Ани Закари
Маки. Перчатки. Черничный пирог
Ее привез человек. Я его помню, как самого хорошего-плохого. Тот, высокий человек, который спросил, «Что случилось»? Имени его не помнила. Я только накинула выходную спортивку на домашнюю и вышла на улицу. Было туманно и немного моросило.
Лика из машины не вышла. Я села сзади, рядом с ней. И этот человек повернулся и слушал, о чем мы говорим. Я недоумевала, может реально я во сне? Что за идиотизм меня окружает? «Замолчите, дайте на вас взглянуть народ! А как же я?» – задавалась я вопросом.
Мне иногда казалось, что, либо я невидимка. Либо, это отрывок моего воображения. Почему меня не помнят, я же не сменила лицо, пять лет это не двадцать.. Может это розыгрыш? Ладно. Но Давид помнит меня. Получается, он самый честный? Держаться его? Зачем мне вообще они, все. Кто они? Что они из себя представляют?
– У Альберта, проблемы, – сказала Лика. Ее опечаленный вид угнетал.
Я с очень отстраненно-настроенным лицом смотрела на нее, с намеком, причем здесь я? Если честно. Если мне сказали бы: «он скоропостижно скончался», я бы ответила: «настигла наконец, ведь заслужил»… Мне было бы безразлично.
Дальше с огромным знаком вопроса на лице пыталась донести Лике. Что я не должна это слушать. Но их это не волновало. А этот тип, как и тогда оставлял ощущение положительного персонажа. Черт их всех…
Альбертику нужна была помощь психотерапевта, психолога, невропатолога и всех остальных. Я почему-то думала, что у него какая-то пневмония. Как сказала его мама Лике, накануне приступа, он сказал, что моя непутевая болтовня и присутствие на него положительно влияют и приступов нет. Да что вы, и как дотянул без моей болтовни до тридцати? Их коллективные уговоры привели к тому, что мне разок надо навестить его дома, после клиники. Естественно, в присутствии врача и мамы. Папы же нет..
Спустя недельки две, совсем не спокойных, cнова позвонила Лика и сообщила, что в воскресенье утром отправит, того человека, Анри, и он довезет меня к Альберту домой. Зачем я согласилась? Я пошла на поводу у них. Притворилась, что действительно обеспокоена. Но мне хотелось узнать, что скрывается за этими масками, без эмоций.
Ну что сказать, за километр до их дома нам на встречу выехал Давид. Очень-очень вежливо вывел меня из машины на пару метров переговорить.
– Ты в своем уме? – первое, что он сказал мне.
– Что случилось.. – мой ответ.
– Если он вспомнит тебя, можешь не выйти оттуда живой. Он не здоров.
– Чего тогда добивается твоя жена? – раздраженно, поинтересовалась я. – Постоянно подталкивая к нему.
– Не могу сказать, – ответил он, уходя от ответа..
Раз уж не можешь, тогда иди лесом, подумала я.
– Вот, когда решишься, тогда и поговорим!
Я села и поехала к ним домой. Уже безо всяких задних мыслей.
Машина остановилась у высоких ворот. Этот человек остался внутри. Я вошла в туманный, сырой двор, одна. Во дворе было пару пристроек, но красивая указывала, где дом. Веранда пустовала, лишь ветерок раскачивал кресло-качалку, на которой болтался плед, а на плетенном столике еще исходил пар из чашки с недопитым напитком. Я скорее всего прервала, чье-то чаепитие. Хотя, ни одной живой души там не было. И разглядеть ничего не удалось. Я встала под навес на крыльцо и только подняла руку, чтобы постучать, дверь открыла, какая-то женщина c румяным лицом пухлыми щеками в фартуке. От нее пахло розовым вареньем. До смерти приторный запах и дальше по дому аромат дымки, воска и что-то, типа, cвежего сруба дерева.
Было очень темно, мне дали сменную обувь и указали в сторону лестницы, которая располагалась в конце первого этажа. Ну как этажа, пустая комната в коричневой, узорной плитке. Хоть залей лед и катайся. На стенах вдоль лестницы висели фото в хаотичном порядке, я узнала Альбертика и его мать, но отца не было ни на одном фото.
