Андрей Власов
Раб. Книга первая

Однажды к нему подошёл Вася Суслов:

– Слышь, Кирюха. Пикасо, то есть. Дай мне гильзу до завтра? Пожалуйста.

Кирилл молчал, ожидая продолжения. Обычно ему сразу же называли количество маленьких гильз, с которыми проситель готов был расстаться, ради удовольствия завладеть на день его, Кирилловой, гильзой.

Но Вася молчал, вопросительно глядя на него.

– Ну, – сказал, не вытерпев, Кирилл.

– Понимаешь, – Вася замялся, – у меня только две маленькие гильзы есть… и всё. – Он протянул их ему и опять замолчал.

Кирилл вздохнул:

– Ладно. Бери.

И ему, впервые после того как он стянул из родительского шкафа гильзу, стало приятно на душе.

Спрос на гильзу не ослабевал. Кое-кто брал её уже по второму и даже третьему разу. Каждый раз, всё настойчивее сверлила мысль – не отдадут. И вот однажды, Алёша Прокопенко, договариваясь с Кириллом, сказал:

– А можно, я дам твою гильзу Игорю с нашего дома? Он обещал целых двадцать гильз от автомата, – Алёша закатил глаза, показывая этим, насколько это «большие деньги».

Алёша уже один раз брал гильзу домой и, вероятно, показывал друзьям. Этому Игорю, наверное. Кирилл задумался. Ему как раз нужны были именно гильзы от автомата, поскольку на них он собирался выменять у третьеклассника Вовы с соседнего подъезда, настоящий самострел. Кирилл даже пробовал из него пару раз стрелять. Под Вовиным надзором, конечно. Да-а, ещё двадцать гильз от автомата и самострел будет его. Но, что-то в душе подсказывало – всё, пора остановиться, иначе гильзы не будет. Но ведь самострел…

Кирилл вздохнул и принял решение:

– Нет, всё. Никому больше гильзу давать не буду.

– Как?! – воскликнул Алёша. – Целых двадцать! От автомата!

Если бы Кирилл был постарше, то понял бы, что предлагать за прокат гильзы во много раз больше, чем оно «стоит» на самом деле, мог только человек, задумавший неладное. Уступи он Алёше, и всё, гильзы бы не стало. Он этого не понял, но что-то в нём заставило его не делать этот последний шаг.

– Нет, – он спрятал гильзу в карман, надел куртку и стал ждать, когда его заберут из садика.

В тот же день гильза от зенитного снаряда вернулась на своё постоянное место жительства. Укоры совести, которые к тому же в материальной форме лежали у него в коробке под кроватью, Кирилл заглушал мыслями, что гильзу он вернул, что никто ничего не заметил, никто не пострадал. А он, зато, рассчитался с Димой, приобрёл кучу всего. Ну, кому от этого плохо? Только бы не думать про воровство, только бы не думать…

Понемногу вернулся аппетит и хорошее настроение. Он опять стал рисовать девчонкам эскизы к вышивкам. Не забывал и командовать в группе при случае.

* * *

В один из майских дней их принарядили, в группу пришёл фотограф и стал их снимать на выпускной альбом. Все дети вышли красивыми и жизнерадостными. Через некоторое время им раздали эти самые альбомы, на которых красовалась надпись: «До свидания, детский сад».

Глава 2
Школа

Почему сегодня Петя

просыпался десять раз?

Потому, что он сегодня

поступает в первый класс.

Он теперь не просто мальчик.

А теперь он новичок.

У него на новой куртке, отложной воротничок.

Агния Барто

Именно так всё и было 1-го сентября 1982 года, когда Кирилл Булатов пошёл в школу. Школа… Совершенно новый мир, в который ему предстояло войти. И всё вокруг было новое: школьная форма, портфель, ручки, карандаши и тетрадки. И всё в этот день было волнительным и торжественным, особенно голос мамы, разбудившей его рано утром. Потом завтрак, сборы, одевание, беспокойство, чтобы ничего не забыть. Наконец, выход из квартиры. Кириллу показалось, что папа сейчас скажет: «ну, присядем на дорожку», как это всегда делалось, если они куда-то далеко уезжали. Но папа этого не сказал.

