Андрей Воронин
Банда возвращается

– Разрешите идти? – повторил Бондарович.

– Разрешаю. И держи меня в курсе.

– Могилев?

– Да. Когда кулич испечется на твоей кухне, посмотрим, что с ним можно будет сделать на моей…

Документы Бондарович изучать пока не стал, отложил в сейф и запер. Порывшись в ящике письменного стола, он нашел справочную дискету, вставил ее в компьютер. Теперь найти номер телефона Орлова Прокофия Климентьевича не составляло труда. Бондарович записал номер на клочке бумаги, сунул этот клочок в карман и сразу покинул здание на Петровке.

Направившись на машине в сторону Лефортово, Александр притормозил перед первым попавшимся таксофоном и набрал номер старика.

Трубку подняли быстро – со второго гудка. Александр машинально взглянул на часы:

– Добрый день.

– Здравствуйте, – отозвался голос Ольги Борисовны.

– Можно ли Прокофия Климентьевича? – Банда сегодня с утра еще ни с кем не был таким вежливым, как с этой пожилой женщиной.

– А кто его спрашивает?

– Виктория просила передать… – заикнулся Александр.

– Даю, даю, – испуганно пролепетала женщина. – Подождите секундочку…

Ждать пришлось значительно больше секундочки: как видно, Ольга Борисовна понесла к старику аппарат…

Банда оглянулся. Рядом стоял его автомобиль с невыключенным двигателем; в четырех шагах прохаживалась туда-сюда молодая женщина… Кого-то ждала?.. Или – «телефонистка»?.. Сейчас все больше становится людей, промышляющих таким способом: прогуливаются возле таксофонов, подслушивают кто что говорит; или даже стоят рядом – у соседнего таксофона; если услышат что-нибудь типа: «Алик, сейчас зайду к тебе, поменяю доллары», выпустят тебе струю парализующего газа в лицо или разрядят в спину электрошокер… и – прощай, портмоне!.. А с ним, возможно, и ключи от машины. Ну и сама машина, разумеется…

Банда на всякий случай не выпускал женщину из виду…

Нет, эта женщина встречалась здесь с молодым человеком: он подошел к ней с красивой розой на длинной ножке… Влюбленные поцеловались и в обнимочку медленным шагом двинулись вдоль по переулку.

В полном безветрии тихонько закружил снег. Александр невольно залюбовался удаляющейся от него парочкой…

Наконец трубка отозвалась.

– Говори, я знаю, кто звонит, майор, – сказал старик твердым голосом.

Рядом с Бандой совсем никого из прохожих не было:

– Виктория просила передать, что свободного дня у нее не получилось, в гости не придет.

– Бедная девочка, – с горечью произнес старик. – Значит, закрутило ее, затянуло все-таки в мясорубку… – после короткой паузы Прокофий Климентьевич решительным голосом велел: – Лети ко мне, майор, только очень быстро. Могут нагрянуть с обыском…

– Как? – Банда решил, что ослышался.

– Да ты не бойся, – успокоил Прокофий, – мой телефон прослушать нельзя, и аппарат в доме лежит против «жуков». Торопись.

– Хорошо. Я уже на коне…

– Молодец. Я знаю, что ты бравый парень.

Самое удивительное, что во всех этих бредовых обстоятельствах Бондарович ни на минуту не сомневался, как ему поступить… Конечно же, прийти на помощь. Несмотря даже на свои (и кота) неблагоприятные оценки ситуации вокруг дела Виктора Смоленцева, несмотря на принятое накануне вечером решение, несмотря на уклонистскую позицию своего шефа… Поэтому машину он действительно гнал, нарушая правила (гаишников он никогда не боялся, поскольку его удостоверение личности действовало на них «отвально»), пока не добрался до Старого Арбата.

Не снимая «дворников», он взбежал по шести ступенькам на площадку первого этажа и надавил кнопку звонка.

Ольга Борисовна моментально потащила его в кабинет. О том, чтобы снимать грязные по мартовской слякоти туфли, и речи не было.

Прокофий Климентьевич встретил его, как старого знакомого, по-свойски. Вероятно, он одинаково обращался со всеми вхожими в дом…

– Вот, держи, – протянул ему старик фотографию и несколько листков бумаги.

