Андрей Юрьевич Ненароков
Город любви 05
Глава 2
Игорь бежал по пыльной дорожке стадиона. Ему казалось, что солнце печет нестерпимо и его рот вдыхает раскаленный воздух с привкусом крови, хотя на улице стоял просто погожий теплый августовский день.
– Вспышка справа! – услышал рядовой Завьялов за спиной рычащий бас сержанта Козленко.
Прыгнув влево, Игорь распластался на земле, прикрыв голову руками.
– Взвод, подъем! Бегом! Отставить! Бегом! Отставить! – зычно подавал команды сержант. – Сколько раз вам повторять, ишаки карабахские! – закричал он на трех солдат из Азербайджана. – При команде бегом руки сгибаются в локтях, ясно вам, духи недоделанные! Бегом! Марш!
Взвод солдат трусцой побежал дальше по пыльной дорожке стадиона. В голове Завьялова вдруг сами собой из разрозненных слов начали складываться стихи.
О чем мечтают духи?
О дембеле своем.
Когда они вернутся
Героями домой.
– Взвод, приготовиться к газовой атаке! – прокричал сержант, видно хотевший сегодня превратить молодых солдат в табун загнанных лошадей.
Бойцы на бегу достали из сумок противогазы.
– Газы!
Солдаты превратились в двуногих слоников, у которых от неторопливого бега почему-то заплетались ноги.
«Сержант ничего себе, но сволочь, – перефразировал Игорь у себя в голове цитату из сочинений Зощенко. – Сбил меня гад с рифмы».
Завьялов забыл о стихах, хотелось только одного – вздохнуть полной грудью. Воздух, проходя через фильтр, сочился в легкие тоненькой струйкой. Пальцы молодого солдата схватились за клапан под хоботом, ему на мгновенье вспомнилось, что за порчу казенного имущества можно заслужить не один наряд. Но сейчас Игорю хотелось дышать, дышать, дышать.
«Будь что будет», – подумал он и вырвал клапан.
Воздуха стало больше, и Завьялов, мерно переставляя ноги и не видя ничего кроме взмокшей спины бегущего впереди солдата, принялся скороговоркой вспоминать сочиненные стихи:
О чем мечтают духи?
О дембеле своем.
Когда они вернутся
Героями домой.
– Так, хорошо, а дальше, как же дальше?
Обнимутся с друзьями,
Застолье сотворят.
– Сотворят, сотворят – это слово сюда как-то плохо подходит, но, если что, потом переделаю.
И будут перед всеми,
Род войск свой восхвалять.
– Вспышка слева! – донеслась до Игоря сквозь пелену сознания команда сержанта. – Взвод, ползком до рубежа складов!
Завьялов полз, изнемогая от усталости, и твердил себе под нос придуманные строчки стихов, чтобы не забыть.
Закрытый военный городок находился на границе Тамбовской области с Саратовской. До ближайшего райцентра было километров восемь, и воинская часть, располагавшаяся в сосновом бору, жила своей обособленной жизнью. В в/ч 223 готовили солдат для охраны объектов ракетных частей стратегического назначения. В каждый призыв в нее привозили молодое пополнение – пятьсот одетых в гражданку восемнадцатилетних пацанов, а через полгода в ракетные части распределялись солдаты, которым Родина доверила охранять самое грозное оружие на земле.
Здание четырехэтажной казармы возвышалось над частью, в ней на каждом этаже размещалось по роте из ста двадцати солдат. Возле казармы простирался укатанный асфальтом плац, истоптанный сапогами, к нему примыкали одноэтажки штаба, столовой, клуба, санчасти и военторга. За железными цвета хаки воротами с красными звездами виднелось еще одно высотное здание, в нем жили семьи офицеров.
