками размытое очертания его лица, я тут же резко вскочила. Как же я могла забыть?

Судя по всему, мой мозг раздробил информацию о случившемся, и подавал мне её небольшими порциями, дабы я не свихнулась. А ведь тот парень, можно сказать, спас меня. Вытащил из толпы и помог сесть на автобус. Если бы не он, я бы, скорее всего, осталась сидеть на холодной дороге возле своего дома, подбирая с асфальта осколки парализующего меня страха. Если бы не он… Как же его зовут? Да, точно, он же не говорил мне своего имени. Я даже не знаю, как его зовут… А потом я вспомнила эту ужасную толчею у лифта. Люди были безумные, бежали, как крысы с тонущего корабля. Напуганная толпа – это страшная сила. Проклятая толпа, и проклятый лифт. Там я и потеряла его…

Мне нужно его найти! Он единственный человек здесь, которого я хоть немного знаю. Благодаря ему я в этом убежище и всё ещё цела. Могу ли я надеяться, что он не забыл меня, и поможет справиться с этим кошмаром? Или ему уже не до меня? Что, если он забыл меня? Ему же тоже надо как-то выживать. Очень вероятно, что я, как лишний груз, ему без надобности. Так может не стоит его искать? Но всё же, что если он тоже ищет меня сейчас? Он же почему-то спас меня там, на площади с автобусами, и не отпускал всё это время. У него доброе сердце, я верю… По крайней мере, надеюсь на это. И если я отыщу его, нам вдвоём будет легче справиться. Так ведь? – убеждала я саму себя. Ладно, меньше думай, больше делай. Я вспомню, вспомню, как он выглядит. Я узнаю его.

Я встала. Но прежде, чем уйти, я решила спрятать своё временное пристанище. Беспечно будет оставить здесь всё как есть. Если кто-нибудь увидит это место и, как я тут удобно устроилась, то наверняка захочет потеснить меня. Просто надо что-то придумать… Я свернула плед, взяла подушку и запихнули их в соседний ящик. Потом подняла матрас, поставив его вертикально между двумя высокими контейнерами. Я отошла в сторону и взглянула, как бы глазами незнакомого человека – вроде незаметно. Но справа от меня, лежала длинная картонная коробка, и, для надёжности, я взяла её и прикрыла ей угол матраса. Вот теперь ничего не видно. Так что вряд ли кто-то ни с того ни с сего решит пристроиться в этом месте – теперь здесь нет ничего, чтобы говорило даже о малейшем удобстве.

Выйдя к центральному проходу, я остановилась и стала думать. С чего начать? Наверное, следует проверить там, где я в последний раз видела его. И я медленно двинулась к лифту. Теперь его уже никто не охранял, не было ни одного солдата. Что же могло заставить их уйти, оставив всех этих напуганных людей одних здесь? Всех нас… Но думать об этом было бесполезно. Ведь не было никого, кто мог ответить на мои, и, думаю, не только мои, вопросы, кто мог бы помочь и успокоить людей. Те, кто привезли нас сюда просто ушли.

Я проходила мимо людей, которые, как бездомные сидели на полу, возле ящиков, закутавшись в одеяла. Как и я. Были семьи, они успокаивали друг друга, глядя заплаканными глазами на своих детей. Они грели друг друга, и утешали. Они, в конце концов, были друг у друга… Во мне проснулась зависть. Ведь у меня здесь никого нет. Мои родители далеко отсюда, в другом городе, и я с ними давно не общалась. Друзей у меня рядом тоже нет. На секунду я даже вспомнила Итана, того самого парня, о котором я разговаривала накануне с Меган. Я встречалась с ним не так долго, чтобы привыкнуть к нему, но наше расставание было болезненным. Он не хотел меня отпускать, хотя я уже давно поняла, что нам с ним не суждено быть вместе. Но в этот момент я вспомнила даже его. Интересно, что-нибудь изменилось бы, будь он сейчас рядом? Нет. Но надеюсь с ним всё в порядке…

И вот я одна. Совсем одна, предоставленная сама себе. Я всегда думала, что мне хорошо быть одной, у меня непростой и слишком неоднозначный характер, чтобы быть компанейской девчонкой. Но теперь… Одиночество давило на меня как несколько тонн груза. Я и подумать не могла, что жизнь когда-нибудь бросит меня в такое положение. Так что ни гордости, ни смелости быть одной у меня не осталось. Я просто хочу найти того парня и, не знаю как и зачем, быть как можно дольше с ним. Как я надеюсь, что он меня примет.

