Анна Бэй
Костяной Венец
А шестью годами ранее…
– Виктор, ну зачем так преувеличивать? Со мной всё в порядке! – немолодая женщина отбивалась от заботы любимого внука – бледного от испуга, который всё никак не проходил, – Вот узнают твои родители, что ты из-за меня забросил учёбу, и нам несдобровать.
– Бабуль, ну какая учёба? Ты у меня одна!
Даже странно было, что эта породистая красивая женщина приходилась такому взрослому парню бабушкой. Мистресс Тефлисс прекрасно выглядела для своих шестидесяти двух лет. Морщинки – только от улыбчивых глаз, а стать такая, что не каждая гимназистка похвастается. Невероятной красоты женщина старела изысканно, благородно. Виктор вился вокруг неё, не давал и шага сделать без помощи, всё бегал по хозяйству, пылинки сдувал.
– Сядь! – рыкнула она на него и постучала по столу легонько, – Вик, не мельтеши и поговори со мной.
– Да, ба. – кивнул он послушно и приземлился прямо на ковёр рядом креслом бабушки, – О чём поговорить хочешь?
– Что у тебя нового? – она погладила его волосы привычным движением, – Такой взрослый стал… неужели эта голова когда-то в ладонь помещалась? – он зажмурился от удовольствия.
– Что у меня нового… – задумался он, – Представляешь, ректор Крафт у нас теперь «навигацию» ведёт.
– Вот это да! – криво усмехнулась она, – С чего вдруг? Пижон и самодур.
– Ба, ну он же легенда… талантливый, разве будешь спорить?
– Талантливый, – согласилась она, – Но очень уж скользкий тип.
– Расскажешь про него?
– Говорить о людях плохое, родной, это моветон. Давай лучше скажу так: Крафт бледная тень своего первого наставника. Вот тот – легенда. А этот чисто по наработкам того гения прошёлся и лавры собрал, да императору где нужно… – она осеклась, – Ну в общем скользкий тип.
– Он сказал нам, что… волей можно переломить изначальный Путь. Судьбу то есть… – он нахмурился, – Бравада? Ты когда-то что-то подобное тоже говорила.
Знал он такие паузы: Фелис Тефлисс подбирала слова, соединяя их с тонкой нитью долгих воспоминаний. Опыт у неё был тяжёлый, как у звезды балета империи. Фелисе Тефлисс принадлежала целая эпоха танца, миллионы поклонников по всему миру и бремя искусства, в котором много жестокости. Она несла себя по жизни высоко и благородно, потому пришлось уйти красиво, но очень тяжело для своей тонкой души.
– Виктор, милый, сложные темы ты затронул, не для отставной балерины.
– Брось, меня ты этим не проймёшь: я знаю, что не одними батманами твоя голова жила. – усмехнулся внук и погладил тонкие пальцы, – Ты свидетель всех самых горячих событий эпохи: восстания, возрождения империи…
Фелис грустно улыбнулась:
– И всего, что было до. Восстание не сучилось внезапно, оно зрело. – и вдруг она словно потускнела, углубляясь в картины прошлого, – Крафт в определенной степени прав. Человек….
– Многомерное существо – помню.
– Тебе в Утёсе теперь этого никто не расскажет. Но так и есть. Другое дело, что ломать Судьбу – это соваться в шестой план, а это ужас как сложно, сам понимаешь: представь, дорогой, удерживать контроль постоянно, даже во сне! Кто такое выдержит?
Виктор хмыкнул: и правда, кто? Никто. Это слишком…
– Ректор говорил так, будто он сам это делает.
– Ректор твой – самодур, я же говорю.
– Но не его наставник? – он вздёрнул брови и поймал хмурый взгляд.
– Смышлёный, что с тобой поделаешь. Верно, Виктор, был тогда ректором Утёса совсем другой человек, о котором не слишком-то и много говорят.
– Почему?
– От рук отбился. – уклончиво сказала женщина, – Так вот он обо всём этом знал намного лучше Крафта. Одарённый Зоркий.
– Тоже Зоркий?
– О да. – недобро хмыкнув, он снова задумалась, чтобы размыто продолжить мгновением после, – Но я тебе наверняка не скажу какой он Путь выстроил, а может это было его судьбой изначально. Но поверь, человек был выдающийся.