Первый раз – в первый класс. Маме с папой дали на работе отгул и они сопровождали своё чадо на это, незабываемое для каждого школьника, мероприятие. Мама с букетом цветов, которые Кирилл должен был подарить своей первой учительнице, папа с фотоаппаратом «ФЭД», в котором была заряжена, купленная по этому поводу, дефицитная в то время, цветная фотоплёнка.

Из всех подъездов всех домов, радостные мальчики и девочки, а также их родители, текли весёлыми нарядными ручейками, спеша на первый урок. Ближе к школе, эти ручейки сливались в большой гомонящий поток, текущий через распахнутые ворота на школьный стадион, где должна была пройти линейка. Из громкоговорителей призывно лилась песня: «Учат в школе, учат в школе, учат в школе…».

Впереди всех стояли первые классы. Они были обозначены картонными табличками на длинных палках: 1-А, 1-Б и так далее.1-Б класс был Кириллов. Подходя, он с интересом стал всматриваться в стоявших детей, надеясь найти кого-то из знакомых. Таковых оказалось четверо: Коля Нечаев, живший в Кирилловом подъезде на два этажа выше, Алёша Гладун с соседнего подъезда и Рома Савин, живший через подъезд. Все они ходили с Кириллом в разные детские садики. С их садика пока никого не было. Жаль, конечно, но ничего. И уже только перед самым началом линейки, привели Таню Вольнову с Кирилловой группы.

Мамы всех детей поминутно что-то поправляли на одежде своих чад, особенно девочек. Папы щелкали фотоаппаратами. Радостная, волнительная, незабываемая возня. Кирилла поставили рядом с Таней, наверное, потому, что они были одинаковы по росту. Его всё время заслоняли огромные белые банты Тани и ещё одной девочки, стоявшей по другую сторону. Папа, стараясь запечатлеть Кирилла на линейке, всё время вытаскивал его вперед, но девочки крутились, и он опять оказывался закрытым их бантами.

Музыка смолкла, кто-то проверил микрофон:

– Раз, раз, раз…

Потом проверенный микрофон взяла директор школы и объявила линейку открытой. Заиграл гимн Советского Союза:

– Союз нерушимый, республик свободных, сплотила на веки великая Русь…

После его окончания, директор поздравила всех с началом учебного года. Особенно тёплые приветствия – в адрес первоклашек. Пожелала хорошо учиться и быть здоровыми. Говорила хорошо и с воодушевлением. Потом выступала завуч, потом ещё кто-то.

Наконец, прозвучал первый звонок. Улыбающаяся первоклассница звенела в колокольчик, сидя на плече у рослого десятиклассника. Они прошли мимо первых рядов радостных школьников и после этого всех развели по классам.

Больше всего, идя в школу Кирилл, боялся классной доски. Сколько раз он слышал во дворе, произносимые с придыханием, фразы: «вызывают меня, это, к доске», или «стою я, значит, у доски» и прочее. Но зайдя в класс он, к своей неописуемой радости, эту самую классную доску и не обнаружил. Вместо неё на стене висели красивые плакаты, изображающие радостных советских школьников.

Их рассадили по партам, мальчик-девочка, и начался урок мира^[4]. Его первой учительницей была строгая пожилая еврейка, Софья Абрамовна Гольц. От её вида, за версту веяло учительницей младших классов. Морщинистое, но ухоженное лицо, белые руки с кольцами и колючий взгляд. На всех людей, кроме некоторых пожилых коллег по школе, она смотрела как на своих балбесов-учеников, нынешних или бывших. Её голос был отрывистым, холодным и чётким.

А на втором уроке она сняла со стены плакаты и раскрыла, наводившую такой ужас на Кирилла, классную доску. Оказалось, что она просто была закрыта двумя своими половинками, висевшими на шарнирах. Но Кирилл уже немного освоился и сильно не испугался.

