Андрей Викторович Дробот
Двенадцать месяцев восхождения
Ноябрьские притчи
О дорогой бесплатной помощи
Как-то одному песцу пришлось лечь на плановую операцию в бюджетный диспансер, где его должны были вылечить за государственный счет, по бюджетной квоте.
Операция прошла успешно, потому что болезнь диагностировали на ранней стадии, что само по себе редкость. Песцу тут повезло. Операция оказалась несложной, песцу и тут повезло. Осложнений не возникло, песцу и тут повезло.
Однако песец, выйдя из диспансера в полном здравии, все равно долго не прожил, потому что в бесплатном диспансере ему пришлось расплатиться с врачами за добросовестное исполнение ими своих обязанностей своей собственной шкурой, а была зима, и песцу пришел…, или, иными словами, – конец.
Мораль состоит в том печальном обстоятельстве, что там, где нет совести, сострадания и других добрых душевных качеств, а человек готов за жизнь отдать многое, с него и берут…
О величии мыльных пузырей
Странная штука – жизнь мыльных пузырей. Они надуваются, их границы трепещут и переливаются в ожидании блаженства, каким они рисуют свое будущее. Вот они надуваются до предельных размеров и летят, исполненные грации, гордости и величия. Их мыльная мечта, достойная лишь того, чтобы умыть руки, и то скромно, не смущает их, поскольку она для них – это все: и цель, и средство, и сама их суть.
Но подходит время, определяемое судьбой, и каждый мыльный пузырь лопается, падает на ту же землю, которую презирал в своем полете, и становится ничем, самым обычным ничем, каким и был.
Мораль: так стоит ли раздуваться от самомнения, давать советы, гнаться за величием и богатством… если все это лишь мыльный пузырь, который всегда лопается?
Об уме и тупости
Жили одна очень умная голова и один совершенно безмозглый кирпич, вдобавок еще и не новый, какой-то грязный и оббитый. Поспорили они: кто сильнее? Голова много потешалась над кирпичом, умно и эффектно, пока кирпич не упал на голову так, что причинил той сильную боль, выставил в смешном свете и оставил на ней изрядно мусора.
Голова приводила умные доводы в свою пользу, урезонивала кирпич, напоминала ему о его месте в этом мире и правила поведения в обществе, на что кирпич еще раз упал на голову, уже совершенно приводя ее в негодность.
Голова очухалась и вновь принялась противостоять кирпичу интеллектуально, что, как вы понимаете, в отношении безмозглого кирпича совершенно бесполезно. Зато кирпич на каждое слово головы откликался ударом по ней, что приводило мысли головы в хаос. Причем, что интересно, окружающая публика, состоявшая, в том числе, и из голов, приняла сторону кирпича, который более заметно отстаивал свою правоту.
Взмолилась голова тогда о помощи:
– Что делать, Господи, коли безмозглый кирпич в нашем умном цивилизованном обществе творит такое с головой, венцом творения цивилизации?!
Ответил Господь:
– Голова, вспомни, что у тебя есть не только мозг, но и руки, и ноги. Сломай физически этот кирпич, и все проблемы снимутся с твоей головы, и публике нечем будет себя позабавить.
Так и поступила голова. Как только кирпич перестал существовать, публика тут же встала на сторону головы, поскольку спор завершился полным поражением кирпича.
Мораль состоит в том, что в непримиримом споре между высоким и низким всегда побеждает грубая сила.
Об излишней борьбе с неприятными явлениями
Жил один странный человек, то ли излишне гордый, то ли излишне чистоплотный, то ли еще с какими-то нюансами психики, выливавшимися для него в одну пренеприятнейшую привычку. Как завидит на пути своем грязь, то непременно бросается к ней, топчет ее, пинает, стараясь избавиться от нее и нанести ей урон. Причем топтал и пинал он грязь с такой силой и с таким неосторожным негодованием, что сам оказывался в грязи.
