Андрей Воронин
Банда возвращается

Щербаков перебил:

– В чем заключается заказ?

– Сложные видеоколлажи. Вы, наверное, видели по телевизору: много разных двигающихся изображений на экране, буквы, графика – все сразу. И музыка тоже… Очень мало у нас специалистов моего уровня.

Бондарович опять заметил, что Глушко отвлекается от темы:

– У вас были скандалы со Смоленцевым по этому поводу? Я имею в виду аппаратуру.

– Да, были…

Щербаков уточнил:

– С угрозами? С мордобоем?

Глушко взглянул на генерала исподлобья:

– Да, как я вам уже говорил, он однажды вытолкал меня из кабинета. После этого я с ним и не разговаривал. Старался даже обходить стороной. А угрозы… Ведь очень большое расстояние от угрозы до убийства.

Бондарович несогласно покачал головой:

– В последние годы все меньше и меньше.

Глушко невольно спрятал глаза:

– Вы, конечно, правы, но когда угрожают выбить долги или убить конкурента, то обращаются к профессионалам, а не убивают собственноручно в правительственном здании.

Щербаков, явно удовлетворенный таким ответом, решил коснуться другой грани проблемы:

– Вы употребляете наркотики?

Это был так называемый перекрестный допрос.

Глушко не собирался особенно запираться:

– Только травку. План. От него никогда не становишься агрессивным.

– У вас сейчас «ломка»? – Александр задал вопрос с подковыркой и заговорщицки подмигнул. – Наверное, не отказались бы курнуть?

– Да нет же! – Глушко с досадой дернул плечом. – План не вызывает такого привыкания, как синтетики, «дурь» эта. Хотя с удовольствием покурил бы сейчас, чтобы успокоиться, – здесь вы правы, чего скрывать… План давал мне впечатления, которые я использовал для работы. Очень неожиданные бывают ассоциации…

– Ассоциации?

– Это я так называю. Ну, как еще? Видения, любопытные мысли… Иногда – настоящие откровения.

– Пожалуй, так будет вернее, – кивнул Бондарович.

– Это традиционно для всех хиппи, я…

Бондарович довольно резко перебил его:

– А «колеса», амфетамины?

– Иногда у меня бывают депрессивные состояния, – предпочел ответить уклончиво подследственный. – Действительность воспринимается – будто перед грозой… или как в состоянии похмелья: нервозность, слабость, все в свинцовых мрачных тонах – неприятно… Начинаешь самокопание, самобичевание… Говорят, это оттого, что ослабевает биополе, и человек становится как бы незащищен, более раним под воздействием агрессии извне – я имею в виду психоагрессию…

Щербаков правильно понял его:

– В последнее время принимали?

– Да.

Генерал Щербаков вскинул брови:

– Почему вы не женаты?

– Меня не интересуют женщины… – Глушко был явно неприятен этот поворот в разговоре.

Но у Щербакова были еще вопросы щекотливого свойства:

– Вы состояли когда-нибудь в гомосексуальной связи со Смоленцевым?

– Нет, конечно, – Глушко неприязненно поморщился. – У него вечно было этих баб невпроворот. Вешались на него всюду – знаменитость… А потом трепали на каждом перекрестке: «Я с ним спала! Я с ним спала!..» Знаете же, как некоторые шлюхи набирают актив?

Бондарович внезапно задал вопрос в лоб:

– Кто убил Смоленцева?

Глушко ответил сразу и достаточно убежденно:

– Я думаю, это была крутая, хорошо спланированная, наглая провокация, рассчитанная на скандал. И я попал под колесо совершенно случайно.

Бондарович был удивлен:

– Откуда в вас такая уверенность?

– Было время подумать. До утра лежал – анализировал…

– Так, а вы, значит, случайно… – напомнил Щербаков.

– Просто захотел подымить в кремлевском сортире. Первый раз там был…

– Неудачно подымили…

– Да, как говорится, оказался не в том месте и не в тот час. Вот и угодил между жерновов. И что теперь со мной будет, не представляю. А вы не верите…

Генерал сложил в папку свои бумаги:

– Я неверующий, но скажу вам так: об этом только Господь Бог знает…

Глушко понуро опустил голову.