Вторая рота в полном составе за исключением наряда находилась в ленинской комнате на обязательном просмотре программы «Время». Завьялов, подперев голову руками, тупо смотрел на мелькающий кадрами экран, на котором появлялся то Михаил Сергеевич Горбачев, опять с кем-то встречающийся за границей, то митинги протеста в союзных республиках. Обычно интересовавшемуся политикой Игорю ужасно хотелось спать. Сегодня с самого утра сержант Козленко опять мучил молодых солдат строевыми занятиями на плацу. На счет раз бойцы поднимали ногу и тянули носок секунд десять, пока не следовала команда два. Рядовому Саримамедову за то, что он не всегда начинал шагать с левой ноги, в левый карман галифе было зашито полкирпича, чтобы он свято помнил, где у него какая нога. Бедняга растер себе бедро до крови, но с ноги уже не сбивался. Завьялов давно бы уже заснул, даже сидя за столом, но под стендом с портретами членов политбюро сидел младший сержант Волчинский и записывал всех заснувших в помощь наряду. А это значило, что попавший ему на заметку солдат после команды отбой не забудется сном праведника, а будет еще два часа помогать наряду убирать казарму. Чтобы не заснуть, Игорь принялся теребить на руке струпья, покрывшие место ожога, который он заработал, находясь в наряде по столовой, случайно ошпарив руку кипятком.
Программа «Время» закончилась, рота выстроилась в коридоре на вечернюю проверку. Дежурный по роте младший сержант Волчинский выкрикивал по списку фамилии солдат, а те громко кричали «я».
– Рота, смирно! Товарищ лейтенант, – закончив проверку, доложил Волчинский командиру первого взвода Елизарову, только что вылупившемуся после училища лейтенанту. – В роте в наличии сто пятнадцать человек, два человека в санчасти, три в наряде по роте.
– Рота, вольно! – скомандовал Елизаров. – Производите отбой, сержант.
– Рота, одна минута, отбой! Время пошло!
Солдаты бросились по коридору к койкам, срывая с себя на ходу обмундирование, а офицер и сержант, улыбаясь, наблюдали за этим действом.
– Так, не успеваем, не успеваем, – позвякивая связкой ключей, сказал Волчинский. – Рота, подъем! Минута времени, строимся в коридоре, форма одежды номер три.
Молодые солдаты, повыскакивав из кроватей, как стадо баранов, устремились по узкому проходу в коридор. Проделав такую экзекуцию три раза, сержант достал из кармана листок бумаги с фамилиями не усидчиво смотревших программу «Время».
– Значит так: рядовые Саримамедов, Бураков, Попов, Маманька, Джавхаев и Завьялов, подъем. Выходим строиться в коридор, вы направляетесь в помощь наряду.
Слова Волчинского полоснули обидой по душе Игоря, ведь он не спал, как другие, в ленинской комнате. Ему так не хотелось вставать с казавшейся роднее дома кровати, уставшее за день тело просило отдыха. Губы молодого солдата зашептали матерные слова в адрес сержанта.
– Товарищ лейтенант, – обратился Завьялов к офицеру, выйдя в коридор. – Я не спал и программу смотрел, за что я должен помогать наряду?
– Ты не спал, Завьялов, но и в телевизор не смотрел, – вмешался в разговор Волчинский. – Сидел и вавку колупал вместо того, чтобы…
Тут младший сержант осекся и не нашел подходящих слов «интересным» сюжетам, показанным в программе «Временя».
– Рядовой Завьялов, не надо оправдываться, – встал на сторону Волчинского офицер. – Виноват, отвлекался, помогай теперь наряду.
Елизарову было в принципе наплевать на солдата, прав он или виноват, главное, чтобы к утру, казарма была чистой.
– Рядовой Завьялов и рядовой Джавхаев, ваша задача убрать холл и чтобы пол блестел, как котовы яйца! – с победной улыбкой приказал сержант.
Волчинский специально поставил Игоря на уборку в паре с Джавхаевым, который по национальности был чеченец и из принципа никогда не брал в руки тряпку. Аслан Джавхаев попал служить в такое элитное подразделение по случайности, после школы он поступил в Ставропольский строительный техникум и в армию призывался местным военкоматом, где его национальности не придали значения.
Игорь принес ведро, швабру, тряпку и со злостью наблюдал, как младший сержант с издевательской ухмылкой перочинным ножом крошит кусочки хозяйственного мыла на пол холла.