Но когда я дошла до лифта, я поняла, насколько это было глупо. Я же не здесь его видела в последний раз, а наверху. Я была в лифте, не он. Мы расстались с ним там, над бункером. О, господи, а вдруг он не попал в лифт? Я же не видела, как он заходил в него, не видела, чтобы он приехал на нём в убежище. Вдруг его вообще тут нет? Кто знает, что могло произойти там, наверху. Последнее, что я помню на поверхности – это взрывы. Вдруг он не успел спастись?..

Я села на корточки и закрыла руками лицо. Мне стало страшно. Ведь там, откуда нас увезли, творилось нечто ужасное. Эти взрывы… Это же война! На нас кто-то напал. Террористы? Или какая-то из стран? Не важно. Ведь прямо перед бункером, перед тем, как меня затащили в лифт, нападение повторилось. И этот парень, он же мог погибнуть… Боже, он же мог погибнуть там! Ведь с тех пор я его больше не видела. Те, кто приехали первыми, разошлись, нас не подпускали к выходу. И прошло уже столько времени, а я даже отдалённо не видела его. Кажется, моя надежда под откос скатывалась к нулю. Если он меня искал и всё ещё не нашёл, то может его и вовсе тут нет?

Тучи надо мной сгущались. Безысходность уже стала приобретать чуть ли ни физическую форму и шептать мне на ухо. Не успевая восстанавливаться, реальность периодически рушилась вокруг меня. Чтобы не сойти с ума, единственное, что мне оставалось – беспечно надеяться. Надеяться, что он жив. Что он тут, в бункере, где-то среди этих людей. Не думай ни о чём… Он где-то здесь.

Отбросив мрачные мысли, я снова поднялась и пошла вглубь убежища. Я решила, что если я спряталась подальше от лифта, то, возможно, он сделал то же самое. Это, конечно, было не самым весомым предположением, но других у меня не осталось. Да и к тому же, если я не зацеплюсь сейчас за какую-нибудь идею, то снова скачусь в яму психической боли. Так что лучше хоть что-то делать, хоть куда-то идти.

Но сколько я ни бродила по лабиринтам подземной жестяной банки, набитой припасами неизвестной давности и барахлом первой помощи, его нигде не было. Дважды я ошиблась, увидев со спины мужчин с похожим телосложением, один раз наблюдала за парнем издалека, пока он не повернулся лицом в мою сторону. И хоть я не помнила внешность своего спутника достаточно отчётливо, я сразу поняла, что это был не он. Так что я не знаю, сколько времени я так ходила. Пока не отчаялась совсем.

Я ужасно хотела есть. И с каждым часом голос слабее не становился. Я отвлекала себя, старалась думать о чём-нибудь другом, но в итоге всё закончилось невыносимой болью в животе. И это был момент, когда я решилась на воровство. Мне, скорее всего, было бы очень стыдно, но не здесь и не сейчас. Когда я уже поняла, что это вопрос моего выживания, тут же исчезли рамки. Я ничего не могла поделать, мне нужно было хоть немного поесть. Поэтому я выкрала буханку хлеба у незнакомого мне мужчины, когда он отвернулся, спрятала её под куртку и тихо прошла мимо.

Отойдя метров на двадцать, я вынула хлеб и принялась жадно его кусать. Ужасно… Я как беспризорница. Вот теперь мне стало стыдно. Но я всеми силами пыталась себя переубедить, что ничего плохого я не сделала, пока рвала хлеб на куски и проглатывала их чуть ли не целиком. Как бездомные животное… Со стороны, наверное, выглядело именно так.

В итоге, я просто выбилась из сил. Не знаю, сколько часов прошло. Я вернулась к своему спрятанному месту, с радостью узнав, что никто его так и не занял. Вытащила матрас, подушку и старый плед. Оставшуюся часть буханки я сжимала в руках так, будто это какое-то сокровище. Во мне тут же проснулась паранойя. Если я смогла её утянуть, то неужели другие до этого не догадаются. Поэтому поразмыслив, я взяла ту длинную коробку, за которой прятала матрас, и отгородила себя от прохода, чтобы никто ко мне не пристал. Вот и всё.