– Уж не он ли Эйдан Вортигер? – с сомнением припомнил молодой человек из курса истории академии, – Серьёзно? Невзрачный же тип! О нем сплошная скучная каша.
– Или кто-то хочет, чтобы так оно выглядело. – многозначительно посмотрела на Виктора бабушка и устало потёрла виски, – Сложное время было, мальчик мой… сложные люди, сложные решения и столько поломанных судеб…
– Ба, тебе нехорошо?
– Устала, милый. Можно посплю? А ты мне почитай.
Вопросов оставалось слишком много, но мучать ими любимую бабушку Виктор не хотел. Утренний покой разрушили бесцеремонные родители, которые буквально вломились в апартаменты мистресс Тефлисс:
– Что вы себе позволяете? – завопила мать Виктора, – Поощрять прогулы! Нонсенс!
– Это вы себе что позволяете? – достойно парировала Фелис, набрав столько стали в голове, что не всякий человек потянет. Хотя конечно контраст с её статной фигурой ошеломлял, – Вламываетесь, как беспризорники!
Подействовало: родители Виктора поутихли, да и вид их стал больно напоминать нашкодивших детей.
– Однако, – старший Дарм всё же попытался воспротивиться гнёту своей недомогающей матери, – Выглядите вы, маменька, в добром здравии. Почему же этот бездельник торчит у вас вторые сутки?
– Виктор лучший на курсе и пара дней пропуска ничего с его учёбой не сотворят. Я напишу ректору.
– Разумеется! – отец Виктора скорчил неподобающую аристократу мину и брезгливо бросил на комок перчатки,– Какую репутацию вы ему сделаете, если танцовщица будет раздавать записки преподавателям лучшего в империи….
– Пошёл вон. – сталь зазвенела в голове Фелис оглушающе, – Пошёл, я сказала!
– Отец! – Виктор бросился выводить отца в холл, – Она пережила удар, ну зачем ты так?
– Притворство! Эту актрису ничто не косит! Всех своих недругов похоронила, отца моего и обеих его жён! А самой хоть бы хны.
– Перестань! – зарычал Виктор, – Тебе лучше уйти! – он знал, что бросается почти на амбразуру, но готов был грызть горло отца за любимую бабушку.
– А тебе лучше знать своё место, щенок! – презрительно прямо в лицо отгрызнулся отец, как-то недобро поправляя воротничок рубашки сына, – А я конечно же ни минуты в этом с позволенья сказать жилище не останусь! Гнусь.
– Но она же твоя мать…
– Она женщина, которая меня родила. Всего на всего. А ты мой наследник. – последнее было особенным образом выделено, вроде как одолжение и одновременно укор. – Знай. Своё. Место. – повторил он с холодом.
– Моё место сейчас здесь. С ней. За учёбу переживать не стоит.
– Надеюсь, Виктор, надеюсь! Это ты у нас Зоркий каким-то чудом, или же иронией судьбы, а мне только и остаётся – надеяться. – и вышел вон.
Виктор же набрал лёгкие воздуха и медленно выдохнул, чтобы через минуту вернутся к женщине, которая родила его отца, а потом вырастила своего внука в абсолютной любви.
– Забудь, Ба. – он поцеловал Фелис в висок. Захотелось отвлечь и первое, что пришло в голову – достал альбом с фотографиями, – Это же Кай. Он всегда такой…
– Такой. Как машина. Машина империи. – она подняла глаза за внука, – Никогда таким не будь, Виктор. Обещай. – в её молодых глазах надежда и любовь лучились сложным плетением. Поджатых в обиде губ коснулась нежная улыбка, от которой у Виктора сердце защемило. Он взял бабушкину тонкую ладонь и с трепетом сжал, вкладывая всю встречную нежность.
– Каким?
– Без души. Без совести. Служи государству, служи народу. – откашлялась, возвращая ослабевшему голосу привычные интонации. Но речь заметно оскудела после ухода отца – слишком много сил потратила на оборону. – Не власти, не деньгам и славе – это всё ловушка для души. – и снова отстранённый взгляд.