Очень огорчала человека эта нехорошая тенденция, сделавшая многие его добротные одежды негодными к носке. Долго он мучился, пока не встретился ему мудрый человек, который стал свидетелем…
– Зачем вы топчете грязь? – спросил мудрый человек.
– Потому что грязь – это то, что мешает обществу стать чище, это нападки на мою честь и вызов мне, если я позволю грязи лежать на моем пути, то мой путь не обретет чистоту, – ответил странный.
– Но ведь от вашей борьбы с грязью не только ваш путь нечист, но и вы сами выглядите ужасно, – заметил мудрый человек. – Да и как эта грязь может повлиять на чистоту вашего пути, если ваш путь лежит дальше, а эта грязь – всего лишь мгновенная неприятность, борьбой с которой вы возвеличиваете ее и продляете срок ее существования в вашей жизни.
– Но что же делать? – спросил странный человек. – Грязь, которую я вижу на улицах, портит мне жизнь.
– Дорогой мой, пусть лучше часть вашего пути пройдет среди грязи, чем вся жизнь будет в грязи через борьбу, которую вы затеяли, – ответил мудрец. – Не обращайте внимания на грязь. Культуру людей, оставляющих эту грязь, вы не измените. Грязи вы ничего не докажете, а не обращая внимания, сами останетесь чисты.
Странный человек внял этому совету и ни разу не пожалел, а через некоторое время уже сам с удивлением наблюдал других странных людей, подобных себе, которых оказалось ох как много!
Мораль: не обращайте внимания на неприятности, которые причиняют вам посторонние, – и избежите многих проблем, потому что стоит начать бороться, как погружаешься в грязь…
О внимательности, приводящей к преступлению
Пролетая над лесами и полями, сокол обронил сказку «Красная Шапочка» благополучной версии братьев Гримм. Какого лешего он таскал ее в когтях, совершенно непонятно, скорее всего, переносил из одного гнезда в другое. И вот утерял. Упала сказка и вызвала интерес животных.
Собрались и суслики, и хорьки, и зайцы, и волки, и медведи… и даже куры, и прочие домашние животные. Собрание было хоть и дикое, но читать умели все – и книга, оброненная соколом, заинтересовала. Прочитали и принялись обсуждать.
– Автор, несомненно, за то, чтобы проливать кровь, – заявил хорек. – Смотрите, какую шапку он надел на главную героиню: цвета крови. Тут есть определенный призыв к насилию и кровопролитию.
Хорек хищно взглянул на курицу.
– Нет, тут не призыв проливать кровь, а, скорее, провокация, – заявил бык. – Красный цвет и спровоцировал волка на нападение. Автор, конечно, – провокатор общественных волнений. Так же, волчара?
Бык без страха, но с уважением посмотрел на волка.
– Провокации тут не вижу, – ответил волк. – Просто красную шапку в лесу лучше видно. Дура девка. Была бы в зеленом, возможно, волк бы и не заметил ее. В красном – заметил. Пошел на цвет. Жрать в девчонке было особо нечего, но, видимо, не ел несколько дней.
Волк укоризненно взглянул на зайца, а затем продолжил говорить:
– Я бы увидел в произведении автора, скорее, клевету и унижение достоинства, что волк, якобы, испугался охотников и не умял девчонку сразу, но потом съел ее старую бабушку. Вы же все знаете, что старое мясо я не люблю, так почему его должен любить волк в этой книжке? Это же клевета, так, бараны?
– Знаем, знаем, знаем… так, так, так… – проблеяли бараны.
– Нет, дорогой волк, тут не оскорбление, – возразила лиса. – Главное в этой книжонке то, что, когда ты съел бабушку, а затем и девчонку, пришли охотники, вспороли тебе живот, спасли твоих законных жертв, а тебя обрекли на погибель. Вот что главное! Призыв против действующей власти! Экстремизм!
Лиса угодливо взглянула на волка.
– Ты права, – похвалил волк. – Надо наказать автора!
– Верно! – заблеяли бараны.
– Верно! – закудахтали куры.
– Верно! – затрясли ушками зайцы.
