Анна Джолос
Девочка-лёд
– Чуешь? – кончик носа Харитоновой подёргивается.
– Что?
– Так пахнет лицемерие, – ухмыляется она.
– Где жаба? – спрашивает Грановская, имея в виду учительницу литературы.
– Мы её временно закрыли в подсобке, – гогочет Пилюгин, кивая на дверь. – Да ща откроем.
Какой кошмар!
Возмущённая Ирина Михайловна, оказавшись на свободе, пытается угомонить класс, но ничего толком не выходит. Они издеваются над ней, как могут. Апогеем становится предложение прочитать вслух похабные стишки, написанные на шариках, и как литератору их оценить.
Круто развернувшись на каблуках, Ирина Михайловна уходит. Видимо, для того, чтобы пригласить классного руководителя или завуча. Тем временем Беркутов сгребает все ленты от шаров и открывает окно. Ловко взбирается на подоконник, спрыгивает, оказывается на улице и тянет воздушные украшения за собой. Ребята смеются и вылезают следом за ним во двор.
– Идиоты. – Мы наблюдаем, как Беркутов под всеобщий ор и свист запускает в небо шары.
– Чихать он хотел на то, что урок идёт.
– Зато им весело, – жмёт плечом Витя Цыбин. Ещё один мой собрат «нищеброд», не вписавшийся в золотую компанию.
Весь день одноклассники обсуждают грядущий праздник, который состоится вечером у Беркута дома. Они галдят в предвкушении, обсуждая предстоящую вечеринку, а ещё рассуждают на тему, что подарить человеку, «у которого есть всё». Мне бы их проблемы.
По закону подлости на геометрии Элеонора вызывает меня к доске и, конечно же, мне достаётся та самая задача с чёртовой звёздочкой. Решить её не представляется возможным. Я долго ломаю голову и получаю двойку. Испепеляя спину Беркутова, вынужденно смотрю на доску, где шаг за шагом из-под его лёгкой руки появляется решение, которое вот уже второй день не даёт мне покоя.
Замечательно. Сегодня ему даже рот не пришлось открывать, чтобы меня унизить. Пифагор фигов. Настроение падает до нулевой отметки, когда после урока нас с ним оставляют в классе. Ясно почему… мы до сих пор игнорируем наказ директора.
* * *
Ненавижу понедельники. Уроки тянутся медленно, а после смены на работе хочется лечь пластом. Такое ощущение, что после выходных все и сразу вспомнили о своих четвероногих друзьях. Не присесть ни на минуту…
Забираю Ульяну из садика поздно. Дома мы оказываемся в девять, но матери дома нет. Загуляла опять, видимо. Одно радует: тихо, а значит, будет возможность поспать. Я уже собираюсь взяться за жарку картошки, но внезапно пищит трель моего допотопного телефона.
– Алло, – после некоторых раздумий принимаю вызов от неизвестного мне абонента.
– Ааалён, добрый вечер.
– Витя? Цыбин? – удивляюсь я.
– Тыыы… прости, что я так поздно. Можешь мне… мне помочь? – как-то нервно спрашивает он.
Смотрю на часы. Десять почти.
– Да, конечно, – соглашаюсь, всё ещё удивлённая его звонком.
– Дай мне свои конспекты по обществознанию. Я болел, а завтра контрольная, оказывается.
Цыбин. Просит конспекты. Он же никому, кроме себя и энциклопедии, не доверяет.
– Прямо сейчас? – вскидываю бровь.
Шелестение в трубке.
– Ну дааа…
– Ладно.
– Я в подъезде, – обескураживает окончательно. – Спустишься?
– Откуда ты знаешь, где я живу? – хмурю лоб, выглядывая в окно.
– У Циркуля адрес взял…
– Ну хорошо, подожди минуту.
Мою руки. Достаю из портфеля тетрадь по обществознанию. Улыбаюсь, глядя на сопящую во сне Ульянку. Спит уже маленький котёнок. Целую розовую щёчку. Свет не трогаю. Она как я. Боится темноты до коликов под рёбрами. Закрываю на ключ входную дверь и спускаюсь по лестнице вниз.
Тихо, и Цыбина не видно. Может, на улицу вышел… Достаю телефон и нажимаю на вызов. Кто-то резко хватает меня сзади, зажимая рот. Я начинаю мычать и в панике мотылять ногами. Носа касается платок, и, к моему ужасу, я проваливаюсь в пустоту. Чёрную и непроглядную.