Бондарович сел на стул возле Прокофия и кинул быстрый взгляд в бумаги.

Старик пояснял:

– На фото – Липкин в день убийства. В списке – непомерные претензии Смоленцева к государству.

Александр деловито кивнул:

– Ага, я слышал об этом.

– Здесь дальше собственноручные показания Вики о том, что ей удалось раскопать… Тебе много объяснять не надо, ты в курсе… Она рассчитывала, что продержится еще целый день, прежде чем придется уходить в подполье. Но, видно, – не судьба.

Банда сосредоточенно изучал бумаги:

– Виктория назначила мне встречу на вечер.

Старик оживился:

– Значит, у нее есть надежда выскочить оттуда…

– Откуда? Она в Кремле? – у Александра похолодело на сердце; и он тут сам удивился, что так переживает за девушку, которая ему в сущности не приходится никем.

– Думаю, да, – у старика вздрогнули губы. – Просто она не уверена, что это получится… Но если она назначает встречу… Хорошо, что есть надежда, – Прокофий Климентьевич, впрочем, ни в чем не был уверен, вздохнул. – Уж кому-кому, а мне известно, чем кончаются такие передряги для маленьких людей типа Виктории…

– Чем? – вскинул на него глаза Александр.

– Голова в кустах и полное забвение… Но, может, еще обойдется… – старик черкнул что-то на клочке бумаги. – Вот телефон Олиной подружки, держите связь через нее. И со мной, и между собой, Вика в курсе.

Бондарович смотрел на Прокофия тревожным взглядом:

– Что вообще происходит?

– Ты понял, что в этих бумагах?

– Частью, я не вхож в политику.

Старик кивнул куда-то себе за спину:

– Только что передали по радио, что подал в отставку Министр обороны, – за нежелание мирно решить конфликт в Чечне. В Кремле большая буча, и кто-то пытается подставить Президента… Убийство Смоленцева – далеко не начало заварушки, и, естественно, не конец; это «фильм» многосерийный, – старик помолчал. – Кто-то подталкивает ситуацию к государственному перевороту… Или сами они наломали дров. Неясно пока, кто стоит за этой историей, и кто пытается нагреть на ней руки.

– Это и пыталась выяснить Вика?

– Да, с утра она поехала на встречу с Липкиным. Несанкционированную, – старик раздельно произнес это слово, – встречу. Сам понимаешь, что это вкупе с бумагами, которые у тебя в руках, потянет на служебное расследование или трибунал. И опасность уже реальная…

– Понимаю, – Бондарович опустил глаза.

Старик взглянул на него испытующе:

– Вот и думай теперь. Побоишься – значит сдашь бумаги начальству – ну и девчонку, разумеется. И дело с концом. Твое начальство пойдет на повышение. Или выбросишь эти материалы… А полезешь в дело, значит, папаху досрочно дадут. Но, вернее всего, – голову оторвут, в кусты бросят… – старик тревожно оглянулся на окно. – Уезжай, в любой момент ведь могут нагрянуть.

Александр поднялся со стула:

– Начальству я бумаги не сдам. В крайнем случае – выброшу, или съем, как разведчик.

– Тогда удачи, – старик протянул Бондаровичу иссохшую руку.

Когда Александр уже был у выхода, Прокофий вдруг окликнул его:

– Банда!..

Александр вздрогнул, оглянулся. Старик откуда-то знал это прозвище – вот уж загадочный старик.

– Что, Прокофий Климентьевич?

– Ты понимаешь, кого я доверил тебе?.. Бумажки эти – пыль…

– Понимаю.

– Береги ее…

Глава 7
Выручайте, друзья, выручайте, враги

Виктория Макарова,

11 часов 30 минут дня,

25 марта 1996 года, кабинет Кожинова

Заглянув на минутку в «Экспресс-почту», Виктория отправила дубликат магнитофонной записи по адресу подруги Ольги Борисовны. Тут же при ней кассету запаковали и, положив под полиэтилен записку с адресом, отправили ее с подростком на мотоцикле.

Виктория еще раз задумалась, возвращаться ли ей в Кремль. Сумеет ли она выйти обратно с незакованными руками?