– А вдруг и я попадусь? Не устою…
– А ты стой. – прозвучал ласковый шёпот, – Виктор, и я стояла. И меня соблазняли, уговаривали, приказывали, давили. Иногда казалось, что я борюсь со стихией и смысла в этом нет. Но он появился. – она в упор смотрела на него, – Твоё рождение стало для меня подарком судьбы. К тому моменту я жила лишь выступлениями, но со сцены спускалась в пустоту и мрак. Мой брак не сложился, сына забрали с младенчества, а потом он и вовсе меня отрицал. Я любила, но потеряла и думала, что не оправлюсь. Не думала, что внуки – это настолько необъятное счастье. – она сделала паузу для самой искренней в целом свете улыбки.
– Я тебе не внук. – Виктор подавил острый порыв заплакать. Они никогда не произносили до боли очевидную вещь – Виктор другой матери, кроме Фелис, не признавал, – А ты мне не бабушка. – встал на колени перед её креслом и зарылся в её объятьях, будто ему снова пять лет, – Ты – вся моя семья, единственный мой родитель: и папа, и мама. И лучший друг.
– Тогда на правах всех этих людей я беру с тебя обещание: не будь засранцем. – отшутилась она, хотя голос дрожал.
– Так и быть, ба.
– «Ба» – вот что про меня. И ещё скажут «Она была Примой». Фотокарточки хоть давай посмотрим…
Виктор улыбнулся: он знал, чего ждёт бабушка – его фантомов. Она их обожала, это было для нее настоящим чудом, и потому он не зажимал в себе магию.
Фотокарточки оживали объёмными призраками, и Фелис едва не хлопала от восторга:
– Как давно я их не видела! Какой сильный ты стал, Вик, фантомы такой детальности – это шедевры!
– Просто кусочки прошлого… – он скромно убрал отросшую челку взмахом ладони, – Кому они нужны?
– Дурачок… мне нужны. Миру! Прошлое – недооцененное сокровище! – бабушка не стала менторски причитать, а заулыбалась ребенком и заёрзала в своём кресле, – Смотри! Вот в тот день мы ходили в… – договорить не успела, фантом закрутился, затянулся туманом, чтобы пробудиться новыми контурами.
– В цирк. – закончил фразу Виктор и вокруг проявился огромный бродячий цирк, – Последний легальный поход в цирк, да, бабуль? Через пару месяцев грянуло восстание цыган.
– Да… – улыбка стала печальной, а тонкая ручка пожилой балерины потянулось к туманному шатру, – Как чудесно тогда было! Цыганские таборы такие разные… а этот мирный, задорный, такой гостеприимный! Настоящее воплощение свободы.
Виктор плохо помнил представление в главном шатре. Ему тогда было чуть больше четырёх лет, всё запомнилось вспышками, запахами, ощущениями. И диким восторгом прошилось насквозь его детского сознания:
– Мир стал хуже без цирков.
– Не будь наивным: это случилось не внезапно. Просто есть точка невозврата на Пути. – смешливые цыганские дети продавали воздушные шары, Виктору так хотелось один, но он тогда постеснялся попросить бабушку. Но вдруг появился огромный мужчина с феерическими усами, нахмурился и…. бабушка в голос рассмеялась, – Ты тогда ужасно испугался! Затрясся, я думала, в обморок упадёшь!
А цыган широко улыбнулся, сверкая фантомными вставными зубами, протянул Виктору шар и добродушно потрепал мальчишескую шевелюру.
Повзрослевший Виктор улыбнулся в ответ той искренности и доброте верзилы. Да и все ощущения прошлого обнажились лишь приятными нотами.
Дарм замотал головой, сменяя воспоминание другим. Долгий вечер призраков из прошлого, которые пришли и принесли счастье в дом отставной балерины.
Она с улыбкой пила липовый чай и смотрела на свою жизнь, держа любимого человека за руку. Украдкой плакала, а Виктор всё равно видел эти сантименты и урча котом зацеловывать её морщинистые щёки:
– Не хнычь, бабуль. Ты что такая сентиментальная?
– От счастья, родной. – шептала она и сжимала ладонь.
Скрип старого граммофона затих. Старая книга воспоминаний мягко закрылась в руках Виктора.