* * *

Тимур Гениатулин и мужчина в штатском,

12 часов 30 минут

24 марта 1996 года, близ Казанского вокзала

К месту назначенной встречи Тимур подошел, как всегда, точно. Он терпеть не мог тех, кто опаздывает, и сам никогда не опаздывал.

Машину он оставил метрах в четырехстах – за углом хлебного магазина. Человек, с которым он встречался, был надежный человек. Однако предосторожность никогда не помешает – эта черта уже была у Тимура в крови, ведь он воспитывал ее многие годы. И даже если бы сейчас на Казанском вокзале он встречался с матерью, он все равно не забыл бы про предосторожности.

Машину шефа Тимур увидел издалека: неприметная светло-бежевого цвета «Ауди» – она стояла недалеко от остановки такси. И сам шеф сидел за рулем. Шеф был в штатском. Тимур всегда удивлялся, замечая насколько штатское обезличивает шефа – у того внешность становилась невыразительной и малозапоминающейся. Шеф мог присутствовать рядом, но его не замечали… Обидная особенность… Исключительно важная, незаменимая особенность… Практичная.

Тимур открыл дверцу, сел на переднее сидение.

Шеф завел двигатель и дал задний ход:

– Покатаемся?

Тимур отметил бодрое оптимистическое настроение шефа; значит, все идет прекрасно:

– Можете показать мне свои любимые места.

Они втиснулись в плотный поток автомобилей.

Шеф внимательно взглянул на Тимура:

– Ну, как ты?

– Можно говорить? – Тимур выразительно оглядел салон, панель приборов.

– Можно.

– А если все же…

Шеф потянулся правой рукой к заднему сидению, на котором лежала газета, и приподнял газету. Тимур увидел черную пластмассовую коробочку чуть меньше велосипедной аптечки.

Шеф сказал:

– Новинка. Мы уже назвали эту штучку подавителем «жучков».

– Ценная игрушка.

– Ты слышал вчера радио?

– Я смотрел телевизор у себя.

– Ну, и что скажешь?

Тимур пожал плечами:

– Все в рамках наших планов. Что тут еще говорить?

Шеф пристроился в хвост черному «Мерседесу» и ехал не спеша:

– Ты молодец, Тимур, чисто сработал. Наверху о тебе самого хорошего мнения.

Тимур заскромничал:

– Моей особой заслуги нет. Все было основательно подготовлено. А провести задуманное в жизнь – дело десятое…

– Могли быть случайности.

– Могли… но не было.

Шеф удовлетворенно кивнул:

– Насколько я понимаю, у них нет ни одной зацепки. Несмотря на всю техническую оснащенность…

Тимур хищно улыбнулся:

– Пошумят, пошумят и замнут дело? Как вынуждены были замять уже много дел…

– Я думаю, это дело не придется и заминать.

– Что вы имеете в виду?

– Оно само собой поблекнет в свете последующих событий. Наша теперь задача подготовить их. Мы ведь только на первом этапе… Хорошо хоть в средствах не стеснены!

Тимур поинтересовался:

– Что Кожинов?

– Кажется, он в растерянности. Но делает ВИД.

– А может, все-таки это не вид? У него ведь есть запись.

– Она ему ничего не даст. Только Господь Бог способен свести все нити воедино… Генерал видит в записи только то, что мы ему позволили.

Тимур несогласно покачал головой:

– Тут есть тонкость: в записи он видит то, что мы не могли спрятать.

Шеф бросил на собеседника пристальный взгляд:

– Я подумаю над этим… новым освещением проблемы… Нам на руку еще вот что: Кожинов никому не показывает кассету. Не иначе, питает какие-то иллюзии насчет нее… Быть может, он вообще единственный, кто ее смотрел.

– Вы хотите сказать…

– Именно. Если что… если дело пойдет не по тому руслу, можно будет уничтожить и кассету, и генерала. Вопрос лишь в своевременности информации…

Некоторое время они ехали молча. Погода была неустойчивая: то проглядывало на минутку солнце, то принимался моросить дождь.

Шеф внимательно смотрел на дорогу, на всякий случай поглядывал в зеркальце заднего вида:

– Может, тебя заодно подкинуть куда-нибудь?

