Андрей Умин
Атлант поверженный
На противоположной от входа стене унылого и холодного помещения его, как всегда, ждало залитое ярким светом, привычное еще с детства окно. Дежавю от тысяч таких одинаково увиденных за всю его жизнь сцен вечного солнечного пейзажа напомнило ему о недавнем инсайте после одной старой и непонятной книги. В куче оставшегося после отъезда сестры барахла, под мятыми шторами и простынями, парень нашел несколько брошенных ею книг. Одной из них оказался роман «Атлант поверженный» в голубой обложке, отливающей небольшим оттенком оливкового цвета не то от старости, не то по задумке иллюстратора. На ней массивный черный поезд, как пятно Роршаха, взывающий к личному потаенному кошмару читателя, несся на полной скорости в бездну – к концу человеческой цивилизации. В машинном отделении виднелась фигура лидера нации, с полным одержимости взглядом устремившегося вперед. Сотни, тысячи, миллионы вагонов, а впереди лишь конец пути, конец их острова, их планеты. Столько раз в детстве Платон видел эту замысловатую картинку и только сейчас, столкнувшись с большим количеством нестыкующихся идей и оберегаемых кем-то запретов, он понял ее тайный смысл. Писательница Алиса Зиновьева явно что-то знала о природе человеческой и о произошедших до Великого разлома событиях. Столько солнечных кругов парень безуспешно искал ответы, а ключ всегда лежал рядом, в его собственной комнате. Из книги можно было почерпнуть много всего интересного, прошедшего мимо подросткового разума, поэтому держать ее дома было опасно – вдруг отец решит продать оставшуюся литературу или вовсе заснет пьяным и спалит квартиру. Виновник таких опасений как раз напомнил о себе грохотом аккуратно расставленных в коридоре бутылок. Выходя из туалета, мужчина споткнулся и чуть не упал на разлетевшиеся под его ногами стеклянные осколки, но, сматерившись, удержал себя на ногах. Хоть он и не понял, кого за это ругать, и, напевая матерную песню, просто вернулся в комнату, находиться в такой обстановке становилось все опаснее. Из телевизора раздался глухой голос дикторши новостей, повествующей об успешных испытаниях новых пугающих видов вооружений, созданных для борьбы с любыми врагами государства. Но вскоре бравурные речи ведущей сменились менее интересными сообщениями об очередных пропажах грузов на автострадах и мерах борьбы с тунеядством. Понимая, что отец, даже будучи трезвым, всегда становился злым от таких новостей, парень сунул книгу Зиновьевой в рюкзак в дополнение к лежавшему там небольшому запасу еды и уже собрался выйти из дома, чтобы проветрить мысли и в одиночестве почитать, как вдруг услышал из окна два голоса – омерзительный мужской и самый прекрасный женский. Не снимая верхнюю одежду и оставив на спине рюкзак, он пригнулся и сел за свой стоявший прямо у подоконника ученический стол. Стало понятно, что на улице возле дома ненавистный Богдан встречается с беззащитной Лией. Он с отвращением слушал их романтический разговор, но поднять голову и спугнуть эту парочку Платону тоже не хотелось – уж лучше знать, чем они занимаются, нежели убиваться из-за неведения. В тот момент он особенно оценил, какая хорошая акустика вокруг кирпичных домов у дороги. Каждое слово Богдана и Лии влетало в окно, рисуя в воображении их образы, будто стоящие за спиной парня. Ухажер очевидно пошел ва-банк, неприкрыто клея молодую красотку, зарождая в ней искры желания, раздувая из них огонь страсти своими омерзительными губами. Девушка в конечном счете будет вынуждена выбрать кавалера, отбившего у всех других претендентов желание к ней подходить, просто от безысходности. Многие в душе хотят, чтобы за них все решали. Платону ничего не оставалось, как бороться с рвотным рефлексом и слушать их отвратительный флирт. Чтобы не поднимать голову, он опустил ее на скрещенные перед собой руки и буквально лежал верхней половиной тела на учебном столе. Распираемый внутренней злобой, он чувствовал себя падающим в глубокую бездну уныния, словно простой пассажир поезда с обложки «Атланта», которому не по силам что-нибудь изменить. Чтобы хоть чем-то занять себя, Платон вытянул правую руку вперед и начал крутить переключатель частот телевизора, уперевшись подбородком в левую руку и подняв глаза. На всякий случай он приглушил громкость и начал искать тайную трансляцию Шпильмана, конечно, если его после того случая не раскрыли. Наверняка в тюрьме нельзя было просто так иметь, а уж тем более использовать вещательный передатчик, так что любой выход в открытый эфир предполагал исключительную опасность. Довольно быстро пройдя все частоты и вернувшись в начало диапазона, парень попытался вспомнить, что же говорил старик в прошлый раз. Найти какого-то незнакомца через подземку в Александрии – негусто, учитывая тот факт, что, отвлекшись на приступ Лии, Платон мог что-то напутать. Но второго шанса ему явно никто не давал, трансляции нигде не было слышно.