Даже из соображений простой предосторожности Кожинов должен упрятать ее под замок. И все-таки, и все-таки… Виктория упрямо тряхнула головой. Скрыться сейчас, значит, выдать себя с потрохами и выйти из игры, не пройдя и половины дистанции, не узнав самого главного. А появиться в Кремле, когда там, не исключено, уже расставлены на тебя силки, – поступок, достойный героя… Пока не начнешь совершать такие поступки в жизни, многого не добьешься.

Виктория сжала губы и пошла напролом…

На контрольно-пропускном пункте ей сразу же передали распоряжение Кожинова явиться к нему в кабинет. Девушке показалось, что дежурный офицер смотрит на нее не так, как обычно. Тревожные какие-то были у него глаза и как будто подозрительные. И когда она прошла КП, прямо-таки спиной ощущала, что офицер провожает ее пристальным взглядом.

Девушка шла по коридору, – все, с кем встречалась, на нее будто оглядывались; и еще ей представлялось, что ковровая дорожка под ней горит, полыхает угольями. Громко стучало сердце… в висках.

В приемной секретарь посмотрел на нее какими-то недобрыми глазами. Не откладывая, заглянул в кабинет:

– Товарищ генерал, к вам Макарова… – и с ядовитой улыбочкой – уже ей: – Проходите.

Виктория хоть и нервничала сильно, но была вежлива даже с секретарем, – кивнула ему. Подумала только:

«Набирают же откуда-то таких червяков…»

Генерал с тяжелым лицом сидел за своим столом и поднял вопросительные глаза на Викторию. Багровый цвет лица шефа не предвещал ничего хорошего.

– Садись, – указал Кожинов на стул. – У меня один вопрос к тебе, Виктория Васильевна: ты со мной или уже нет? – он пронзительно посмотрел на женщину. – Отвечать на него не надо, это бессмысленно. Только помни, что вопрос этот тебе был задан. А теперь рассказывай…

Виктория сама удивилась, какой ровный и спокойный у нее был голос:

– Вчера во время беседы с заместителем Смоленцева я узнала, что Смоленцев вел переговоры с директором «Экобанка» и Липкиным относительно перспектив развития телестудии. Сопоставив это со списком, который вручила мне Елена Монастырская, я предприняла попытку встречи с Липкиным, связавшись с ним через Зацепина.

У Кожинова было непроницаемое каменное лицо:

– Встреча произошла?

– Да. Только что…

– Результат?

Виктория достала из внутреннего кармана пиджака диктофон и, отсоединив проводок микрофона, положила диктофон перед генералом. Девушка отмотала пленку немного назад и нажала клавишу воспроизведения.

Зазвучал голос Липкина:

«…уровень тотальной слежки и информированности вашей службы. Поэтому мы считаем, что этого бедного педераста, так удачно подвернувшегося под руку, спровоцировали на драку со Смоленцевым, потом талантливого журналиста профессионально добили, а вину возложили на Глушко».

Виктория остановила воспроизведение, сказала:

– Они угрожают поднять немедленный шум, как только будет предъявлено официальное обвинение и они получат доступ к Глушко.

– Понятно. Тогда такой вопрос. На него надо ответить, – генерал посмотрел на девушку так пристально, словно взял под микроскоп. – Что с тобой происходит?

Виктория и не думала запираться:

– Я чувствую неладное.

– Ия это чувствую, – горько усмехнулся генерал.

– Мне не нравится вся эта история. Меня это настолько обеспокоило, что я предприняла некоторые самостоятельные шаги… Хотя понимала, что рискую, – возможно, откровенность в данной непростой ситуации была для Виктории единственным правильным выходом, и она интуитивно нашла его. – Я стала даже сомневаться, тем ли делом занимаюсь.

Откровенность ее впечатлила шефа:

– В переводе на русский язык, ты засомневалась во мне. Ты нашла уже ответы на свои вопросы?

– Нет, недостаточно информации. В основном, новые вопросы, – Виктория не прятала глаз. – Если не можешь принять решение, не надо с ним спешить; надо накапливать информацию – разве этому правилу не вы меня учили? – это она ловко ввернула Кожинову; оппонента удобнее всего охаживать его же оружием – это наиболее действенный из приемов.