– Нет, лучше вернуться к началу. Я заметил: всегда остаешься в выигрыше, замыкая круг.

Шеф улыбнулся:

– Что мне в тебе нравится, кроме твоих профессиональных навыков, так это – ты умеешь неожиданно мыслить… Как провел вчерашний вечер? Надеюсь, не сильно переживал?

Тимур улыбнулся, сверкнул белыми жемчужными зубами:

– Я опять поменял перчатки.

Шеф не сразу понял его, а когда понял, покачал головой:

– Как твой организм выдерживает!.. – и спохватился. – Кстати, о перчатках! Всякое удовольствие стоит денег и иногда немалых. Открой бардачок – там причитающийся тебе гонорар.

Тимур открыл бардачок и переложил себе в карман пальто увесистый газетный сверток.

Они уже ехали обратно к Казанскому вокзалу.

Шеф сказал:

– А теперь о новом задании. Им открывается второй этап. Но тут дело попроще и допускаются вариации или фантазии на тему, – как раз то, что ты любишь. Неизменным должно остаться одно – сообщение, которое ты пошлешь мне на пейджер.

Тимур сделал сосредоточенное лицо:

– Так, слушаю…

– Если все пройдет, как надо, текст должен быть такой: «Она сказала Гене, что в лесу полно грибов». Запомнил?

– Да.

– Ия начну нажимать на кнопки.

– Кто такой Гена?

– Вот об этом мы сейчас и поговорим…

* * *

Александр Бондарович,

3 часа дня,

24 марта 1996 года,

редакция телестудии «Молодежная»

Припарковавшись в каком-то дворе, Александр стал пробираться к зданию телестудии.

Люди толпились на улице.

Москва испокон веков падка на выражение любви и ненависти, лакома на зрелище, на скандал; любит почествовать гениев – особенно непризнанных официально и безвременно ушедших; любит отдать последнюю дань – цветами, слезами, витиеватыми речами, пышными венками, приставленными к лафету, к катафалку…

Надо сказать, что Смоленцева-ведущего многие любили (несмотря на некоторые его грешки и чисто житейские слабости; но у кого их нет! Кто не убоится перед лицом Христа бросить в блудницу камень?), передачи его были популярны, и к числу гениев непризнанных его нельзя было отнести – разве что к безвременно ушедшим; его любили и за то, что он был одним из немногих журналистов, умеющих и не боящихся «делать погоду», – то есть формировать общественное мнение и тем самым реально влиять на ход событий в стране, а значит, и в мире. Еще он был не трус – лично вел репортажи из «горячих» точек… Поэтому смерть Виктора Смоленцева всколыхнула чувства людей, нарушила спокойствие в столице…

Припомнили Высоцкого, припомнили Листьева и Холодова… Кто-то в траурной речи сказал, что могила Буркова стоит неухоженная на Ваганьковском кладбище и никому до нее нет дела, кроме старухи-алкоголички, которая за мелкую плату водит любопытных к знаменитым фамилиям… Да не случится такого с могилой Виктора Смоленцева!..

Сегодня пробиться в телестудию было сложно. Существовало некое подобие очереди, сновала повсюду милиция, кто-то пытался митинговать за и против Президента, встречались тут и там агитаторы КПРФ, которые в последнее время, будто из-под земли, появлялись везде, где организованно или неорганизованно возникало скопление народа. Предвыборное время – этим все сказано…

Александр Бондарович выбрал наиболее простой выход: он подошел к милицейскому сержанту в новой форме и, предъявив удостоверение, попросил:

– Сержант, ты в форме, помоги пробраться в студию, у меня задание.

Польщенный тем фактом, что к нему за помощью обратился майор и что простой «милицейский» способен сделать то, на что не хватает духу у элитного ФСБ-шного майора, сержант ревностно отнесся к поставленной задаче. Он рассекал толпу могучими плечами, подавая, как пароход, нечто вроде гудков:

– Посторонись! Стань в очередь! Не толкаться, не за водкой же стоите! Пропустите, гражданин!..

В считанные минуты Бондарович оказался внутри здания.

Найти того, кого нужно, оказалось непросто.

