Андрей Сергеевич Терехов
Зал ожидания (сборник)
Тео уже сам ни черта не слышит – только видит колено, а потом удар швыряет голову назад, куда-то между койками и стеной.
– Так что ты молчишь? А? Вспомнил Рона? Вспомнил?
Еще один тычок – по ребрам. Другой: в боку хрустит, и остатки дыхания приносят новую боль.
Тео пытается подняться, но ботинок Эда падает на его левую руку: ломает и дробит кости, выворачивает суставы.
Удары, удары – по голове, ребрам, рукам, снова и снова.
Воет сирена, кричат заключенные. Тео уже не чуствует боли и погружается в странную красноватую дымку. Блаженный покой? Нет, там ухмыляется смятым ртом неумирающий Рон Уиллер, Человек-с-лицом-в-заднице.
Ранее.
– Значит, говоришь, сам сочинил? – голос у Илая какой-то бесцветный.
Тео кивает, стараясь унять дрожь в руках. Пару он сбился, но, в целом, отыграл на редкость технично.
– Ну… вообще лажа, – пожимает плечами учитель.
– Но почему?
– Почему? Потому, что я уже подобную срань где-то слышал. Помнишь, что я говорил про подражание? Ничего своего, – Илай топает к холодильнику и вытаскивает бутылку молока. – У меня тут траханный разгрузочный день. Ты же, мать твою, не макака, чтобы тупо копировать все, что слышишь, – Тео чувствует, что его заливает краска стыда. – Но я сам виноват. Мы играем один "тяжеляк".
Значит так. Даю тебе… неделю. Каждый день учи по произведению нового стиля: классика, джаз, рок, фанк. Рэя, мать его, Чарльза, суку Бритни Спирс. Потом мне показываешь.
Сейчас
У Тео сломаны несколько ребер, размозжена кисть, десятки швов на голове и шее. Он никогда не думал, что тело такое слабо – оно ползет к выздоровлению как улитка, как пудинг по краю тарелки, как…
– Директор Райли устроил Эду личную вендетту за тебя, – сообщает Серхио. – Если с тобой хоть что-нибудь случится, скин будет сидеть еще лет десять.
– Здорово.
– Тео, да хватит тебе! Хватит грустить из-за руки!
– Ты не понимаешь. Музыка была для меня всем. А теперь что? Что?!
***
Пребывание в госпитале можно считать отдыхом. Еда лучше, есть телевизор.
Если бы не рука. Бесчувственная, вялая, будто у трупа. Иногда от безысходности Тео хочется расплакаться, и тогда, в самые тяжелые и отчаянные минуты, к нему приходит Рон Уиллер. Он садится на соседнюю койку и смотрит из глубины своего искаженного, вогнутого лица, из глубины черно-белого месива сломанных костей и зубов. Смотрит и смотрит, пока Тео не начинает кричать и биться в истерике, пока не приходят врачи, чтобы долгожданными уколами отправить его во тьму.
Однажды он берет листок и рисует четыре точки. Ставит на них пальцы левой кисти и начинает один за другим медленно поднимать и опускать.
Раз, другой. Рон беззвучно смеется, просто катается со смеху, оскалившись кусками челюсти.
Тео не обращает внимания. Поднять палец, опустить палец; затем следующий. Десять раз. Рон рыдает от хохота.
Сотня раз в день.
Тео кажется, что он играет бесконечный и беззвучный реквием – по себе, музыке, Джине. Только мелодии нет.
"Почему так тихо?"
Каждое утро Тео просыпается, снова берет бумажку и продолжает тренировку.
Семь сотен в неделю.
Пальцы еле двигаются, но Тео продолжает. Все равно Рон молчит, и делать особо нечего.
Тысяча раз в день. Семь тысяч в неделю.
***
– Я не могу! – стонет от бессилия Тео и швыряет медиатор в стену. – Сукин сын! Тупой скин-хед!
Сколько Тео ни пытается играть на гитаре, ничего не выходит. Не попадают по струнам пальцы, и скорость сошла на нет, будто он взял инструмент впервые в жизни.
– Эй, друг! – пытается успокоить друга Серхио. – Ты вилку этой рукой не мог держать!
– Да плевать мне на вилку!
– Эй! Ты самый упорный и ненормальный псих, которого я знаю. Если ты постараешься… Месяц, три – мы же в тюряге, куда спешить?!
– Серхио, ты что всерьез?
– Да.