9. Алёна
Голоса. Они становятся чётче, но всё равно разобрать, о чём говорят эти люди, пока не представляется возможным. Голова кружится, перед глазами непроглядная тьма. Я пытаюсь сообразить, где нахожусь, но мысли ускользают, не позволяя зацепиться хотя бы за одну из них.
Музыка. А ещё чей-то смех. Кто-то горланит, подпевая. Я пытаюсь пошевелить ногой или рукой. Получается, но как-то заторможенно. Улавливаю какое-то движение сверху. Песня звучит тише, будто убавили громкость.
– Абрамыч, она, по ходу, это, оклемалась, – слышу я совсем рядом.
– Ну и чё, амёба амёбой будет ещё минимум час.
И тут я сквозь пелену дурмана вспоминаю. Звонок. Тетрадь. Подъезд.
Удушливая волна паники накрывает меня моментально. Пытаюсь дёрнуться, но ничего толком не выходит. Тело будто желе, не слушается совершенно.
– Менты, твою мать…
– Они смотреть боятся на мои номера, не то что останавливать, – насмешливо произносит очень знакомый голос.
– А если махнёт… Как объяснять это?
«Это». Очевидно, речь идёт обо мне.
– Не махнёт. Ты чё очкуешь так? Релакс, Лёша, релакс.
– МКАД. Ты – бухой за рулём. Тёлка с мешком на голове, ага, релакс.
– Ой, не ссы, а?
– Гля, реал. Отвернулся сразу, – басом хохочет тот, кто находится совсем рядом.
– Я же сказал, – хмыкает тот, второй, самодовольно.
Внезапно отчётливо понимаю: я в чьей-то машине и она определённо куда-то направляется. Тревога заполняет каждую клеточку всё ещё чужого организма.
– Слышь, Ян, а чё за штука? Вырубило её почти моментально.
– Секрет, не обессудь…
– Хлороформ? – интересуется третий. И я вроде тоже знаю, кто это.
– Нет, это киношное фуфло. Им минут пять дышать надо, чтоб отключиться. А эту штуку мне брат подогнал из клиники.
Ян. Только сейчас мозги начинают соображать. Ян Абрамов. Мой одноклассник.
– Обалдеть, бро. Крутяк. Мне тоже надо такую. Сеструху успокаивать, пока предки на работе, – гогочет Пилюгин. На сто процентов теперь уверена, что это он.
Сеструху… Господи! Под рёбрами сердце от нахлынувшего волнения начинает стучать ещё быстрее. Ульяна. Одна. Нет-нет-нет. Резко дёргаюсь.
– Трепыхается, пацаны!
– Выруби, – смеётся в ответ Ян.
Я замираю.
– Чё серьёзно? – переспрашивает Пилюгин.
– Ты дебил? – хохочет Бондаренко на весь салон. – Мишань, ну ты и придурок.
Мычу. Во рту кляп. Чтобы не кричала, видимо. Боже, как мне страшно. Куда они везут меня? Зачем? Почему Витя так поступил со мной?
– Тихо ты, – стучит мне по голове Пилюгин.
– А чё она раздетая такая?
– Так в чём спустилась, Лёхач. Ты мне предлагаешь ещё нарядить её?
– Осень всё-таки.
– Тебе не начхать? Найдём способ согреть, если понадобится…
Тон, которым это сказано, мне категорически не нравится.
– А кто играет сегодня?
– Как обычно, всё те же. Девок выпроводим сначала.
Я не понимаю, о чём они говорят, но дурное предчувствие ощущается так остро, что становится нечем дышать. А ещё пить хочу невероятно. Нос щиплет, во рту отвратительная горечь.
– А если она потом сольёт нас? – тихо спрашивает Бондаренко.
– Кто? – усмехается Абрамов. – Она? Не смеши, Лёха. Кто поверит этой убогой? Скажем, бабла решила срубить, оклеветать.
Чувствую, что наружу просятся слёзы. Складно как говорит. Недаром, что сын блестящего адвоката.
– Лисицына, ляпнешь – ад на земле тебе устрою! – угрожает он.
Знает, что я их слышу, и ничуть не переживает по этому поводу. Дрожь расползается по телу, когда ко мне вдруг приходит осознание того, что они могут сделать со мной всё, что угодно. И самое ужасное, что им ничего за это не будет… Ни-че-го. Потому что это – мажоры, дети влиятельных родителей. Нет для них того, что не решаемо и нельзя купить.
Он врубает музыку и под одобрительный возглас парней разгоняет машину до предела. А меня трясёт от неизвестности. Я понятия не имею, что взбрело им в голову.