В конце концов, обойдя этот чёртов бункер, я снова вернулась на свой матрас. Я ничего не нашла. Никого… Я ничего не узнала, никаких ответов, никаких новостей. Никто не пришёл ни за мной, ни за другими людьми. Так что всё это было впустую. Мне оставалось лишь сидеть тут и жевать свой краденый хлеб. И что дальше? По щеке прокатилось что-то влажное. А потом ещё раз, и ещё раз, и по другой щеке.

Я одна – вертелось у меня в голове. Даже если он здесь, то он не ищет меня. Я не нужна ему, к чему пустые ожидания? Теперь каждый сам за себя. Каждый будет выживать, как может. Кто на что горазд. Даже не нужно быть гадалкой, чтобы это предсказать. Мы просто животные, крысы, брошенные в клетку. И не далёк час, когда мы перегрызём друг друга, за эту самую проклятую буханку хлеба в моих руках. Что может быть страшнее?

Глава 3. Спаси меня

Мне приснился довольно странный сон, скомканный и непонятный. Это был город. Кругом всё горело, а вдалеке я видела чей-то силуэт. Он становился меньше и меньше, он уходил. Я шагнула к нему, и он вдруг остановился. Я застыла, чувствуя жар от огня на своей коже. Но внезапно он стал приближаться. Быстро, слишком быстро. Он пугающе быстро приближался, но я не могла и пошевелиться. А самое странное было в том, что в последний момент я перестала бояться, когда тень приблизилась и… меня поглотила тьма.

Я резко открыла глаза. Свет был такой тусклый, словно я очнулась внутри каменного грота. Я смотрела вверх, но не могла разглядеть потолок, он был слишком высоко. Но это всё ещё был он – потолок убежища. Я закрыла глаза ладонью, но когда снова открыла, этот мрачный потолок никуда не делся. Неужели ещё один убогий день? Я даже не знаю, день ли сейчас. И опять вставать, и опять неизвестно что делать, неизвестно чего ждать. Вообще ничто неизвестно.

Но когда я поднялась, первое, что пронеслось у меня в голове, это – я всё ещё сплю. Я точно сплю, потому что этого не могло быть! То, что я увидела, не может быть настоящим. Или всё очень плохо и я сошла с ума, или это чудо…

Рядом со мной, прислонившись спиной к ящикам, на полу сидел парень. В мятой бледно-синей кофте с тёмными рукавами и серых джинсах, скрестив руки на груди, и опустив голову. Тень от его тёмно-каштановых волос падала на лицо, снова скрывая его от меня. Но я всё равно видела… Его растрёпанные тёмные волосы, тёмные брови и ресницы, родинки на щеке. И слегка приоткрытые губы. Его мерное дыхание ласкало мой слух, пока я, не отрываясь, смотрела на него, как заворожённая. Со стороны это, наверное, выглядело нелепо, что я так разглядываю его. Но он не возражал – он спал.

Я хотела бы, очень хотела бы, но не могла в это поверить. Вчера я целый день его искала, и вот сейчас он здесь? Это не может быть правдой! У меня видимо ужа начались галлюцинации от недоедания, или просто сон ещё не прошёл. Через минуту всё исчезнет, нужно только подождать. Но я ждала, а он не исчезал. И я по-прежнему слышала, как он тихо дышит. Ладно… Я протянула руку и осторожно дотронулась пальцем до его плеча. Он даже не шелохнулся – так крепко спал. Но он действительно был здесь. Он был реален. Реальнее нельзя и представить.

Не может быть, ты со мной. Ты рядом!..

Меньше всего мне сейчас хотелось заплакать, но слёзы так трудно было сдержать. И всё же я старалась, старалась, как могла, хлопая ресницами. Я не заплачу, нет. Но вот улыбку я сдержать всё же не смогла. Лучше того, что он здесь, было только то, что все мои мрачные догадки оказались неправдой. Он живой, с ним не случилось ничего плохого, и он успел попасть в бункер. Это счастье, это действительно счастье! Я никогда в жизни так отчётливо не ощущала этого чувства. Я не смогла сдержаться и бросилась его обнять.

Перед тем, как он проснулся, прошло не больше секунды, но я так много успела прочувствовать за это мгновение.

Человеческое тепло.