– Хороший вечер… – прошептал он, повернулся к Фелис – наверно заснула? – Ба? Бабуль… – странно она спала. Лицо распрямилось, только тень улыбки осталась.
Сердце екнуло и заболело.
– Ба…
Но она больше не просыпалась.
Глава 6. По следам цыган
Столичная шумиха вошла в привычку. Бесконечные сценарии празднеств, демонстраций, гуляний и ярмарок лично Виктору приелись настолько, что он и не замечал их, хотя приходилось блюсти порядок, наблюдать за некоторыми особенно неблагополучными кадрами.
На всё лето система обеспечения безопасности империи перевернулась с ног на голову, обязанности были размыты и кочевали от отделения к отделению. Не покидало ощущение, что это не от бардака, а скорее ради прикрытия. Виктор всё садился свести все детали в одну картину, но что-то мешало.
Срочный выезд обозначился внезапно в сумерки. Инструкции предполагались чрезвычайные: особая чёрная форма для захватов особо важных преступников, максимальное неразглашение на уровне государственной тайны. Виктор взял лишь двоих самых верных и профессиональных подчинённых, снял их с других заданий, вывез на дело:
– Цыгане. – известил лучший из агентов по фамилии Энтрюс – самородок в области слежки, – Очень осторожные судя по поведению. Группировка.
– Какова их цель? Осторожные и организованные обычно в столицу не лезут, а бегут из неё.
– Неясно, ваше высокородие. Переписку сожгли, но по восстановленным обрывкам можно предположить, что цель не абстрактна и находится в самом сердце столицы. – он пожал плечами, – Вы простите, ваше высокородие. Всё, что у меня было – это след чернил на пепле, который почти сразу рассыпался. Виноват.
– Это уже зацепка. – он протянул раскрытую ладонь, агент вынул из-за пазухи платок, в котором хранился пепел.
Виктор накрыл платок ладонью и сощурился, извлекая фантом. Он редко демонстрировал свой дар при подчинённых, людям это было в диковинку. Они порой благоговейно шептались за спиной о талантах своего начальника, и только. Это и породило версии о том, что Виктор бастард некоего знатного дворянина, ведь Зоркость передавалась по наследству и редко встречалась среди обычных людей, а если и мелькала, то выходила на косвенную принадлежность к аристократии.
Фантом всплыл слабый, трепещущий от тусклого света фонаря. Скрипя неисправной ручкой по бумаге, неизвестный цыган выводил едва различимые слова:
«Бульвар Триумфа,29. Захват».
– Неплохо. – подытожил Тефлисс и фантом рассеялся, – Чёрт меня дери, если это не коридор вероятностей.
– Коридор? – такие фразы воспринимались как нечто ужасно непонятное, если ты не выпускник факультета Зорких, все тонкости судьбы для обычных людей казались слишком сложной материей, – Как?
– Совпадения – это первый признак устья временных событий, называемого Коридором Вероятностей. Мотай на ус, в нашем деле это пригождается. В данном случае… бульвар Триумфа, 29 – это…
– Погорелое здание жандармерии.
– Верно. И за последнее время слишком много о нём упоминаний, как это в народе… «знаков судьбы», потому что Судьба вывела кривую линию, но эта линия ведёт…на бульвар Триумфа. Хотя… – он задумался, – Может, это не конечная промежуточная станция, но в любом случае нам туда нужно попасть. Давай-ка аккуратную слежку по этому адресу.
Подчинённый кивнул:
– Будет исполнено в лучшем виде.
– Возьми одного человека.
– Так нет людей.
– До утра возьми по моему личному распоряжению. Думается мне, этой ночью ждать захвата не стоит. – Виктор задумался, – Скажи, а не мелькает за городом табор? Такой средних размеров, в серо-голубых тонах шатров. У них ещё три клетки для животных.
И пусть цыганами занималось второе отделение канцелярии, однако при дефиците людей и работе дверь в дверь, ведомства обменивались информацией более, чем регулярно.
– Нет, от цыган давно следов нет. Границ они не пересекают, да и нельзя теперь: есть распоряжение по захвату. Последний табор подходил к Энгхерлему три недели назад на безопасную и допустимую дистанцию, но нарушений за ними не числилось, просто безобидная стоянка, даже мусор за собой убрали. Второе отделение попыталось их взять, но не успели.