После третьего урока, их всех повели в актовый зал, где также после торжественных речей, был небольшой концерт школьной самодеятельности. Кириллу, и зал, и концерт, очень понравились. Особенно сцена. Она закрывалась красивым тяжёлым занавесом. А когда две части занавеса раздвигались в разные стороны, в глубине появлялась бардовая портьера, с вышитым золотой нитью портретом вождя мирового пролетариата и надписью: «УЧИТЬСЯ, УЧИТЬСЯ, УЧИТЬСЯ… В.И.ЛЕНИН». Написано было именно так, большими буквами.

Кирилл наклонился к учительнице, сидевшей в переднем ряду, и спросил:

– Софья Абрамовна. А кто такой Виленин?

Учительница резко обернулась и впилась в него негодующим взглядом. За такой вопрос, в тридцатые годы, можно было угодить на Колыму, да и в недавние семидесятые, нарваться на неприятные объяснения по партийной линии.

– Тсс! – зашипела она и повернулась обратно к сцене.

После концерта, первоклашек вывели на школьный двор, где их ждали родители. Послышались радостные возгласы, вопросы о первых впечатлениях, щелканье фотоаппаратов. Родители Кирилла и Тани Вольновой, знакомые ещё по детскому садику, стояли вместе и оживлённо беседовали. Завидев своих чад, они бросились к ним и принялись их поздравлять с первым учебным днём. Потом их поставили вместе и начали фотографировать. Кирилл выглядел очень загорелым, особенно на Танином фоне: белые банты, белый передник, бледноватый цвет лица.

– Ух, какой Кирилл у вас смуглый. И где это он так загорел? – не удержалась Танина мама.

Они попрощались и пошли по домам.

* * *

Свой загар Кирилл приобрёл на Чёрном море, куда по профсоюзной путёвке, он ездил вместе с родителями. Это была база отдыха «Ласточка», в Крыму, недалеко от Судака. База эта принадлежала заводу, на котором работал папа. Текстильная фабрика, на которой работала мама, также имела свою базу отдыха, возле Туапсе. Так что семья Булатовых, почти каждый год отдыхала на море. Как, впрочем, и большинство советских семей. Поскольку база отдыха была заводской, то все отдыхающие друг друга знали. Близко или не очень. Они общались друг с другом на пляже, во время спортивных игр, на танцах или в беседках.

В тот год, они попали в один заезд с Маховыми, типичной семьей, типичных советских инженеров. Дядя Лёня, тётя Лариса, Вадик, старший сын, восьмиклассник и Леночка, симпатичная русоволосая девчушка закончившая младшую школу (т. е. третий класс). С папой Кирилла, Маховы были знакомы по работе. При заводе было конструкторское бюро (или завод при конструкторском бюро), в котором работал дядя Лёня. Конструктором. Тётя Лариса работала там же, но в другом отделе. Дядя Лёня придумывал всякие разные детали, которые потом воплощал в металле Кириллов папа, слесарь шестого (наивысшего) разряда, Булатов Алексей Сергеевич. Их общение не ограничивалось только лишь производством. Изредка они заходили после работы выпить пивка. Пару раз ходили компанией на футбол. Вот, поехали вместе отдыхать на море. Дядя Лёня, хотя и не был папиным начальником, но, как инженер-конструктор с высшим образованием, стоял немного выше на общественной лестнице.

С Маховыми они ехали в разных вагонах и увиделись на перроне в Симферополе. Поздоровались, обрадовались, что попали в один заезд. Представили друг другу детей, ещё не знакомых между собою. Вадик Кириллу сразу не понравился. Долговязый, прыщавый, вечно чем-то недовольный. Корчит из себя взрослого. На Кирилла даже не взглянул. Но зато Леночка… Русоволосая, слегка уже загорелая, с немного курносым носиком, весёлой улыбкой и чуть заметными ямочками на щеках. У неё был врождённый вывих ноги, и она слегка прихрамывала. Но прихрамывала очень мило. А ещё больше Кирилла обрадовало то, что она как-то сразу с ним подружилась, признала за своего, не смотря на три года разницы в возрасте. Всю дорогу до базы отдыха, в автобусе они сидели рядом и обсуждали, как после приезда быстро побегут в пункт проката спортинвентаря и возьмут ласты, маски, ракетки для тенниса, волейбольный мяч и ещё много чего. Как будут потом играть на площадках, и купаться в море.