– Рядовой Завьялов, приступить к уборке, – распорядился Волчинский. – И не вздумай сметать мыло, я зайду и проверю, какая будет пена.
– Моя часть правая, твоя – левая, – сказал Игорь Аслану, но тот даже не тронулся с места.
Завьялов начал убирать свою половину, его душа бунтовала против армейской несправедливости. Он вспомнил призывную комиссию и то, как не воспользовавшись отсрочкой из-за учебы в институте, фактически напросился в армию.
– А ты что не убираешь? – спросил Игорь Джавхаева. – Я сейчас домою свою половину и пойду спать.
– Ты взял тряпку в руки, вот ты и будешь за меня убирать.
– И не подумаю.
– Будешь! Русский, а не то челюсть сломаю!
Слово русский в устах чеченца прозвучало как ругательство. В Игоре вся накопившаяся злость на сержанта и армейский дебилизм выплеснулись на Джавхаева. Его шею повело вбок, как у готовящегося к схватке мартовского кота, а тело само повернулось к противнику, боком приняв открытую боксерскую стойку.
– Это я тебе сейчас, осел, полчерепа снесу!
Игорь в любую секунду был готов пустить в ход кулаки, но произошло странное: чеченец не стал драться по правилам боксерского ринга, а вдруг резко сложившись, бросился в ноги Завьялова. Сильные руки ухватили Игоря за лодыжки и резко дернули. За долю секунды он оказался на измазанном мыльной пеной полу. Аслан моментально оседлал своего противника. Удар кулака припечатал голову Завьялова к линолеуму, на мгновение он потерял ориентацию, но затем, собрав все силы, сбросил с себя нападавшего. Они покатились по мыльному полу, сжимая друг другу головы.
– Это что у вас тут творится, лейтенант?! – услышали солдаты у себя над головами чей-то бас. – Живо растащить их!
Волчинский и два дневальных, пиная дерущихся сапогами, разняли их, как сцепившихся в сваре собак.
Завьялов и Джавхаев, измазанные в мыльной пене, предстали перед дежурным по части капитаном Рудиным.
– Хороши, – сказал капитан, рассматривая молодых солдат. Он сразу приметил у одного из них кровоподтек под глазом, который к утру превратится в еловый синяк. – Товарищ лейтенант, это так вы следите за порядком в роте?! – начал было распекать он молодого офицера, но остановился, посмотрел на солдат и отвел Елизарова в сторону.
После разговора с капитаном лейтенант вернулся раскрасневшийся, как сваренный рак, его красивое лицо то и дело искривлялось в гримасе бессильной злобы.
– Рядовые Завьялов и Джавхаев, за мной, – скомандовал Елизаров.
Молодой офицер был готов растерзать обоих солдат, из-за которых он выслушал много нелестных слов в свой адрес от старшего по званию. Но это было еще не все, лейтенант получил приказ отвести драчунов в штаб и доложить обо всем командиру части.
Несмотря на поздний вечер, полковник Ховчин был еще не дома с женой и дочерью, а, подперев голову руками, сидел за столом в служебном кабинете. Перед ним находился портрет сына в траурной рамочке. Два года назад командир взвода десантников, лейтенант Ховчин, погиб в горах Афганистана, на ненужной, как все теперь говорят, войне. Полковник был в ужасно плохом настроении, из отпуска не вернулся сержант Спродис. На запрос из части в городской военкомат Риги пришел ответ, что гражданин Латвийской республики не обязан проходить воинскую службу в вооруженных силах СССР.
«Неплохим Спродис был сержантом, а вот на тебе, отпустил в отпуск и с концами, – думал Ховчин. – Куда мы катимся? Катимся в бездну. Еще пять лет назад Советский Союз был единым и нерушимым, а сейчас превратился в того самого Колосса на глиняных ногах и эти ноги уже рассыпаются».
