Анна Вашкевич
Настало время офигительных историй
Глава 22. На последнем звонке
Мне поручили провести Последний звонок.
У меня выпускной класс, это логично и разумно. Меня такими пустяками не напугаешь. Я могу чего угодно организовать. Но именно в этот раз всё пошло как-то через пень-колоду.
Один чтец на меня «навсегда» обиделся и ушёл. Другого в изолятор посадили. Серёга струну на гитаре порвал. Сценарий куцый. Всё не то и всё не так. Но делать нечего, испытание воли, дело принципа.
Сели мы с двумя Серёгами, покумекали: они у меня стали и ведущими, и певцами. Струну нашли – вместо мерзкой фанеры живой звук куда душевней. Уговорила учительницу математики и ещё одного весёлого ученичка сценку живую сделать. И потихоньку завертелась у нас подготовка. Актовый зал украсили, никто даже не психанул и не ушёл в последний момент с репетиций.
А тут с очередного этапа ещё один наш друг приехал, Олег.
Несмотря на метку в личном деле как «склонный к нападению на сотрудников», Олег в школе производил впечатление вполне себе воспитанного и разумного молодого человека. Он был из тех, к кому роба не приросла. Я обратилась к Олегу, и он не отказал. Взялся читать стихотворение.
Шло торжество своим чередом: зрители рады, артисты поют. Один из Серёг перенервничал и в словах благодарности забыл упомянуть свою классуху, Алевтину Макаровну, отчего та надулась как мышь на крупу. Но в остальном всё прошло без сучка без задоринки.
Праздники у нас проходили обычно весело, а если требовалось добавить нотку лирики, то ленивые учителя скачивали ролики с философскими цитатами и нежной музыкой для заполнения музыкальных пауз. Мы же сделали сюрприз: в какой-то момент заиграла нежная «Маленькая ночная музыка», Олег поднялся прямо со зрительного зала, вышел на сцену и прочитал следующие строки:
– Владей собой среди толпы смятенной,
Тебя клянущей за смятенье всех,
Верь сам в себя наперекор вселенной,
И маловерным отпусти их грех…
И я давно уже не помню такого в школе, но так он рассказал эти бессмертные стихи, что мы все приросли к стульям. Он читал их спокойно, по-простому, без лишней патетики, но оттого они ещё сильней врезались в душу. Пока Олег читал, никто в зале не пошевелился, не проронил ни слова. Я украдкой посмотрела на зэков – на их лица словно бы упал лучик солнца.
А Олег, простой парень, дочитал, неуклюже кивнул и снова сел на своё место.
Ему хлопали больше, чем остальным. Так сценке уморительной не хлопали. Так не аплодировали песням про школу под «дворовые аккорды». Это было оно, настоящее. Минутное чудо, свидетелями которого мы все стали.
Я вспоминаю, как один ученик, совсем пропащий, отчаявшийся и озлобленный, однажды, поддавшись странному порыву, рассказал:
– Знаете, мне было так плохо, как приехал сюда: били меня постоянно, в изолятор таскали… Как-то проснулся я рано-рано утром: зима, темно, всё холодное кругом. Подошёл я к окну – и за окном темно и холодно. И думаю: «Боже, вот если ты есть, неужели больше ничего в моей жизни не будет хорошего? Неужели ты совсем забыл про меня?» И верите-нет: только я так подумал, где-то там, за забором, за зоной – раз! и окошечко зажглось. Одно во всём доме! И мне сразу так хорошо стало. Я подумал: «Не-ет, значит, Бог ещё не забыл про меня. Значит, ещё поживём».
Как легко мы падаем вниз. И если бы мы знали, какая малость зачастую нам нужна, чтоб не сорваться ещё ниже…
Глава 23. Пришла пора прощаться
Вызвал меня в свой кабинет директор.
Доигралась.
Ровно месяц назад я написала заявление за свой счёт на пару дней. Наговорила там про семью, про больницу – в три короба, в общем. А сама укатила с ребятишками со старой школы на фестиваль. И в поездке схлопотала себе не больше и не меньше, чем воспаление лёгких.
Приехала и ещё месяц в больнице пролежала.
А пока я на больничной койке бока мяла, доложил ушлый историк директору, что изменяю я тюряжке со старой работой. Разнюхал по своим каналам. Директор такие штуки не прощал и вызвал меня «на ковёр».
Я директору – на больничный, а он на меня глазами – зырк! А скажите, говорит, любезная имярек, где это вы воспаление подхватили?
Да кто ж его знает, отвечаю, всё отделение заполнено такими же бедолагами. Вон у меня вены какие красивые от капельниц. Чай, не на курорте отдыхала. Или вы подозреваете меня в чём?
Ходят слухи, говорит директор, что вы до болезни своей детишек возили. Гуляли и прохлаждались. А мне давеча по ушам ездили, что у вас другие нужды для отгула. Нехорошо.