Сбитые с толку, опечаленные смертью товарища, телевизионщики не могли сказать ничего путного. Бондарович пробрался мимо подиума, на котором стоял гроб с телом, какое так и не удалось лично осмотреть, и поднялся на третий этаж.

Секретарша в приемной президента телерадиокомпании наконец сообщила ему, что исполняющим обязанности является сейчас заместитель Смоленцева – Сергей Михайлович Зацепин.

– А где он? – торопился Александр.

– Скорее всего, он находится внизу, или где-нибудь в студии, или еще где-нибудь…

Секретарша промакивала платочком покрасневшие заплаканные глаза.

– Послушайте, как вас зовут? – Бондарович терял терпение.

– Рая.

– Раечка, ясно, как божий день, что вам всем сегодня очень тяжело. Но вы взгляните на мое удостоверение: я майор ФСБ и вхожу в бригаду, которая расследует убийство того самого замечательного человека, который лежит внизу весь в цветах. Поверьте: то, за чем я пришел, пожалуй, сейчас важнее всех цветов и церемоний.

– Я понимаю, я понимаю, – наконец-то осознала свой долг Раечка.

Банда дожимал ее:

– Пожалуйста, оставьте на некоторое время срочные дела и займитесь сверхсрочным – постарайтесь отыскать для меня Зацепина.

– А кабинет? – она растерянно огляделась.

– А я посижу в вашем кабинете; поверьте, я ничего не украду и никому не разрешу. На звонки отвечу.

Раечка даже робко улыбнулась, отправляясь на поиски шефа. Не прошло и двадцати минут, как появился моложавый человек с открытым, каким-то телевизионным взглядом.

Бондарович припомнил, что видел его в каких-то передачах, но в каких именно – вспомнить не смог.

– Пройдемте в мой кабинет, – пригласил его Зацепин. – Як вашим услугам, но очень прошу, ограничимся минимумом. Я сегодня с ума сойду.

Александр не возражал:

– У меня к вам сотни две вопросов, из них очень важных – десяток.

Зацепин сел за стол, указал гостю место напротив:

– Я весь во внимании. Отвечать буду по-военному коротко и ясно.

Банда открыл свой блокнот:

– Вы знакомы с Глушко?

– Вне всякого сомнения.

– По-военному коротко и ясно ответ звучал бы: «да», – Бондаровичу успела надоесть вся эта суматоха.

– О, простите, это моя беда – чрезмерная витиеватость. Итак, «да»!

– Что он за человек?

Зацепин начал с задумчивым видом покачиваться в своем кожаном крутящемся кресле:

– Чертовски талантливый мерзавец, к тому же совершенно растленный.

Банду всегда раздражала привычка телевизионщиков раскачиваться в своих креслах; он, бывало, даже переключался на другой канал, когда видел в какой-нибудь телепередаче, как некий умненький интервьюер раскачивается и раскачивается и за этим «делом» задает вопросики (аттракцион, ей-Богу!); но в данную минуту Александр никак не мог переключиться на другой канал, приходилось терпеть дурную привычку благообразного Зацепина:

– Про талант мне понятно, а вот на вопрос, способен ли Глушко на убийство, я хотел бы знать ответ.

Зацепин задумался и, будто почувствовав внутренний импульс Бондаровича, перестал раскачиваться:

– Глушко очень нервный и вспыльчивый тип. Непостоянный в привязанностях, часто непоследовательный…

– Неуживчивый?

– Подвержен настроениям, гневлив, я бы сказал. Был такой случай, когда он бросил в Виктора стакан.

На Банду это как будто не произвело особого впечатления:

– Что сделал Смоленцев?

– Выбросил его из кабинета, – Зацепин поставил перед Александром на стол пустой стакан – для вящей наглядности, должно быть. – Но согласитесь со мной: одно дело бросить стакан, а другое – утюг, тем более, намеренно ударить по голове. Стакан не нес серьезной угрозы Смоленцеву, скорее, это были эмоциональная разрядка и оскорбление.

Александр был примерно того же мнения; спросил:

– С кулаками он кидался когда-нибудь на людей?

– Бывали случаи.

– Угрозы?

Зацепин Сергей Михайлович начал отдуваться, как будто ему стало жарко:

– Сколько угодно.