Ховчин родился в победном сорок пятом году. Его мать была медсестрой в госпитале, где за один месяц познакомилась, влюбилась и вышла замуж за выздоравливающего летчика. Отец разбился в Австрии уже после победы, совершая учебный полет в условиях плохой видимости. Его самолет врезался в водонапорную башню, и ему не пришлось увидеть своего недавно родившегося сына. Ховчин всю жизнь гордился погибшим отцом и, с детства подражая ему, мечтал стать военным. В школе он хорошо учился, много читал и легко поступил в военное училище. В те годы средств на армию не жалели, Советский Союз, напрягая силы, пытался победить загнивающий запад в холодной войне. Заводы выпускали тысячи танков и самолетов, верфи спускали на воду крейсера и подводные лодки, на боевое дежурство ставились грозные межконтинентальные ракеты. Партия и правительство, забыв, что нужно строить обещанный людям коммунизм, никак не могли обогнать страны НАТО в бессмысленной гонке вооружений. Быть офицером было солидно и престижно. Ховчин служил рьяно: в дальних гарнизонах, на продуваемых студеными ветрами полигонах, в стенах столичной академии он всего себя отдавал армии. Но началась «перестройка», и он вдруг узнал из газет, что вся его служба была никому не нужна, что в НАТО одни друзья, которые только и мечтают, как бы помочь бедному Советскому Союзу, а главные враги – это противники демократии. К пятому году «перестройки» с прилавков магазинов исчезло все: даже соль и горчица, которые раньше на столах в столовых стояли бесплатно. Вводилась талонная система, хотя заводы и фабрики по всей стране работали в три смены и гнали план по валу.
Деньги обесценились, главным мерилом стал товар, как после Великой Отечественной войны, процветала спекуляция, появились барахолки. Между некогда братскими республиками разгорались межнациональные конфликты.
– Товарищ полковник, разрешите войти, – после стука просунул голову в приоткрытую дверь лейтенант Елизаров.
– Что еще случилось, на ночь глядя, лейтенант? – спросил Ховчин.
– Рядовые Завьялов и Джавхаев подрались, – как-то неумело доложил Елизаров.
Ховчин внимательно посмотрел на молодого офицера и понял, что лейтенанту еще долго нужно учиться, чтобы знать, как поступать в подобных ситуациях и произнес:
– Видите сюда драчунов по одному.
Завьялов, попав в кабинет, осмотрелся по сторонам, обстановка была скупая: тяжелые черные занавески на окнах, красная дорожка на полу, ведущая к стоящим буквой «Т» столам, над которыми весел портрет Ленина, написанный маслом, видно, одним из попавших в армию художников. Все говорило о консервативности хозяина кабинета. Да и сам полковник грузноватый, с двойным подбородком, с глубокими морщинами на лбу и нависшими над карими глазами бровями с проседью, казался этаким матерым медведем в своей берлоге.
– Почему произошла драка? – грозно спросил рядового Ховчин.
Завьялов молчал, не желая казаться в чьих бы то ни было глазах доносчиком и стукачом.
– Пойми, юноша, если ты правдиво расскажешь мне, что между вами произошло, я смогу принять меры для поддержания сплоченности и боеготовности части. Ведь вам Родина доверит охрану не складов с тушенкой, а самого современного оружия. И я должен быть уверен, что вы с честью выполните свой долг, а не перестреляете друг друга на посту. Не беспокойтесь, юноша, вы ничем не роняете свою честь, – произнес полковник как можно мягче и даже перешел на вы. – Рассказывайте, рассказывайте, Завьялов.
Слова полковника показались солдату какими-то книжными и хотя аргументы были более чем убедительными, все же Игорь, не вдаваясь в подробности, ответил:
– Мы не сошлись характерами.
– Ты, рядовой, отвечаешь, словно на бракоразводном процессе находишься, – усмехнулся Ховчин. – Лейтенант, как произошла драка? – резко спросил он, поняв, что от Завьялова многого не добьешься.
– Солдаты были назначены в помощь наряду, убирать холл, – краснея под взглядом полковника, заговорил Елизаров. – Видно, тряпку не поделили.
– До каких пор, молодые солдаты, вместо того чтобы спать, будут драить казарму? Или вы, лейтенант, берете пример со старшины роты прапорщика Гарбоценко? Чтобы впредь этого не повторялось! Давайте сюда другого солдата!