Чтобы окончательно добить неудачливого Ромео, с улицы послышался хлюпающий звук страстного поцелуя и стон предвкушения удовольствия. Состояние свободного падения в душе парня нарастало. Земля будто поменялась с небом местами, стряхивая его в бескрайнюю космическую пустоту отрешения. В отчаянии он еще хватался за последние оставшиеся соломинки, как сорвавшийся со скалы человек безнадежно цепляется за каждый торчащий куст. С другой стороны, стоит перестать сопротивляться, принять свою участь и увидишь космос за пределами яркого, вечно синего неба.
Мысли Платона прервали непривычные для романтического свидания звуки за окном. Лия внезапно начала сбивчиво повторять одни и те же слова о том, что ей очень плохо. Недоверчивый голос Богдана сначала пытался ее успокоить и заболтать, но, когда девушка упала ему на руки, стал грубым и немного напуганным. Между домами разворачивалась настоящая театральная сцена, достойная драматической пьесы. Уже не боясь оказаться увиденным, Платон высунулся из окна и наблюдал, как крупный неотесанный парень сажает его любимую, прекрасную Лию на землю и прислоняет спиной к стене дома, затем сразу же обещает вызвать скорую, на что девушка, еле двигая губами, отвечает отказом и просит парня самому отвезти ее в больницу. Богдан растерянно смотрит по сторонам, не имея видимо желания тратить свое драгоценное расстояние, чтобы помочь обычной уличной девке, с которой просто хотел замутить. Лия успевает повторить, что скорая больше за ней не приедет, а повторный звонок в диспетчерскую сочтут ложным вызовом. Ухажер не верит ей и, пятясь, уходит в сторону соседнего дома, якобы искать телефон.