Знаю, что нехорошо. А что прикажешь делать? Не от хорошей жизни уехала. Обрыбила тюрьма хуже горькой редьки. Надоели зэки некультурные, уроки глупые, сбежала я, чтоб окончательно не свихнуться. Стал бы ты меня отпускать, скажи я тебе, зачем отпрашиваюсь?
Так я хотела бы ответить, но не ответила. Только честно-пречестно посмотрела в глаза директору.
– Отвечайте, вы ездили с детьми на фестиваль или нет?
– Нет, – не моргнув, соврала я. И мысленно решила порешить историка. Потому что ну не мог больше никто так подленько меня сдать.
– Вы человек абсолютно ненадежный, – продолжал вещать директор, – подставляете нас постоянно (вот тебе, бабушка, и Юрьев день!), как мы с вами будем сотрудничать на следующий год и будем ли вообще – ума не приложу…
– Вы знаете, мне кажется, что мы не будем сотрудничать.
Директор аж сел от неожиданности и разом потерял свой боевой запал.
– Это отчего же?
– Уезжаю я. Меняю место жительства. Ну и работы заодно.
На сей раз я не врала. Давно был припрятан сей козырь в моём рукаве, но не думала я, что придётся вот так его разыгрывать.
– Что ж, м-м-м… В таком случае мы всё оформим, – директор моментально успокоился, но как-то растерялся, – можете идти.
Моя казнь сошла на нет. Я вышла из кабинета и впервые после долгого отсутствия осмотрелась, будто заново вспоминая раскрашенные тусклой краской стены.
Только сейчас, произнеся эти слова вслух, я поняла, что и вправду уезжаю. Прежде мне не доводилось осмыслить это, и вот теперь мои планы стали обретать форму. Я поняла, что пройдёт месяц с небольшим, и я попрощаюсь с этим местом, которому посвятила почти три года.
Что это был за опыт? Странный опыт. Мне не было тяжело технически: я ведь полностью знала, что делала. Смогла адаптировать уроки. Смогла найти общий язык с обучающимися. Не упала в грязь лицом. Старалась, что бы ни говорил директор после моего маленького демарша.
Мне тяжело далась работа эмоционально. Каждый рабочий день начинался с того, что нужно было отказаться от своего «я»: открывая дверь к проходной, сдавая пропуск, идя в школу. Заново обрести себя уже на выходе, спеша на вторую работу. Я боялась перестать стремиться к прекрасному и верить в доброту людей. Но кое-что помогло мне быть сильной духом – это юмор. Может показаться странным и диким, но если ты идёшь говорить с рецидивистами: ворами, наркоманами, насильниками – то ты не выживешь, если не научишься видеть во всём происходящем что-то парадоксальное, абсурдное и смеяться над этим. Смех помог мне начать здесь работать, смех поддерживал меня, и смех же освободил от всей грязи, что могла пристать к моей душе.
Работая в тюремной школе, я умудрилась закончить свою большую книгу, отдохнула после долгих школьных шестидневных недель; здесь я впервые спела на сцене – а потом ещё раз, и ещё раз, составив здоровую конкуренцию историку. Я сыграла Бабу-ягу на Новый год и тем самым воплотила давнишнюю свою мечту. А сразу после Бабы-яги я переоделась и стала Снегурочкой. Надеюсь, все эти концертные страсти хоть кого-то позабавили. Я читала стихи учеников – они были о разном: о доме, о любви, о Родине, о жизни, о Великой Отечественной войне. Я рассказывала им о Маяковском и причастиях, о том, как велик мир за этими высокими стенами. И получала что-то в ответ. Это могло быть тёмное, мрачное знание, а могла быть и личная радость: усвоил на уроке что-то новое, получил весточку от родных… Я встречала некоторых бывших учеников «на воле». Мы здоровались: нет смысла притворяться незнакомыми людьми. И расходились каждый в свою сторону, потому что город велик, но жизнь – она ещё больше, она как океан.
Я по-прежнему осуждаю преступников, я не терплю тех, кто наносит вред слабым, мои нормы морали не пошатнулись. Но я также знаю, что наказание не проходит бесследно. Что даже три года за решёткой – это чертовски много. Я не тамошний учитель английского, мне нет смысла сравнивать тюрьмы разных стран мира. Преступление – это зло, но и наказание подчас зло не меньшее.
Отработав свой последний день, я сдала пропуск, ключи, вышла за дверь и оставила школу позади. Передо мной цвёл июнь, пахло черёмухой, впереди грезилось что-то новое. Я чувствовала себя маленькой и неподготовленной к взрослой жизни рыбёшкой, вокруг которой плавают страшные хищные акулы.
Что делать? Куда плыть? Будет ли мне легко? Это вряд ли. Но одно я знаю твёрдо.
Будет интересно.
* * *
В оформлении обложки использована фотография автора moloko420plus (настоящее имя – Владимир Галицкий) с согласия автора с сайта https://www.instagram.com/p/B0mBwkMlEY6/?igshid=1gfj7ws5eluw3