Елизаров вывел из кабинета Игоря и затащил в него Джавхаева.
– Почему произошла драка, юноша?
Аслан, подумав, что командир части уже все знает, сказал:
– Он не хотел убирать.
– А ты хотел?
– Я не женщина, я воин.
– В нашей армии воин должен уметь все: и полы мыть, и картошку чистить, и одежду штопать, и в атаку ходить!
Джавхаев молчал и про себя проклинал толстого полковника. Ховчин же, говоря прописные истины, решал в уме сложнейшую задачу, как привить чувство товарищества солдатам, находящимся на казарменном положении. В послевоенные годы драк, дедовщины и землячества в армии не было и в помине: дисциплина, боевая подготовка, мощные комсомольские и партийные организации действительно делали из вчерашних пацанов мужчин. Теперь на закате «перестройки» люди стали другими, идеи изменились, одна страна еще только по-прежнему называется СССР.
«В бой их под пули не пошлешь, – думал полковник. – В одной связке в горы не отправишь, даже в одной лодке вплавь не пустишь, вот же проблема».
– Значит так, – прервал затянувшееся молчание Ховчин. – За нарушение воинской дисциплины я могу вас обоих отправить в дисбат года на два, но я даю вам возможность этого избежать! На запасных путях возле котельной находится вагон с солью, в семь часов утра он должен быть чистым! Если не успеете его выгрузить, я начинаю разбирательство по поводу вашей драки! У себя в части я не потерплю! – при этих словах бас полковника превратился в рычание медведя. – Чтобы советские солдаты друг другу морды чистили! А вы, лейтенант Елизаров, всю ночь будете контролировать выполнение моего приказа!
Блеклая луна светила в проем вагона, на пригорке как призрак стоял лейтенант и курил одну сигарету за другой. От соли немного першило в горле, мышцы налились тяжестью, Игорь работал будто робот, механически совершая одно и тоже движение лопатой. Рядом также методично выкидывал соль из вагона Джавхаев. Но, не смотря на усталость, в голове у Завьялова было как-то ясно и радостно.
На плацу шел развод наряда, рядовые и сержанты, одетые в серые шинели, выслушивали последние наставления дежурного по части. Ветер низко гнал сизые облака, и казалось, что они задевают флагшток, на котором развевалось красное полотнище.
Мимо в припрыжку пробежал Аслан Джавхаев, напевая незамысловатую блатную песню про город Грозный. Прошло уже три месяца после стычки с Джавхаевым. Вагон с солью они тогда разгрузили в срок. Солдаты после той ночи не сдружились, но друг друга терпели и больше не конфликтовали. Игорь не услышал, чем же закончилась песенка, раздались команды: «Равняйсь! Смирно!» Повернув голову, он увидел довольное лицо сержанта Кирилова с раскрасневшимися от ветра щеками. Сегодня Завьялову предстояло заступить с этим сержантом в наряд на КПП.
Стемнело рано, Игорь бродил за КПП по хрустящим под ногами опавшим листьям. Изредка ветер подхватывал усохший лист и переносил на асфальтовую дорожку. Солдат выпадал из задумчивости и вспоминал, что утром до прихода офицеров нужно будет эти листья смести.
Поздняя осень стояла над миром.
Через неделю грянут морозы.
Листья с деревьев давно облетели.
Люди в домах своих теплых уснули.
Завьялов нырнул на проходную КПП. Достал из нагрудного кармана блокнот и мелкими буквами записал четверостишье. Согревшись, он снова вышел на улицу, подыскивая в уме слова для продолжения стихотворения.
– Привет, солдатик.
– Здравствуйте, – почему-то на «вы» отозвался Игорь.
Возле проходной стояли две девушки с велосипедами.
– Какой смешной солдатик, – засмеялась одна из девушек.
– В первый раз его вижу, – откликнулась другая, голосом похожим на колокольчик. – А нас тут многие знают, солдатик, так что пропускай.
Завьялов не понял, кто их знает, к кому они приехали, но послушно распахнул дверь на проходную.
– Армия спасения прибыла, – радостно встретил девчонок сержант Кирилов, схватив ближайшую из них за талию.