– Приехали, – информирует спустя какое-то время.
Музыка уже не играет, а потому я слышу, как срабатывают ворота. Судя по звуку, автоматические.
– А чё, предки Беркута свалили?
– Да, прикинь, какая удача. Как-никак восемнадцатилетие.
Беркут.
Я вспоминаю ту фразу, которую бросил мне Абрамов в кабинете литературы утром.
«Твой звёздный час состоится попозже». Перестаю дышать. Они привезли меня к нему в дом. Зачем? Поиздеваться в очередной раз? Унизить?
– Давай там дальше притормози, вдруг кто любопытный спалит. Народу полно.
Машина продолжает медленно двигаться. Я лихорадочно думаю о том, что мне делать. Ехали мы долго. МКАД. Получается, что от дома я очень далеко. Взрослых здесь нет, а это означает только одно – мне конец.
Автомобиль останавливается. Тот, кто за рулём (видимо, Абрамов), глушит двигатель.
– Вытаскивай её, Пилюля.
– Давай, Лиса, подъём, алё, – тычет мне в бок.
Поднимаюсь еле-еле. Слышу, как открывается дверь. Не ориентируюсь в пространстве абсолютно.
– Шевелись, а! – Ян цокает языком и тащит меня вперёд. Кеды касаются земли, но ощущения до сих пор странные. Ноги будто ватные.
– Ну чё?
– В летнюю пристройку пока. Да стой ты! – раздражается, когда я теряю равновесие и меня начинает уносить куда-то в сторону. – Слышь, придержи её, Миха.
– Давай, пошла. – Пилюгин берёт меня за локоть, и под их нескладный хохот мне приходится делать то, что говорят. – Представь, Лиса, что ты крот.
Его шутку не оценили даже товарищи. Глупый идиот. Громко ухает сова, шелестят листья деревьев. Есть ощущение, что лес совсем рядом. Кожа моментально покрывается мурашками. Холодно, почти середина октября, а я в тонкой футболке и шортах. В чём была дома, в том и спустилась в подъезд.
– Представляю лицо Беркута, – хмыкает Бондаренко.
– Сюрпрайз дня. Ключи давай.
Слышу лязганье металла. Меня отпускают чьи-то руки. Я ждала этого момента. Дёргаюсь и, пошатнувшись, вслепую бросаюсь вперёд. Просто глупый шаг, наполненный отчаянием и безысходностью. Не успеваю пробежать и нескольких метров. Спотыкаюсь о корни или ветки. Падаю плашмя на землю.
– Ты куда собралась, э? – недовольно прилетает в спину.
Резкая боль пронзает висок. Кто-то тянет меня за волосы.
– Резвая какая, а прикидывалась немощной, – усмехается Пилюгин. – Поднимайся, тупая идиотка, – дёргает вверх.
Колено саднит нещадно. Ладонь тоже. Меня ставят на ноги и уже через минуту грубо заталкивают в какое-то помещение.
– Свет включи и руки завяжи ей.
Ощущаю, как запястья стягивают какой-то верёвкой. Пытаюсь отойти, сопротивляясь. Ноги заплетаются, что-то гремит.
– Кривая, – бесится Абрамов. – В подвал её давай. И сними мешок с башки.
Свет с непривычки режет глаза. Зажмуриваюсь, часто моргаю. Через силу открываю веки. Сначала картинка плывёт, но потом взгляд фокусируется на деревянных стенах постройки.
– Привет неспящим, Лисицына, – ухмыляется Ян, который стоит напротив.
Мычу в ответ, потому что во рту – тряпка.
– А ну развяжи, я послушаю, что она мне хочет прошелестеть.
Пилюгин в очередной раз послушно исполняет его приказ. Смотрю в этот момент на Лёшу, но тот старательно отводит глаза. Стоит чуть поодаль, курит. Делает вид, что происходящее его нисколько не касается. Хмурюсь, когда кляп давит сильнее, а потом жадно глотаю ртом воздух, ощущая частичную свободу.
– Орать не вздумай, – холодно предупреждает Ян. – Лес кругом. Никто тебя не услышит.
– Ре… ребят… Мне надо домой.
– Непременно, – издевательски тянет он. – Спускайся.
– Вы не понимаете, прошу вас, у меня сестра одна дома…
– Заткнись. Топай давай, – отмахивается от меня он, словно от назойливой мухи. – Привнесём красок в твои унылые будни. В прямом смысле, – хохочет.