– Да, неутешительно для Глушко, – Бондарович бросил рассеянный взгляд за окно. – Слишком уж импульсивен… В чем заключалась причина конфликта?

– Воровство.

– Из карманов? – лукаво прищурился Банда. – Не так по-солдатски, пожалуйста.

Сергей Михайлович опять начал покачиваться в кресле:

– Именно из карманов, из карманов всей «Молодежной».

– Интересно…

– Он договаривался с компанией на деньги, на бартер, за какие-то услуги, потом выяснялось, что он с них умудрялся получать наличными некую «свою долю». У него были сотни причин и отговорок.

– А работа налево?

Брови Зацепина взлетели, как крылья птицы:

– Это была основная причина ссоры.

– Вот, вот! Расскажите поподробнее. А то я слышу только в общих чертах.

Зацепин рад был помочь:

– Глушко работал на нашем оборудовании – а оно очень дорогое, таких студий не наберется в Москве и десяти – для конкурирующих телестудий. Безо всякого зазрения совести. Во-первых, эти деньги он преспокойно клал себе в карман, а во-вторых, поддерживал конкурентов творчески и на уникальной технике. Вы должны понимать, в какую копеечку это нам постоянно влетало.

– Чем кончилось?

– Однажды Смоленцеву надоели жалобы, и он провел инвентаризацию. В результате оказалось, что у Глушко стоит масса неучтенной техники. Вся она проходила, по рассказам Глушко, как «отдолженная» на время, как «арендованная», либо как купленная им за кровные.

Бондарович сделал пометку в блокноте:

– А на самом деле?

– История стара, как мир. Пользуясь «крышей» и чужим оборудованием, человек зарабатывает себе на собственное дело – создает материальную базу персонального коммунизма, – Зацепин ясно, профессионально мыслил и умел хорошо излагать свои мысли. – На утащенные у нас деньги наш талантливый Глушко покупал оборудование, которое должно было стать основой его личной студии.

– Техника осталась у вас?

– Смоленцев прикинул рыночную стоимость неучтенной техники и предложил Глушко выплатить или отработать всего треть этой суммы. Иначе аппаратура останется в «Молодежной».

– И что Глушко?

– Глушко долго скандалил, но ушел без техники. И все-таки открыл свою студию. Как вам это нравится?

Александр пожал плечами и ответил достаточно неожиданно для собеседника:

– Мне это не нравится ни со стороны Смоленцева, ни со стороны Глушко.

Зацепин несколько секунд напряженно осмысливал ответ, потом заметил:

– Ну, у вас особый взгляд – государев, так сказать.

– Как бы то ни было, Глушко приносил это оборудование в студию, и «Молодежная» пользовалась им. Не «Мерседесы» же он покупал.

Зацепин засуетился:

– O-о, вы неправильно меня поняли. Себе он ни в чем не отказывал. Отличный «Шевроле», девочки… простите, мальчики – он другой сексуальной ориентации, квартира, как игрушка, рестораны. Он любит пожить.

– Сколько бы получал на Западе специалист его уровня?

– Возможно, значительно больше, – Сергей Михайлович посерьезнел. – Там, насколько я знаю, люди не стесняются вкладывать деньги в рекламу, не пугаются огромных гонораров специалистам. Но ведь мы здесь в «Молодежной» делаем одно общее дело, а он был как бы инородным телом, индивидуалистом до мозга костей.

Александра интересовал еще один важный вопрос:

– Как выглядел по сравнению с ним Смоленцев?

– О!.. Смоленцев – был другой гранью таланта…

* * *

Виктория Макарова,

4 часа дня,

24 марта 1996 года,

редакция телестудии «Молодежная»

Виктория уверенно толкнула дверь.

Миловидная, но замотанная секретарша с заплаканными глазами поднялась навстречу и замахала руками:

– Сергей Михайлович сейчас очень занят. У него важный посетитель.

Виктория вздохнула:

– Потрудитесь передать ему, что пришел не менее важный посетитель.

– Вы?

– Я лейтенант Макарова из службы безопасности Президента, мне нужны показания по делу об убийстве вашего руководителя. Срочно.