За всей этой сценой, ставшей спасительным тросом, остановившим падение в бездну, из окна с ужасом наблюдал Платон. Решив взять ситуацию в свои руки, он метнулся в коридор, споткнувшись о валявшиеся всюду бутылки, в результате чего осколков стало еще больше. Он по инерции протянул руку к висящему на стене телефону, но замер, вспомнив грубость медработников и их нежелание помогать пьяным сиротам. С одной стороны, девушка в этот раз, скорее всего, трезва, но с другой – она уже в их черном списке. Переведя взгляд на крючок немного левее телефона, Платон увидел большую связку ключей, среди которых горделиво красовался шильдик автомобильной компании «Норд Шеви». В глазах парня появилась уверенность, а на губах – язвительная усмешка, он радовался своей наглости. Резко схватив звякнувшие ключи, он выскочил на лестничную клетку и чуть не налетел на соседку с третьего этажа. Дождавшись, пока пышная женщина втянет живот, он проскочил мимо и оказался на улице, сделав глоток свежего теплого воздуха. Дети все так же играли на площадке, рабочие так же неспешно выходили из ворот завода, и портила бессменную картину скучного городка только сидевшая на траве Лия. В любой момент ее могли заметить проходящие по тротуару люди, но надеяться на их помощь бессмысленно – только Платон, как он сам для себя решил, знал, что делать. Так как в неподвижности сердце и легкие замирали, сложно было понять, в насколько тяжелом состоянии находится бездыханная девушка. Вблизи она выглядела совсем бледной, голова ее свесилась на плечо, а изо рта стекала струйка пены. Парень пробежал мимо нее прямиком к родительскому гаражу и трясущимися руками попытался вставить ключ в его замок. Маленький кусочек латуни не хотел слушаться, но после продолжительных уговоров вошел в замочную скважину и открыл ворота. Внутреннюю темноту мастерской разогнал яркий свет с улицы, колебания воздуха подняли вверх скопившуюся на поверхностях пыль, образовав туманную пелену. Без труда разглядев машину, Платон открыл пассажирскую дверь и, наплевав на запреты отца, прямо в уличной одежде устроился за рулем. Впервые в жизни сидя в таком странном агрегате, он находил непривычным абсолютно любой его элемент, но сильнее всего в тот момент его волновал рычаг переключения передач, педали и руль, походивший на его собственный циферблат на руке, с тремя расставленными в разные стороны спицами. Старательно вспоминая слова отца, Платон довольно успешно завел двигатель, а потом начались проблемы. Пытаясь двинуться с места, парень слишком сильно отпустил сцепление, и машина заглохла. Вторая и третья попытки привели к аналогичному результату, но с каждым разом охваченный ужасом и возбужденный адреналином молодой человек понимал механизм управления автомобилем все больше. Наконец, дергаясь, как подстреленный во все четыре ноги зверь, машина с треском трансмиссии и грохотом из выхлопной трубы выбралась на тропинку, не предназначенную для транспорта, но вполне успешно ведущую к тротуару и дороге. Проезжая мимо полулежавшей у стены девушки, Платон нажал на педаль тормоза, и выставленный на первую передачу двигатель снова заглох. Прямо перед собиравшимися зеваками парень выскочил из машины, подбежал к Лие и попытался поднять ее на руки. Наблюдавшие за сценой люди не спеша подходили ближе и почти перекрыли выезд грозной машине. Они просто пялились с разинутыми ртами и круглыми, как монеты, глазами, радуясь хоть какому-то зрелищу в своем скучном районе. В тот момент они действительно казались бездушными актерами из «Шоу Фримана», занятыми каждый одинаковым распорядком дня, умело поддерживаемым одними и теми же передачами по ТВ. Отличался от них только сидящий на лавочке через дорогу джентльмен в сером пиджаке и шляпе, прикрывавший лицо газетой. В отличие от всех остальных, его прикованные к парню с девушкой глаза не раскрывались даже наполовину. Прищурившись, он наблюдал за происходившим и надиктовывал что-то в спрятанную за раскрытой газетой рацию с торчащей выше ее края тонкой антенной.
Не замечая даже собравшихся рядом зевак, не говоря уже о затаившемся вдалеке человеке, Платон, надрывая спину, смог поднять Лию с земли. Выпрямившись, он наконец выдохнул и подошел с девушкой на руках к открытой пассажирской двери «Норд Шеви». Снова сгорбившись в три погибели и скривившись от острой боли в пояснице, он кое-как усадил девушку на кресло и, оббежав автомобиль, вернулся на водительское сиденье. Уже привычным движением ключа завел машину, одарив случайных зрителей восхитительным рычащим звуком шестицилиндрового двигателя. С хрустом включил первую передачу и рывками направился в единственное свободное от набежавших на такое зрелище людей место – прямиком на дорогу. Умудрившись никого не задавить в узком живом коридоре, он резко вывернул руль и, зафиксировав его под небольшим углом для проезда по закругленной дуге квартала, прибавил газ. Двигатель зарычал, из выхлопной трубы вылетел фейерверк догорающего бензина. Впервые испытавшего на себе такое ускорение парня вдавило в правый край кресла, а кругом все понеслось, как в кино. Красные жилые дома с голубым небом сверху и зеленой травой снизу вытянулись в мелькающую кляксу трехцветного флага какой-то волшебной страны фантастических ощущений, первооткрывателем которой мог смело считать себя парень.
