Андрей Пушнин
Великий Наблюдатель. Часть 1
Тут я забыл про котиков у меня на коленях, что-то сильно не сходится в моей картине мира.
– Вильгельм, а кто же тогда всё создал?
– Любезный Микис тебе же всё объяснил. Единственное правило, запомни его – ВСЁ ЕСТЬ. Есть бог, который всё создал. Есть бог, который ничего не создал. Есть всё, которое не создал бог. Есть всё, которое создал кот. Есть кот, который создал бога. Вообще все варианты всех миров. Есть противоположность – ВСЕГО НЕТ. И есть отсутствие противоположности – ТОЛЬКО ВСЁ ЕСТЬ.
Офицер, под строгим любящим взглядом дочечки кое-как доел своё диетическое, начал чистить парабеллум и задумчивым тоном добавил: «Да-а-а-а. Всё есть. Кроме времени в нашем понимании, потому что всё есть сразу и одновременно. Ничего не меняется. Это главная тайна, которую …». Конец фразы я не расслышал. Звук голоса Офицера закрыла чарующе прекрасная музыка. Это Микис поддавшись приступу вдохновения достал из своего заплечного мешка ноты и начал играть на серебристом рояле, который стоит посреди зала ресторана. Новое произведение двух гениальных глухих композиторов братьев-близнецов – японца Ака Пеллы и француза Луи Тембро. Близнецы-гении пишут сложнейшую и красивейшую так называемую «универсальную музыку» специально для Микиса – только он единственный может исполнить партию для рояля не только для двух и даже не для четырёх рук, намного намного больше рук – сотни рук, и намного намного сложнее. Универсальная музыка содержит в себе сразу все ритмы, размеры и тональности.
Играет рояль. Льётся магически чарующая музыка, посетители ресторана поддались ей, начали самозабвенно танцевать. Это универсальная музыка – пары танцуют вальс или танго, кто-то танцует рок-энд-рол, кто-то самбу, кто-то отжигает брейк-данс или шаффл, даже есть шаман с бубном, который начал свой мистический танец, вызывающий древних духов.
В этой музыке есть все ритмы сразу. Но каждый сфокусировался на только одном ритме, стал видеть только часть универсальной музыки, и стал танцевать, то есть подчиняться только одному ритму.
Я понял – в мире, как и в этой музыке, ВСЁ ЕСТЬ. Мы обычно ограничиваем своё наблюдение только микроскопически малой частью всего и подчиняем себя только ничтожной крупице. Вместо того, чтобы вместить в себя сразу целое – всё, что есть.
16. Фрауман и мир теней
На следующий день я бы всё забыл, если бы не Фрауман. Более деликатного и тонко чувствующего своего собеседника существа не могло бы быть. Да, есть сверхдорогие психотерапевты и мозгоправы, к которым годами ходят высокооплачиваемые юристы, успешные трейдеры и председатели советов правления, чтобы не умереть от стресса. Но это мёртвые ржавые железные дровосеки, потому что есть Фрауман – это живое невозможное чудо принятия и восприятия. Он как идеальная мать, отец, брат, сестра, жена, дедушка и бабушка. Побыв с ним пять минут, почувствовав, как тебя понимают даже больше, чем ты сам себя, растворившись в бесконечности невозможного единения с другим человеком. Как это вообще возможно? Ментальное, чувствующее полное единение с кем-то другим – но настолько близким, что ты ясно осознаёшь, что он и ты – одно, и вот сейчас ты полный, целый, совершенный. Говорю сбивчиво. Именно сейчас ты есть, то есть теперь ты есть. А когда он прощается и уходит, то ты снова возвращаешься в привычное с плаксивого детства неестественное болезненное состояние трусливой половинчатости. Но теперь хуже – ты уже познал счастье целостности, и теперь у тебя космическая чёрная дыра, безответная пустота, в том месте, где только что был Фрауман. Теперь там только фантомные видения, как фантомные боли в ампутированных ногах молодого пограничника, а рядом с его больничной койкой на стуле военная зелёная фуражка с гербом страны, куда он не пустил никого.
Ещё раз. Фрауман не мужчина и не женщина, в его варианте мира нет разделения на два пола, все существа целостные. Далее для простоты я буду называть его на «он». Он показал мне мир теней. А ещё он показал миру теней меня.