– На каком основании распоряжение о захвате?
– Угроза срыва юбилея подавления восстания. Размыто, но заверено высокой печатью.
– Второе отделение играет за нашей спиной…? – начальник задал риторический вопрос и снова погрузился в мысли, – Цыгане под их юрисдикцией, а значит, надо улаживать формальности… ну да ладно.
– Официальных поправок в закон не было, кстати. Только на словах всё это.
– Официально подтверждённого геноцида тоже, если ты знаешь. Цыган просто обложили законами так, что не продохнуть. И в наше отделение их дела будто специально не попадают – интересно!
– Мастер Тефлисс, так ведь они хоть и опасны, но никаких интриг. Это артисты без работы, бродяги, воры, карманники, шарлатаны – не наш профиль. Наше – особо опасные граждане, заговоры, теракты, государственные измены…
– Иди, Энтрюс, – спокойно оборвал Виктор, – Не время абстракций.
***
Ночью он не сомкнул глаз. Мозг усиленно работал и отказывался хоть на секунду отключаться.
Никакого смысла в нахождении на рабочем месте не было и Виктор решил позволить себе завтрак в ресторане. На пути заспанная знать отводила глаза от неугодного жандарма, презираемого высшим светом. Он даже не помнил, что и как заказал в ресто, как провёл почти час в ожидании заказа, смотря в одну точку, как извинялась официантка, старательно выставляя свои округлости в фокус ви́дения Виктора. Всё это будто прошло мимо него.
Словно в тумане он расправился с омлетом, хотел перейти к сдобе, но рядом нарисовалась хозяйка, прибывающая явно не в духе. Она беспардонно бухнулась на соседний стул и сложила руки на груди:
– Что у тебя?
– Доброе утро. Ключи сделала?
– Ты издеваешься?
– Нет. – на выдохе, – Омлет странный. Опять слабительное?
– Заметил, надо же!
– Эль! – нахмурился он, – У меня рабочий день начался. Давай сюда антидот.
– Нет там слабительного. – махнула она, – И даже снотворного. Специи только.
– Булочки вкусные… – как-то по-детски и несколько ранимо произнёс он, – Я же привыкну… а ты снова сбежишь, и я снова буду есть, что готовлю.
– Ты готов есть всё, что я тебе даю? Даже с отравой?
– Поверь, то, как готовлю я… мой желудок переваривает арматуру, привыкший.
– Какой же ты непутёвый. – она забрала тарелку и удалилась на кухню. Вернулась с угощениями, поставила перед старым знакомым и вытащила из его рук надкушенную булку, – Вот это ешь. Так и быть, можешь каждое утро рассчитывать на завтрак за счёт заведения. – она примирительно улыбнулась.
Он недоумённо задрал тонко-нарезанный огурец, под которым торчал скрученный ломтик ветчины, призывно одуряющий запахом:
– Говядина. Ты готовишь говядину?
– Даже есть могу. – улыбнулась украдкой, – Хотя так и не понимаю чем она лучше индейки. Так что у тебя сегодня за вид, Виктор?
– Какой вид? – он растерянно потёр на редкость ухоженную бороду.
– Вот, кстати, это тоже необычно видеть. Стрижка, борода…
– Сбрить?
Она фыркнула:
– Кажется, кто-то попал в женские руки. Ты поэтому такой… потерянный. Вымотанный? У тебя проблемы?
– Тебе есть дело?
– Не особо… – попыталась слукавить она, – И всё же? У тебя проблемы.
– Есть огромная вероятность, Эль, – прошептал он, – Что тебя ищет семья.
Эльза едва удержала себя в руках, невольно оглядываясь и выдавая неровное дыхание:
– С чего ты взял?
– Вообще-то, я виделся с ними за день до твоего приезда в город. Они пересекли соседнюю арию, остановились совсем ненадолго. Вряд ли случайность. Расскажи мне про них. – он откусил тост с невероятно вкусным джемом и закатил глаза от восторга, – Это великолепно. Ты чудо-ресторатор! Боже, это теперь мой фаворит…
– Вик, ты тему не переводи.