Он был такой тёплый… Я вдруг поняла, что пока не окажешься в экстремальной ситуации, не научишься ценить присутствие какого-то определённого человека рядом. Мы так привыкли к бессмысленным отношениям, настолько привыкли к другим людям, вплоть до страха их вторжения в своё личное пространство, что уже не ценим простого человеческого тепла. Мы привыкли, что вокруг нас всегда так много людей, что не замечаем тех, кто на самом деле имеет значения в нашей жизни. А ведь их очень мало – тех, кто не оставляет нас равнодушными и к кому неравнодушны мы. Тех, чьё присутствие имеет огромный смысл.

Я не знаю, почему все эти мысли пронеслись у меня в голове, но я увидела их более чем ясно. Иногда трудно оценить важность некоторых моментов в жизни. Но этот я оценила сполна.

Страх.

Я ощутила страх того, что потеряю его снова. Хотя я совершенно не знаю его, не знаю кто он, что за человек. Но мне было так страшно без него, что я больше не хотела оставаться одна. Он хороший человек, если спас меня с самого начала, значит, я могу ему доверять… По крайней мере, больше, чем кому-либо другому. Это плохо, но я осознала привязанность к нему уже сейчас. Я хотела, чтобы он остался со мной, был рядом, помог мне справиться со всем этим. Он больше не должен покидать меня. И теперь я испугалась, что нас снова что-то сможет разлучить. Но я не могу остаться одна, он нужен мне! Иначе я пропаду.

Было ещё кое-что, что я почувствовала, обняв его. Самое странное, что я так хорошо запомнила это. Аромат его тела. Мне так понравился этот аромат…

Он вздрогнул и проснулся. Прежде, чем он успел хоть как-то отреагировать, я, смутившись, отпрянула назад. Широко улыбаясь, я уселась обратно на матрас и взволнованно затеребила край одеяла. Он проснулся, но ещё не пришёл в себя и быстро моргал ресницами, пытаясь сфокусироваться на мне. Я смиренно ждала. Руками он потёр глаза, выпрямился, чуть подвинулся к стене и, наконец, сонно взглянул на меня. И улыбнулся.

– Ты проснулась, – хрипло, спросонья заметил он.

От его голоса у меня по спине пробежали мурашки. Мне почему-то трудно было ответить, так что я просто кивнула.

– Я решил не будить тебя, когда нашёл.

– Как ты нашёл меня? – вдруг вырвалось у меня.

– Ну… – протянул он и запустил ладонь в волосы. – Искал… Весь день. И, в конце концов, нашёл.

– Я рада, – только и смогла сказать я, глупо улыбаясь.

По-моему, он тоже был слегка смущён. Всё-таки, мы же не знали друг друга. Сейчас так тихо и спокойно. До этого всё происходила очень быстро, мы даже не успевали ничего сообразить, адреналин бил в голову. Всё, что мы делали, мы делали на инстинктах, но теперь их нет. Мы просто здесь, одни, и нам неловко. Я не знала, что сказать. Он продолжал пальцами трепать свои и без того взъерошенные волосы на затылке, так же как и я нелепо улыбаясь.

Но тут он шумно выдохнул, опустил руку и расслабился. Его тёмные карие глаза метнулась на меня. На мгновение я ощутила прилив крови к щекам, но когда он заговорил, мне сразу же стало легче дышать.

– Меня, кстати, Дилан зовут.

Дилан… Наконец я узнала его имя. Теперь он перестал быть для меня незнакомцем. Всего лишь одно слово, а как будто я получила заветный ключик от этого человека. Дилан. Я ещё несколько раз повторила его имя у себя в голове.

– Меня – Ниа, – ответила я.

Он чуть сощурил глаза, улыбаясь, опустил их в пол, а потом снова посмотрел на меня.

– Красивое имя… Как и глаза твои. Потрясающе…

И тут я в конец смутилась. Я знаю, о чём он говорил. Мне многие говорили о моих глазах, но только от него услышать это было как-то слишком… приятно.

– Кажется, это называется гетерохромия? – спросил он.

– Да… – нервно усмехнулась я, но быстро взяла себя в руки. – Да. Правый голубой, левый – как у тебя, карий.