Платон едва успевал поворачивать на перекрестках между кварталами. Скорость захватывала дух, заставляя все нервные окончания замереть в наслаждении. Волны пульсирующих взрывов от всевозможных химических веществ наполняли тело и грозились вырваться наружу. Казалось, что невидимый ангел-хранитель впрыснул сразу во все вены электризующий порошок, вызывающий разряды массирующих органы молний. Миллиарды спешно перерождающихся нервных клеток создавали ощущение бурлящего первобытного супа, омывающего тело, как гидромассаж самого мощного на планете джакузи. Одна за другой все чакры и внутренние блоки раскрывались всесильным потоком энергии, мощным лучом, бившим в космос из головы, завершая собой пронзительный танец пространства. Спустя несколько сотен метров нестерпимого кайфа парень сбавил скорость и повернулся к девушке. На пассажирском сидении рассекающей город машины он увидел ее широко распахнутые глаза, как две маленькие жемчужины, окруженные ослепительным голубым небом посреди безбрежного счастья. На горящем всеми оттенками красного лице ни одна мышца не могла пошевелиться, а руки вцепились в края пассажирского сидения, как при внезапном падении с большой высоты. Только, в отличие от неожиданного полета к земле, в машине девушке ничего не угрожало, и она просто пыталась совладать с неожиданным, но приятным шоком.
Катясь вперед по инерции с отпущенным газом, два человека чувствовали, как в определенный момент их сердца забились быстрее цилиндров двигателя, а потом машина полностью остановилась посреди дороги в нескольких кварталах от места старта. Электрические оковы нервного исступления ослабили хватку, и парень с девушкой начали жадно дышать. Вспотевшие от наркотического экстаза высокой скорости, они заглатывали жадными ртами весь воздух, какой только могли, а когда отдающие в голову удары сердца привычно замолкли, Платон вновь посмотрел на Лию. Их взгляды встретились, а руки соединились на панели между сидениями. Ладонь девушки дрожала и была очень мокрой.
– Это опять случилось? – тихо спросила Лия.
– Да, ты потеряла сознание прямо на улице.
Она подняла перед собой свободную правую руку и ужаснулась от вида убежавших далеко вперед стрелок личного циферблата, а потом брезгливо повернула руку другой стороной и положила ее себе на голову, желая привести в порядок мысли. Растрепанные волосы создавали вокруг нее хаос, небрежный, неопрятный, с налипшей травой и кирпичной крошкой. Одним словом, прекрасный. С модельной укладкой, хорошим макияжем и в свете софитов любая девица могла быть красивой, а вот после потери сознания и чудесного спасения, идеально выглядела только одна девушка на Земле.
– Я помню, что у меня опять заболела голова, – медленно протянула она. – Как в прошлый раз. Только боль накатывала постепенно, еще до того, как Богдан позвал меня на улицу. Но я подумала, что просто переутомилась.
Тут она засмущалась. Собственные покрасневшие щеки намекали ей, что упоминание ухажера может ранить Платона, так сладостно, обреченно, по-щенячьи смотревшего на нее.
– А в прошлый раз тебе ре́зко стало плохо? – спросил он, желая помочь девушке, а не ревновать ее.
– Не знаю. Я тогда много выпила на вечеринке и решила, что намешала лишнего. – Она покраснела еще сильнее и начала смущенно поправлять свисающие на плечи локоны, накручивая их на пальцы.