– И в мыслях не было. Давай: я тебе сказал часть информации, ты мне отвечаешь, потом снова я и снова ты – детская игра, лёгкая, ты справишься. Иначе же из тебя ничего не вытянешь.
– Что тебе о них сказать?
– Найла: дальность её взора и направление.
– Прошлое: слабый потенциал, очень абстрактно видит, дальность нестабильна. Даётся болезненно, примерно, как тебе будущее когда-то – жуткий дискомфорт. Настоящее ровно наоборот: близко, но чётко. Она как всевидящее око табора. Гибкости нет вообще, вариативности тоже. Но… – она качнула головой, – Она может сидеть в шатре и видеть весь табор одновременно. Кто куда двигается, о чём шепчется… она гениальна в этом. – Эльза качнула головой, глядя в идеально ровную поверхность столешницы, где отчаянно искала изъяны, – Табор за годы жизни Найлы не расширялся за пределы её зоркости, его границы – границы её ви́дения настоящего. Лучшая система наблюдения с широким фокусом.
– Интересно. – задумался мужчина, – Не сбежать, значит.
– Нет.
– И как тебе удалось?
– Я говорила, как это было: дистанционный контролируемый коридор.
– Серьёзно!
– Серьёзно! – она искренне возмутилась и скрестила на груди руки, – Это мой Хранитель!
– Он появлялся после «выпускного»?
– Нет. – грустно выдохнула Эль, – Последний раз тогда… – она закусила губу, – Когда ты нашёл записку.
Виктор невольно отвернулся, чтобы не выдать изменения на лице. Не мог сдержать воспоминания о том вечере: драка с однокурсниками, раскрытие тайны происхождения Эль, первый поцелуй – самый лучший, самый желанный и отрывающий от земли за всю его жизнь. Такой, что спустя шесть лет обожгло губы.
– Сильные стороны Баншера? – удалось дать голосу силу и безразличие.
– Откуда ты знаешь…? Имена.
– Я виделся с ними, говорю же. – отмахнулся он, – И он с твоей матерью преисполнен намерением найти тебя во что бы то ни стало. Ты никогда не говорила, что ты непросто цыганка, а цыганская баронесса. – усмехнулся он.
– Я не баронесса. – она закатила глаза, – У нас всё иначе устроено: институт брака совсем не для статуса. У цыган всё для воспроизводства самих себя и удержания традиций. Жена бесправное развлечение, но она обязана, конечно же, рожать и не бросать то, для чего её в таборе готовили. Исключение – смерть и травмы несовместимые с задачей. А вот мужчины неплохо устроились. – Эль надула губы и зло прищурилась, – Баншер барон. Но я не баронесса.
– Только вот почему он за столько лет не нашёл другую жену?
– Ох, это забавная история, – криво усмехнулась Эль, – Он странно предан моей матери.
– Ты имеешь в виду… он в неё влюблён?
– Думаю да, если с моего побега ничего не изменилось. У них разница-то невелика: она его лет на шесть старше. Ох, Вик, табор – это замкнутое пространство с не вполне здоровыми людьми, которые не раз помешались кровью. Карнавал и вовсе ку-ку, – она снова закатила глаза, – Они не обновляют кровь. Никак. Никого к себе не впускают и не отпускают. Там все шизики и садисты, поверь. Нормальным там не выжить.
Виктор задумчиво потирал бороду и хмурился всё сильнее. Пальцы беззвучно постукивали по столу, сдерживая фантомы. Именно дар прошлого помогал ему сложить цепь фактов воедино и проследить смысл, не увязнуть во второстепенных событиях.
Он чувствовал, что главное ускользает под напором эмоций. Про Карнавал хотелось знать всё до мельчайшей детали, но…
Виктор закрыл глаза и мотнул головой, прогоняя морок:
– Если этот табор так намешался, то и ты им не чужая, а значит, Зоркость не только у тебя и Найлы. И значит, пропадает смысл продолжения рода именно с тобой. – прошептал он, не открывая глаз, – Дар не цель Баншера. Цель именно ты.
Эльза пристально наблюдала за мыслительным процессом Виктора, позволяя себе его рассматривать. Он приоткрыл глаза и встретился с ней взглядом, готовый поспорить, что лишь в эти мгновения в радиусе нескольких километров нет никакой Луизы ди Плюси, есть лишь Эльза без масок и чужих ролей.