Кожинов, разумеется, оценил ее тактику:

– Я не буду читать тебе мораль, – бесполезно. Через некоторое время ты все выяснишь для себя. Скажу только, что я прочил тебя на серьезную работу и не торопился. Полагаю, хорошо делал, что не торопился… Скажу больше, у талантливого и самостоятельно мыслящего специалиста бывают временами периоды кризиса. В какой-то степени это даже неизбежно, потому что он, находясь внизу, не видит общей картины. Ее должна заменять абсолютная вера своему начальнику. Если веры нет, то не стоит работать, – Кожинов, говоря все это, кажется, что-то уяснял и для себя. – Начальник вынужден иногда приносить в жертву своих людей, но они знают, что это абсолютно неизбежный риск. Особенно когда коллектив занимается серьезным делом… Ты знаешь, что снят с поста Министр обороны?

Виктория вскинула глаза:

– Нет, когда?

– Два часа назад. Кроме того, ты поговорила с Липкиным. И это в такой-то момент!.. Знаешь, сколько у меня… и у Президента… есть врагов, которые просто мечтают иметь твое фото? Я не внешние данные твои имею в виду и не поклонников. Представь, что тебя все-таки засняли в обществе с Липкиным. Представила?

Виктория отвела глаза и промолчала.

Кожинов смотрел на нее в упор:

– Думаешь, они не используют такое роскошное фото? Не представят факт встречи в выгодном себе свете? Тогда грош тебе цена, как специалисту…

– Я приняла меры предосторожности…

– Предполагаю. Наши ребята видели тебя…

– Уже это гарантия, что меня никто не заснял, – Виктория не упустила случая обратить минус в плюс.

– Ты должна осознавать, умница, в какую гущу попала, – он посмотрел на нее хмуро, из-под бровей. – Я могу сделать для тебя по старой дружбе только одно: Президент в скором времени начинает предвыборное турне, первый город – Ярославль. Ты сегодня же уезжаешь туда в командировку и проводишь комплекс предварительных мероприятий. Бригада приедет попозже, но многое ты сможешь сделать и сама, поучишь там местных… Я не хочу садить тебя под замок. Инструкции получишь у Карлика. Иди.

Оставив диктофон на столе, Виктория покинула кабинет шефа. Она была так взволнована, что даже забыла попрощаться…

* * *

Наум Кожинов,

12 часов 15 минут дня,

25 марта 1996 года,

Кремль

Кожинов закончил прослушивать разговор Виктории и Липкина. Интересный, конечно, разговор…

Задумался, припомнил на первый взгляд незначительную деталь: Макарова, докладывая о наружной слежке, сказала, что Смоленцев встретился с «неизвестным мужчиной» и что пленка в лаборатории. В лаборатории…

Кожинов набрал номер технического отдела: – Это Кожинов. Мне – фототехника…

– Одну секунду…

Когда к телефону подошел фототехник, генерал спросил:

– Макарова брала у тебя что-нибудь в последние дни?

Последовала полусекундная пауза, которая совсем не понравилась Кожинову.

– Отвечать! – рявкнул генерал.

– Фотографию из брака, где Смоленцев и Липкин, – зачастил испуганный фототехник. – Но что здесь такого? Ведь все и так шло через нее…

– Не люблю я этого «ведь», – оборвал парня Кожинов. – Исключи его из своего лексикона… Подожди-ка…

Кожинов взял переговорное устройство:

– Всем постам: задержать Макарову, срочно доставить ко мне в кабинет в сопровождении.

Из переговорника прозвучал ответ:

– Контрольно-пропускной. Макарова покинула здание десять минут назад.

Генерал скрипнул зубами:

– Отбой.

Потом сказал трубку:

– Степан, зайди ко мне. По дороге вспомни все подробности визита Макаровой за фотографией.

Потом еще сделал звонок:

– Сухотин, принеси мне запись Принцессы, вчерашний день с девяти до одиннадцати.

– Сию минуту…

Генерал крикнул в дверь:

– Дежурный!

В дверях появился дежурный сотрудник:

– Я.

Кожинов буравил его злыми оловянными глазами:

– Отправься по всем секретаршам президентского корпуса и выясни, не забегала ли вчера около одиннадцати часов утра Макарова, чтобы снять ксерокопию с одиночного листика.