Мораль состоит в том, что в любом произведении и действии можно увидеть преступление, надо только компетентно присмотреться.
Об изгнанной бывшей…
Жила хорошая сторожевая собака, которая облаивала многих чужаков, сновавших у забора, но хозяину и всем, кто был близок его дому, позволяла с собой вольности. Но как-то хозяин выгнал собаку из дома за какой-то собачий грех, который он счет непростительным. Причем собаку выгоняли со двора под задорное улюлюканье как хозяина, так и всех, кто был близок его дому.
Времени с той поры прошло довольно много, и годы вылечили горе собаки. Она нашла новый смысл жизни и ценности, которые надо охранять. Теперь вместо того, чтобы сидеть на цепи, она спокойно бегала по улицам, наслаждалась движением и уже не думала о домах, во дворах которых собаки сидели на цепях, как о чем-то привлекательном.
Но однажды, бродя по улицам, собака столкнулась, можно сказать лицом к лицу, но поскольку у собак морда, то скажу мордой к лицу, то ли со своим бывшим хозяином, то ли с кем-то из его приближенных. Тот, увидев собаку, довольно заулыбался, пошел ей навстречу и по привычке протянул ладонь, чтобы по-свойски потрепать, как это бывало раньше, но был укушен. Пока он убегал, то потерял еще и кусок костюма, который, разыгравшись, собака оторвала.
Мораль: не заигрывайтесь по старой памяти, знающей хорошие времена, с теми, кому причинили зло.
О правде и лжи
Встретились как-то правда и ложь, и принялись они друг друга поносить:
– Ты подлая ложь, – обвинила ложь правду.
– Нет, ты подлая ложь, – заявила правда лжи.
Произнеся эти слова, правда и ложь замолчали, удивленные равнозначностью обвинений. Первой оправилась от удивления правда, поскольку она желала, чтобы ее истинное лицо было очевидно.
– Слушай, ложь, а ведь, действительно, как меня отличить от тебя человеку, не знающему нас обоих? Давай поговорим откровенно, пока нас никто не видит и не слышит, без скрытой записи.
– Ну что ж, давай, – согласилась ложь. – Но вопрос этот очень сложный, поскольку никто не может знать всей правды, а это играет на меня. Люди часто называют правдой то, чего знать не могут, лично не видели, не осязали, не ощущали, то, что даже не подкреплено наукой. Поэтому, по большому счету, ты, правда, – тоже ложь, только в большей или меньшей степени.
– Правда ложью быть не может, – твердо ответила правда. – Допустим, кто-то совершил убийство…
– Только если публично, при множестве свидетелей, все остальное можно подстроить, – тут же парировала ложь. – Но даже публичность – не панацея. Вспомни убийство Кеннеди. До сих пор никто не знает, правда ли то, что они знают, или ложь.
– Но уверенный вид свидетеля, его убежденность в своей правоте, ощущение правды – они всегда выделяли и выделяют меня, а лжеца выдают бегающие глаза, личная неуверенность и путанность объяснений, – напомнила правда.
– Совсем не обязательно, – отмахнулась ложь. – Человек нервный всю свою правду скомкает и сделает похожей на ложь, а хороший актер так соврет! Телевизор посмотри! Особенно в разгар избирательной кампании! Вот где врут! Оцени журналистов. Они же часто безграмотны, интеллектуально ограничены, суеверны, политизированы… а некоторые, скажу тебе по секрету, уже давно не читают книг, не учатся, им некогда, но именно они позиционируют себя вещателями истины, правды, но на самом деле очень часто являются вещателями лжи. Причем они врут и верят в то, что врут, поскольку всей правды не знают и не хотят, домысливают и доверяют своим, так сказать, источникам.
– Но ведь то, что я – правда, можно проверить: посмотреть, прочитать в других источниках! Это же так очевидно! – воскликнула правда.