Медленно поднимаясь, поняла откуда запах воска, везде зажжены свечи. Cвечи! Двадцать первый век, свечи восковые, как в храме, даже не декоративные и ароматизированные.
Я вышла в коридор, который размерами похаживал на школьный, куча дверей и все закрыты. Хоть иди и вычитывай имена на дверях. Третья дверь справа открылась и вышла его мама. Не скажу, что она была в восторге. Но может она грустила, что единственный сын не в себе? Она пригласила меня внутрь. А дальше, театр современного искусства…
Сидел профессор с секретарем, она записывала состояние пациента, которое описывал врач. Пациент был бледен, исхудавший, впадины под глазами стали оттенка самих глаз. Просто, идеальная жертва.
Взгляд его был направлен в неизвестность. В общем глаза были открыты, но куда он смотрел я не понимала. Либо его, чем-то накачали, либо это результат того, чем он накачал себя сам. Доктор посмотрел на меня с недоверием, как и остальные. Я села на стул рядом с кроватью, даже боялась взглянуть на пациента и на доктора, не горела желанием. Было впечатление, что его не лечат, а отпевают.
– Она пришла, – тихо протянул доктор, будто выводя его из транса.
Его внимание стало более сосредоточенным, только с пятой попытки.
– Я хочу умереть, – первое, что сказал он, разглядев меня.
С первой словно секунды меня обдало кипятком. Я тоже, ты не поверишь, подумала я. И что ты уставился. От него пахло или не пахло, исходил аромат масел, не знаю каких. Видимо, это благовонья, изгоняющие нечисть. Я еще подумала это вообще доктор или шаман?
Он еще раз сказал:
– Я хочу умереть..
Я взглянула на врача.
– Поговорите с ним, – обратился он ко мне.
О чем? О чееем?
– Зачем умирать? – сказала я. – Еще все впереди..
– Я не чувствую вкуса жизни. Меня ничего не радует, – совсем другим голосом отвечал он, еле выталкивая буквы.
Я не могла в их присутствии сказать, что-то путевое. Так как старалась выглядеть культурной и воспитанной. А не спустившейся с гор. В итоге, всех выпроводила..
Просто присела рядом и смотрела на его лицо. Он позже, тоже повернул взор, но молчал. И я молчала.
– Кому посвящен этот цирк? – позже спросила я.
Этот идиот, просто молчал.
– Ты под кайфом? – Он закрыл глаза. Логично ..
– Как ты согласилась прийти, я же безразличен тебе..
– Да, безразличен. Я могу уйти, прямо сейчас. Это Лика настояла. Говорят, ты при смерти?
– Ты это открыто говоришь? – расширил он зрачки.
– А ты не в курсе?
– В курсе…
– А кого мы пытаемся обмануть? Меня? Чувство жалости вызываешь?
Он ухмыльнувшись смотрел.
Через полчаса я почувствовала, что там, в этой спальне, катастрофически не хватает воздуха. Дурманящий аромат, меня словно душил, сносил с ног. Подошла к окну, раздвинула плотные, коричневые шторы. Кое-как открыла дверь на решетчатый балкон и повеяло осенней сыростью, даже ветер задувал брызги мелкого дождя в помещение. Затем вернулась на место. Он следил за каждым моим движением, не отводя глаз.
– Не поможешь расстегнуть пуговицы рубашки? – прошептал он.
– Не помогу, – ответила я.
Да, он и правда выглядел не очень хорошо. Страшненький. Лицо безжизненное. Позже с небольшими паузами, он по очереди расстегнул пуговицы пижамы, сел, медленно стянул ее с себя. Его кожа, была настоль бледной, было впечатление, что в нем протекает не кровь, а молоко. На фоне бледного лица выделялись вытянутые, серые, именно, серые в этом помещении глаза, со впалыми глубоко посаженными, тоненькими веками. Кошачьи зрачки.
У него было крупное телосложение, но он был очень худой, сухой, я сказала бы. Ребра и сосуды проступали сквозь кожу. А еще он слегка сутулился, и вытягивал шею, наверное, это особенность многих высоких. Он посидел пару секунд и было заметно, ему не хватало сил. Cнова прилег.