– Да, товарищ генерал, – дежурный смотрел на него преданными глазами.

– Это был список, без грифов, только подпись. Им за это ничего не будет. Быстро.

Через несколько минут, прослушав начало разговора Виктории и Елены Монастырской, Кожинов вытер обильно вспотевший лоб и вызвал к себе заместителя – полковника Карпика. Подумал: хорошо, что хоть один надежный человек есть под рукой.

Когда Карпик вошел, спросил его:

– Виктор Иванович, Макарова к тебе за инструкциями, конечно, не заходила?

Тот покачал головой:

– Она предпочитает выходить сразу на вас… Меня это задевает, конечно, но терплю…

Генерал все вытирал платочком пот со лба:

– Вот что, срочно группу на выезд с обыском квартиры Макаровой.

Карпик решил, что ослышался:

– С обыском?

– Я что?.. Изъясняюсь по-древнегречески?

У Карпика дрогнули щеки:

– Она живет у Орлова, своего деда. Сами понимаете, как обидим старика. А у него – связи…

– Да помню я! – сверкнул глазами генерал и повысил голос. – Обыск!.. – потом немного успокоился. – Кстати, о связях… Проверь все связи Макаровой, все окружение, все места, где она может залечь на дно.

– Вы хотите сказать, что птичка уже упорхнула?

– Именно так. Из-за чего же тогда весь этот сыр-бор?

– Как все быстро, однако…

Карпик спешно удалился.

Кожинов, вполголоса матерясь, снял трубку с особого аппарата правительственной связи. Тут же откликнулся дежурный офицер на коммутаторе.

Генерал, взяв себя в руки, нейтральным тоном сказал:

– Председателя ФСБ.

– Минутку…

Почти сразу же послышался знакомый голос главного фээсбэшника:

– Слушаю.

– Дмитрий Иванович, требуется серьезная помощь.

– А, Наум Степанович, – узнал председатель ФСБ, – для тебя – всегда рад. В чем проблема?

У Кожинова задергалось веко:

– Сам знаешь, какая у меня запарка. А тут еще сотрудница Макарова Виктория Васильевна скрылась двадцать минут назад с секретными документами. Я сейчас пошлю фотокарточку твоему техотделу и краткое досье, а ты уж прими меры по полной программе.

– Хорошо, Наум. Я смотрю, день чудес сегодня. Что, «крот» сидел?

– Не похоже, просто сбрендила девка. В зеленом возрасте такое изредка случается. Идеалы, знаешь… Но от этого мне не легче, натворит дел.

Фээсбэшник уточнил:

– А она из тех, кто может натворить?

– Считай, высококлассный специалист.

– Ну надо же!.. Хорошо, пересылай фото, я накачку дам. Куда она должна стремиться?

Кожинов секунду-другую поразмыслил:

– Она будет в городе и не исключено, что может попытаться связаться со средствами массовой информации. Знаешь, как это бывает?

– Понятно. У тебя все?

– Погоди, – в голове у Кожинова мелькнула догадка, – а где сегодня твой самостоятельный майор?

– Майор?

– Ну тот, который у меня работал?

– Бондарович? Сейчас проверю.

Через минуту ответ был готов:

– Алло, Наум Степанович, майор с утра в Лефортово занимается своими ворами. Я же его отстранил по твоей просьбе от дела Смоленцева.

– Ну, спасибо, а он точно в Лефортово? – Кожинов нервно теребил себе подбородок.

– Обижаешь, Наум, я позвонил Щербакову, потом в тюрьму… У майора своих дел невпроворот. Я думаю, он даже рад, что его отстранили.

– Значит, не дурак… Ну бывай!..

* * *

Александр Бондарович,

час дня,

25 марта 1996 года,

камера для допросов в Лефортово

Александр дожидался, пока покормят заключенных, не желая зря досаждать Севе Могилеву, все равно обожрет кого-нибудь. Севу перевели за это время в общую камеру. Но он вряд ли от этого пострадал. Воровской авторитет в общей камере – то же, что у себя дома… Или в профилактории. Ему и место получше уступят – поближе к окну, подальше от параши; и шестерками сразу обзаведется, которые каждое его слово станут ловить, исполнять малейшее желание, прислуживать… Очень старая система, которая работает практически без сбоев…

Александр от нечего делать листал у дежурного офицера пачку «желтых» московских журналов вольного содержания, пока не натолкнулся на серию фотографий под заголовком: «Как отдыхают принцессы».