Секретарша вытаращила глаза:

– А я думала… Извините!.. А у него там целый майор из комиссии по расследованию. Ведет допрос.

– Вот и хорошо! Будьте уверены, он мне не помешает, – не колеблясь, Виктория нажала на ручку и прошла в кабинет Зацепина.

Бондарович и ухом не повел на появление своего куратора из службы безопасности Президента, в то время как в голове пронеслись мысли о всех последствиях, которые теперь можно было ожидать. Макарова, разумеется, доложит своему начальству, что «отстраненный» Бондарович все еще активно работает по делу; Кожинов тут же позвонит председателю ФСБ с претензией, а тот устроит грандиозную выволочку Щербакову. Жарко же придется бедному Щербакову…

– Здравствуйте, – только и сказала Виктория, проходя и усаживаясь.

– Простите… – Зацепин адресовал девушке недоуменный взгляд. – Вы по вопросу съемок?..

Пробы откладываются на неопределенное время. Сами понимаете…

Банда тихо улыбнулся и счел необходимым представить:

– Это лейтенант Макарова из охраны Кремля, она входит в ту же следственную группу, что и я.

– Именно так, – подтвердила Виктория, она уверенно «брала быка за рога». – Мне нужно задать вам ряд вопросов. Не думаю, что это будет слишком обременительно для вас…

– Но господа, – с улыбкой развел руками Зацепин, – вы же видите, какой у меня сегодня день!.. Я посвятил сколько смог времени товарищу майору. Координируйте как-нибудь свои действия, наконец…

Александр промолчал, благородно уступая инициативу прекрасной даме.

– У нас разные ведомства и разные методы работы, – объяснила Зацепину Виктория. – К тому же, если не пойдете мне навстречу, я пожалуюсь Кожинову и он вас проглотит живьем. Вам известно, кто такой Кожинов?

– Сдаюсь, – Зацепин театрально поднял руки вверх.

– Ведите беседу, – галантно предложил Виктории Бондарович. – А я, если что, задам параллельный вопрос…

Его «жертва», кажется, совсем не впечатлила Макарову:

– Спасибо, но некоторые вопросы носят совершенно конфиденциальный характер. У меня нет санкции на допрос в вашем присутствии, товарищ майор.

– Хорошо, – согласился Бондарович, – будем считать, что я закончил. У меня только есть для вас несколько слов, Виктория Васильевна, и передача.

– Что за передача?

Оставив обескураженного Сергея Михайловича в его кабинете, они удалились на минутку в приемную. Александр подал Виктории большой полиэтиленовый пакет.

Макарова вскинула на Банду удивленные глаза:

– Что это значит?

– Тут куртка и кепка.

– И кому же я их должна передать?

– Вашему техническому сотруднику с расцарапанными в кровь руками. А может, и с расцарапанным лицом. Еще ему следует передать на словах, что он изрядная сволочь: кота можно было бы не травить газом, а скрутить и запереть в сортире, – Банда так и сверкал глазами, не умея сдержать справедливый гнев. – Но оставленные вещи я вашему сотруднику все-таки возвращаю, потому что кот остался жив и мое табельное оружие – на месте.

Виктория изобразила растерянность:

– Я не понимаю, о чем идет речь. Вы уверены, что все правильно?

– Передайте мешок Кожинову, он сразу все поймет, – Бондарович развернулся к двери.

– Это Филя, что ли, пострадал? – спросила Виктория теплым дружеским тоном (всего минуту назад она позволяла себе держаться с прохладцей; это называется в народе – «табачок врозь»), но ответа не получила.

Ей оставалось только пожать плечами и вернуться в кабинет Зацепина.

Телевизионщик как ни в чем не бывало покачивался у себя за столом в кресле. У него была какая-то мысль, как говорится в известном мультике, и он ее думал. Зацепин окинул вошедшую Викторию профессиональным оценивающим взглядом и любезным тоном предложил:

– Мы могли бы с вами сделать совместно пару передач. Нехорошо, что за кремлевскими стенами пропадает неоцененной такая внешность… Не хотите это обсудить где-нибудь в ресторанчике? Я знаю подходящий поблизости…

Виктория будто не слышала его слов:

– Скажите, Сергей Михайлович, Смоленцев все решения принимал сам или все-таки советовался с кем-нибудь по стратегическим вопросам работы телерадиостудии?