– Я не смогу здесь сидеть вечность. Зачем, ты сказал матери, что хорошо чувствуешь себя в моем присутствии? Тебе нужно лечение. Я в этом вопросе не понимаю ничего..
– Лечение от чего? – cпросил он, натягивая одеяло на грудную клетку.
– У тебя есть врач.
– Он не слушает меня. Заставляет думать, как он.. – остановился он, отдышаться.
Внезапно, в помещение вошла его и мать и побежала закрывать дверь балкона. К этому времени аромат масел развеялся и комната наполнилась свежестью, на светлой коже его появился румянец и небольшой блеск в глазах.
– Ты что натворила, он же простудится, – прибежала она и стала настойчиво его укутывать одеялом, как младенца. К слову, мне не понравились ее интонация и поведение. Он пытался задержать непостоянный взгляд на мне, боясь упустить из виду, но веки его постоянно тяжелели..
Я поднялась и направилась к двери.
– Не надо, – прошептал он. – Еще пять минут, прошу..
Мать озлобленно взглянула меня:
– Ему уговаривать тебя? Не видишь, как плохо ему.
А я не поняла, я что и виновата? Надо было послушать Давида. Эта Лика непонятная, какая-то.. Какая важная тетя, ты смотри…
Итого, я вернулась и села на свой стул. Он дремал все это время в моем присутствии. Мне показалось у него замедленное дыхание. Я взяла его запястье и начала считать, частоту сердечных ударов и они были, правда малы.
– Мне кажется ему плохо, – выкрикнула я, ладонь холодная.
Мать его так и стояла у окна, скрестив руки, будто не слышит.
– Я говорю у него слабый пульс, что с ним? – повторила с упреком.
– Он под воздействием препарата. Врач его ввел в это состояние. Он почти вышел из-под контроля. Пару лет назад его практически ввели в вегетативное состояние.
– По причине?
– Это уже не Ваше дело, – ответила жестко она, зажав губы.
Не мое, так не мое. Вообще странно все, на секунду я подумала, что эта женщина, наоборот, не лечит, а калечит его такими методами.
Я решила не вникать, да и какое мне дело и правда чужая душа потемки. Одним словом, ушла я оттуда без тени сожаления, с небольшим осадком.
Дом изнутри я никак не рассмотрела, он напоминал, чем-то храм во время службы, конечно, неудачная аналогия, но такие были ощущения. Не могу не признать, Альбертик был на грани..
Все автобусы уехали, я попала под ливень, промокла до нитки. Хлюпая промокшей обувью и продрогшая, словно воробей на проводах, глубокой осенью. Пришла я в свою комнату, переоделась, из столовой принесла какао, который уже не давал энергии, а вкус горького кофе мне тогда не нравился, с сахаром давал кислинку. Нравилось все вкусное и сладкое. Шоколадную пасту я ела ложками… Легла, накрылась одеялом и пледом, знобило.
Я долго глядела в потолок, который словно плавно опускался и сравнивала свою не интересную, по некоторым меркам жизнь, с состоявшейся жизнью Лики и этой команды. Которые вряд ли чувствовали нехватку пары сотен, покупая одежду. Они живут в апартаментах и страдают от безделья, даже нашли причину заболеть и пригласить профессора. Я же, вынужденно, покупаю, то, что могу, думая, что эта вещь гораздо лучше той, что дороже и позже, она мне начинала нравиться.
Видимо, так строилось мое внутреннее восприятие всего, что окружало. Я во всех ситуациях находила причины чтобы сказать себе, «Да, так еще лучше».
Я уснула и проснулась, не знаю в который час, было еще темно. На крыше был такой грохот, подумала сейчас потолок обвалится. Я резко села. Потом выбежала в коридор, никого не было, вокруг тьма и эхо в ледяных батареях. Спустилась вниз и вышла во двор. Сторож стоял у центрального входа.
– Испугалась, забыл, что спишь. Я вызвал рабочих утеплить кровлю, дожди обещают, затем снег. А над твоей комнатой люк, так вообще протечет, если что. Еще и батареи развоздушим, а то холодина.
Я только кивнула и направилась в столовую. Кухарка начистила ведро картофеля, не знаю для чего. А аромат коржей с корицей уже заполнил первый этаж и коридоры. Я взяла себе стакан чаю, а горячие коржи она мне вложила в руку, покачиваясь, поднялась на верх.