– Ты, что – дура?! – удивилась ложь. – Да кто из публики будет проверять то, что ему сообщили компетентно? Где ты это видела? Ну, может один из тысячи. Все остальные глотают то, что им кажется достовернее, а на этом поле мы с тобою равны. Сравнивают нас люди не по фактам, а по доверию, вере, тут вступает в свои права религия коммуникации, общения, а не наука. А где религия, там что угодно станет правдой.
– Но есть же люди, знающие правду. Когда они видят откровенную ложь, они могут подать в суд, а там могут восстановить мои права, – напомнила правда.
– Тут я отчасти согласна с тобой, но проблема в том, что суды могут восстановить, а могут и не восстановить твои права. Судьи тоже люди, они также подвержены лжи, да и сами не всегда чистоплотны, – ответила ложь. – Второй, и самый главный, момент: правосудие защищает тебя только от оскорблений, унижений и клеветы, а от славословия ты не защищена. Среди людей столько необразованных, малокомпетентных доброхотов! Они, веруя в свои слова, лгут…
– Люди не так глупы, как тебе кажется! – обиделась правда. – Каждый меня чувствует…
– Опять – дура! – рассмеялась ложь. – Обрати внимание на то, как спорят между собой любые двое, отстаивая свою правду, которая является ложью, поскольку оба в какой-то, а то и в значительной мере некомпетентны. Они не заполняют знанием свою меру некомпетентности, наоборот, они лелеют свою безграмотность и ненавидят людей умнее себя. Они хотят чувствовать себя истинными и на правильном пути, так сказать, чистыми и пушистыми. Люди ничего не чувствуют, кроме этого личного. Им до твоей правды дела нет, им – лишь бы им было хорошо! Они хотят ощущать правдой то, что им нравится, что им выгодно, они себя хотят ощущать правдой, и они это ощущают! Они видят то, что им нравится, и не видят то, чего не хотят видеть. Скажи им завтра, что настоящий свет – это темнота, внуши хорошенько до ощущения правды, аргументируй по-простому, доходчиво, и они ночью все лампочки переколотят, а днем от солнца загородятся по максимуму. Ты же сама знаешь, как книги еще совсем недавно массово сжигали, да что книги – людей!!! И считали свою деятельность основанной на правде. Да что говорить… еще совсем недавно правда состояла в преимуществе белой расы, в истинности ленинского пути, в божественности арийской крови… Да и сегодня немало таких, так сказать, правд.
– Но это же все твои проделки! – воскликнула правда. – Ты уже разоблачалась не раз, и каждый раз была бита!
– Ну и что? – усмехнулась ложь. – Можно подумать, мне от этого худо. Я не такая гордячка, как ты, и на каждом шагу встречаюсь вне зависимости от того, бита я была или разоблачена. Приходят новые люди, является новое поколение, которые тебя, правда, не знали и знать не хотят, вот я опять востребована. Ну, с некоторыми изменениями, конечно, чтобы быть в духе времени. А вот ты, правда, была всегда бита всерьез, уж тебя-то в такую грязь окунали и продолжают окунать, что я вообще не понимаю, как ты до сих пор жива и еще где-то нет-нет да появляешься, черт тебя побери!..
Вот так и спорили правда и ложь, и спорят по сей день, доказывая друг другу свою правоту, и доспорились уже до того, что сами не знают, кто из них правда, а кто из них – ложь. Мораль тут состоит в том, что лучше ни к чему не относиться как к однозначной истине.
О хорошей жизни в навозе
Жил-был навозный жук, и жил он, как и полагается навозному жуку, – в навозе. Навоз был хорош для этого жука. Сытно, тепло, правда, грязно, вонюче и заразы всяческой полно, но на таких мелочах навозный жук не сосредотачивался. Он охотно лазил по навозу, собирая блага, а когда хотел отдохнуть, то непременно выбирался на природу, где наслаждался красотами, а затем вновь нырял в навоз, чтобы накопить сил на следующий полет к природе, красотам и здоровому образу жизни.
А на лугах и полях, в тех красотах, куда выбирался отдохнуть навозный жук, жила божья коровка. Там они и встретились.