Мы встретились в парке, через который я иногда хожу, возвращаясь с работы. Парк очень старый, заросший травой, дорожки давно пропали. Детские игровые площадки развалились, поэтому дети здесь не гуляют. Здесь всегда малолюдно, тихо. Это моё место, чтобы становиться здесь целым.
Фрауман приходит всегда в сырую погоду. «Почему? Вода всё связывает, делает всё целым, невредимым, вода – это неразделение. Всё растворённое в воде есть только вода», – так мне объяснил это Фрауман.
Сегодня сыро, небо забито тучами, поздняя осень, уже вечер, почти темно. Он ждёт меня под тускло горящим железным витым газовым фонарём из позапрошлого века. Тонкая гибкая длинноногая фигура, плавные движения сильных мускулистых рук, тёплый умный взгляд из-под густой тёмно-каштановой круглой челки. Лицо нежно-юное, озорная детская полуулыбка, которую не в силах проглотить хищная квадратная чёрная борода лесоруба.
У Фраумана в руках огромный мокрый морской бинокль голубого цвета – любимая вещь, подарок Офицера. В этот бинокль всегда видно бескрайнее море. Оно то бушует злым штормом, то баюкает нежным бризом, то ослепляет восходом пылающе-горячего солнца, то дарит тихий покой и грусть розового заката. «Memento more – всегда помни море», – как шутит Вильгельм.
Чуть слышно шипит горящий в лампе газ. Синеватый свет. Его тихое приветствие и мой голос.
– Как жизнь? Нет. Грусти же. Не думай. Знаю всё. Да, это радостное событие. Нет, не делай этого, она не простит. Выгнал их взашей и хочешь забыть? Так ты груб – не надо. Ты не философ – не прикидывайся. И ты не воин – не лезь на рожон. Кто ж ты?
Один его взгляд на меня, одна минута разговора, и я обретаю покой, равновесие, понимание, что я делаю, и зачем. Я снова целый. Ноги не болят. Граница на замке.
– Фрауман, друг. Тебя долго не было. Я ждал. Было одиноко. Почему ты не приходишь чаще? Пожалуйста, останься навечно.
– Прости. Но я же был с тобой всё это время. Я всё время держу тебя за руки. Ты что не знаешь про мир теней? Пойдём, я тебе покажу.
Мы медленно идём по дорожке мимо невидимых в темноте деревьев. Слышен только шум листьев на ветру и шуршание длинной черной юбки Фраумана. Сзади остался синий газовый фонарь. Наши тени стремительно убежали вперёд, исказились, удлинились, зовут нас туда во тьму в свою купель. Мы идём за ними. Фрауман видит и рассказывает. Это наблюдение.
– Видишь тени? Все, кто связан с тобой, это твои тени. Ты делаешь шаги, ты действуешь, все твои тени связаны с тобой, поэтому они реагируют на твои движения. Но они не отражения, потому что отражения повторяют всё в точности, отражения – это точные копии. Тени ведут себя иначе, они связаны с тобой, но они реагируют искажённо.
– Искажённо? Насколько?
– Это зависит только от положения источника света. Если свет над головой, то тень согнутая, маленькая, стелется под ногами, мы наступаем на неё, она безмолвно повторяет и всё сносит. Бывает свет у нас за спиной. Тогда тень становится бесконечно огромной, выше неба, убегает далеко вперёд за горизонт, летит впереди и сама показывает путь, движения она многократно усиливает и до предела искажает. Искажает настолько, что уже невозможно в жизни тени различить причинные действия человека, с которым она связана. Такая тень становится уверенной, что это она есть человек, а я наоборот есть её тень!
Фрауман говорит размеренно и спокойно, но в конце голос срывается на пронзительный крик, последние слова оглушительны, они – взрыв в моём сознании. В ответ на вспышку чистого восприятия, свет за моей спиной за секунду многократно усилился, стал невозможен в тишине. Свет прорвало, он хлынул сметающим потоком. Фрауман отчаянно попытался убежать от потока света, но свет легко догнал его и многотонным кулаком ударил в спину. От мощного толчка Фрауман мгновенно вырос до неба, стал выше облаков, его голова коснулась звезды, которая чуть опалила его красивые длинные белые ресницы.