Люк, но я тринадцать лет смотрю на этот гладкий, местами треснутый потолок, с закругленными углами и никакого люка не видела. Старик выжил из ума, решила я. Когда немного посветлело, я вышла на балкон пошарить в ящике с книгами. Я всегда докапывалась до середины и все не могла понять, кто оставил эти книги здесь и мыши их перегрызли.
Всегда думала заберу их себе, когда у меня будет свой дом. Но будет ли? Одно я знала точно. Что с годами не хочу изменить мой внутренний мир, мне в нем было, так уютно, так спокойно и желания хочу эти, которые сейчас. Не хочу быть, как все, хочу быть собой.
Нателла прибежала cегодня намного раньше, с важными людьми людьми закрылась в кабинете и что-то яростно обсуждала, ее вопли доносились до моей спальни. Я переоделась, взяла сумку и направилась на работу.
День был хмурый и тяжелый. Хотелось спать и мне показалось болят мышцы, лишь бы не заболела, думала я. Хотя, болела крайне редко.
Я удачно сходила на работу. Хотя, время тянулось словно резина. На обратном пути уже почувствовала слабость и еле дошла до школы. Поднималась по ступенькам, держась за стену, еле перебирая ногами. И говорила, «ай», наступая на каждую ступеньку. Я даже подумала, что отравилась из-за ароматов благовоний в том доме. Позабыв, что промокла по дороге домой.
Впервые, я плакала, не знаю почему. Я привыкла болеть одна. В этот раз, просто, так хотелось. Болела я три дня, не спускалась даже поесть, кухарки заносили, по нескольку раз. Нателла не зашла ни разу.
На четвертый день я еле поднялась. Прогноз сторожа пришел в действие, начались ливни, не переставая лил дождь, на протяжении недели. Я даже балкон не хотела открывать. Запах сырости усилился и еще больше проник в книги. Вечером, когда дети разошлись, спустилась в столовую. Кухарка со сторожем сидели за одним из дальних столов и распивали, cкорее спиртное. Я села за другой стол, меня будто и не было. Они продолжали шептаться, как я поняла, кого-то поминали.
Так стремно, еще и это. Я поднялась с места, чтобы уйти и вдруг сторож подозвал:
– Иди к нам.
Видимо, были оба подвыпившие, раз уж позвали.
– Ты же дитя этой школы? – сказал он. – Тринадцать выпусков ушли, пока ты росла. Многое видела и молчишь.
– Я не помню ничего.. – растерянно ответила я.
– Да тебе и не надо, – сказала кухарка, – на выпей, – и налила в чашку, какой-то напиток, то ли настойка, то ли вино.
Я резко выпила и через минуту, все стало троиться и четвериться..
– Смотри щеки покраснели, – сказал сторож и рассмеялся..
Я поднялась, держась за стол, колени дрожали, хотела уйти и вдруг спросила:
– А чьи эти книги, они кому-то принадлежат?
– Да чьи они могут быть, может прежнего хозяина, что здесь жил..
– Хозяина?
– Ну да, это раньше жилым домом был, хозяин продал его администрации и уехал, а что?
– Да ничего, просто подумала, кто мог оставить их..
– Они мешают? Хочешь вывезем их на свалку?
– Нееет, нет как они могут мешать, мне жаль их.. В них столько трудов вложено..
Я расстроилась от своего вопроса, подумала, что их вывезут. Я стану абсолютно одинока. На протяжении тринадцати лет этот ящик, будто другом мне был и охранял. Хотя я докопалась лишь до середины, затем все складывала назад, потому что места не было их разложить, да и уборщица ворчала, когда приходила вытирать там пол. В общем я поднялась и рухнула на кровать.
Уж не знаю, что за настойка была, но на утро я встала бодрячком. Энергия рвалась наружу. И я решила докопаться до дна ящика.
Спустя два часа, я сидела среди столбов сложенных книг. Штук десять я отложила к обязательному прочтению. Два столба, отложила просто, на будущее.