– Я. – нехотя подтвердила она, – Видишь ли, именно союз со мной даёт Баншеру шанс стать кем-то большим, чем просто бароном: баронов два десятка по империи, что не соответствует его амбициям. Он хочет быть королём всех цыган – это навязчивая идея.
– И брак именно с тобой даёт этот шанс? – нахмурился он, захлопывая ловушку недостающих деталей, которые с ужасом ворвались в его сознание.
Удивительным образом Эльза умудрялась говорить с ним и жеманно улыбаться постоянным клиентам, бросать легкомысленные фразы и бесконечно поправлять причёску, будто для неё и впрямь это имело значение.
Она стрельнула глазами в слишком внимательного Виктора, достала зеркальце и помаду, медленно и призывно выводя пухлые губки. Он знал: Эльза прячет ответ за маской Луизы, будет ускользать от истинных смыслов до последнего с яростью прирождённой цыганки.
Сработал прирождённый жандарм и отсёк дальнейшие вопросы на эту тему.
Тяжёлые переглядки, спрятанные за ролями светских особ. Тефлисс поправил шейный платок, будто удушенный правилами игры в столице. Вспомнил даже, что всегда хотел жить в провинции, но как-то оказался в самом эпицентре лицемерия и навязанных правил.
– Цыганская баронесса или королева? – хрипло спросил он под нос.
– Вик, я не цыганская королева, – хмыкнула она и от неловкости насупила нос, – Не надумывай. Я по нашим меркам существо бесправное. У Найлы и того больше прав, чем у меня. Женщины вообще эти права начинают получать только после рождения детей. – она померкла в ужасе и навязчиво поправила волосы.
– А есть способ ваш брак расторгнуть?
– Нет.– она мотнула головой, – Таких прецедентов никогда не было, нет и процедуры расторжения.
– Не верю. Наверняка лазейки есть.
– Зануда. – фыркнула она раздражённо, – Смерть тождественна расторжению.
– Ещё?
– Ещё супруги могут договориться ходить налево, но только после рождения детей. Хотя бы одного. – Виктор помрачнел, – Если родить не могут, то уже другое дело: собирают совет цыганских баронов и старейшин, подтверждают бесплодие и это очень уж муторно. Это своего рода позор, а потому просто так такой ярлык не повесят. И уж участь бесплодного совсем несладкая. – она отвернулась, – Ещё брак расторгается, если не консумирован, но это не мой вариант. – она с горечью поджала губы и затихла в напряжённой позе, – В любом случае, Карнавал, – она подчёркивала каждое слово, – Никого и никогда не отпускает, долгов не забывает и обид не прощает.
– Баншер псионик. – он это знал наверняка, потому не спрашивал. Лишь искал подтверждение догадке, что Эльза не раз попадала под псионическое воздействие.
– Да… у нас их издревле называют пастухами.
– Уместное название…
– Он крепкий носитель, его отец был великим цыганским бароном, который королём так и не стал в череде неудач. Потенциал Баншера ограничен эмоциями, от которых он слишком сильно зависит. И это страшно. – она непроизвольно махнула головой, проваливаясь в страшные воспоминания. Локоны посыпались с плеч и запружинили, – Его отец просто подавлял и подчинял. Пас, как и положено пастуху. Баншер же в быту не может пользоваться даром, а вот в припадках… это кошмар… – с этой фразой она дружелюбно улыбнулась проходящему мимо вельможе, повела плечом, ни чуть не убитая смыслом сказанного.
Виктор живо вообразил, кто первый попадался под горячую руку в этих припадках, и как это сказалось на несовершеннолетней девочке, вынужденной прятаться в собственном доме, только Эльза опередила его догадку:
– Нет. До пяти лет дети почти в безопасности. А к пяти годам мой дар неплохо развился. Мне почти удавалось избегать проблем. Первые десять лет моей жизни, цирк пользовался спросом, пусть сама отрасль законодательно иссушалась. Но мы работали, люди приходили к нам и требовали меня. На моё счастье, сцена Карнавала меня обожала, как цыгане других таборов – и любовь взаимна, это меня и спасало. – и прибавила бесцветно, – Почти всегда.