– Хорошо у вас на природе! – вдохновенно сказал навозный жук.
– Так оставайся, места много, живи и радуйся! – предложила божья коровка.
– Легко тебе сказать: оставайся! – укоризненно произнес навозный жук. – А где средства взять на жизнь? Я привык в навозе копаться, там у меня все схвачено, кругом знакомые навозные жуки. Вот у вас навоз есть?
– Почти нет, – ответила божья коровка. – Редко встречается.
– А у нас – там, откуда я приехал, навоз почти кругом, – ответил навозный жук. – У нас проще быть сытым, чем у вас.
– Но ведь живут же здесь на природе, никто не помирает, – заметила божья коровка.
– Не помирать – нам, навозным жукам, этого мало. Я привык жить сытно, в достатке, в удовлетворении привычных потребностей, – сказал навозный жук. – Пока не обрасту хорошенько жиром, пока не обрету в ваших краях маломальскую щель для житья-бытья, пока своим детушкам навоза не натаскаю, мне дергаться нельзя.
– Ну, это долгая песня, – сочувственно сказала божья коровка. – Так ты никогда не переедешь…
Время шло, дети навозного жука выросли, он их более-менее обеспечил, оборудовал себе добротную щель на природе, плюнул на навоз и переехал… Прошел месяц-другой после переезда, встречаются опять навозный жук и божья коровка. Навозный жук хмурый-прехмурый, божья коровка, как обычно, в приподнятом настроении.
– Что случилось, дорогой навозный жук? – спросила божия коровка. – Ты же исполнил мечту, грех печалиться.
– Исполнить-то исполнил, – проворчал навозный жук. – Но я не знал, что ностальгия такая воспалительная для мозга штука. Понимаешь, навоз по ночам снится! Не могу я без его привычного запаха! Хожу по полям в благоухании цветов, а оно, это благоухание, мне поперек носа, противно и как-то чересчур сладко. Не привык.
– Странно слышать! – удивилась божья коровка.
– Да и мне странно, – согласился навозный жук. – Всю жизнь готовился к переезду, недоедал, экономил, а как переехал, то оказалось, что моя мечта – фикция одна. Навоз мне милее, снятся приятные сердцу «лепешки», гнилостное, но такое компанейское окружение. Оно копошится вокруг – и чувствуешь, что жизнь кипит! А здесь тишина и покой, будто умер.
– Но оглянись: бабочки летают, комарики зудят, листья шелестят, травка… – принялась перечислять божья коровка.
– Тут жирок мой накопленный летит направо-налево, – оборвал божью коровку навозный жук. – Не привык я к созерцательной жизни, мне бы по магазинам пробежаться, а для этого нужно в навоз. Мне бы слетать куда-нибудь за границу, а для этого нужен навоз, а новые одежды, новые штиблеты… Выть хочется, этих потерь никакая природа не восполнит. Природа хороша, когда есть все, к чему привык, как масло к каше, но когда каши, то есть навоза, нет, то красоты эти мне и не видятся.
На том они расстались. Божья коровка продолжила наслаждаться жизнью на природе, а навозный жук опять вернулся в навоз.
Мораль: как часто цель, ради которой мы идем на все средства, со временем теряет привлекательность и замещается средствами, которые становятся целью существования.
О точно выигрышном выборе
По реке на плоту плыл Некто, самый обычный Некто, каких много. Некто занимался привычными делами и уже давно находил в них и смысл своей жизни, и счастье. Но однажды Некто увидел, что река впереди делится на два русла, и Некто заволновался, не зная, по какому руслу плыть, поскольку ему хотелось избрать наиболее удобное и приятное направление.
Решение надо было принимать быстрее, поскольку участок суши, находящийся посреди реки, приближался неотвратимо, а именно к нему несло течением плот, на котором Некто плыл.
Вначале Некто начал загребать влево. Он потратил массу сил, но выгреб на середину левого русла. Внимательнее пригляделся вдаль. Не понравилось.