Он принялся рассматривать южные фотографии, где была запечатлена Елена Монастырская в компании с Виктором Смоленцевым. Однако не эти фигуры сейчас заинтересовали Бондаровича… Фотографии были мутные, видно, снимали издалека длиннофокусным объективом, отчего сбивалась резкость. Внимание Бондаровича привлекло женское лицо на заднем плане, – он отыскал фигурку этой женщины и на другом снимке. Сомнений быть не могло, Виктория Макарова сопровождала эту пару в поездке на курорт.

Открытие для Банды было не из приятных.

Вот тебе и лейтенант Макарова!

Она, оказывается, лицо приближенное. По крайней мере, была. До некоторых пор. А потом что произошло?.. Чем-то не угодила?.. Или конфликт?.. История знает много случаев, когда подчиненный начинает исподволь воздействовать на своего начальника. В силу разных причин: иногда просто потому, что оказывается умнее, или честолюбие покоя не дает, или узнает про своего начальника столько всего… что чувствует себя защищенным этим знанием и начинает накачивать права… Как бы то ни было, но какая-то собака между ними пробежала. И Макарова пошла на повышение. Или все-таки – понижение?.. В этом клубке было много нитей и много же концов. За какой тянуть – неискушенному в большой политике и в закулисной кремлевской возне Банде было непонятно. И не очень-то хотелось, подобно котенку, тыкаться мордочкой во все углы…

Александр помассировал глаза; они уставали в последнее время.

…Но девушка явно попала в беду, из которой самой ей не выбраться. И проницательный дед Виктории не поможет – разве что был бы он помоложе…

«Что за день, – подумалось Бондаровичу, – везде эта девчушка попадается, мистика какая-то. Если вечером тебя, друг сердечный, не застрелят, женись, старина! Хорошей семьи наследница… Интересно, через какие руки прошла эта квартира ее деда на Арбате».

Бондарович с трудом отвлекся от посторонних мыслей, когда к нему привели Могилевчука.

Авторитет заулыбался, будто встретил в каком-нибудь приятном месте старинного приятеля:

– Что ж ты меня, гражданин начальник, без нужды на нарах паришь? – с ходу начал Сева.

– Занят был, на то дело кинули, о котором мы с тобой по радио слышали.

– Во как, – уважительно оценил его вор. – Растешь, майор. И как, раскрыл?

Банда покачал головой:

– Еле ноги унес.

– Значит, с нами привычнее.

– Не поверишь, но по тебе я даже скучал, – язвительно усмехнулся Банда. – Я смотрю, ты уже здесь пообвыкся, подогрев получил, – Бондарович кивнул на пачку «Лаки Страйк», лежавшую на столе перед Севой.

– Угощайся, начальник, – радушно предложил тот; наверное, Сева чувствовал себя здесь скорее хозяином, нежели гостем. – Я на житье не жалуюсь, я все сдюжу и снова жить буду. А вот ты до старости дешевку курить будешь. От зарплаты до зарплаты копеечки считать…

Это была старая тема. Почти каждый вор ее поднимал перед Бондаровичем с того или иного конца.

– Не заводи волынку, – миролюбиво заметил майор, раскладывая документы на столе. – Переходи, голубчик, сразу ко второму действию.

Авторитет чувствовал себя независимо:

– Хорошо, начальник. Посоветовался я с корешами.

– С адвокатами, – уточнил Бондарович.

– Ис ними тоже. Так вот, порешили мы, что ты мне туфту заправляешь насчет того, как ты на меня круто наедешь и прижмешь.

Банда кивнул:

– Мысль ясна. Корешей мы отметаем априори, потому что они тебе передают с воли: «Сева, отдыхай спокойно, твоя доля в банке»… А сами в это время захватывают новые позиции. Логично?

– Говорить вы здесь умеете.

– Если бы было как-то иначе, я бы удивился… А вот насчет серьезных советчиков сейчас мы карты и раскинем.

– Сдавай, начальник.