– Ну слава богу, – искренне обрадовался парень. – Значит это не такой уж внезапный приступ и его можно предотвратить.
– Как? – с горечью улыбнулась Лия, обронив из глаз первые капли слез. – За мной даже скорая помощь не хочет ехать.
– Пофиг на этих гадов. Вот это гораздо лучше.
Платон провел по рулю трясущимися руками, яростно сжал кожаную оплетку. Безысходность стучала к нему во все двери, но привыкшее к гормональному и любовному нервному апокалипсису сознание уже невозможно было расстроить сильнее. Он просто хлопал по рулю, скрывая внутренний ужас.
– Тебе-то это зачем? – спросила Лия и, не дожидаясь ответа, разразилась слезами, едва успев закрыть лицо руками.
Тишину в салоне автомобиля наполняли ее всхлипы и вздохи, будто что-то родное и близкое разрывали на части. Платон положил руку девушке на плечи и приобнял. Конец жизни, апатия, безнадежность. Такое уже привычное парню настроение теперь наполняло их обоих, отчего на душе начали скрести кошки и становилось еще тяжелее. Растерев глаза, Лия никак не могла успокоиться от накатившего на нее ужаса, а убивавшийся по ней Платон теперь мог хоть целую вечность сидеть рядом, положа руку на нежное дрожащее плечо. Неизвестно, сколько могла бы продолжаться сцена столкновения с безысходностью, но личное пространство молодых людей начали нарушать пронзительные взгляды собиравшихся вокруг автомобиля пешеходов. Черный брезентовый верх машины создавал некую тень внутри салона, но через стекла все равно проникал яркий солнечный свет, предательски отражаясь наружу и выставляя все напоказ. Платон делал вид, что не замечает сжимавшегося кольца удивленной толпы, и поглаживал по спине переставшую плакать девушку. Будучи мужчиной, он пытался подставить плечо и внушить уверенность и спокойствие столкнувшейся с трагедией девушке. Он сам летел в пропасть с торчащими на дне острыми руинами разбитых желаний, но старался не подавать виду. Так или иначе, он уже давно не принадлежал себе. С тех самых пор, как в окне напротив его дома появилась Лия.
– Хочешь вернуться? – аккуратно спросил Платон.
Девушка молча кивнула, и он повернул ключ зажигания. Рев ожившего мотора, усиленный канонадой из выхлопной трубы, отодвинул зевак и намекнул, что им пора идти по делам. Положив правую руку на спинку соседнего кресла, Платон выгнулся назад и, стараясь ни во что не врезаться на узкой дороге, развернул машину в обратную сторону. Двигатель снова заглох и, нервно чихая, завелся в уже более дурном расположении духа. Тем не менее парень попытался найти с ним общий язык, ведя авто очень медленно и аккуратно, не переключаясь даже на вторую скорость. Сердечные клапаны забились в такт мягкому шелесту клапанов цилиндровых. Обратный путь занял гораздо больше мыслей, чем эйфорический бесцельный полет в неизведанное, из манящих красот которого они теперь возвращались. Руки парня аккуратно поворачивали руль по круглым дорогам кварталов, соединенных перекрестками, сверху похожими на зеркало Афродиты. Само же прекрасное создание положило голову на боковое стекло и смотрело на плавно перетекающий, как соус в охладительном аппарате, город. Все районы немного отличались друг от друга, и чем лучше ты их узнавал, тем больше различий видел. Но первым делом девушке бросился в глаза только другой цвет крыш трехэтажных домов и всяческое отсутствие деревьев. После выезда на новую крестовину эфеса очередного «зеркала Афродиты» пошли относительно высокие пятиэтажки, облепленные детскими площадками и уличными лотками. Почти во всех кварталах города стояли ларьки для удобства живущих вокруг людей, и только в районе Платона и Лии их изначально не предусмотрели с целью выстроить показательно красивый образ для фотографий в газеты и познавательные журналы. Неудивительно, что такая вылизанная до тошноты улица напоминала увеличенный в тысячу раз детский кукольный домик или же съемочную площадку «Шоу Фримена», вызывая множество вопросов и подозрений в головах двух молодых людей. Когда в окнах машины замелькали знакомые зеленые лужайки, чистые кирпичные стены, а над ними будто залитое голубой краской небо, девушка почувствовала себя дома. Если так можно было сказать о человеке, у которого дома никогда не было. Просто в отчаянном желании его иметь, быть как все, она самозабвенно вжилась в мысль, что выданная государством комната в этом малознакомом районе и есть ее родной, до боли любимый дом. Как же ей хотелось когда-нибудь искренне прочувствовать состояние уюта и безмятежности, которое ощущают обычные люди.