Некто принялся загребать вправо. Опять потратил массу сил, выгреб на середину правого русла. Вгляделся вдаль, опять не понравилось, поскольку вид левого, покинутого русла, ему показался лучше…
Так Некто и метался между двумя руслами, пока его плот не застрял на отмели на развилке реки. Это добавило работы, как если вообще ничего не предпринимать.
Некто пришлось сталкивать плот с отмели, грести от берега и далее плыть по тому руслу реки, которое выпало случайно, стеная и проклиная судьбу, потому что на плоту невозможно вернуться назад и выбрать другое русло реки, где было бы куда лучше, как думал Некто.
Так Некто и плыл в печали и беспокойстве, пока не доплыл до конца суши, которая, как оказалось, не делила реку на два отдельных русла навсегда, а была всего лишь островом, за которым река вновь становилась единой, как и до острова.
Некто обрадовался и подумал:
«Зачем я тратил столько сил, чтобы выбрать одно из направлений, по которому надо проплыть мимо этого острова, если суть этих усилий – короткое мгновение, в конечном счете, ничего не меняющее?»
Мораль состоит и в последних мыслях героя притчи, и в том, что если приходится принимать обязательное решение в отношении действий, результаты которых неопределенны, то лучше избирать путь наименьших усилий и затрат, чтобы хотя бы в этом точно выиграть.
О вечной проблеме и отсутствии средств
В одном дурдоме текла крыша, но ее никто не чинил, несмотря на то что вначале весенние талые воды, а затем летние дожди заливали все здание, мебель и оборудование. Конечно, виноватые были, и все, естественно, среди сотрудников. Главный врач этого дурдома пробегал по коридорам и раздавал замечания.
– Почему вы не сохраняете мебель и оборудование от дождя? – кричал он.
– Так как же сохранять, если крыша течет? Сколько вам говорили, что надо крышу чинить, а вы все мимо ушей, – отвечали сотрудники.
– Вы крышу не смейте чернить! – кричал главный врач. – Крыша – это святое! Народ ее строил!
– Как же от дождя защититься, если крышу не чинить? – спрашивали сотрудники.
– Закрывайте все, что есть в помещениях, пленкой, – говорил главный врач. – Иначе премии лишать буду.
– Но у нас нет пленки, вы же не выдаете, – говорили сотрудники.
– Правильно, что не выдаю. Не положена по нормативам, спущенным с крыши… то есть – сверху, – отвечал главный врач. – Выкручивайтесь, как хотите…
Так и гнило здание дурдома, пока не сгнило вовсе, или гниение приостановилось, потому что крышу починили или сменили, но это нам неизвестно, потому что это время еще не наступило.
Мораль: иное начальство так напоминает эту текущую крышу, создавая проблемы, от которых нет спасения, и не давая средств, которые бы помогли справиться с этими проблемами, что впору вспомнить притчу о дурдоме.
О поклонении кирпичу
Один суслик верил, как он думал, в царствие небесное, но поклонялся кирпичу. Он верил в то, что после смерти его ждет жизнь на небесах. Верил в то, что сусликовый бог находится где-то там далеко-далеко, что ангелы витают среди облаков, что дух живет вне плоти… Но когда верующий суслик хотел обратиться к своему богу, он шел к кирпичу, который строители обронили на поле, и долго стоял перед ним на коленях. Эту картину увидел другой суслик, прохожий…
– Зачем ты поклоняешься кирпичу? – спросил прохожий.
– Это не просто кирпич, он – святой, в нем обитает наш сусликовый бог, именно здесь он слышит все мои просьбы, – ответил верующий.
– Да как же он может быть святым, этот кирпич, если он точно такой же, как все остальные, из каких люди строят себе дома? – удивился прохожий.
– Это тебе так кажется, потому что ты неверующий, – ответил верующий. – На самом деле, любой предмет, в который веришь, меняет свойства ровно настолько, как веришь. Ты видишь в этом кирпиче просто кирпич, и тебе он может послужить только строительным материалом. Я вижу в этом кирпиче дом сусликового бога. И кирпич становится таковым.