Масляная улыбочка вмиг сошла с благообразного холеного лица Зацепина:

– Да, обычно я бывал в курсе его планов.

– У компании много финансовых проблем? – исключительно деловой тон Виктории не оставлял собеседнику никакой надежды сделать с этой красавицей «пару совместных передач». – Серьезных, я имею в виду.

Зацепин легко перешел на деловые рельсы:

– Да, как у всех сегодня.

– Какой документ вы готовили со Смоленцевым вчера утром?

– Вы имеете в виду заявку на перспективное развитие телерадиостанции? – Сергей Михайлович сначала как бы поразился столь глубокой осведомленности Виктории, но потом вспомнил, с кем имеет дело.

– Именно.

– Но эта бумага должна у вас быть – я имею в виду вашу службу. Смоленцев брал вчера список с собой на совещание в Кремль.

Виктория положила бумагу на стол:

– Она есть у нас, посмотрите, в таком ли виде она обсуждалась с вами?

Зацепин быстро просмотрел список:

– Да, все именно так, как мы обсудили с Виктором, – собеседник вдруг принял слегка печальный вид. – Трудно поверить, что это было только вчера утром.

– Расскажите, как Смоленцев мотивировал необходимость составления такой бумаги.

Кресло тихонько поскрипывало под Зацепиным.

– Он вызвал меня вчера утром и сказал, что будет на важном совещании в Кремле, что там хотят видеть полный список наших проблем. То есть что нужно редакции «Молодежной», чтобы уверенно развиваться. Мы и составили довольно наполеоновский перспективный план.

– Он выражал уверенность, что этот план будет выполнен?

– Не совсем так.

– А как?..

– Он говорил, что можно серьезно надеяться на разрешение некоторых проблем в связи с тем, что правительство перед выборами заигрывает со средствами массовой информации.

Виктория так и наседала:

– Какая проблема основная?

– Первая по списку, конечно, – производственные помещения, – Сергей Михайлович кивнул на бумагу. – Сейчас мы, как видите, ютимся в переполненной «Шаболовке». Тут и без нас народу хватает… Серьезная проблема с арендой студий – дорого и неудобно. Мы больше всего надежд возлагали на выделение нам помещений. Есть ведь и готовый вариант: выделить нам несколько помещений на «Мосфильме». Там отличная инфраструктура, чудесные павильоны. Конечно, потребуется значительная реконструкция, но это вопрос, на мой взгляд, вполне разрешимый. А «Мосфильм» все равно простаивает, точнее, пролеживает – в роли собаки на сене… – собеседник улыбнулся своей шутке. – Они выпускают сейчас вместо шестидесяти – всего два – три фильма в год. А за павильонами нужен уход, они же приходят в негодность, – Зацепин, который на время увлекся рассказом о своих планах, резко сбавил тон. – Боюсь только, теперь, со смертью Виктора, шансов у нас становится очень мало.

Виктория ничего не могла сказать ему на этот счет:

– А остальные позиции?

– Они все реальные, хотя – из цикла «хорошо бы». Спутниковое вещание, кабельная система, оборудование, – все это закладывалось для того, чтобы Елена Борисовна видела перед собой перспективы нашего развития. Ведь это было ее любимое детище. Елена Борисовна в свое время приложила немало стараний, чтобы телерадиокомпания «Молодежная» получила шанс на рождение и выживание. А концессия на видеопрокат лент Госфильмофонда могла бы с легкостью решить проблему финансирования компании…

– Понятно. Помимо надежды на государственную помощь, какие еще серьезные проекты рассматривались в редакции в последнее время?

Зацепин слегка замялся.

И Виктория была вынуждена прийти ему на помощь:

– Сергей Михайлович, меня не интересуют ваши коммерческие тайны, я не собираюсь входить в телебизнес.