Фрауман сделал усилие, изогнулся всем телом, потянулся к яркой синей звезде, крепко схватил её тонкими сильными пальцами. Она сопротивляется, вырывается и жгёт, сверлит аццким лучом. Сейчас Фрауман умрёт.
Я почувствовал, что сейчас потеряю его навсегда, и больше так не смогу. В отчаянии я неуклюже побежал за ним, я протянул руки к небу, я кричал.
– Фрауман, друг мой, как мне спасти тебя! И смогу всё забыть, а если не получится, то просто умру!
Люди вокруг оборачивались. Очередной безумец или обкуренный наркоман бегает по улице и кричит что-то равнодушному небу. Окружающие люди не понимали, что сейчас я не умираю, а хороню часть себя заживо.
Окружающие нас люди, все кто связан с нами – это наши тени. Наши родственники, друзья, коллеги, соседи, знакомые и даже множество совершенно незнакомых людей – все, чьё состояние, мысли, действия, всё что угодно, хоть на малую толику изменяется от нас, или является следствием наших мыслей, поступков, просто нашего существования в настоящем, прошлом или будущем, – все они наши тени. У нас почти бесконечное множество теней. Моя жена – это моя тень, мои дети тоже, мои коллеги, мои родители, все мои предки и потомки, мои подчинённые, их семьи, их родственники и знакомые и так далее. Вокруг мир моих теней. Теней, которым я теперь мешаю, и они теперь безразлично или раздражённо смотрят на меня.
Фрауману сверхусилием удалось отпихнуть звезду и превозмогая боль от яркого аццкого света повернуться к ней спиной. Поэтому его тень метнулась обратно ко мне, в последнем нежном усилии изогнулась, коснулась моих рук. Я почувствовал мягкие и такие родные ладони вокруг моих запястий.
Я снова буду жить. Фрауман мог стать свободным, но выбрал вернуться ко мне, чтобы связать свою жизнь с моей навечно. Все звёзды погасли, свет его звезды был последний, поэтому второго шанса освободится от меня не будет никогда – он знал это.
Фрауман теперь тоже моя тень. С момента, когда он крепко взял меня за руки, то есть добровольно связал свою жизнь с моей. Пока человек жив, пока у него есть свет, его тень никогда не исчезает полностью, никуда не может уйти, даже если источник света уносит её бесконечно далеко. Мой свет унес Фраумана так далеко ввысь, что он обрел там свой собственный источник света, свою злую синюю звезду. Фрауман направил обретённый свет так, чтобы его руки касались моих рук, чтобы добровольно остаться моей тенью навечно. Поэтому Фрауман всегда со мной, он навечно схватил меня за руку. Он сам это сделал. Навечно. Навечно.
17. Обманувший бога добрый чёрный император
На следующий день Вильгельм, видя моё подавленное настроение, предложил развеяться и навестить великого вампира. Когда Вильгельм употребил слово «развеяться», я сразу напрягся – скорей всего будет не смешно, и пчёлы не помогут.
Мы проникли к великому вампиру, когда он спал у себя на втором этаже. Как обычно в детской пижаме с мишками, приветлив, но задумчив, как будто ещё не решил для себя какой-то вопрос, будто ещё внутренне колеблется.
– Ах Вильгельм! Рад тебе. Хорошо, что заглянул, как раз есть одно обстоятельство, может подскажешь, как будет. Спустимся вниз, я тебе покажу моего необычного гостя. Родители уехали на два дня в город, нам никто не помешает со всем на свете разобраться.
Великий вампир достаёт из стенного шкафа зелёные кеды, вытаскивает из них шнурки, кладёт их в карман. Мы тихо спускаемся по деревянной лестнице на первый этаж. Там никого. Входим в уютную большую гостиную. На крашеных деревянных окнах светлые занавесочки с ромашками. Снаружи в окна лезет дневное солнце из маленького родительского садика с розовыми кустами и петрушкой. Слышно, как щебечут птицы на двух вековых липах – центре притяжения всего живого в саду. В комнате уютная старая мебель из светлого дерева с дырками. Большой бежевый диван напротив камина, пара кресел по бокам, в углу фортепиано – родители мотивируют великого вампира заниматься музыкой.
Он показывает нам на что-то за диваном. Говорит растерянно.