Александр положил на стол тоненькую папочку:

– Пришли первые интересные сведения из Интерпола. Вот данные по СП под названием «Русско-Американское». Беспошлинный ввоз спиртных и табачных изделий, работает под крышей Кобзона и Кикалишвили. Япончик только наладил с ними хороший устойчивый контакт, как все вдруг сгорело…

Сева равнодушно хмыкнул:

– Моей доли там нет.

– Нет так нет, – Бондарович поднял другой листок, поглядывая краем глаза на Могилева. – Тогда «Ассоциация XXI век», тоже находится в Америке. Знаешь такую?

Сева прищурил глаза.

Банда улыбнулся:

– Правильно щуришься. Хреновые у нее дела. Низкосортная водка с чужими наклейками. Здесь тоже нет твоей доли?..

Сева Могилев, покуривая, хранил молчание.

Александр продолжал:

– Так вот, заводик в Нью-Йорке закрыт, товар арестован и тут, и там, и счета арестованы. Это я тебя, похоже, огорчил. Или все еще бодрое настроение?

– Ну, давай, огорчай дальше, – сделал глубокую затяжку Сева. – Может, и я тебя чем огорчу.

– Подкуп, угрозы, подначки, – однообразно мыслишь. По делу продолжать?

– Да.

Александр поднял третий листок:

– В Будапеште арестован счет предприятия «Атком», филиал в Вене.

– …мать! – произнес сквозь зубы Могилевчук.

Банда спокойным голосом продолжал:

– На счету – один и семь миллиона долларов. Это хвост от сделки по поставке оружия из Германии в Турцию. Ты не успел его спрятать. Интересно, много ли там твоих денег?

Сева играл желваками:

– Нисколько, теперь все ваши.

– Венгерские, – поправил Бондарович. – Поздновато их накрыли. Общая сумма сделки была восемнадцать миллионов. Но проблема для тебя не столько в потерянных деньгах, сколько в последствиях.

– Каких последствиях? – насторожился Могилевчук. – Ты о чем, начальник?

– Перекрыты старые каналы. Понятно, что твоими приятелями будут найдены новые. Или ты сомневаешься?

Сева молчал, делая частые нервные затяжки.

А Александр все закручивал гайку:

– Воровской ум – надо отдать ему должное – изворотлив и является частью финансовой системы мира. Но искать и организовывать новые каналы будешь не ты. А следовательно, и доли в них иметь уже не будешь… Никаких перспектив! Из-за решетки выйдешь – гол как сокол. Сто граммов купить будет не на что… – Банда вздохнул. – Не хотел бы я оказаться на твоем месте. Лучше уж буду от зарплаты до зарплаты свои копейки считать… Ну, что, будем переходить к третьей части балета? Или еще поворошим твои хреновые дела?

Сева загрустил:

– Что я буду иметь в гарантии? Если, конечно, гарантии возможны. И что от меня надо?

– Вот это уже деловой разговор, – Александр захлопнул папку. – Нужно от тебя, во-первых, влияние на ход событий.

– Каким образом?

– «Фирма» должна не поощрять, а даже примерно наказывать тех, кто оказывает помощь в террористических актах. Мотивация здесь простая и ясная: пользы от таких дел – ноль, а шуму много, менты звереют.

– Мы и так не приветствуем эти дела.

Банда закурил:

– Активнее будете «неприветствовать».

– Ты меня в «актив» не записывай, – обиженно поджал губы Могилевчук.

– А я тебя вообще не записываю, хотя мог бы поставить магнитофон, тихонько нажать на кнопку и шантажировать потом, как ты со мной торгуешься.

– Денег нет на технику? – пытался подколоть Сева. – Я дам. Не жадный…

Бондаровичу нравился разговор.

Вот это и называется «разработка объекта». Точнее, словесная ее часть: бесконечные беседы, в которых можно лишиться умения разговаривать нормально. Иногда такие беседы, сплошь состоящие из намеков, полунамеков, намеков прозрачных и не очень (даже если говорящие не прибегают к помощи пресловутой фени), вообще напоминают птичий язык – для человека непосвященного, разумеется. Но специалисты типа Банды в стихии таких бесед – как рыба в воде…

Сева с полной ответственностью предупредил:

– Учтите, что никаких подписок я давать не буду.