***
Тео занимается с левой кистью так, словно только учится играть. Каждый день – самые простые и нудные упражнения.
Двадцать минут он тренирует руку, а остальное время подыгрывает Серхио. Сложные аккорды и соло пока не даются, и Тео постоянно придумывает, как заменить их более простыми риффами.
И только в мыслях по-прежнему царит не музыка, а тишина.
Главное – не смотреть на Рона и заново все учить. Так инвалиды заново учатся ходить или говорить.
***
Эд отстал. Или готовит что-то новое? Изредка Тео замечает мрачный взгляд скина. Нет, не злобный, не агрессивный – холодный взгляд человека, который все равно добьется своего.
Уроки на гитаре, гимнастика для рук. Врач советует разминать пластилин между пальцами, и Тео обычно лепит лицо Рона Уиллера – избитое, искореженное, тестообразное лицо. Иногда хочется вылепить Джину, но с каждым днем все сложнее вспомнить, как она выглядела.
"Китайские шарики :)"
Через три месяца Тео играет простенькое соло из "Seven Nation". Через четыре – снова может взять "баррэ".
Через полгода они ищут ударника.
***
– М-минуту в-внимания, – Тео выходит на середину двора и безуспешно пытается не заикаться от волнения. – Кто н-нибудь хочет по-о-пробовать быть у-у-д-дарником? П-просто кто-то любит сту-сту-чать?
– Да вали нафиг!
– Я п-покажу к-как делать!
– Покажет! Засунь себе в жопу свою гитару!
Неожиданно от группы негров отделяется один парень.
– Дейл, ты че? Он же белый!
– Да пошли вы! Я люблю стучать, – подходит он к Тео. – Правда, в основном по головам.
***
– Слышь, пес! Ты серьезно считаешь, что на этом можно играть? – Дейл критически смотрит на барабанную установку из мусорного бака, крышки мусорного бака и мусора для мусорного бака.
– Да, на таком играет какая-то известная группа, – Тео трет лоб. – Скажи, ты в курсе про сильные и слабые доли, ритм… эээ…
– Ооо, чувак, не грузи меня! Давай лучше, лабай, а я попробую следом!
***
– Дейл, ты не попадаешь в ритм, – Тео убирает звук и машет руками, чтобы "ударник" остановился.
– Че? Да не гони! Попадаю я, куда надо.
– Даже я это слышу, – кивает Серхио.
– Че? Да ты вообще захлопнись, мороженщик!
– Что ты сказал, нигга?!
Серхио и Дейл кидаются навстречу друг другу, так что едва не сталкиваются лбами.
– Парни, угомонитесь! – раздраженно кричит Тео.
– Пусть эта латиноамериканская звездочка заткнется!
– Что?! – Серхио толкает Дейла к стене, и они начиает бороться, активно пыхтя и сопя.
– Да хватит! – Тео неожиданно даже для себя начинает кричать. – Хватит! – он чувствует, что теряет контроль, что уже началась истерика, но не может остановиться. Слишком многое скопилось за эти месяцы, слишком часто в голове повторялась черно-белая картинка и беззвучно визжала Джина. – Идиоты! Кретины!
Тео хватает комбик и швыряет в стену – треск, хлопок, дым.
– Ненавижу! Ублюдки! Суки!
Дейл и Серхио уже отпустили друг друга и только изумленно смотрят на гитариста. А Тео долбит ногами пластиковые ошметки, и в мыслях царит двухцветная тишина, и ему кажется, что он снова проламывает к чертям, к дьяволу, это до мерзости мягкое, пластилиновое лицо Рона Уиллера.
***
Тео объясняет Дейлу всю известную теорию ритма в музыке и сам отстукивает базовые "рисунки", чтобы у "ударника" хоть что-то получилось.
Тео гоняет Дейла, как скаковую лошадь, как ранего зверя, как кролика, которого сегодня пристреляет на обед – заставляет попадать в такт с гитарой. То меняет скорости, то размеры – каждый Божий день.
***
– Может, попробуем написать свое? – предлагает как-то Серхио.
– Да, думаю можно, – решается Тео.
– Напишем песню о том, как я отомщу за своего брата!
– Не, чувак! – качает головой Дейл. – Со всем респектом к твоему братану, но, как у нас говорят: "Все, что ты скажешь, вернётся к тебе дважды". Нельзя петь о таком!
– Мы будем петь о том, о чем здесь думают все, – смотрит на парней Тео. – Мы будем петь о Свободе.