При свете лампочки Завьялов рассмотрел девушек. Они обе были маленького роста, в руках у Кирилова была плотней и смазливей, другая, стоявшая в сторонке, совсем худенькая востроносая девчушка в ветровке казалась еще подростком.
– Кирюша, познакомь нас со своим солдатиком, – сказала вырвавшаяся из объятий сержанта девушка.
– Это боец Завьялов, прославившийся при защите своих штанов. А это, рядовой, – сержант специально выделил слово рядовой, чтобы подчеркнуть свое более высокое положение, – дамы полусвета, Оля и Люба из колхоза «Заветы Ильича».
– Боец Завьялов, угостите сигареткой, – жеманно попросила бойкая Оля. – А то в наше сельпо курево больше не завозят.
Девушка дотронулась до руки Игоря, и от этого прикосновения по телу солдата побежали сладострастные мурашки.
– Рядовой Завьялов не курит, он спортсмен, – усмехнулся Кирилов и снова схватил Ольгу за талию. – А у меня сигарет нет, только «Беломор».
– На безрыбье и рак рыба. Дай хоть папироску, а то ушки пухнут.
Девушки расселись на стульях и, даже не закашлявшись, затянулись крепкими папиросами.
– Завьялов, звони в роту и вызови сюда сержантов Козленко и Вострикова. И скажи, чтобы глянули, где находится дежурный по части и помдеж.
Игорь только успел положить трубку, а Козленко и Востриков уже в припрыжку мчались через плац.
– Пошли с нами, шалава, – сказал Козленко и, схватив Олю за руку, потащил в комнату отдыха.
– А ты что теряешься, Кирюха, оприходуй Любку! – крикнул Востриков, направляясь вслед за Козленко.
– Я, Острый, на таких шалашовок не зарюсь.
Про себя Кирилов к этим словам добавил, что он не помоечный кот, чтобы на отбросы кидаться, но вслух говорить не стал. Летом во время шефской помощи соседнему колхозу он познакомился с дородной тридцатилетней дояркой и теперь два раза в неделю бегал за восемь верст на ночь в самоволку. К демобилизации из него, видно, должен был получиться чемпион части по бегу на длинные дистанции. На товарищей Кирилов теперь смотрел с нескрываемым превосходством, а в душе даже презирал их.
Из-за стенки вскоре раздался скрип кровати и Олины стоны.
– Во, Козлик старается, сейчас они вдвоем ее так отдрючат, – шепнул Игорю на ухо Кирилов. – Что ты время тянешь, тащи Любаню в комнату для гостей.
Возбужденный Завьялов замялся. Он был немного застенчив в отношениях с девушками. Притом раньше он общался только с приличными, а как вести себя с неприличными вообще понятия не имел.
– Люба, боец Завьялов ваш лучший друг, пройдите с ним в комнату для гостей, – ехидно произнес сержант. – Он вам хочет поведать что-то очень интересное.
Люба хмыкнула и скрылась за дверью.
– Что ты жмешься, Завьялов, как красная девица, не в бирюльки же играть, эта Любка приперлась сюда на ночь глядя, – подтолкнул Игоря в спину Кирилов.
В комнате для гостей койки не было, посередине стоял большой стол, вокруг которого располагалось несколько стульев, на стене висела большая карта Приволжского военного округа.
– Раздевайся, – хриплым голосом произнес Завьялов и выключил свет.
В комнате воцарился серебристый полумрак от светившей в окно неполной луны. Сердце Игоря колотилось с удвоенной силой, в горле пересохло, на лбу выступил пот. Он приблизился к девушке, от нее пахло табачным дымом и дешевыми духами.
– Раздевайся, – повторил солдат, видя, что девушка даже не пошевелилась.
– А я с тобой не хочу. Ты мне не нравишься, – отозвалась из полутьмы Люба.
Игорь поначалу сделал шаг назад, но врезавшиеся в память слова Кирилова, что девушки приехали на КПП не просто так, толкнули его вперед.
– Раздевайся!
– Я не буду с тобой, сопляк!