На самом дне состояние книг было плачевным. Они все были погрызаны злыми мышками. А еще я нашла связку с письмами. Их я положила под кровать. А книги почистила, постелила на дно ящика несколько картонных коробок и сложила книги обратно. По полчаса рассматривала яркие обложки романов, в каждом из них глубокая история, может и не фантазия автора, а его жизнь. Сборники cложила вместе, словари и энциклопедии вместе и так далее. В это время Нателла вошла ко мне в комнату и вышла на балкон.
– Чем ты занята, зачем ты это делаешь? – недовольно, спросила она.
– Это же книги, – удивилась я.
– И что? Завтра же их отправлю, не место им здесь.
– Зачем, я читаю.
– Их читай в библиотеке, как раз туда я их и сдам.
– Почему ты такая? Я же их читаю. Они не мешают никому. Это моя комната.
– Твоего здесь ничего нет.
– Мне иногда кажется, что в тебе живет два человека один уже мертв, а другой пытается выжить, изо всех сил, – сказала обиженно я.
Она вышла, гремя каблуками. В итоге книги она не тронула, даже спустя три дня.
И только спустя неделю я осмелилась и достала письма. Были указаны даты отправки. Я стала читать с начала.
Письма были адресованы мужчине. Сначала это было, что-то вроде знакомства. Она, эта женщина рассказывала о себе, своих увлечениях, семье, учебе, работе. Дальше выражала симпатию. Позже, начался роман в письмах. Затем обиды, размолвки, предательство. Видимо, он винил ее, а она его. Потом он, скорее всего, перестал отвечать. Она писала, писала и писала. Затем сообщила, что ждет малыша. У нее была такая неинтересная манера переписки, я уставала читать и ни одного от ухажера не нашла.
И только потом въехала, выходит книги принадлежали мужчине и письма были адресованы ему и почему он не ответил на остальные, я не поняла. В общем сложила все и пару дней думала об их отношениях, целая история в письмах, а жаль, она так воодушевленно писала.
Через пару деньков посыпал снежок, красивый, легкий. Я решила снять себе комнату у места работы, так как лицо Нателлы уже раздражало. Я зашла в школу забрала пару вещей и две книжки, чтобы почитать перед сном.
В последнее время появилась настороженность по отношению ко всем. Будто время не шло вперед, не двигалось с мертвой точки. Зимняя хандра скорее всего. Новая комната была так себе, не очень удобная, но в двух шагах от работы. Я ее уютно обжила, по своим возможностям. Тюль, ночник с теплым светом и конечно книги, пушистый коврик перед кроватью. Частенько, стояла у маленького окна и смотрела, как снег покрывает сухую землю, словно сахарная пудра шоколадные коржи в столовке.
Я выключила свет, включила лампу, открыла одну из книг, это был Лондон. Джек Лондон, «Белый клык». Грустная история, волк намучился, но выжил и остался волком, среди собак и людей. Мне бы такую силу воли. Из середины книги выпал сложенный лист бумаги, я развернула его, это было начатое письмо: «Моя любимая В….».
Ну очень понятно, исходя из одной буквы, можно судить о многом.
Не спалось, я снова подошла к окну взглянуть на снегопад и заметила под окнами машину, в ней кто-то сидел. Утром выйдя во двор, осмотрелась, никого подозрительного. Но вечером, снова эта машина, прямо, как мне показалось, под моим окном. И так три дня.
На четвертый день, мои подозрения подтвердились и когда я вновь подошла к окну, у машины стоял Альберт и смотрел в окно, cкрестив руки и наклонив голову, будто ждал, что я выгляну. Он стоял в этом положении около трех часов, несмотря на погоду. Его плечи неспешно покрывали крупные хлопья снега, прищуренные глаза напряженно сверкали, когда он поднимал голову, а кончик носа блестел от первых заморозков. Не задумываясь, я собрала вещи и на утро вернулась в школу.
Вот опять, месяц я живу у Нателлы. Школа, что ли очерчена мелом, что туда все боятся идти? Туда он не приходил.
Он очень неприятно смотрел, в тот день.
От скуки достала конверты и просмотрела адресаты отправителя и получателя.
Отправитель – выходит женщина, жила в другом городе, а получатель в нашем.
Что же я сделала? Конечно, пошла искать, мне же скучно.