С опаской смотрю на подвал. Мне жутко только от одной мысли, что они оставят меня там совсем одну.
– Ребята, это шутка? – спрашиваю испуганно, чувствуя, как гулко сердце в панике стучится о рёбра. – Не надо, пожалуйста.
Но меня никто не слышит. Насильно спускают в тёмную яму и хлопают крышкой. Свет гаснет. Шаги удаляются. Смех стихает. Поворот замка. Как приговор.
Что мне делать? Я не представляю, чего мне ждать и как выбраться отсюда. И Ульяна. Одна там. Сердце рвётся на части. А если в квартиру заявится кто-то из собутыльников матери? Сестра ведь будет меня ждать, не закроется сама на щеколду или ключ. А если я не вернусь?
Эта мысль оглушает. Заставляет содрогнуться от липкого страха, который крадётся вдоль лопаток. Сползаю по стене. Роняю голову на колени. Хочется выть от бессилия.
Что я им сделала? Зачем они так со мной поступают? Отпустят ли? И если да… чем это для меня обернётся?
* * *
Говорят, что боязнь темноты связана с психологической травмой, полученной в детстве, либо с тем, что человек в какой-то период жизни долго находился в стрессовой ситуации. Я, например, этот страх приобрела с возрастом. Были на то причины. И теперь тьма для меня – самое пугающее на свете…
Сидя в этом сыром подвале, я ощутила свою фобию сполна. Мне мерещилось, что в углу напротив кто-то есть, и от каждого звука, доносившегося сверху, душа уходила в пятки. Меня знобило. От холода, от чувства незащищённости и безнадёги. Не знаю, сколько просидела так, стиснув зубы и сражаясь один на один со своим страхом. Руки удалось вывести вперёд. Благо, я худая и смогла сделать это. Но деревянная крышка не открывалась, и от осознания собственной беспомощности я просто упала духом. Снова села на корточки и начала молиться за Ульяну. За то, чтобы сон её был спокойным. За то, чтобы домой не заявился кто-то посторонний. За то, чтобы её ангел-хранитель просто был рядом с ней в эту ночь…
Потеряла счёт времени. Моё состояние менялось стремительно. Я впадала в отчаяние, смирение, злость, гнев. И так по кругу.
Топот. Голоса. Весёлый смех. Мне кажется, к тому моменту, как они пришли, внутри не осталось ничего. Пустота, да и только.
– Фидеры заполни, чё стоишь? – слышу голос Яна. – Бондарь, выноси пушки парням на улицу.
– Там гром гремит, молния сверкает. Ливанёт, видимо, – отзывается тот.
– Не сахарный. Неси. Пилюля, проверь девку. Вдруг окочурилась.
Щёлкает навесной замок. Вздрагиваю и поднимаю голову.
– Ну что, Лиса, жива? – гадливо улыбается Миша, впуская свет в мою темницу.
А у меня только одно желание – плюнуть ему в лицо.
– Вылезай давай.
– Нет.
– Чё? Она не хочет, Ян, – ноет этот здоровенный упырь.
– Миха, с тёлкой справиться не можешь? Давай быстрее тащи её, там уже все в сборе. На, припугни.
«Все в сборе», – стучит в голове. Сколько их? Что им надо?
– Давай вылезай по-хорошему! – хмурится Пилюгин.
– А если нет? – прищуриваюсь.
Он… вдруг направляет на меня пистолет. И тот выглядит совсем как настоящий.
– А так? – вскидывает бровь.
Сглатываю. В горле будто песок. Встаю. На пухлом лице тут же появляется мерзкая ухмылка.
– Ну вот сразу б так, Алён.
Выбираюсь из подвала. Дважды чихаю. Негнущимися ногами ступаю по полу. Выходим на улицу. Я иду впереди, он сзади. Холодный ветер лижет вспотевшую от нервного напряжения шею. Голые ноги покрываются мурашками. Осматриваю местность. Лес. Темно и тихо. Только шум голосов вдалеке.
– Миша, отпусти меня, пожалуйста, – предпринимаю попытку достучаться до него.
– Ага, как же. Меня Ян потом на лоскуты порежет.
– Миш, прошу тебя, мне домой надо, – голос предательски ломается и дрожит. Я останавливаюсь и поворачиваюсь к парню. – Ты же не такой, как они. Ты же добрый, Миш.
Сдерживаю слёзы, как могу. Стараюсь говорить мягко, доброжелательно.