– А ты хорошо умеешь плавать? – спросила Леночка.

– Н-не очень, – ответил Кирилл, который плавать не умел совсем.

Плавать в тот раз, он научился и довольно неплохо. Загорел, поправился. Подружился со многими детьми. А главное, каждый день виделся с Леночкой. К концу заезда, они, как казалось Кириллу, стали лучшими друзьями и он даже нарисовал её портрет. Правда, перед тем как вручить его Леночке, он показал портрет маме, и она настоятельно посоветовала, этого не делать. Художественных навыков ему ещё явно не хватало, но сама идея, рисовать понравившимся девушкам их портреты, в будущем пришлась очень кстати.

* * *

В первую неделю учёбы, в классе выбрали актив: командира отряда, то есть класса, его заместителя, и командиров звёздочек (звёздочка – пять учеников). Кирилл, привыкший верховодить в садике, рассчитывал никак не меньше чем на командира отряда, но пришлось довольствоваться только должностью командира звёздочки. Собственно выборов, как таковых, не было. Софья Абрамовна, в приказном порядке, назначила на эти высокие посты, кого посчитала нужным, и для легитимации своего выбора в глазах учеников, задала им в конце общий вопрос:

– Ну что, согласны?

– Да! – закричали все хором, хотя ответ был абсолютно лишним.

Командиром отряда стал довольно рослый, спортивного вида мальчик, Андрей Портновский. Он был общительным, прилежно учился и занимался очень крутым видом спорта – хоккеем. Его лидерство вплоть до окончания школы никто в классе не оспаривал.

Также, в первые недели учёбы, большинству ребят, раздали клички. У них появился Гладя, Горбик, Карпик, дядя Миша, Серый, Заяц и т. д. В основном это были слегка переделанные имена и фамилии. Кирилла попробовали называть Буликом, но он бескомпромиссно отстоял свою родную кличку: «Пикасо».

Учиться Кириллу понравилось. Он очень старательно делал уроки дома, писал в прописях, рисовал всякие кружки, квадратики, палочки, в общем, всё что задавали. Активничал на уроке, всегда тянул руку и без боязни выходил, к уже совсем не страшной классной доске. Больше всего ему нравился урок чтения. Читать он научился уже давно, лет в пять с половиной, и сейчас с удовольствием осваивал книжку «Искорка», выданную всем ученикам из школьной библиотеки вместе с остальными учебниками.

* * *

В первом классе всех советских школьников посвящали в октябрята. Это была, такая себе, цепочка, идеологическая и организационная: октябрята, пионеры, комсомольцы, члены КПСС (коммунистической партии Советского союза). В октябрята принимали всех поголовно, в пионеры уже с небольшими исключениями. Так, высокого звания советского пионера не удостаивались дети из верующих семей, а также отпетые оболтусы. Комсомольцами становилось ещё меньше народу, ну а членами партии – избранное меньшинство, в основном руководящие работники и передовики производства.

Посвящение в октябрята проходило в два этапа. Сначала определялись, по мнению учительницы, самые прилежные и с примерным поведением ученики, которые и посвящались раньше остальных, примерно в середине октября. Их вели в «Ленинскую комнату» и после произнесения оды в честь «дедушки Ленина» прикалывали к пиджакам и фартукам октябрятские звёздочки: пятиконечные, красного цвета, с кудрявой головкой Вождя в детском возрасте, в центре. После этого, новоиспечённые октябрята возвращались в классы, сопровождаемые завистливыми взглядами остальных. Этих остальных, ждала та же самая процедура, только на две недели позже.

Кирилл, как не старался, в первую партию избранных не попал. Видать из-за своего вопроса про «Виленина».

После праздника «Великого Октября» потекла спокойная учёба. Четыре урока и домой: кушать, отдыхать и делать домашнее задание. Потом гулять на улице, смотреть в восемь часов «Спокойной ночи малыши» по телевизору и ложиться спать. На ночь разрешалось немного почитать, что Кириллу очень нравилось. Три раза в неделю, он уже сам ходил в Дом пионеров на рисование.