На следующий день, после работы, я поехала на такси, искать дом адресата. Спустя час, таксист остановился напротив, одного дома. Не знаю, чей это был. Я вышла, постояла, осмотрелась, потом решила постучать, спросить, что-то непутевое типа: подскажите, где улица Толстого?
Дверь открыла женщина, не очень приветливая, жестко указала мне на улицу Толстого. Внезапно, я решила уточнить, еще кое-что.
– Вы всю жизнь здесь живете?
– Ты что из налоговой? – с подозрением спросила женщина.
– Нет, просто хочу знать, вы здесь жили всегда?
Она захлопнула дверь, затем резко открыла.
– Ты кого-то ищешь? – уточнила она.
В общем, учитывая годы переписки, я решила приврать.
– Здесь жил друг моего папы, – и видимо, попала в точку, моя лапша сработала.
– Они жили здесь давно, потом отец уехал в другое место, а жена в другое, переехали и сильно изменились, – сказала женщина. – Адрес дать, но лучше не ходи к ним, разбогатели, дальше носа своего не видят.
В итоге, она начиркала на бумажке адрес и сказала, что дом через две улицы, вот я и пошла, прогуливаясь.
Через одну улицу пошли дома богатеньких, как она и говорила. Заасфальтированная широкая, покрытая тонким гололедом дорога привела к двухэтажным коттеджным домам. Я остановилась у одного, очень знакомого, куда уже один раз меня заносила судьба. Да, именно, Альберта. Я просто стояла и пыталась вспомнить его отца и его увлечения.
В этот момент, остановилась машина и конечно, вышел он. Иначе и быть не могло. Я, как идиотина пришла сама к его дому.
Он весело и одновременно, настороженно, смотрел на меня, затем на дом. Как его описать.. Весь такой дерганный, побитый словно, когда нервничал, загибал колено и слегка приподнимал.
– Меня навестить пришла, – спросил он, потряхивая головой.
– Нет, заблудилась.
– Да, и кого ты искала из моих соседей, я тебе покажу дом, который нужен?
– Видимо, я ошиблась улицей, – сказала я и побежала в сторону поворота. Он пошел за мной крупным шагом.
– Я что на идиота похож? – сказал он, встав прямо напротив, преградив путь.
Я остолбенела. Он, в наглую, влез в мой карман, куда резко засунула листок, и сжала в кулаке. Своими ледяными, ловкими пальцами он за мгновение разжал мои, достал сверток и прочел адрес.
– Так что ты хотела? – спросил он и странно посмотрел на меня. – На работу наниматься пришла? Уборщица у нас есть, садовник тоже, санитар тоже, повар тоже, – пересчитывал он, загибая пальцы, горничная есть, ммммм, дворник есть, даже любовница есть, эта вакансия тоже занята, – улыбнулся он, вертя головой..
– Псих, – ответила я и пошла дальше.
– Но, если хочешь, – крикнул он. – Последнюю, уволим, только согласую с мамой..
Вот урод. Истинный, без тени сомнения. В общем, разгадку темы писем я приостановила.
Через два дня снова объявилась Лика, она позвонила вечером и ждала в машине, вместе с тем высоким мужиком, Анри. Такой снегопад был, не хотелось никуда ехать.
Я нехотя, вышла, осмотрелась и села назад, рядом с ней. Мы поехали в клуб. Сели у барной стойки, она заказала два коктейля. Не нравился ее вид. Она вела себя, как параноик.
Почему меня окружают эти люди? Я работаю в школе, общаюсь с образованными людьми. Но окружают меня эти со странностями. Может я сама их притягиваю? Но я их даже не вспоминаю. Такое впечатление, что в прошлой жизни я им задолжала или мы вместе согрешили, теперь не помним, но расплачиваемся и будем сталкиваться пока все не разгребем.
– Где твой муж? – спросила, раздраженно я.
– Не знаю, он вечно, где-то.. – ответила недовольно. – Его волнуют только деньги моей семьи.
И тут последовал другой вопрос, от нее:
– Не видела Альберта?
Что? Извините меня! Ни кажется ли.. Ладно..
– Не видела, с чего мне видеть его?
– Вы не встречаетесь? – выведывала она.
– С какой стати? Ты странная.
– Интересно, как он? – сказала, задумчиво она.
И тут я не выдержала.