– Вот… Узнаёте? Первый раз ко мне во сне пришёл. Я даже не думал, что у него бывает такое…
За диваном, прямо на полу свернувшись калачиком тихо лежит бог. Могучий благородный красивый двухметровый старец с белоснежной бородой. Одет в длинный до пят сияющий белый хитон. На ногах серебристые сандалии из похожего на алюминий металла. Бог не спит, глаза бога всегда открыты.
Великий вампир чуть помедлил, потом грустно вздохнул и нехотя стал привязывать бога к батарее вынутыми из кед шнурками. Бог не сопротивляется, наоборот помогает, подвинулся поближе к батарее и помог завязать бантиком непослушный детским пальчикам узел.
Великий вампир стоит и внимательно смотрит в глаза сидящему на полу и привязанному на бантики детскими шнурками к батарее могучему седобородому богу. Все поняли. Я нахожусь в состоянии тупняка – с Вильгельмом я конечно всякого уже навидался, но сегодняшний день всё-таки чем-то необычен.
Внезапно великий вампир хватает со своей ноги домашний мягкий детский тапочек и начинает остервенело лупить им бога по спине.
– Да что ж ты скотина наделал?! Зачем опять такое?! Ты что опять водки нажрался?! Я же тебя так просил, мы вроде договорились.
Великий вампир беспомощно опустил тапочек и начинает по-детски сначала всхлипывать, а потом безутешно реветь. Бог не сопротивляется, да и удары детским тапочком для гиганта ничто. Бог встаёт перед великим вампиром на коленки и начинает утешать его и вытирать ему слёзы краем своего божественного сияющего хитона.
Бог молчит. Бог всегда молчит. Бог знает, что сказанное всегда сразу становится ложью, а только сделанное является правдой.
Бог открывает нам себя, и мы проваливаемся в прошлое и видим своими глазами, как всё случилось.
Вокруг только свет и тьма. Бог в разгаре приступа творения, он носится по космосу и широкими размашистыми движениями рук морщит бесконечное пространство и тугую материю. Бог увлечен творением, он полностью погружен, ничего не замечает вокруг, поэтому инфарктно вздрагивает от неожиданного хлопка по плечу. У него за спиной стоит и радостно улыбается черный император.
– Привет старина! Как дела, как жизнь, давно не виделись, что не заходишь, совсем меня забыл, весь в делах? Ладно-ладно вижу, занят, не буду долго отвлекать. Не забудь кстати время создать, хи-хи!
Они тепло обнялись. Сели бок о бок покурить в теньке на лавочке, как в старые добрые времена. Черному императору мешает его глухой лакированный шлем – копия как у Дарта Вейдера из «Звёздных войн». Но черный император добрый, и шлем у него не черный, а белый. Сидят, курят, беседуют, спешить некуда, времени ещё нет.
– Бог, дружище, вот скажи, зачем, зачем ты насоздавал эту бяку. Потные подмышки, волосы в носу, болезни всякие нехорошие, стрессы, проблемы всякие людям, депрессию, рабство, нелюбимую работу, супружеские измены и ногти подстригать. Старость и смерть в конце концов. Почему бывает, что детишки рождаются больными или вообще без рук, мучаются? За что ты их так? Животных каких-то уродских создал, черепаху, например, или крота бедного на всю жизнь под землю загнал? Или ёжики, как им вообще любить друг друга? Они как со своими иголками обниматься должны? Да что с тобой? А некоторое вообще отвратительно, типа ленточных червей в кишках. Вот он, бедный червь первый раз вылазит из чьей-то задницы, оглядывается и понимает, где он на самом деле родился и прожил всю жизнь! Каково ему? А если его в этот момент увидит хозяин задницы? Ему-то каково от такой неожиданной встречи? И червь не может жить нигде больше, он вынужден преодолевая сопротивление хозяина задницы и отвращение перед своей злой судьбой вернуться на родину, в жопу.
Бог от такого махрового непонимания погрустнел. Его никто не понимает. Даже самый старый друг – черный император. Почему бог должен кому-то объяснять свои творения?! Это же только его полёт фантазии, только его личный безумный порыв бесконечной вседозволенности. Это только его внутренний мир! Он же бог – он что хочет, то и делает. Как нравится ему! Он не обязан угождать всем подряд, это в принципе невозможно – создать нечто, что будет нравится всем и всегда. Это абсурд. Пошли все нафик.