– С подобным я сталкивался не раз, когда пугался собственной тени, – согласился прохожий. – Тень не имеет души, бестелесна, но собственное отношение к ней до того ее одушевляет, что иного впечатлительного она и убить может. Но только тень, конечно, тут ни при чем, – мы сами себя окружаем страхами. Думаю, что таковы твои взаимоотношения с кирпичом, который ты наделил духовными свойствами, поэтому, как тебе кажется, кирпич властвует над тобой, хотя это ты сам над собой властвуешь, передавая власть над собой кирпичу. Ничего в нем нет. Строительный материал и только.
– Не богохульствуй! – рассердился верующий. – Наш сусликовый бог все видит и слышит. И вообще – не мешай мне служить сусликовому богу и своей душе.
– Хорошо, не буду тебе мешать, – согласился прохожий. – Если хочешь, подожду тебя, пока ты исполнишь свое служение, и мы пойдем домой вместе, нам же по пути, а там и поговорим на божественные темы.
– Давай, – согласился верующий…
Оба суслика: верующий и прохожий шли домой и бойко разговаривали, когда им на дороге повстречался третий суслик, попавший в беду.
– Помогите мне, прошу вас, я попал в очень тяжелую ситуацию, – попросил попавший в беду.
– Бог поможет. Иди к кирпичу, где живет наш сусликовый бог, и молись, молись, проси – и тебе воздастся, – сказал верующий и зашагал дальше, хотя, честно говоря, проблемы попавшего в беду для себя лично он обычно решал иным образом.
Прохожий же не стал торопиться, он разговорился с попавшим в беду, узнал все его горести, отнесся к нему милосердно и, как смог, помог…
Мораль состоит в том, что настоящий верующий не тот, кто формально исполняет ритуалы, а тот, кто исполняет заповеди и любит ближнего, как самого себя.
О Небе и Земле
Жили-были Небо и Земля. Земля с восхищением и подобострастием смотрела на Небо, Небо с пренебрежением и брезгливостью смотрело на Землю. Но как-то Небо по какой-то причине пожалело Землю, поскольку своим существованием оно было обязано именно Земле, которая за счет гравитации и удерживала небо над собой.
Небо решило приблизиться к Земле, обнять ее и пообщаться на разные небесные темы, рассказать Земле о том, как оно хранит Землю от космического холода и излучения…
Небо потянулось к Земле, Земля, увидев Небо вблизи, тоже потянула его к себе, так они и сблизились, но погубили всю жизнь, что была между ними, и ничего не создали, кроме холода, льдов и нетающих арктических и антарктических снегов.
А где-то происходила совсем иная история: Земля захотела стать такой же красивой, как Небо, захотела приблизиться к нему, но не стала тянуть Небо к себе, а, наоборот, сама стала расти к Небу. Нет, Земля не сравнялась с Небом, но возникли горы – прекраснейшие земные создания. Возникли растения, кустарники, деревья, животные, птицы, тянущиеся к небу и украшающие землю.
Мораль состоит в том, что, для всеобщего блага, высокое искусство и знание никогда не должны идти навстречу вкусам публики, принижать себя и подстраиваться под них, это публика должна расти…
О легко исчезающем величии культуры
В одном цирке дрессировщику удалось создать группу культурных тигров, которые под рукоплескания публики могли культурно кушать мясо, нанизывая его на вилки и разрезая ножами. Эти тигры могли рисовать мелом на доске и даже читать. Они научились жмурить от удовольствия глаза, прослушивая классическую музыку, и даже ее намурлыкивать.
Тигры много чему научились, но однажды дрессировщик что-то не так сделал, находясь в клетке с культурными тиграми, и те съели его безо всяких вилок, под классическую музыку, которую за мгновение до инцидента слушали, прикрыв от удовольствия глаза.
Мораль: хищника, каковым и является человек, можно заставить проявлять внимание к культуре и искусству, но он все равно кого-нибудь да сожрет.