***
– Да! Чуваки! – Дейл заканчивает партию и вытирает взмыленный лоб. – Вот это по-настоящему жирное дерьмо.
"Почему так тихо?"
Тео улыбает и смотрит на Серхио – глаза того блестят. На краю зрения безлицый Рон саркастично зажимает уши.
"Пошел к черту!"
– Думаю, мы готовы выступить.
– Еу! – подкидывает палочку Дейл. – Бешеный пес, да если там будет хоть одна кавала, то она душу продаст, что постучать со мной ботиночками после такого!
– "Кава…" Что? В общем, пойду к директору.
***
До начала концерта остается десять минут, и Серхио пропал.
Тео остервенело драет зассаный писсуар, а в голове мелькают объяснения одно хуже другого.
"Где?"
– Смена! – орет охранник. – Нет, Тео, ты пока оставайся, я тебя сам в зал отведу.
В сортир, к ужасу, заходит скин. Едва тюремщик идет в соседний коридор, Эд подает голос.
– Друзьям Рона ОЧЕНЬ не нравится, что ты живешь тут как на курорте. Знаешь, они наняли еще одного человека, чтобы прикончить тебя. Но мне не хочется, чтобы мои деньги ушли какому-то придурку с заточкой.
– Но это лишено смысла, – Тео едва не говорит "глупо", но вовремя соображает, как опасны такие слова. – Я все равно не буду платить. Я…
– Ого! – Эд присвистывает и приближается вплотную, нависает, точно хренова Вавилонская башня. – Ты, кажется, не понял. Тому парню уже не нужны твои деньги. Ты думаешь, что Райли защитит тебя ото всего?
Тео смотрит снизу вверх, и Эд представлялся ему чем-то вроде стены, через которую нужно перебраться. До одури высокой стены.
– Господи, почему именно сегодня? Мне сегодня предстоит играть. Хочешь все сорвать?
– Смотрите, как он заговорил, – ухмыляется скин. – Ты не о том беспокоишься. Пойми, красавица, ты ходячий труп. Тебя приговорили – одна минута в темном углу и завтра же тебя повезут в морг. Не сделает тот парень – найдут другого, и только я могу тебя спасти. И я же могу… – Эд вдруг хватает руку Тео и с хрустом ломает пальцы. – Вот. Как тогда, помнишь? Как думаешь, много мне за это будет? – Тео корчится от боли на полу. – А выступить ты не уже можешь. У тебя нет, нет другого выхода, как слушать меня. Вот Серхио меня уже послушался, и я рассказал, кто убил его брата.
"Серхио? Дурак!"
Сквозь пелену боли Тео видит черно-белое лицо Рона, сцену убийства. Раскаяния нет, есть лишь безмолвие внутри. Тишина и исчезающие во тьме желтые китайские шарики.
Картинка дрожит, как в эпилиптическом припадке, и, словно издалека, нарастает визг Джины.
Тео бьет Эда между ног. Тот даже не успевает согнуться или закричать – Тео хватает лысую голову и вламывает в стену, и еще раз, и еще, пока череп не лопается, точно перезревшый арбуз.
Эд шлепается на пол, а по стене с чавканием сползают ошметки мозгов, волос, костей. Рон начинает прыгать от радости – в полку "безлицых" прибыло.
"Выступление?! Меня же в карце посадят! Меня же…"
"Охранник ничего не слышал?" Тео стоит один в залитом кровью сортире. Голову заполняет непонятный гул; в коридоре раздаются далекие шаги.
"Тело!"
Тео судорожно затаскивает труп в кабинку и запирает; начинает отмывать пол. Шаги замирают, из двери доносятся глухие голоса, а Рон хихикает, истерично так, мерзко хихикает искореженным ртом.
"Господи Боже!"
Кровь только размазывается по кафелю и не думает исчезать.
"Господи, Господи!"
Шаги возобновляются. Тео бросает пол и судорожно отмывает руки. Сломанные пальцы жутко выгнуты в сторону. Они не должны так торчать, не должны же?!
– Тео? – раздается голос у входа в сортир, и парень кидается навстречу охраннику. Руки вовремя спрятаны за спиной. – Готов?
– Да.
"Только не заходи, только не заходи!"
Тюремщик смотрит поверх головы Тео, чуть хмурится.
– Ну, пошли, музыкант.
Ранее
– Питер, я хочу попросить тебя.
– Тео.
– Да? Тео, я хочу, чтобы ты больше не приходил ко мне.