А любовь ёжиков является единственно настоящей от телесных препятствий в виде иголок. Ёжики – это единственные бесконечно чистые существа – они любят друг друга не телами, а душами, никогда не прикасаются друг к другу, чтобы ненароком не уколоть, их нежность бесконечна, они не знают вожделения, они несут свет всему миру.
На нежных ёжиках, если хотите знать, и держится мир, а не на бормочущих скучные молитвы тощих монахах. Так создал бог.
Черный император упомянул про ленточных червей в кишках. Он описал это так трагично, что можно плакать от несправедливости к ним. О какой к чёрту справедливости идёт речь? Бог создал такое не в приступе справедливости, а в опьяняющем приступе безудержного безумного бесконечного творения. Бог живой. Если хотите выяснить вопросы справедливости, то обращайтесь к дьяволу. Он уже умер.
Бог посмотрел на черного императора. Высокий, сильный, молодой, красивый. На голове белый глухой шлем, как у Дарта Вейдера, обзавидуешься. Белый плащ до пола, высокие сапоги с подковками. И главная зависть – джедайский лазерный меч с ослепительным голубым лучом. Вот как должен выглядеть правильный бог – такому не будут задавать лишние вопросы про справедливость.
Черный император практичен и понятен всем. Он умеет правильно себя позиционировать, умеет стать популярным, понятным и желанным. Умеет сделать так, чтобы ему все служили: кто глупо и слепо за веру, кто умно и корыстно за тугую материю. И черный император не злой, он желает всем добра. Хотя это утопично, но…
Ещё миг. Свет, тьма, пространство и время остановились и пристально смотрят на бога. Нет. В этот момент бог сдался. Он поддался давлению фактов и чистому разуму черного императора. Ещё миг. И бог потерял веру в себя. Он сразу поник, поблёк. Стал неплотный, как будто растворился в воздухе. Бог стал духом. И чёрный император медленно встал со своего места и просто пересел, занял место бога. Чёрный император добрый, поэтому при этом выражение лица черного императора было не как у злодея, победившего коварством и обманом. А деловое и озабоченное.
– О мой бог, старый друг, прости, я не стал обманывать тебя. Я сказал только правду, жаль, что горькую. Прости. Ты всё сам понял конечно и сам уступил мне место. Ты лучший из всех, кого я знаю. Я никогда не стану тобой, и не буду претендовать на твоё место. Я просто буду временно исполнять твои обязанности, пытаться исправить то, что ты натворил. Я не виню тебя – ты же бог и мой любимой друг. Я сам подставлюсь под удар непонимания и неверия, который предназначен тебе, и просто сделаю всю грязную работу. По-деловому, без геройства. А ты, мой бог, мой друг, волен идти куда пожелаешь и продолжать наслаждаться опьянением созидания, безумием творчества и божественной фантазии. Это твоё! Твори, лети, наслаждайся в небесах, а я буду разгребать дерьмо на земле.
Чтобы всё прошло гладко, они обменялись внешностью. Бог взял белый шлем, плащ и лазерный меч черного императора. Черный император принял облик бога, оделся в его сияющий белый хитон и серебристые сандалии. Он замолчал навечно, и навечно открыл глаза.
Мы по-прежнему стоим в гостиной маленького родительского дома великого вампира. Перед нами за диваном прямо на холодном крашенном полу сидит могучий красивый бог с белоснежной бородой. Ему в подмышку уткнулся великий вампир и чуть слышно икает от только что закончившегося горького детского плача. Бог гладит его по голове, утешает.
Вильгельм еле-еле сохраняет самообладание. Он в шоке. Я тоже. Так кто же перед нами? Я думал – бог. Нормально. Но получается это не бог. Это обманувший бога добрый черный император, занявший место бога и принявший его божественный облик. Глаза бога всегда открыты. Бог всегда молчит.
18. Собака бога заглядывает мне в душу
В тот день в гостиной родительского дома великого вампира бог молчал. Это и понятно. Однако это был не бог, а черный император занявший его место. Доброта черного императора с момента, когда он добрым обманом занял место бога, росла. Многие миллиарды миллиардов лет. У любого, кто занимает место бога, доброта неизбежно растёт, иначе просто невозможно оставаться на этом месте, невозможно быть богом, не становясь беспредельно добрым.