– Лика, ты не помнишь, что произошло почти пять с половиной лет назад? Честно мне вообще все это до….. Я и никогда об этом.. не.. Но все же! Чисто на прямоту! Ты не помнишь, кто тебя лапал, кто игнорировал и кто попытался помочь? Я старалась все забыть и никогда не вспоминать, но ты меня достала!
– Я люблю!! – ответила она. Уверенно, взглянув на меня.
Честно. Я не знаю таких людей. Как можно, она, что без чувства собственного достоинства? Самое большее, что она могла, это презирать всю жизнь. Не скажу, что Давид лучше. Но этот…
– Понятно, – ответила я, теряясь в догадках.
– Может он нравится тебе и ты его хочешь cебе, поэтому, так реагируешь.. – внезапно, выдала она.
– Лика ты не в своем уме, ты что зациклилась на них, больше, что людей не было в городе? Или совсем в мечтах забылась?
Она выбесила меня, жутко.. Я поднялась, чтобы уйти.
– Прошу, выслушай меня, – навзрыд сказала она, все оглянулись. Я молча села.
– Я знаю, кто он и что он. Но когда узнала ближе, всегда видела только его..
– Как ты могла простить такое?
– Он был накачан, какой-то дрянью в тот день, когда он чист, он абсолютно другой.
– И когда же он чист? Его глаза вечно в космосе.
– Ну и что! Он таким родился. Я его заметила давно. Задолго до дня, когда произошло похищение. И нравился он мне давно. Это случайность. Я не могу не простить его. Хотя знаю, что он ни чей, не будет принадлежать никому, в силу своего состояния. Ему никто не нужен, он тоже никому. Но есть я! Я буду рядом, даже на расстоянии.
Дура, какая же дура!
– Ты понимаешь, у тебя синдром жертвы. У тебя все наоборот…
Как он там назывался, не помню. Верно, стокгольмский синдром.
– Зачем тогда, эта свадьба, вы больные все?
– Я люблю и Давида, – прошептала она, стиснув зубы.
Чего? Деточка, да ты рехнулась, видимо. Может ты всех любишь? В итоге, она держится меня, чтобы контролировать его отношение ко мне и как только он отступит от меня, она тоже отстанет. Мы попрощались. Было темно, очень. Я вышла первая, стояла, пыталась остановить такси и вдруг ко мне подошел Анри.
– Перестань маячить у Альберта перед глазами, если он вспомнит тебя – тебе конец.
Я удивленно на него посмотрела.
– Ох, как я тебе не завидую, если он вспомнит все.. Живьем шкуру сдерет.
Я не понимала, что делать, стоит ли раскрывать все скобки. И сказать все, что о них думаю. Но то, как они все живут сейчас? Это все пыль в глаза окружающим. Я там была и все видела, что они представляют из себя и мне кажется, Нателла, тоже все знала. Но, что за тайны? Все всё знают, глядя в глаза друг другу, но ведут себя будто ничего нет и не было, лживые.
– Я ничего не понимаю, – сказала я, сделав как они.
Он подошел близко и прошептал на ухо:
– Помнишь я спросил, «Что случилось?» а ты взглянула на меня с надеждой, что я помогу тебе. Но там каждый сам за себя. Так и в жизни, Альберт еще заставит тебя плакать. Он же проткнул тебя, верно? Давид сказал мне. А ты знаешь, что у него тяжелое заболевание и куча травм с детства. Его столько бил родной отец по голове, что он рехнулся, окончательно.
У меня будто ком в горле встал, я смотрела по сторонам и не знала, что ответить.
– Что мне делать? – спросила я.
– Не попадайся ему на глаза, игнорируй, у тебя даже никого нет. А у него куча выписок из клиники. Он псих, со стажем.
– А зачем ему я? По каким критериям он выбрал меня?
– Да не по каким. Кто его знает? Если бы его поняли, то вылечили бы уже давно. Просто мы узнали, что ему понравилась подопечная Нателлы.
Он так произнес ее имя, будто ее лучше меня знает. Лучше? Да я ее вообще не знаю, судя по всему..
– А Лика знает, что он настоящий псих?
– Знает.
– И?