– Что? Но почему?
– Я научил тебя всему, что знаю. Тренировать технику ты и сам можешь – хватит тратить время впустую. Но напоследок я кое-что покажу тебе.
Илай подходит к старому видеомагнитофону и с чавканьем скармливает кассету.
– Это Джимми Хендрикс. Помнишь, мы учили его партию?
Тео едва заметно морщится.
– Не любишь ты такую музыку, я знаю. Но ты посмотри, как он играет.
Тео наблюдает за гитаристом и никак не может понять, что имеет в виду учитель.
– Дурень, да ты на лицо его посмотри!
– Лицо?
– А руки? Ну? Слепой хрен, да он же своими зубами играет на гитаре! Слышишь? Голыми нервами! Отдает себя всего этой песне. Часть своей гребанной жизни отдает! Вот! Вот, что никто тебя не научит делать! Ты должен жить музыкой. Жить, умирать и заново возрождаться с каждой своей песней. Играть ее так, как будто с тебя содрали кожу. Жгут на костре как Жанну, мать ее, Д'Арк! И пока этого не будет, Тео, ты не станешь музыкантом. Будешь макакой, которую научили вкладывать буквы и копировать ужимки, будешь кем угодно, только не собой.
Сейчас
– Тео! Что у тебя с лицом? Ты будто мертвеца увидел, – Дейл выходит навстречу из зала. – Где Серхио?
Тео вздыхает и рассказывает о предательстве друга. Неожиданно приходит жуткая мысль:
– До выступления меньше пяти минут, а мы без вокалиста.
– Ну, мы можем сыграть и так, бешеный пес, – предлагает Дейл. – Песни, по-любому, классные. Тео? Помрем, так с музыкой! – Дейл смотрит на него со странной надеждой.
Ждет решения.
***
– У-у нас н-неб-большие и-измен-нения, – Тео подходит к микрофону на негнущихся ногах. Гитара мерзко гудит, начиная разгоняться. – Черт! Простите!
Тео выводит регулятор громкости до нуля и снова придвигается к микрофону. На сцену капает кровь из рассеченной брови.
"Не заметили?"
– Н-наш в-вокал-лист н-не может у-участвовать и-и-и… – от волнения Тео начинает задыхаться и, чтобы сказать хоть слово, требуется огромное усилие. – И-и…
– Че за дибил? Уберите его! – орут со смехом из зала. Там вперемешку заключенные, телевизионщики и охранники.
– З-Заткнулись! П-песня называется "К-китайские ш-ш-шарики".
Не слушая недовольный ропот, Тео снова поднимает уровень звука и берет первые ноты вступления.
В глубине здания раздается сирена, и несколько тюремщиков срываются с мест.
"Нашли. Сколько у меня минут? Две? Три?"
Зал наполнился тихим перебором – не то осенний блюз, не то песни средневековых трубадуров. Всего понемножку: барокко, соул, рок, классика. Зрители затихают.
Они слушают Тео и не знают, что его сломанные пальцы от боли еле держат медиатор, что кровь Эда заливает струны, делает их липкими и непослушными. Что холодный, нервный пот застилает глаза, и Тео уже не видит ни гриф, ни сидящую впереди толпу.
Он видит черно-белое лицо Рона Уиллера, и оно трясется, как рельсы под колесами поезда, и с каждой секундой приближается пронзительный крик Джины.
Топот охраны по коридорам, мигают красные огни.
Раскаяния нет.
Тео все играет, и вместе с закипающей мелодией сплетаются внутри сотни чувств: ненависть, радость, страх, отчаяние, боль, любовь, свобода – все, что терзало и наполняло жизнь в последние месяцы.
Оно собирается плотным комком, поднимается к горлу и першит там на связках. Звук сирены и нарастающий визг Джины вдруг сливаются с ЕГО песней. С песней, которая еле слышно играет в голове.
Директор Райли отвечает на телефонный вызов и мрачнеет с каждой секундой. Топот ног все громче, топот оглушает, резонируя с грохотом железного барабана.
Раскаяния нет, если только черно-белая картинка внутри, которую можно заставить двигаться и звучать. И Тео колотит, Тео лихорадит, Тео знобит изнутри.
Вступление заканчивается; он нажимает ногой педаль. Одинокая нота, нежная, немного джазовая, перерастает в металлический рев "перегруза".
– Давай, Тео! – подбадривает сзади Дейл.
И Тео начинает петь.