– Миш…
– Да закрой ты рот уже! – злится. – Иди давай туда, видишь фонари?
– Миш…
Прислоняет к моему животу дуло пистолета.
Мамочки… Сердце падает куда-то вниз. Пульс подскакивает.
– Вперёд, Лисицына. Ничё такого страшного не происходит.
Его слова просто убивают меня. Гремит гром. Будто сама природа негодует. Мы тем временем пробираемся к поляне.
А там… люди, одетые в камуфляжные костюмы. Оружие в руках. Кажется, это называется пейнтбольный маркер. Даня любит эту игру. Шесть человек. Парни. Лиц не разобрать, их скрывают маски.
– А Беркут где? – спрашивает Ян недовольно.
– У него тёрки с Никой. Позже присоединится.
– Окей. Ну что, Лиса? – поворачивается ко мне. – Готова?
– Не поняла, – мой севший голос прорезает тишину.
Раздаются смешки.
– Догонялки, Алён. Ты ж любишь бегать. Руки-то развяжи ей, Пилюля. И маску на голову, мало ли. Труп закапывать как-то не прёт.
– Вы…
Я широко распахиваю глаза.
– Поиграем? – хрипло смеётся.
– Слышь, давай хоть разденем её для поднятия градуса? – предлагает кто-то не совсем трезвым голосом.
– Да!
– Было бы неплохо, – поддерживают они.
– А почему нет? Снимай, Лисицына, шмотки.
Я в шоке смотрю на него. Не верю, что всё это происходит на самом деле.
– Да быстрей уже, – вздыхает нетерпеливо, резко забирает у Пилюгина пистолет и опять направляет на меня. – Вот любишь ты, чтоб тебя поуговаривали, Лисицына. Снимай, сказал же!
Одеревеневшими пальцами, сгорая от стыда, снимаю вещи и остаюсь в одном белье. Не плачу. Им плевать на мои слёзы. Им чуждо понятие человечности.
– Ууу, ну вот.
Они одобрительно гудят и присвистывают.
– Тощая, хрен попадёшь, – шутит кто-то.
– А ты в пятую точку прицеливайся, не промахнёшься, – отвечает ему другой.
Чувствуется, что все они навеселе. И похоже, подобная забава для них – норма. Я отступаю назад, потому что Ян делает несколько шагов мне навстречу.
– На счёт «три» я выстрелю, Лиса. – В его глазах горит недобрый огонёк. – Так что… делай то, что умеешь лучше всего. Беги.
Это просто сон. Это всё неправда… Но он начинает считать.
– Раз…
Бегу прочь.
– Два, – громче.
Ноги слушаются плохо, но я углубляюсь в лес.
– Три!
Слышится выстрел. Я инстинктивно прижимаю голову. По щекам текут горячие слёзы.
Господи, помоги мне…
10. Алёна
Под ногами шуршат опавшие осенние листья. Бегу… Смех Абрамова постепенно стихает, оставаясь позади. Громко ухает сова. Молния разрезает небо, на секунду вспышкой освещая окружающий меня подмосковный лес. Непроглядный. Тёмный. Пугающий. Если бы не яркий лунный свет, я бы вообще ничего не видела.
Куда бежать? Чего они добиваются? А главное, что будет, когда игра закончится?
Эти мысли мечутся, сталкиваются друг о друга и тревожат, набатом стуча в голове. Останавливаюсь. Осматриваюсь. Территория скорее всего обнесена забором. Это ведь частные владения. Но где-то там рядом по-любому есть дорога, и, может, стоит попробовать выбраться к ней?
Бросаюсь влево, цепляясь плечами за оголённые ветви деревьев. Меня настораживает обманчивая тишина. Ведь я – мишень, а это значит, что за мной могут наблюдать и я в любой момент могу оказаться под прицелом. Причём в самом прямом смысле этого слова.
Замираю. Озираюсь по сторонам. Внезапно поднявшийся ветер подхватывает мои волосы, и тело покрывается неприятными мурашками. Октябрь как-никак. Очень холодно, а я в одном белье… Спасибо хоть его не заставили снять. Этого я ни за что не сделала бы. Даже под дулом пистолета.
В защитном жесте обнимаю себя руками. Треск веток. Шаг вправо. Не могу отделаться от ощущения, что кто-то на меня смотрит. Нельзя стоять. Надо искать забор. Сердце бьётся у самого горла. Замечаю какое-то движение впереди. Дёргаюсь и резко срываюсь с места. Щелчок. Кажется, что-то пролетает совсем рядом.
