– Да. Маяк Бельи.
Я стою посреди номера для новобрачных: с алой кроватью в форме сердца, с занавесками, похожими на женские трусики, с фигуркой двух лебедей на столе. Клянусь хвостом Дьявола, зажатым в лифте где-то между адом и раем со дня сотворения мира, я не знаю, куда мне поставить чемодан.
– А, так это недалеко! Когда вас отвести?
– Завтра утром.
Семь недель и два дня назад.
Я стреляю в голову дяде, и его череп взрывается, будто хлопушка с конфетти на детском празднике. Девятнадцать лет, два месяца и три дня мыслей, чувств, надежд и разочарований усеивают стены кабинета и мое лицо.
Оружие я кладу ему в руку и сжимаю еще теплые пальцы – как если бы дядя и убил себя. Тут главное не переборщить: оставлять улики будто ненароком, мимоходом. Знаете, как очередное рукопожатие.
На первый взгляд – суицид. На второй – почти идеальное заказное убийство, в котором обвинят совет директоров.
Я надеваю маску и ухожу в смог. В темноту, тесноту и грязь задыхающейся планеты.
Семь недель и два дня спустя
– Ужин понравился? – Гайя собирает тарелки на поднос и шагает к выходу из номера. От ее тяжелого дыхания хочется потянуть шею – как если бы затекли мышцы.
– Да, спасибо, очень вкусно.
Девушка хмыкает, и, громыхая посудой, отворачивается.
– Послушай, – я кладу на поднос бумажки. – Это за ужин. Еще столько же, если поможешь мне уснуть.
***
– Тут? – хрипло спрашивает она.
– Ниже.
– Так?
– Правее. Вот.
– Хорошо. Так… "Из великолепных королевских покоев Элизу перевели в мрачное, сырое подземелье с железными решётками на окнах, в которые со свистом врывался ветер. Вместо бархата и шёлка дали бедняжке связку набранной ею на кладбище крапивы; эта жгучая связка должна была служить Элизе изголовьем…"