– Мы подписки уже много лет не берем. Нам порядок в городе нужен, а не твои каракули.

– Ас денег арест снимете?

Бондарович демонстративно подавил зевок:

– Напишешь в Венгрию, попросишь. Ты парень грамотный… Может, уважат твою просьбу?

Как и следовало ожидать, Могилевчук проглотил эту пилюлю и перескочил на следующий пункт:

– Я ничего не слышу о своих гарантиях.

– Об этом поговоришь в другой раз и не со мной.

– Правильно, майор – это не гарантия…

Допрос, или беседа, или еще точнее – взаимное обнюхивание длились еще несколько часов. К обоюдному удовлетворению.

Время от времени Бондарович, дабы стимульнуть процесс переговоров, открывал свою тоненькую папку и зачитывал новый документ. Конечно, если бы не эти бесценные листочки с информацией от Интерпола, Севу Могилевчука было бы не так просто разложить на лопатки. Он все же был крепкий орешек. Но именно потому, что Сева был орешек крепкий – очень уважаемый в своей среде авторитет, и к слову его братва, ох как прислушивалась, – ФСБ его и разрабатывала.

Наконец настала Александру пора ехать на назначенную встречу. Туда, где слушали Бирна… Александр все удивлялся. Цепкая память у Виктории, однако. В течение беседы с Могилевом Банда не раз взглядывал на часы. И вспоминал про приближающуюся встречу с Викторией. При этом всякий раз у него томительно замирало сердце – примерно как у девятнадцатилетнего юноши перед встречей с любимой девушкой. И эта собственная реакция тоже удивляла Александра. Он давно уже привык думать о себе как о достаточно заматеревшем и искушенном волке…

* * *

Наум Кожинов,

6 часов 50 минут вечера,

25 марта 1996 года, в рабочем кабинете

Генерал прохаживался по кабинету в глубокой задумчивости. Было, что проанализировать. В деле тут и там торчали концы, которые требовалось как-то связать. Но Макарова какова!.. Он надеялся, очень надеялся на ее помощь; он видел хорошие перспективы для нее. А она не только «сошла с рельсов», но еще ему палки в колеса ставит…

Зазвонил телефон правительственной связи. Кожинов с неохотой взял трубку:

– Да.

– Послушай, Наум Степаныч, какую я для тебя пленку раскопал, – это звонил председатель ФСБ; он явно был доволен собой. – Что-то у меня фамилия Бондарович в голове вертелась после нашего с тобой разговора, дай, думаю, проверю, с кем он сегодня разговаривал.

Кожинов оживился:

– Так…

– Ну ты же знаешь, у нас аппараты на контроле…

Генерал Кожинов в нетерпении заерзал на стуле:

– Не тяни, Дмитрий Иванович.

– Половина десятого утра… Слушай…

В трубке после тихого щелчка зазвучали мужской и женский голоса. Молодые люди договаривались о встрече:

«Встретимся? Когда вы можете, после работы?»

«Ну, часов в семь. Если ты к тому времени уже закроешь свой ларек».

«Хорошо. Успеете добраться до этого, как его, ну, где Бирна слушали…»

«A-а, понял. Договорились».

«У меня жетончика больше нет, позвони дедушке, а?»

«Хорошо, что сказать?»

«У меня свободного дня не получилось, я к нему не смогу заехать. Вообще, если что, звони ему, у меня-то нет телефона, а он знает, как передать через знакомых»…

Отключив запись, председатель ФСБ довольно засмеялся:

– Ну, как, Наум, похоже на твою девицу?

– Совсем непохоже, Дмитрий Иванович, – в расстроенных чувствах ответил Кожинов. – Но очень похоже на кодовый язык. Спасибо тебе.

– Сочтемся. Ты с МВД связывался?

– Нет, не их полета птицы, не по зубам.

– Ну ладно! Тебе виднее, генерал…

Повесив трубку, Кожинов удивился еще раз. Что же это происходит, господа? Когда они успели снюхаться? Вот времена пошли! Вот молодежь – чтоб их!..

По внутреннему телефону генерал набрал номер своего заместителя:

– Карпик!

– Я, Наум Степанович.

– Кто у тебя за майором Бондаровичем приглядывает? Еще не снял наблюдение?

– Один момент…