– Как же это, наверно, прекрасно, когда есть куда возвращаться. К родительскому теплу, – полушепотом подытожила она свои мысли.
Упершись головой в ровную гладь стекла, она прислонила к нему и согнутые перед собой руки. Напротив ее глаз оказался маленький циферблат на запястье с неумолимо бегущей к конечной цели тонкой стрелкой, ретиво подгоняющей старших собратьев.
– Ты любишь свой дом? – тихо спросила Лия у внимательно следящего за дорогой парня.
– Раньше думал, что да, – ответил он, открыв один из своих наглухо запечатанных страхов. – А теперь не уверен.
– Почему?
– Как бы сказать… Раньше мы с родителями и сестрой жили дружно, и я даже не задумывался о таких понятиях, как дом, уют, тепло. Только когда все разрушилось, разлетелось осколками битого стекла, я начал осознавать смысл этих слов, – размышлял парень. – Думаешь, тепло и уют любимого места – самое главное в жизни?
– Я в этом уверена.
– Ну значит я его потерял. Прямо перед тем, как смог осознать всю его ценность. Мама с сестрой уехали, отец снова начал пить и продавать мебель. Теперь вместо любимого дома – разрастающаяся пустота вышедшей из-под контроля цепной реакций неудачного брака, – жестко констатировал Платон, будто нанося каждым словом удар в невидимого противника, а потом выдохся и продолжил тихим голосом: – Придется искать свой теплый уют в другом месте.
– Мне очень жаль, – с грустью протянула Лия.
– Да не стоит.
– Нет, честно, – добавила она и обняла парня, насколько позволяли спинки их кресел.
Привычные здания родного квартала кружились вокруг нерадостной каруселью. Жилые дома пестрой лентой выплывали издалека и увеличивались в размерах, проносясь мимо и исчезая, чтобы через полкруга явиться вновь. Высокие стены завода возвышались в центре этого маленького мирка, окруженные городскими зданиями всевозможных цветов и размеров. Появляясь в последний момент на наружной грани внутреннего круга, как на поверхности считывающей сигнал головки магнитофона, они казались перемоткой видеопленки, закрученной злым гением в ленту Мебиуса, начала и конца которой не существует. Медленное скольжение внешней части улицы с жилыми домами и быстрое движение внутренней, более короткой, создавали ощущение маленькой карусели внутри большой. Что было символично, ведь сам круглый квартал со всей своей автономностью являлся незаменимым элементом большого овала – города.
Головокружение от непривычно быстрой смены картинки сюрреалистично мелькавших зданий закончилось, когда машина остановилась между домами Платона и Лии. Двигатель ожидаемо заглох, как только парень ударил по тормозу, окатив застоявшийся воздух улицы синим дымом, маленьким пугающим облачком, замершим позади. По оставшейся нити выхлопных газов еще можно было отследить весь их маршрут, приди хоть кому-нибудь в голову такая мысль.
– Вот мы и приехали, – сказал парень, обняв прислонившуюся к нему девушку.
– И что дальше? – спросила она.
Платон задумался над вопросом, пытаясь понять, имелись ли в виду их будущие отношения, или планы на остаток градуса, или же из уст девушки вовсе прозвучал риторический грустный вопрос, приправленный высохшей солью слез.