Виктор хотел вылить всё сочувствие, проявить заботу и поддержку, но читал в манерах Эль некоторую стратегию, а потому продолжал свою – обусловленную нестыковками и жаждой разобраться:
– И всё же. Пусть дар редчайший, пусть ценный. Баншер в роли барона вяжется лучше, чем в роли короля. Что-то здесь помимо псионики. Что ты умолчала? – он нервно выстукивал пальцами свой ритм сердца, норовя пустить фантом, и Эльза это подметила, аккуратно накладывая свою ладонь поверх его пальцев:
– Я скажу. Не надо пугать посетителей. – проговорила едва слышно, успокаивающе. Про себя мужчина выл и метался в клетке самовозведённой тюрьмы чувств. Прикосновение Эльзы плавило его устои и внутренние рамки, расщепляло вселенную по атомам. Эль вкрадчиво зашептала, – Есть у цыган предсказание: править будет карнавал, если в будущее прозреет.
– Если прозреет? В будущее. – Виктор с досадой замычал и откинулся на стуле, нервно потирая переносицу, – То есть Найла сразу не подходит. То есть ты должна быть частью этого.
– Вроде того. Но! – она задрала указательный палец вверх, – Оцени анекдотичность: это ведь было шуткой. Когда цыгане собирались против империи, отец Баншера отверг предложение вступить в восстание, сказал, что придёт станцевать на костях имперских солдат и своих сородичей и станет королём. Ему предрекли власть Карнавала над всеми прочими, только если он выступит на сопротивление в первых рядах. Лишь тогда он согласился.
– Алчный засранец.
– Как и большинство баронов. – пожала плечами она.
– Я видел и других. – возразил Виктор, – Цыгане не по копирке сделаны.
Она недобро прищурилась, но Виктор выдержал взгляд стоически. Ему вообще сложно давалось присутствие такого сбивающего с толку фактора, как Эльза Эйс. Видеть её, слышать голос, чувствовать запах, но не иметь права прикоснуться.
– Бред какой-то… – снова закрыл глаза Виктор, – Слишком путано.
– А я хотела поберечь твою неустойчивую психику, ты сам нарвался. Мне «повезло» родиться в самом ненормальном из таборов. – рыкнула она, – Ты ведь прав! Есть простые цыгане: живут семьями, кочуют, оседают, делятся, живут дальше. Кто-то публику развлекает, кто-то в подмастерья подаётся. И земля с орбиты не сходит! «Карнавал» же – это секта, это… шизики! Они помешаны на чистоте своей крови на законах своего табора, они впускают людей к себе только чтобы состричь денег и обмануть… всё, что слышно самого плохого о цыганах – это про мой табор. – она поникла, – Они звери. И лучше бы ты рассказал мне обо всём, что знаешь.
– Я расскажу. – кивнул он, – Но мне надо знать, как тебя защитить. От чего. Почему.
– Я как-то без тебя справлялась все эти годы, просто выкладывай всё, что знаешь. Твоя очередь. – и она заняла оборону, сложив руки на груди.
Но тут Виктор снова расширил глаза в удивление и выругался:
– Так, стоп. Такой сильный дар видеть настоящее, как у твоей матери, должен был передаться по наследству. – Виктор вдруг приблизился и заглянул в её глаза, – Ты единственный её ребёнок – и это факт, природа не могла замкнуть зрение в одном поколении.
– Не замкнула. – она смело встретила его взгляд.
– Нет! – хлопнул по столу сильнее, чем полагалось и тут же жестом сдался, – Быть не может! Так не бывает! Три в одном!
И в ответ получил самодовольную улыбку:
– А ты знал, что в Утёсе в бланке «дополнительное направление дара» единственное число и всего одна крохотная строчка?
– Какое досадное упущение. Мир проглядел столько гениев из-за ограниченных строчек…
– И фантазии.
Его добили. На лбу выступила влага, душное утро доконало, а сознание потеряло ощущение реальности и пространства. Просто сидел и пытался совладать с рухнувшим на него объёмом знаний, что с ними делать и подавно не знал, а брови всё ползли вверх, норовя вообще улететь с горизонта не состыковывающихся событий.