– При ваших внешних данных и отличной дикции – вполне могли бы, – неожиданно выстрелил галантным комплиментом Зацепин. – Все-таки вы обдумайте мое предложение насчет совместных передач…

– Спасибо. Но я занимаюсь раскрытием убийства. Итак… Мне не нужны бизнес-планы, равно как и совместные передачи – извините! – Виктория строго придерживалась делового тона; она давно знала цену и весьма недалекую (альковную) перспективу традиционного для прилипал «Девушка, не хотите ли сниматься в кино?» – Меня интересует круг деловых и политических контактов Смоленцева в последнее время. Его друзья и враги. Что вы можете об этом сказать?

Сергей Михайлович решил все-таки, что ничем особенно не рискует:

– Были совместные планы с «Экобанком». К примеру, получи мы концессию, о которой я говорил, «Экобанк» инвестировал бы деньги в производство видеокассет и цифровых дисков. В свое время в Америке было кое-кем нажито миллиардное состояние на том, что тысячи старых лент тридцатых и сороковых годов были превращены при помощи компьютерной обработки в цветные – и запущены в видеопрокат…

– Очень интересно. Скажите, вам знаком вот этот человек? – Виктория показала Зацепину половинку снимка.

Сергей Михайлович наморщил лоб:

– Нет, лицо незнакомое. А кто это?

– Мэр Ульяновска, Семен Липкин.

Тут Зацепин вспомнил:

– Ах, да! Смоленцев собирался сделать передачу с его участием. Ульяновск, как вы знаете, считается социалистическим заповедником с самым высоким уровнем социальной защиты населения в стране и с самыми низкими ценами на продукты первой необходимости. Смоленцев хотел свести этого Липкина в дискуссии с Немцовым. Мог получиться интересный спор. Противоположные концы диаметра…

– Он сейчас в Москве?

– Липкин?

– Липкин, мэр…

– Да. Должен быть.

– У вас нет его координат? – Виктория позволила себе чуть-чуть расслабиться и улыбнуться.

– Да, конечно, сейчас найду, – Зацепин начал листать перекидной календарь. – Он в гостинице… «Россия», номер 611, телефон 256-86-11.

– Благодарю вас, – она записала данные в крохотную записную книжку.

– Не за что! Мой долг, так сказать…

– Еще такой вопрос… В рамках предвыборной кампании вы получали какие-то предложения со стороны оппозиционных партий?

– Конечно, массу, – Сергей Михайлович был совершенно очарован ее мимолетной улыбкой.

– Они обсуждались?

– Некоторые.

– Какие?

– Те, которые не идут в разрез с нашей генеральной линией. Смоленцев… был… достаточно искушенный человек в политике. Оппозиционеры не могли использовать его так запросто. Скорее он… мы – использовали их.

– С каким настроением Смоленцев ехал вчера в Кремль?

Зацепин развел руками:

– Как всегда, когда он ехал в Кремль… В хорошем боевом настрое, у него было ощущение далеко идущей перспективы. Не в розовом, конечно, свете, но все же…

Виктория поднялась:

– Спасибо, Сергей Михайлович. Все было информативно и предельно ясно. Со всеми бы так!.. – девушка на секунду приостановилась у двери. – Вы, надеюсь, понимаете, что о нашей беседе…

Зацепин с улыбкой замахал руками:

– Никому-никому!

Когда девушка вышла, Сергей Михайлович перестал раскачиваться в кресле:

– Ну надо же!.. Однако хороша!..

* * *

Тимур Гениатулин,

7 часов вечера,

24 марта 1996 года,

2-й Балтийский переулок

Тимур оставил машину за квартал от дома, к которому направлялся. Он шел дворами. На нем было длинное – чуть не до земли – черное пальто, в правой руке он держал объемистую белую коробку, перевязанную шелковой голубой лентой.

Подойдя к дому, огляделся. Сумерки уже настолько сгустились, что в десяти-пятнадцати метрах очертания предметов расплывались. Если Тимура кто-то и видел из окна, то вряд ли имел возможность рассмотреть. А навстречу никто не попался: время позднее, погода стояла сырая, зябкая – не располагающая к прогулкам.

Тимур вошел в темный подъезд и поднялся по лестнице на четвертый этаж. Интересующая его квартира была направо. Большая, оклеенная черным дермантином, стальная дверь-сейф с новомодными и как будто очень надежными израильскими замками… На лестничной площадке было темно – лампочка в патроне отсутствовала. Слабый свет лился откуда-то с верхних этажей.