Нецензурная речь. Противный смех. Спотыкаюсь о корень. Падаю, опять царапая пострадавшее ранее колено.
– Вон она!
Встаю и тут же ощущаю неприятную боль в ноге. Попали. Щелчок, а за ним ещё. Спина. Глотая слёзы, бегу оттуда прочь под аккомпанемент нескладного хора мужских голосов. Боюсь не обстрела, боюсь того, что они меня поймают.
– Беги, беги, сучка! – доносится вслед.
Переставляю ноги с той скоростью, на которую способна. Пробираюсь глубже в лес, но стараюсь держаться левой стороны. Почему-то мне кажется, что забор и дорога именно там. Тяжело дыша, останавливаюсь за деревом. Сажусь. Прислоняюсь спиной к широкому стволу, поджимаю ноги к корпусу. Напряжённо думаю. Мне нужно выбраться отсюда любой ценой. Потому что Ульяна одна дома. Совсем одна! Я не прощу себе, если с ней что-то случится.
Раскаты грома отражаются от земли гулким эхом, заставляя непроизвольно вздрогнуть всем телом. Встаю, потому что чётко слышу приближающиеся шаги. Застываю будто статуя, когда совсем рядом кто-то проходит мимо. Затыкаю рот рукой и молюсь, чтобы этот человек не обернулся. Крадётся, словно охотник, выискивающий свою жертву. По сути, так и есть.
Останавливается. Смотрит налево, потом переводит взгляд направо. Мой лоб, несмотря на холод, от волнения покрывается испариной. Липкий страх проникает в каждую клеточку моего тела. Парень делает пару шагов вперёд, ступая тяжёлыми ботинками по земле. А я медленно отступаю назад, не теряя его из виду. Опускаю руку и выдыхаю с облегчением. Как оказывается, очень зря. Моя спина сталкивается с препятствием.
– Бу! – раздаётся в самое ухо.
Дёргаюсь как от удара, слыша хохот Яна совсем близко. Со всех ног несусь вперёд, когда он стреляет. Попадает в ягодицу. И это больно. Синяки останутся определённо. У Даньки они были даже после игры в экипировке.
Стреляет ещё. Лопатка. Локоть. Аж слёзы брызнули из глаз, настолько неприятно. В этот же момент замечаю того, кто был впереди. Он разворачивается на окрик товарища, делает шаг навстречу, прицеливается. Чувствую удар в живот и влагу на своей коже. Ныряю в редкую листву кустарников, расположенных справа, но там замечаю третьего, и тот, похоже, тоже не ожидал столкнуться со мной нос к носу.
Ян за спиной издаёт дикий, устрашающий свист. Есть ощущение, что они пытаются загнать меня в определённое место. Я не знаю, куда бежать, но останавливаться сейчас никак нельзя, это точно.
Они преследуют меня несколько минут подряд. Безжалостно обстреливают, по очереди соревнуясь в меткости. Погоня за живой мишенью доставляет им истинное удовольствие. Смеются, громко обсуждая свои успехи. Оторвавшись от них, петляю, пробегая мимо деревьев так быстро, что пятки сверкают. Когда вижу частую чёрную решётку забора, мои надежды на то, чтобы выбраться к дороге, мгновенно тают, как лёд на солнце. Дело в том, что кованое ограждение очень высокое, а на концах его находятся острые шпили. Даже если вскарабкаться наверх, перелезая, рискуешь распороть живот.
Пальцы обхватывают холодный металл, и я в отчаянии прислоняюсь к перекладинам лбом.
Думай, Алёна. Думай.
Убегать дальше в лес – опасно. Рано или поздно территория владений Беркутовых закончится, а значит, меня загонят в угол. И выберусь ли я оттуда целой и невредимой – вообще под большим вопросом. Парни явно под чем-то. Да к тому же некоторые из них пьяные и навеселе. От них можно ожидать чего угодно. Недаром ведь они так открыто разглагольствуют о своей безнаказанности.
Сцепив зубы, которые уже начали стучать от холода, тихонько крадусь вдоль забора. Неожиданно меня ослепляет вспышка света. Фары машины. Это всё-таки дорога! И она совсем рядом! Кидаюсь к ограждению и, просунув руки, начинаю размахивать ими, привлекая внимание, но автомобиль проезжает мимо, и мне остаётся только догадываться: люди действительно не увидели мой знак или решили сделать вид, что не видят…
Разочарование оседает пеплом в груди. Руки опускаются, и хочется зарыдать. Зарыдать от бессилия и несправедливости.