За одной партой он сидел с Таней Вольновой и хотя, не питал к ней особых чувств, потихоньку начал оказывать безобидные знаки внимания: точить карандаши, делиться бутербродом. Как-то раз, подарил небольшой набор календариков. В результате, неожиданно для себя, был приглашён к ней на день рождения.

На это мероприятие, в последнее воскресенье ноября, он явился в белой рубашке и нарядном костюмчике, аккуратно почищенном и старательно выглаженном заботливой рукой мамы. Мама же купила ему и подарок: акварельные краски, альбом, а также цветы, три розовые гвоздики.

Увидев цветы, Кирилл насупился:

– Не буду я цветы дарить. Подумают, что я влюбился.

– А ты цветы не Тане подаришь, а её маме, понял, – сказал папа.

– А маме зачем? – спросил Кирилл.

Папа заговорщицки улыбнулся и, перейдя на шёпот, сказал:

– Старайся всегда мамам понравиться.

Мама, однако же, расслышала.

– Алексей. Ну чему ты ребёнка учишь?

Папа с невинной улыбкой пожал плечами.

Трюк с цветами для Таниной мамы удался. Та просто не могла им налюбоваться: аккуратненький, чистенький, причёсанный… А когда он с важным видом протянул ей цветы и сказал: «Это вам», то вообще пришла в восторг, тем паче, что было перед кем потщеславиться. На день рождения, как водится, собрались родственники, друзья и сослуживцы. Держа в руках букет, она с гордостью объявила:

– Кирилл с Танечкой с детского сада дружат. Вот.

«– Ничего мы с ней и не дружим», – подумал Кирилл.

Детский стол накрыли в Таниной комнате. В другой заседали взрослые, которые вызвали её на первый тост, а потом уже праздновали, обходясь без именинницы.

На том дне рождения он был единственным мальчиком и в компании Таниных подружек чувствовал себя неуютно. Скучал.

«– Ну, о чём с ними можно разговаривать?».

Благо, мероприятие сильно не затянулось: покушали, посмотрели диафильм, затем сладкий стол с тортом и мороженым.

Вернувшись домой, он до вечера рисовал. На вопросы мамы с папой: «как всё прошло», отвечал нехотя.

– Нормально… Подарил… Да, всё съел… Было вкусно…

Мама придирчиво осмотрела его костюм: «не обляпался ли…», но всё было в порядке.

Про себя Кирилл решил, что больше на дни рождения к девчонкам никогда ходить не будет.

* * *

После нового года, первоклашки освоились, и стали больше шалить. Но Софья Абрамовна баловство пресекала немедленно и строго. Виновного, как правило, отчитывали при всех и ставили в угол. Хотя Кирилл вёл себя, в принципе нормально, в углу тоже оказывался нередко, но по другой причине. Этой причиной были неудобные вопросы, которые он, по простоте душевной, не стеснялся задавать учительнице.

Например, когда они читали из «Искорки» рассказ о том, как большой друг советских детей, Феликс Эдмундович Дзержинский^[5] выискивал беспризорников по подворотням и отправлял в приюты, Кирилл неожиданно поднял руку и спросил:

– Софья Абрамовна, а откуда там взялось столько беспризорников? – ведь за семь с половиной лет своей жизни он беспризорников нигде не видел. Так откуда же они взялись?

Софья Абрамовна посмотрела на него исподлобья.

– Булатов. Тогда разруха была. Ты что не знаешь?

Кирилл про разруху слышал, поэтому и спросил далее:

– Софья Абрамовна. А кто сделал разруху?

Учительница вскочила:

– Булатов! Марш в угол!

В другой раз, он спросил, почему наш флаг красный и, услышав в ответ, что это цвет крови, задал вопрос:

– А зачем надо было проливать столько крови? – и опять оказался в углу.

После очередного раза, он подумал:

«– Раз я и так стою в углу, то какой смысл, вести себя хорошо», – и стал вести себя плохо.

Дневник запестрел замечаниями, на которые, Софья Абрамовна никогда не скупилась: «Поведение неудовлетворительное», «Плохо вёл себя на уроке», «Сорвал урок» и, наконец: «Прошу родителей подойти в школу».