Зачем я это объясняла? Он же не слепой. Кажется, он даже чересчур много видит. У меня возникло чувство, будто я оказалась перед ним совсем без одежды, полностью раскрытой для него. Он так пронзительно смотрел на меня, так честно и откровенно. Но мне не было неудобно, и скованности я не чувствовала. Наоборот, мне нравилось, как он смотрит на меня. Не понимаю, как он это делал, но он поглощал меня своим взглядом. Он казался неуверенным мальчишкой, когда трепал свои волосы и опускал глаза в пол, но от него исходило столько смелости, сколько я не видела раньше никогда. И она не могла оставаться незамеченной.

Этот парень, Дилан, он такой странный…

Мы сейчас были как дети, и совсем позабыли о том, что творилось вокруг. Забытье – это, наверное, самая большая привилегия, которая возможна была в нашей реальности. На малую долю времени мы были спрятаны от всего и всех. Какое короткое было это время… А так сильно хотелось ни о чём не думать и не вспоминать. Хотелось смотреть друг на друга, смущаясь, словно бы всё хорошо и мы просто двое людей, встретившихся случайно. Мне было приятно находиться рядом с ним. Как жаль, что мир вокруг рушился на части.

– Я тоже искала тебя, – призналась я, и заметила, как он улыбнулся. – Но так и не нашла, тебя нигде не было. Я уже решила, что ты не успел…

С этими словами пришли воспоминания о том, как я боялась, что он погиб. И обо всём остальном. Стало так плохо. И снова горький ком возник в горле. Я потупила взор.

– Я успел, – тихо произнёс Дилан. – Но был последним. То есть, в последней группе людей. Это было ужасно…

– Ты видел, что случилось? – серьёзно спросила я.

– Не всё. Но этого было достаточно. Взрывы были совсем рядом. От них вспыхнул огонь…

– Подожди, взрывы? Их было несколько? – перебила я его.

– Три, или четыре. До того, как я попал в лифт. Остального не знаю. Знаю только, что военные остались снаружи. Никто из них не приехал вслед за нами.

– Здесь нет ни одного военного?

– Видимо нет.

– Кто тогда за всем следит? – спросила я, и мы оба многозначительно замолчали.

Всё. Всё вернулось. Те короткие минуты невинного забвения растворилась как дым на ветру. Окружающий нас кошмар снова начал восстанавливаться по деталям, по крупицам. Дилан помрачнел, его глаза стали чёрными, как в первую нашу встречу. Мне кажется, у меня был примерно такой же вид. Так что, вернувшись в это состояние, ничего не оставалась, кроме как обсудить "проблемы".

– Вчера открыли контейнер с едой, – вспомнил Дилан.

– Да, я видела.

– Ты что-нибудь взяла?

– Нет, – тихо ответила я. – Там было столпотворение....

– Да. – Он приподнялся и взглянул на зал поверх коробок. – Люди как обезумили. Теперь каждый сам за себя.

Он с минуту молча смотрел на людей, словно что-то изучал. Я не отвлекала его, просто ждала. Вдруг он резко сел обратно и полез руками по карманам.

– Вот, это всё, что я успел утащить.

Он вывалил передо мной несколько запакованных полиэтиленовых пачек. Я удивлённо вскинула брови.

– Здесь орехи, в основном, и сухофрукты. Я решил, что их можно больше всего набрать. И они хорошо удаляют голод. Ещё не портятся, в отличие от всего остального.

Дилан едва заметно улыбался, когда это говорил. Я знаю почему – потому что он очень сообразительный. В таком положении, как наше, это просто бесценное качество. Я, к примеру, не догадалась бы сразу. Я просто не успела бы собраться с мыслями и взять эмоции в кулак, чтобы хладнокровно решать подобные задачи.

Более того, меня тронуло, что всей добытой едой он, не задумываясь, поделился со мной. Хотя сам минуту назад сказал: "Каждый сам за себя". Значит, я действительно могу ему доверять? Глупые мыли! Кому же мне ещё доверять в таком положении?.. Я порадовалась в душе, что рядом вообще есть хоть кто-то, кто думает обо мне, и на кого я могу положиться.

Внезапно я кое-что вспомнила. Я отвернулась от Дилана, порылась немного в ближайшей коробке и вытащила заныканный мной кусок хлеба. Без тени сомнения, я положила свою единственную еду рядом с пачками орехов.

– Вот, то, что я нашла, – тихо проговорила я, но запнулась.

Как объяснить ему, где я добыла этот хлеб? Мне стало стыдно, я не находила слов и потупила взгляд.