Витя… зачем ты пошёл на поводу у этих шакалов? Зачем выманил меня поздно вечером в подъезд? Что такого они тебе пообещали за это?
Закусив губу, лихорадочно соображаю. Допустим, родителей Беркута в доме нет, но, может, есть горничная или повар. А пост охраны? Там ведь тоже кто-то регулярно дежурит? Я слышала, как Ян отдавал кому-то команду, чтобы открыли ворота, когда мы въезжали на территорию. Вдруг они смогут мне помочь?
Цепляясь за призрачный шанс спасения, начинаю бежать в противоположном направлении. Пару минут спустя резко приседаю, замечая двоих парней, проходящих неподалёку. Они смеются и толкают друг друга. Слышу, как шипит рация. Видимо, таким образом они переговариваются между собой.
– Бондарь, ну что там у вас? – вещает рация голосом Абрамова.
– Ничё, тихо. Ща покурим и подтянемся к вам.
– Чёт мы потеряли нашу обстрелянную лисичку. Гляньте по периметру, мало ли.
Чёрт. Пульс моментально подскакивает.
– Так птица лисичку точно найдёт, – хохочет Алексей. – Где он есть вообще, кстати?
– Скоро будет.
– Ну добро…
Только Беркутова тут не хватало. Вот уж кто с удовольствием поиздевается надо мной.
Осторожно крадусь, стараясь ступать максимально бесшумно. Под ногой хрустит ветка, но, на моё счастье, очень вовремя трещит рация, заглушая все остальные звуки вокруг. В следующую секунду приходится фактически лечь на землю. Потому что парни, переговариваясь, на пару освещают фонарями местность. Рядом раздаётся недовольное сопение. Удивлённо распахиваю глаза. Да, так и есть, в лунном свете у основания дерева вижу очертания небольшого ёжика. Шипит, сворачиваясь в клубок. Очевидно, я напугала его своим копошением.
– Лёхач, а чё это вообще за девка? – интересуется тот, второй, которого я не знаю. Голос звучит совсем рядом, и мне становится не по себе.
– Да так… знакомая.
– Ничё такая. Я бы её трахнул.
Мороз по коже от его гадких слов.
– Притормози, Олежек. Днюха-то не у тебя, – забавляется Бондаренко. – Хотя Беркут скорее сожрёт собственные носки, чем к ней прикоснётся. Терпеть Лисицыну не может.
Они на пару смеются и бредут глубже в лес. Выходит, что все остальные тоже в той стороне? Эта мысль греет сердце. Вскакиваю на ноги и пускаюсь наутёк. Мне нужно выбраться отсюда раньше, чем они осознают, что я решила вернуться назад.
От внезапного грохота в поднебесье душа уходит в пятки. Лес шумит. Последних неопавших листочков касаются первые капли дождя. Они падают на лицо, щекочут спину и руки, разбавляя и размазывая на коже цветную краску.
Пока добираюсь до знакомой поляны, начинается настоящий ливень. Останавливаюсь. Складываюсь пополам. Пытаюсь хоть немного отдышаться. Горло саднит, по-прежнему жутко хочется пить, а из лёгких будто выкачали весь воздух.
– Ооо… – раздаётся удивлённое за спиной.
Резко оборачиваюсь. Господи. Пилюгин. Оставили его дежурить тут? На всякий случай?
Миша роняет булочку, которую жевал до этого, и начинает шарить по карманам. Ищет, наверное, рацию, чтобы сообщить всем о моём местонахождении. С досадой смотрит на дом. Забыл её там? Прищуриваюсь и отступаю назад, когда он делает шаг в мою сторону.
– Тш…
– Не подходи! Глаза выцарапаю! – качаю головой.
– Лучше тебе не убегать, – лезет за пазуху. – Ян будет очень недоволен и зол.
– Плевать мне на Абрамова! – кричу сквозь пелену дождя. – Однажды сесть из-за него в тюрьму не боишься, Миша? Как соучастник…
– Так а я чё? Я ничё. – Пилюгин растеряно хлопает глазами, но потом боязливо снова направляет на меня пистолет.
– Уроды конченые…
Спотыкаюсь. Лечу в очередной раз на землю. Миша тут же бросается вперёд. Я кидаюсь в сторону. Этот неповоротливый медведь успевает схватить меня за щиколотку. Тянет к себе и что-то ворчит под нос. Отбиваюсь, но высвободиться из мёртвой хватки такого борова не представляется возможным.
– Пусти, – лягаюсь изо всех сил.