Люба больше любила горячих кавказских парней. Те бы уже давно надавали ей затрещин и повалили на пол. В тринадцать лет ее впервые изнасиловали купавшиеся на речке пацаны, и теперь Люба воспринимала любовь именно так: отказ, боль, соитие.
Слова Любы задели Игоря. Значит, с Козленко или Востриковым она бы была, а с ним нет. Одним движением он подмял девушку под себя, и они оказались на полу. Задрав юбку, солдат попытался стащить с Любки трусы, но девушка, ухватилась за них двумя руками. Все попытки разжать цепкие девичьи кулачки Завьялову не удавались. Девушка с задранной юбкой и солдат с полуспущенными штанами катались по полу, а Кирилову, прижавшемуся ухом к двери, казалось, что там происходит что-то потрясающее. Наконец, Игорь додумался перевернуть девушку на живот и стянуть с нее трусы. Худенькая, маленькая задранная попочка подействовала на очень возбудившегося солдата как палец, давящий на курок автомата. Он успел только ткнуться наугад в оголившуюся девичью промежность и тут же излился мощными толчками, выбрасывая потоки так и не узнавшего женщины семени.
Завьялов натянул штаны и выскочил из комнаты. Ему было стыдно, что он фактически так и не расстался со своей девственностью. За дверью уже стоял ефрейтор Камобеков, знавший особенности Любиного характера и почесывающий кулак.
– Ну как, Завьялов, понравилось? – ухмыляясь, спросил Кирилов. – Пойди проссысь, а то неизвестно с кем эта Любка до тебя кувыркалась.
Игорь вышел на свежий воздух. Тело еще поламывало от приятных ощущений. На другой стороне плаца возле складов показалась фигура дежурного по части, осматривающего замки и пломбы на дверях. Завьялов, поспешив справить малую нужду, вернулся на КПП.
– Товарищ сержант, там дежурный по части на плацу.
– Так, лупанарий закрывается! – закричал Кирилов, молотя кулаком в дверь комнаты отдыха.
Высунувшийся оттуда потный, раскрасневшийся Козленко прохрипел:
– Ты что, Кирюха, обнаглел! Мы Ольку только по второму кругу вертолетом пустили.
– Капитан Мыльников рядом бродит, тоску наводит. Одевайтесь быстро и уматывайте с КПП. Я за вас десять суток на гауптвахте отсиживать не собираюсь.
Козленко скрылся, скрип кровати и стоны в комнате отдыха прекратились.
– Ефрейтор, ты тоже вали отсюда! – крикнул Кирилов, войдя во вторую комнату.
Через пять минут на КПП остался только наряд. Девчата покатили велосипеды к ближайшему леску, рядом с ними шли разухабистые сержанты, за ними, одеваясь на ходу, бежал ефрейтор.
– Сколько же лет этой Любке? – спросил Игорь у сержанта. – Она хоть совершеннолетняя?
– Не бойся, лет ей побольше, чем тебе. Я в паспорт, конечно, не заглядывал, но Олька говорила, что ей двадцать. Она просто выглядит так: ручки как спички, ножки как палки и жопа с кулачек, дефективная, наверно.
Кирилову вспомнилась дородная доярка с обвисшими, как вымя, сиськами и огромным задом. Ему захотелось в ее жаркую постель возле печки. На минуту он замечтался и не заметил дежурного по части.
– Сержант, почему в комнате для гостей бардак, стулья раскиданы, – заговорил скрипучим голосом, выросший будто из-под земли капитан Мыльников. – Рядовой Завьялов, быстро наводить порядок.
Рассвет только готовился вынырнуть с востока, сквозь бегущие облака просвечивались яркие звезды. Игорь сметал метлой листья с дорожки, ведущей к КПП. Издалека на опушке леса возле шоссе он увидел тени, это два сержанта и ефрейтор прощались со вчерашними девчатами. Завьялову стало противно от воспоминания, что вчера он участвовал в какой-то собачьей свадьбе. С нескрываемым отвращением солдат посмотрел на возвращающихся замерзших, измазанных грязью сослуживцев, со святящимися от самодовольства лицами и отвернулся.