Но он ничего не спросил, а просто ответил:

– Хорошо, – задумавшись, кивнул Дилан. – Это хорошо. На первое время должно хватить.

Меня напрягла фраза «на первое время». Я нервно заёрзала на месте.

– Ты считаешь, мы тут задержимся? – в моём голосе даже я сама услышала страх.

– Надеюсь, что нет. Но сейчас, если честно, ни на что нельзя надеяться.

Тут я была с ним согласна.

Я снова съёжилась и закуталась в одеяло. Стало так неуютно, от этих мыслей. Я мельком взглянула на Дилана. Он о чём-то серьёзно задумался. Мне одновременно было любопытно, что происходит сейчас в его голове, но и в то же время, я не хотела знать. Наверняка, это были страшные мысли. О чём же ещё можно думать, когда ты сидишь без помощи и практически без еды в запертом подземном бункере?

– Как ты думаешь, что сейчас происходит там, наверху? – вдруг спросила я.

На самом деле, я не знала, хочу я, чтобы он ответил или нет. Хочу ли я заводить этот разговор, который неизбежно повлечёт за собой новую волну паники в моём мозгу? Но рано или поздно, я всё равно спросила бы это у него. Потому что я каждую секунду спрашивала это у себя.

– Я… – Дилан собирался с мыслями, не отводя глаз от еды на полу; хотя он, скорее, смотрел не на еду, а куда-то в прострацию. – Не знаю. Я боюсь предполагать. Но это явно было нападение. И судя по всему, оно продолжается там прямо в этот момент. Поэтому военных нет в убежище.

– Но нападение кого? – робко спросила я.

– Без понятия. Но это было просто ужасно. Такой масштабной атаки я даже не могу вспомнить из истории. Разве что, Перл-Харбор, это единственное, что приходит на ум, хоть малость похожее на это. Хотя… Нет, вряд ли это сравнимо. Такие взрывы… Прямо в городе.

– Это война?

– Не знаю… Не знаю. – Дилан занервничал.

Кажется, он не хотел пугать меня своими предположениями, понимая, что ужасные картины, мелькающие в его голове, могут оказаться просто догадками и ни чем иным. Он не хотел пугать меня понапрасну. Но это было неизбежно, я и так знала, что всё намного хуже, чем мы можем себе представить, если уж нас эвакуировали в такой спешке посреди ночи, под вражескими обстрелами, заперли под землёй, ничего не объяснив, и ушли.

– Всё так плохо? – мой голос задрожал.

Дилан, наконец, придя в себя, поднял на меня глаза. Его лицо вдруг стало очень сочувственным, а взгляд болезненным. Мне стало неловко, потому что я чувствовала, как у меня пробиваются слёзы. Я не хотела их ему показывать, а потому быстро отвернула лицо, спрятавшись за пледом.

Но он приблизился ко мне, сел рядом на матрас и перекинул мне за спину руку, приобняв за плечо. Дилан чуть притянул меня к себе. Стало тепло. Он слегка встряхнул меня и сказал:

– Не думай об этом. Хорошо? Главное – мы живы. Об остальном не думай.

Но мне почему-то захотелось заплакать ещё больше. И он это заметил.

– Эй, – мягко сказал он. – Всё будет хорошо. Мы выберемся отсюда, я тебе обещаю.

– А если… Если на поверхности хуже, чем здесь? – прошептала я, потому что голос выдал бы мои подкатывающие слёзы.

Он ненадолго замолчал. Видимо он и сам задумался над моими словами. Но тут же поспешил меня утешить:

– Не важно. Прорвёмся! Главное, что мы с тобой живы, не забывай это.

Его слова несли в себе столько надежды, которой мне действительно очень сильно не хватало. Я знала, ему самому сейчас очень тяжело. Но он изо всех сил старался успокоить и приободрить меня. И это его желание помогало мне даже больше, чем само содержание сказанных им слов. Я хотела, искренне хотела ему верить! Хотела, чтобы он оказался прав, что мы прорвёмся, что выберемся, что спасёмся из этого плена. Но так ли это?

Пожалуйста, Дилан, не оставляй меня. Помоги мне… Спаси меня.