В школу ходил папа. После этого был серьёзный разговор дома, закончившийся торжественным обещанием больше так не делать. Но «так не делать» получалось слабо. После ещё нескольких походов в школу и даже одного наказания ремнём, папа на всё это махнул рукой.

Справедливости ради, надо сказать, что Кирилл в классе был далеко не единственным и далеко не самым злостным нарушителем дисциплины. На родительских собраниях, Софья Абрамовна, потрясая кулаком, вопияла:

– Это кодло! Гладун, Синявский, Булатов и Марущяк! Оно портит всю дисциплину в классе!

Кто-то из родителей несмело задал вопрос:

– А как они учатся?

Софья Абрамовна развела руками:

– Ноль!… Абсолютный ноль!

Это было неправдой, Кирилл старательно и последовательно воплощал в жизнь завет Ильича^[6]: «Учиться, учиться, учиться…», да и другие ребята тоже. А Софья Абрамовна, так низко оценившая их на родительском собрании, собственной рукой выставляла им в дневник, вполне заслуженные хорошие оценки, четвёрки и пятёрки^[7].

Кирилл полюбил читать. Прочитав всю «Искорку», он принялся за русские народные сказки, потом в дело пошёл Маршак, Успенский, Михалков, ещё дальше Андерсен, Бианки, Пушкин. Особенно понравился Пушкин. Его сказки, «у лукоморья дуб зелёный», читал по многу раз и однажды с удивлением заметил, что Пушкин, как-то сам собой, взял и выучился наизусть.

* * *

В начале февраля, школьные уроки, по своей значимости, стали отходить на второй план. Вперед вышла подготовка к празднованию Дня Советской армии и Военно-морского флота, который отмечался 23 февраля и считался «мужским» днем, в отличии от «женского» 8-го марта. По случаю праздника, в младшей школе устраивался парад октябрятских войск, который проходил в большом спортзале и включал в себя все атрибуты настоящего парада. Принимал парад военрук, ветеран Великой Отечественной Войны, полковник в отставке, Ларин Сергей Васильевич. В этот день он надевал парадный мундир с аксельбантом, все свои многочисленные награды и фуражку с кокардой. Командовал парадом командир одного из классов, который занимал в предыдущем году первое место (по итогам строевой подготовки определялись классы, занимавшие призовые места).

Церемония парада проходила следующим образом. Сначала учительницы выстраивали свои классы в спортзале, колоннами по четыре человека. Классы, то есть отряды, отличались друг от друга, беретами разного цвета, обозначавшие разные рода войск: синие – лётчики, зелёные – пограничники, красные – внутренние войска и так далее. 1-Б отряд, в котором учился Кирилл, были моряками и они носили бескозырки с ленточками. Во время построения играла музыка – военные марши. Потом она замолкала и, командовавший парадом третьеклассник, изо всех сил кричал в микрофон:

– Пара-ад! Смирно! Равнение на знамя!

Звучал гимн Советского Союза, и вносили Красное знамя. Потом командиры отрядов подходили строевым шагом к командующему парадом и, отдавая честь, докладывали:

– Товарищ, командующий парадом! Первый-А класс, для участия в параде, посвященном Дню Советской армии и Военно-морского флота построен. Командир отряда – Саленко Артём!

После того, как последний командир из всех двенадцати построенных отрядов, заканчивал свой доклад, командующий парадом, таким же строевым шагом подходил к Ларину и кричал:

– Товарищ полковник! Парад октябрятских войск, посвященный Дню Советской армии и Военно-морского флота построен. Командующий парадом – Ковшов Дмитрий!

Далее Ларин с Ковшовым, обходили каждый отряд и приветствовали его:

– Здравствуйте товарищи лётчики!

Те, что есть мочи, орали:

– Здравия желаем, товарищ полковник!

– Поздравляю вас с Днём Советской армии и Военно-морского флота!

– Ура!!! Ура!!! Ура!!!

Во время «ура» играл военный марш, и Ларин с Ковшовым переходили к следующему отряду. Так повторялось двенадцать раз, и затем они восходили на «трибуну», то есть, заходили за стоявшую на противоположной стороне спортзала парту, накрытую красным сукном. Там стояли уже директор, зауч^[8] младших классов, кто-то из районо^[9] и учителя. Они поздравляли всех с праздником, говорили торжественные речи а, затем, отряды по очереди, с громкой песней маршировали перед «трибуной».