– Ладно, не обращай внимания, – продолжила она. – Надо идти.
Она выпрямилась и даже взялась за ручку двери, но в последний момент замерла, будто увидела перед собой призрак из прошлой жизни. Платон не сразу понял, в чем дело, любуясь ее нежным и таким милым заплаканным лицом с потеками косметики. Идеальная красота возлюбленной начала казаться ему подозрительной, но до окончательного просветления парню было еще далеко. Пока он списывал абсолютную и неизменную прелесть девушки на божественный дар, чудо, везение.
Заметив в выражении ее неземного лица отвращение и испуг, Платон повернулся вперед и увидел подходящих к машине трех парней, главным из которых был разъяренный Богдан в неизменной, сверкавшей на солнце куртке. Всем своим дерганым видом он давал понять, что еще одного предупреждения в виде нескольких тычков не будет и надо настраиваться на серьезную взбучку. Справа и слева, в двух шагах позади шли его верные кореша, создавая постановочную картинку начала какого-то второсортного хип-хоп-клипа. Все трое накачивались внутренней злостью, чтобы в очередной раз направить ее куда угодно, только не на себя.
– Я их остановлю, – шепнула Лия.
Но Платон взял ее за руку, не позволив выйти из машины. Хуже страха может быть только глупость влюбленного, решившего, что терять ему нечего. Какой смысл терпеть унижения и тем самым отдаляться от девушки, если это подобно смерти. Ведь взбучка от какого-то хулигана явно будет менее фатальной, чем разбитое сердце. Платон мысленно приготовился к самому худшему, заглушая страхи отчаянием, и открыл свою дверь. Трое парней остановились в десяти шагах впереди, ожидая дальнейших действий. Выставив одну ногу на дорогу, влюбленный безумец замер, уставившись на яркий блеск разводного ключа во внутреннем кармане двери. Играя лучами солнца, маленький железный предмет так и манил к себе, притягивая озадаченный взгляд. Не совсем понимая, что делать с этим орудием, Платон взял его в руку и с угрожающим видом вышел из автомобиля. В худшем случае он собирался отмахиваться им от Богдана, а в лучшем – вырубить своего оппонента. Два стоящих позади дружка, конечно, усложняли ситуацию, но деваться уже было некуда – оружие выбрано, дуэль принята, Рубикон перейден. Парень просто стоял и всеми силами пытался скрыть страх. Делавший то же самое более агрессивный Богдан не желал быть униженным на глазах Лии, на которую имел определенные планы, и, смирясь с парой неизбежных синяков, направился вперед. Он двигался с выражением глаз разъяренного зверя, но шаг за шагом его эмоция ослабевала, пока вовсе не застыла в кривой гримасе испуга. Два кореша даже не пошевелились. Картина маслом посреди пустовавшей дороги между учебными зданиями и парком с одной стороны и низенькими жилыми домами с другой. Если бы погода могла меняться, как в фантастических романах, если бы постоянно скакало атмосферное давление и воздушные массы перемещались по небу, обязательно подул бы свистящий ветер и погнал бы между враждующими сторонами перекати-поле. Их нервное противостояние длилось всего лишь миг, но отпечаталось в памяти ярким пятном как самый важный момент в жизни, ведь отчаянные поступки могут сделать нас гораздо сильнее и даже полностью изменить.
Два оставшихся позади хулигана переглянулись, начав отходить в сторону ближайшего дома, и, суетливо перебирая ногами, скрылись за ним в тени высоких деревьев. А главный задира остановился в трех метрах перед Платоном, боясь сделать следующий шаг. Железный аргумент в руках парня сработал в непревзойденном дуэте со смелостью, даже не заставив пролить ничью кровь. Богдан начал отходить, делая аккуратные шаги назад и вместе с этим внимательно глядя перед собой. Едва не споткнувшись о бордюр тротуара, он наконец развернулся и последовал уже известной дорогой в тенистую подворотню ближайших домов.