– Щас стрелять буду! – угрожает он.
Кряхтит, подползая. Пальцы теперь сжимают голень. Подбирается выше, переворачивает, нависая сверху тяжёлой тушей. Клянусь, в тот момент мне было не жаль его абсолютно. Ведь он не пожалел девушку, которая умоляла его не слушать друзей и отпустить её. И это он направлял на меня пистолет. Причём уже дважды за этот вечер.
Ладонь нащупывает крупный камень. И я, совершенно не думая о возможных последствиях, в порыве отчаяния, бью его им по голове. Пилюгин теряет ориентацию в пространстве, заваливается на меня. Только бы не помер, господи. Вытаскивая ноги из-под него, замечаю, что шевелится. Живой, значит, скотина…
К собственному ужасу, пальцы тянутся к пистолету, выпавшему из его рук. Ладонь дрожит, крепко сжимая оружие. Раньше, участвуя в военно-патриотической игре «Зарница», я и не задумывалась о том, что придётся однажды стрелять по-настоящему.
Встаю и, не теряя больше ни минуты, направляюсь в сторону виднеющегося дома. Пост охраны далеко, да и страшно. Там ведь тоже мужчины? А я в таком виде. Нижнее бельё мокрое насквозь, волосы то и дело липнут спутанными прядями к лицу, кеды чвакают, утопая в залитой водой искусственной траве, высаженной на площадке перед домом. А ноги… ноги, как всегда, бегут.
Домище у Беркутова – просто огромный. Настоящий дворец, подсвеченный стильными уличными фонарями. Белоснежный. Три этажа. Перед фасадом – шикарный фонтан, мимо которого я мчусь со скоростью ветра. Минуя центральный вход, огибаю дом по кругу. Странно, что вокруг пусто. Счёт времени я потеряла точно. По ощущениям – глубокая ночь. Ни музыки, ни людей. Тихо, и всего несколько машин на парковке. Ведь должна была быть шумная вечеринка. Неужели все уже разъехались?
В памяти всплывает реплика Яна. «Девок выпроводим и начнём». Значит, подобные забавы у них лишь для круга «избранных»?
Дёргаю ручку боковой двери. Заперта. Та, что следующая, – тоже. Заглядываю в окна, надеясь увидеть кого-то из взрослых. Я абсолютно уверена, что в таких домах всегда есть обслуживающий персонал. На мою удачу одна из дверей подаётся. Юркаю в тёмное помещение, заставленное оборудованием для сада: вилы, машинка для стрижки газона и прочая утварь. Подсобка, видимо.
Двигаюсь в сторону второй двери. Отворяю её и оказываюсь в кухне, которая, как выяснилось позже, соединена с просторным обеденным залом. Фыркаю, представляя, как Беркут восседает на одном из этих огромных вычурных стульев с высокой спинкой, закладывая ложками в рот чёрную икру. Прямо стоит перед глазами эта живописная картина.
Вообще обстановка поражает. Я такие дворцы раньше только по телевизору видела. Высоченные потолки, сверкающий белизной пол, фрески, лепнина, резная мебель. Прямо царские палаты, не иначе!
Когда я выглядываю в коридор, меня поражает люстра невероятных размеров и красоты. Выхожу к центральному, как я понимаю, холлу и рассматриваю её с открытым ртом. Вот это да. Вообще в этом доме всё очень гармонично. Продумано архитектором и дизайнером. Правильно подобранные цвета, интерьер. Мне думается, что родители Беркутова – ценители искусства восемнадцатого века. Уж настолько веет от всего этого помпезностью и кричащей роскошью.
Ну и что мне делать?
Бросаюсь опять к левому крылу. Вот очень похоже, что здесь рабочие помещения. Но людей, как назло, нет! Ни души! Совсем никого! В этом гигантском гнезде ненавистной мне птицы стоит такая жуткая тишина, что страх и тревога пробирают до костей. Замираю, остановившись у зеркала. Господи, ну и ну…
На меня смотрит полностью мокрая, полуголая, испуганная донельзя девчонка. Всё тело в подтёках цветной краски и грязи. Вздыхаю. Жива, почти цела – уже неплохо. Теперь бы выбраться из этого дома. Исследую правое крыло. Там расположена шикарная гостиная и библиотека. Просто с ума сойти. Личная библиотека! Теперь понятно, почему этот придурок с небрежной лёгкостью выдаёт цитаты классиков на уроках литературы. А я и думала всегда, откуда в его голове такие познания…