После всего этого, «трибуна» определяла отряды, лучше всех промаршировавшие и прокричавшие свои песни. После оглашения результатов, парад объявлялся завершённым, и все расходились.

В тот год, как и все последующие годы в младшей школе, их «Б» класс, занимал первое место, чему Кирилл был несказанно рад. Вот, ещё бы только командовал бы их отрядом не какой-то там Андрей Портновский, а он, Кирилл Алексеевич Булатов.

Однако, к такому торжественному действу, как парад октябрятских войск, необходимо было, как следует подготовиться. Поэтому недели за две-три до парада, учительницы младших классов выделяли каждый день, один, а то и два урока, и водили свои классы строевым шагом по коридору. Они договаривались между собой, кто на каком уроке будет это делать, чтобы не мешать друг другу.

Их первое место, было целиком и полностью заслугой Софьи Абрамовны, которая не щадя времени и сил, муштровала их в школьном коридоре. Она не спускала ни малейшей оплошности, заставляла переделывать всё десятки раз, пока не добивалась нужного результата. Её классы почти всегда занимали первые места.

* * *

Незаметно прошла зима, с её лыжами, коньками и санками. Наступила весна. У Кирилла, весна стойко ассоциировалась с дохлой крысой, которую они подбросили в огород Ире в прошлом году. Эта ассоциация была очень неприятной и продолжалась ещё лет пять, пока другие впечатления не вытеснили её.

В апреле у него был день рождения. Как он любил говорить, уже став подростком: «В апреле родилось два больших человека – я и Виленин»^[10]. И ведь обязательно кто-нибудь спрашивал: «А кто такой Виленин?».

При подготовке ко дню рождения, мама сказала:

– Надо бы Таню Вольнову позвать. Она ведь тебя приглашала.

Но Кирилл решительно запротестовал:

– Ни за что! Мне девчонок на дне рождения не надо.

– Ну, это как-то нехорошо. Ты же ведь к ней ходил.

– Ну и что. Я больше к девчонкам никогда ходить не буду.

Маме пришлось уступить.

День рождения прошёл, как всегда, хорошо: подарки, гости (ребята и взрослые), сладкий стол, диафильм. А еще десять бутылок пепси-колы по 0,33 литра, которые по этому случаю принес папа из магазина. В те годы, в Белгороде, где жил Кирилл с родителями, пепси-кола была дефицитом, стоила сорок пять копеек за бутылку (как литр бензина) и считалась обязательным атрибутом на днях рождения уважающих себя детей.

Кириллу нравились дни рождения. Нравилось, когда у них дома, в двухкомнатной квартире на шестом этаже, собирались шумные компании. Вместе со своими товарищами с класса и со двора, они кушали вкуснятину, приготовленную мамой, играли в железную дорогу, солдатиков, смотрели диафильмы. Взрослые гудели в большой комнате. Ему нравилось, как взрослые дяди, разгорячённые от бесед и алкоголя, выходили на лестничную клетку покурить. И разговаривали, разговаривали, разговаривали…

В тот год он и сам попробовал закурить. Стащить в суматохе пачку сигарет и спички было делом несложным, и вот он, с видом бывалого курильщика, пригласил своих гостей после игры в танчики:

– Ну что, мужики? Пойдём, покурим?

«Мужики» переглянулись и пошли за Кириллом на лестницу. Там он достал сигареты, спички и, пытаясь копировать движения взрослых, закурил. Тут же весь посинел и зашёлся в кашле. Не отставали и остальные.

Кое-как выкурили по пол сигареты и побросали окурки в пепельницу, сделанную из консервной банки и прикрепленную к поручням лестницы. Женя, вместе с которым они влипли в историю с крысой и который был на год старше, деловито сказал:

– Надо забычковать, потом докурим.

Он сбил ногтём тлеющий кончик окурка и сунул его в карман. Кирилл последовал его примеру. В квартире наткнулись на маму, которая несла очередную порцию грязной посуды на кухню.