Момент триумфа и неописуемой гордости Платона был настолько коротким, насколько подбежавшая сзади полиция замешкалась позади гордо смотрящего перед собой, ничего не подозревающего парня. Лия в последний миг увидела сжавшееся вокруг них кольцо и попыталась окликнуть парня, но в тот же момент сильные руки человека в форме схватили его и прислонили к машине, сковав запястья за спиной холодными стальными наручниками. Он впечатался лицом в боковое стекло и через пустой салон мог видеть, как с другой стороны «Норд Шеви» аналогичную процедуру проделывают с выбежавшей наружу девушкой. Она опустошенно смотрела на симметрично прижатого к автомобилю Платона. Два испуганных взгляда встретились между окнами задних дверей, как в кривом зеркале, и все, что чувствовал на своем теле один, – сразу же ощущал и второй. Сначала грубые руки полицейских обыскали их одежду, потом похлопали по карманам и прочим местам, в которых могло уместиться оружие. Девушка видела сползающее по стеклу лицо парня и чувствовала, как тоже сползает вниз. Короткая сцена обыска закончилась зачитыванием прав двум молодым людям и объяснением причин их задержания.
– Вы подозреваетесь в нарушении общественного порядка посредством быстрой и громкой езды на автомобиле, а также в участии в уличной драке, – с выразительной интонацией зачитал грубый голос полицейского, будто прежде работавшего в театре.
– Ключи от машины, – смог выговорить Платон, кривясь от боли из-за непривычно вывернутых назад рук.
– Полу́чите, когда вас отпустят, – грозно сказал полицейский, доставая звенящий брелоком ключ из зажигания и замыкая припаркованный у обочины кабриолет.
Двое служителей правопорядка перевели испуганных молодых людей через дорогу, а потом по внутреннему тротуару квартала мимо проходной завода и дальше по полукругу. За полицейскими шел оставшийся незамеченным человек в сером костюме и шляпе. На полпути он похлопал блюстителей порядка по плечам и исчез раньше, чем его смогла разглядеть крутящая головой Лия. Ловкости ей было не занимать, но оборачиваться на 180 градусов назад, словно сова, она никак не могла, лишь заметила знакомое серое пятно на просторах бокового зрения. Она вспомнила, что видела нечто подобное, выходя из больницы, но, будучи напуганной задержанием, особого внимание этому факту не придала.
– Мы так и будем идти? – поднял голос осмелевший после неудавшейся драки Платон.
– Ну не машину же вызывать, – отозвался второй голос, немного писклявый и агрессивный. – Тут рядом.
Платон не мог понять, как может рядом находиться то, чего и быть там не может. Когда долгие градусы живешь в одном районе, начинаешь думать, что вдоль и поперек знаешь каждое здание, каждую тропинку, а всех жителей хотя бы одну сотню раз, но видел в лицо. Парень был уверен, что в окруженном жилыми домами плотном кольце района нет ничего, кроме завода, школы, университета, крохотной библиотеки, скромного парка отдыха, продуктового магазина и кафе с иногда игравшей живой музыкой. Каково же было его удивление, когда в треугольнике между двумя зданиями и заводом незаметное ответвление тротуара резко скользнуло вниз. Казалось, молодых людей ведут в подвал магазина на склад готовых товаров или вроде того. Но парень отчетливо помнил, что въезд для грузового транспорта располагался с другой стороны здания, а теперь перед ним высился какой-то едва заметный пристрой с уходящим под землю гаражом и неприметной железной дверью. Прохожих в округе не оказалось, да и спросить ни о чем у них бы не дали, поэтому парень просто дождался, пока его на па́ру с Лией спустят по ступенькам к подвальной двери и поочередно протиснут внутрь. В самый настоящий, не сильно секретный, но и не афиширующий себя полицейский участок.