Глава 4. Открытая дверь

Тишину, нарушаемую лишь слабым гулом, вдруг пронзил резкий металлический скрежет. Мы с Диланом подскочили от неожиданности и в недоумении переглянулись. Но быстро сообразив, вскочили на ноги и вслушались в звук, доносившийся откуда-то сверху. То же самое сделали и все люди вокруг. Я посмотрела на них. Все замолчали, опрокинули головы кверху и прислушались к звуку.

Скоро многие из нас вспомнили, что звук им знаком. И я вспомнила. И Дилан, похоже, тоже. Этот жуткий ржавый скрежет сопровождал нас, когда мы ехали на лифте вниз, в убежище. Теперь же, гул возобновился с новой силой, потому что люди поняли, что пропавший накануне лифт едет вниз – к нам.

Побросав дела, кто какими коротал время в этой безвыходной мышеловке, все тут же бросились к источнику звука. Все были воодушевлены и рады, что, наконец, можно будет выбраться из этого проклятого бункера. Никто даже не думал, что что-нибудь может быть не так. Все ожидали чего-то хорошего. Все надеялись на это. Людям просто хотелось выйти отсюда, попасть в свои дома, освободиться от этого кошмара. Или чтобы хотя бы просто приехали военные и объяснили им, что же всё-таки происходит. Всем этого хотелось. Не буду скрывать, и мне тоже.

Но когда я хотела было побежать вместе с остальными к лифту, меня вдруг остановила чья-то рука. Я обернулась.

– Не торопись, – нахмурив брови, глухим тоном произнёс Дилан.

Сперва я удивилась, что он это говорит. Неужели он не хочет выбраться отсюда? Но через пару секунд, я и без объяснений осознала его мотив.

– Это может быть что угодно, – продолжил он. – Никто не знает, почему лифт опускается, и почему он опускается именно сейчас. Неизвестно, что там может быть и безопасно ли это. Лучше не рисковать.

Да, я была с ним согласна, и смиренно кивнула, подойдя к нему. Дилан очень строго смотрел на людей, беспечно бегущих к выходу, и тихо наблюдал, что произойдёт. Его спина была такая прямая, а мышцы по всему телу так напряжены, что казалось он при малейшей опасности готов к любым радикальным действиям. Я последовала его примеру, при необходимости приготовившись убегать.

Но когда лифт приехал, и двери распахнулись, внутри, на удивление, никого не было. Никого.

Лицо Дилана не сразу сбросило хмурый вид. Он ещё с минуту стоял и выжидал. Но люди галдели возле лифта и ничего не происходило. Всё было спокойно, как в тихом болоте. Я несмело повернулась и одёрнула Дилана:

– О чём ты думаешь? – спросила я.

Он мельком взглянул на меня и снова вернул взгляд к объекту всеобщего внимания. Его загорелое лицо приобрело сероватый оттенок, губы плотно сжались.

– Не знаю, Ниа. Мне кажется, что что-то не так.

– Там никого нет. Давай подойдём? – предложила я.

– Это-то и странно. Почему там никого? Почему лифт приехал, а внутри никого?

Во мне проснулось нетерпение. Я понимала его недоверие, но мне безумно хотелось вдохнуть свежий воздух, я не могла больше тут находиться.

– Пойдём! – уговаривала я его. – Мы же тут не останемся. Всё равно рано или поздно выйдем. Так чего ждать?

Его лицо на мгновение ещё больше напряглось, и я подумала, что он сейчас откажется. Но вдруг расслабившись, он посмотрел на меня и гораздо мягче произнёс:

– Ладно, ты права. Идём.

Я была рада. Рада, что он понял меня, что не пришлось с ним спорить. Но в этот момент я благодарила его и за то, какой он осторожный. Ведь действительно, могло произойти что угодно, и он заранее перестраховался. Инстинкт выживания в нём развит потрясающе.

Пока мы шли, я пыталась разглядеть, что происходит вокруг. Пробираясь сквозь толпу, я поняла, что никто не торопиться заходить в лифт и ехать на поверхность. Причина, по-видимому, была в том же, в чём заключались опасения Дилана.

– Мы же не знаем, что там! – говорила встревоженная женщина с ребёнком на руках. – А вдруг это ловушка?

– Ну а чего нам ждать? – отвечал ей суровый мужчина. – Всё лучше, чем здесь сидеть!

– Она права, – подтвердил кто-то из толпы слова женщины. – Мы не знаем, что там происходит? Кто знает, может бомбёжка ещё не прекратилась.