– Где вы были? Что это от вас дымом воняет? – на ходу спросила она.

Стараясь не дышать, Кирилл ответил:

– Да мы просто, ходили проветриться-я-ай-ай-ай!

Он рванул к себе с комнату и стал быстро стягивать с себя штаны. Злосчастный «недозабычкованный» окурок, пропалил карман и больно обжёг ногу.

– Блин! – выругался он под дружный смех ребят.

* * *

25 мая Кирилл окончил первый класс и принёс домой табель с оценками. Несмотря на «абсолютный ноль», озвученный Софьей Абрамовной на родительском собрании, там стояли сплошь пятёрки и четвёрки. Родители были довольны. Папа спросил:

– Кирилл. А ты мог бы на одни пятёрки учиться?

Тот, не задумываясь, ответил:

– Конечно.

– Ну, а почему же не учишься?

– А это не модно.

Через несколько дней папа, придя с работы, озвучил приглашение Маховых прийти к ним в гости. Это было приятной неожиданностью. Маховы праздновали сразу два события: день рождения Леночки и новоселье. Они долго стояли в очереди на квартиру, не соглашаясь на двухкомнатную^[11], не смотря на уговоры тех, кто эти квартиры распределял. По закону им полагалась трёхкомнатная, так как в семье было двое разнополых детей. Её-то они, наконец, и получили. По счастливой случайности, в том же самом микрорайоне, где жил Кирилл.

– Ну что, Кирилл, пойдёшь к Леночке на день рождения? – с иронией в голосе, спросил папа.

– Ну, конечно, – с готовностью воскликнул он, и тут же вспомнил, как он зарёкся к девчонкам на дни рождения не ходить.

С минуту он стоял поражённый сделанным открытием: вот ведь как могут меняться взгляды на жизнь.

У Леночки на дне рождения он был самым младшим, но ему не было так скучно как у Вольновой. Во-первых, ему нравилась Леночка, а во-вторых, там были приглашены и мальчики, которые с ним, немного, но всё-таки общались. Да и Леночкин папа, дядя Лёня, тактично стараясь поддержать Кирилла в компании старших, уделил ему внимание. Он спросил его о школе, любимых предметах и так далее. Поинтересовался, что Кирилл читает (чего никогда не делал папа) и одобрительно покивав головой, дал очень дельный совет:

– Ты Кирилл, заведи себе тетрадку и когда прочитаешь какую-нибудь книжку, сказку там или ещё что, ты попробуй кратко записать её содержание. Напиши, что тебе больше всего понравилось, что не понравилось. Понял.

Кирилл кивнул головой:

– А зачем?

– Вот когда ты так сделаешь, сам потом поймёшь.

Кирилл впоследствии, так и сделал, хотя этот совет для восьмилетнего возраста был ещё рановат. Он добросовестно пыхтел над такой тетрадкой, ломая свою детскую голову над тем, как десятистраничную, к примеру, сказку, можно втиснуть на один тетрадный лист. После нескольких неудачных попыток, что-то стало получаться.

Через неделю после своего дня рождения, Леночка опять уезжала отдыхать на море, в «Ласточку». Из-за хромой ножки, её родителям давали путёвки каждый год.

– Кирилл, а ты в этом году в «Ласточку» поедешь, – спросила она.

– Нет, я в этом году еду в пионерский лагерь.

– А-а, – протянула Леночка.

И тут же разговор перешёл на пионерские лагеря. Леночкины гости, которым уже было по одиннадцать-двенадцать лет, и уже неоднократно в этих лагерях побывавшие, стали наперебой рассказывать, как они там не слушались вожатых, пробовали курить, ходили ночью к девочкам в палату и мазали их, спящих, зубной пастой и так далее. В этом разговоре, Кирилл узнал некоторые пикантные подробности обращения с женским полом. Ребята хвастались (и в основном это было неправдой), как в лагере, оставшись без строгого родительского надзора, они назначали девчонкам свидания, целовались, обнимали их за плечи и прочее. В принципе, он слышал подобное во дворе и раньше, и даже ещё и не такое. Но тогда не придавал этому большого значения, пропускал мимо ушей. А сейчас, вот как-то заинтересовало.