– Завьялов, говорят, тебе Любка вчера понравилась! – заржал как жеребец проходивший мимо Козленко. – Придется тебе на ней жениться!
От этого напоминания Игорю сделалось еще противней. Он был еще молод и не знал, что обычно подобные женщины вьются возле мест, где находятся множество изголодавшихся по женскому телу мужчин, и тут никто не виноват, каждый получил, чего желал.
За окном кружились редкие пушистые снежинки. Вторая рота в полном составе находилась в учебном классе. Политзанятия проводил замполит части подполковник Гнедко.
– Цель агентов мирового империализма посеять в умах наших граждан недоверие и нелюбовь к собственной стране. Вот, например, открываем журнал «Огонек» под редакцией пресловутого Коротича. Читаем, плохие большевистские комиссары расстреливали белых офицеров и спускали их тела под лед. Переворачиваем страницу, другая статья: плохие сотрудники НКВД сажали в тюрьмы и расстреливали хороших комиссаров, которые двадцать лет назад убивали хороших белых офицеров. Что у нас получается, получается парадокс. Если мы будем всей страной заниматься подобным историческим самоедством, то нам останется только взять всем дружно и повеситься. Берем другой журнал, статья «БАМ – дорога в никуда». Как это так в никуда, если вдоль Байкало-Амурской магистрали находятся сотни месторождений полезных ископаемых.
Подполковник попал в армию лейтенантом сроком на один год после окончания географического факультета университета, да так там и остался. Но ему всегда хотелось на политинформации провести урок географии.
– Сейчас телевидение, газеты и журналы трубят на все лады, что нам не нужны атомные и гидроэлектростанции, хотя во всем мире известно, что это самые дешевые источники электроэнергии, что вся наша промышленность и сельское хозяйство не выгодно и убыточно. Конечно, у нас в стране есть недостатки и их необходимо искоренять, но не ругать же все подряд так огульно.
Игорь смотрел в окно на падающие снежинки и был очень далек от речи подполковника. Он вспоминал, что дома в середине ноября еще тепло, а не стоит трескучий десятиградусный мороз, вспоминал, что Оля и Люба больше не приходили во время его дежурств на КПП.
– Рядовой Завьялов, встать, – раздалась над его ухом команда Гнедко. – Хватит считать ворон на плацу, лучше покажите на карте, где находятся горячие точки?
Игоря нисколько не смутил подобный вопрос, и он, взяв указку, скороговоркой ответил:
– Нагорный Карабах, прибалтийские республики, среднеазиатские республики.
– А теперь ответьте, рядовой, на такой вопрос, откуда взялись эти горячие точки?
Этот вопрос уже поставил солдата в тупик, и он только заморгал длинными ресницами.
– Ну же, Завьялов, объясните, жили себе люди, не тужили, вместе хлеб сеяли, дома строили, детей растили, а теперь режут друг друга, стреляют, выселяют из собственных домов. Не знаете? Тогда я объясню, – пухлое, обычно вялое лицо Гнедко загорелось каким-то внутренним огнем, а руки сами собой принялись жестикулировать. – Просто в стране перестали действовать наши советские законы. Так называемая демократизация обернулась вседозволенностью. В республиках появились всевозможные национальные фронты, призывающие к неповиновению и выходу из Союза Советских Социалистических Республик. Значит так, называемые горячие точки есть не что иное, как очаги беззакония, анархии и мятежа. – Вам ясно, рядовой Завьялов? Повторите мои последние слова.
– Горячие точки есть очаги беззакония, анархии и мятежа.
– Правильно, Завьялов, садитесь. А о том, что нужно делать, чтобы горячие точки исчезли и больше не возникали, я вам расскажу на следующем политзанятии.
Учебные полгода уже закончились, и солдаты ждали, что их вот-вот разошлют по ракетным полкам, но неожиданно пришел приказ министра обороны оставить всех солдат в части еще на полгода для подготовки из них сержантского состава. В роты между тем начало прибывать молодое пополнение. В холле и коридоре появились двухъярусные кровати. В декабре месяце личный состав в/ч 223 достиг тысячи человек.