– Говори, что хочешь сказать. Давид знает, что она любит Альберта, как брата, вообще, думаю, ему плевать. Он там ради укрепления дел отца и положения в городе. Давид вообще никого не любит, только деньги. А Альберт тоже никого не любит, только развлечения и больничную еду. Учитывая, что половину сознательной жизни проводит там. Так что, будь умной и не вмешивайся в эту категорию людей. Тебя раздавят и забудут, растворишься, как туча, после грозы. И не пытайся нас понять. Как и мы тебя. Тебя, для нас не существует..
Какая отдушина, подумала я и ушла. Из всего разговора я поняла, что, если проигнорирую его месяцок-второй, он переключится на кого-то другого. Что меня насторожило в словах этого человека, слова «родной». Его столько бил «родной» отец. «Родной», акцент был на этом слове. Это ли не значит… Что был и не родной? Но это не мое дело! Я решила остановиться..
Прошло пару недель. Близился Новый год. Но никогда не ощущала я такой пустоты. Школа была украшена. Живая, трехметровая ель стояла у лестницы на два этажа, Нателла постаралась в этот год на славу. Видимо, какая-то комиссия должна была приехать.
В канун Нового года, я простояла около часа на балконе и смотрела на кучу этих книг и почему-то одна мысль у меня была. От них временами исходила такая же энергия.. Как же описать. Я, конечно, привыкла к ним. Но это чувство, что они хранят в себе гору тайн. Когда я их перебирала, в тот день, было щекотно всему телу. Постоянно мурашки и какая-то неуловимость. Тоже впечатление было, когда это урод появлялся. Мне было неуютно рядом. У меня появились догадки, что это могли быть книги его отца, именно, родного.
Так как, тот человек. Ну они, абсолютно, не похожи. Словно сотканы из разных материалов. У них ни одной общей черты.
Отец был абсолютно безвкусным на мой взгляд. Низкий, коренастый, смуглый, карие, мелкие глаза, короткий широкий нос, пухлые короткие пальцы. Что еще больше подтверждало, так это манеры. Он хоть, что-то должен был перенять. И еще, не заметила, что он имел склонность к чтению. А сын полная противоположность, не видела, как он читает лично, но довольно-таки начитан, это я заметила на выставке. А в тот злосчастный день я и предположить не могла, что они родные, пока она не назвал его сыном. Что-то здесь не так..
Адрес с конверта совпал с их домом. Кто же эта женщина? Как же звали мать Альберта, надо узнать, может это роман в письмах его родителей?
В общем, как я и предполагала, Нателла пригласила целую делегацию в школу, среди них была министр образования, кем стала мама Лики, бывший преподаватель гитары. Директор парочки школ, а также она и финансировала все школы. И папа Давида. В общем, все очевидно без слов … Я не спустилась вниз, а вышла на балкон. Но они решили все осмотреть и вошли в мою комнату тоже.
Они тупо стояли, кто-то, что-то записывал, осматривал. Отец Давида заметил книгу, которую я оставила на кровати поднял ее, полистал. – Надо же, – прошептал он.
Я подошла, чтобы забрать, там же был тот листок и произошло, то, чего я не хотела. Листок выпал и плавно опустился у ног мать Альберта, она подняла его.
Я подбежала и взволнованно, заявила, – это мое.
Она надменно взглянула и развернула листок. За мгновенье ее глаза залились слезами ненависти. Она ткнула листок в лицо Нателле. А Нателла, взглянула на меня:
– Откуда, это у тебя?
Я вынужденно указала на ящик.
Его вывезли, в тот же вечер. Эта женщина забрала, мать Альберта. Осталось пару избранных мною книг, которые я спрятала под кроватью. И ждала пока они разъедутся и начала бы искать, что-то в них. Надежда была крошечная, но была. Я оказалась права был конверт в одной из них, он был пуст. Отправитель его подписал, но не отправил.
Зато у меня был адрес женщины, а также инициалы ее и отправителя. В. З. и А. В. Я поняла одно, видимо, письма женщины передавали в руки этому мужчине, а ее письма он отправлял по почте, на конверте был указан индекс. Это был другой город, но теперь я знала какой. Немного поразмыслив, я решила оставить это дело. Да и что мне это дало бы? Что же делает с человеком любопытство..