По беспредельной своей доброте, когда он увидел меня тогда в гостиной за диваном, он понял, что Вильгельм обманывает его, себя и меня. Он не хотел, как настоящий бог, тоже стать богом, которого обманули ни за что, лучше вообще перестать им быть. Он предвосхитил своё падение от счастья быть обманутым. Не знаю какие ещё причины были тогда у него, чтобы заговорить. Но они были чрезвычайно весомы, потому что когда он заговорил, то осознанно дал шанс богу вернуться на своё место.
Черный император, будучи богом, не мог говорить сам, поэтому он попросил свою собаку говорить за него.
Вильгельм в шоке поспешно уехал к себе балдеть и думать. Великий вампир смертельно устал от того, что связал шнурками и избил тапком бога, и потом по-детски разревелся. Он извинился, еле волоча ноги поднялся к себе в комнату, рухнул на постель и заснул.
Я остался наедине с беспомощно лежащим за диваном черным императором в облике бога. Я должен позаботиться о боге, больше некому. Сильно стесняясь, я освободил его от детских шнурков, отвязал от батареи, дал руку, чтобы помочь подняться с пола. Всё это время он смотрел мне прямо в глаза. Молча. В его глазах только свет и тьма, ложь и правда. И ничего больше. Вам приходилось когда-нибудь хоть миг смотреть прямо в глаза богу? И даже не важно – настоящий бог это, или кто-то временно занявший его место. Это меняет твою жизнь.
Моя жизнь полностью изменилась. От таких изменений у меня закружилась голова, захотелось на воздух, я выбежал через скрипучую дверь чёрного хода в садик с липами, розами и петрушкой. Стою, смотрю на зелень, природу, стараюсь дышать глубже. Вроде полегчало, слава богу. И черному императору. Я сел на деревянную лавочку.
Собака бога – это большой белый лабрадор с добрыми глазами. Когда черный император занял место бога, они подружились, стали неразлучны. Собака – это истинно лучший друг.
Собака бога тихо подошла ко мне, запрыгнула на лавочку, легла рядом и голову доверчиво положила мне на колени.
– Пожалуйста, почеши мне уши, да, так приятно. О, спасибо. А то черный император вечно занят, и мне этого не хватает. Ты знаешь, что Вильгельм обманывает себя и тебя? Он думает, что его генератор, для которого ты написал управляющий код, наблюдает всё.
– Как это? Мой код просто ищет всё, передаёт в генератор Вильгельма куда ему смотреть, генератор наблюдает сам и показывает всё своему наблюдателю. Мы с Вильгельмом становимся наблюдателями и можем видеть всё, все варианты миров. Так мы встречаемся с нашими друзьями из всех других вариантов мира. Так мы встречаемся с самими собой. Так мы с Вильгельмом встречаемся друг с другом.
– Нет. Прости. Вы ошибаетесь. Это не наблюдение. Когда ты или Вильгельм наблюдаете через его гениальный генератор, то вы сами присутствуете в наблюдении. В этом случае ты осознаёшь себя. Ты помнишь, что ты это ты, и что ты сейчас наблюдаешь. К сожалению, это не наблюдение. В таком случае ты не наблюдатель. Так ты просто свидетель. Мне жаль тебе это говорить, разочаровывать тебя, но это правда.
– Как это? В чём разница? И как тогда наблюдать по-настоящему?
– Это просто и непросто одновременно. Ты никогда не можешь наблюдать по-настоящему. Максимум ты можешь только стать свидетелем. Это в лучшем случае, если станешь «просветлённым», «святым» как у вас говорят. Такое бывает у вас крайне редко, и вы с Вильгельмом уже достигли этого. Искренне поздравляю… И сочувствую. Самый ваш кошмар впереди. И ты уже кажется начал понимать это. Так ведь?
Собака бога заглянула мне прямо в душу, в самое сокровенное. Да. Так и есть. Я закрыл глаза и начал вспоминать все свои наблюдения. Я провалился в зеркальный бесконечно разветвляющийся туннель бесконечных вариантов мира, где есть всё. Всё есть. Без ограничений. Без конца и без начала. Все варианты возможны. Все варианты существуют одновременно. Всё есть. Это бесконечный лабиринт, поворачивающий сразу во все стороны, безграничные возможности идти куда хочешь. Но при этом чудовищная смертельная невозможность выйти из него.
Мы с Вильгельмом получили бесконечность возможностей и вариантов блуждать по лабиринту бытия, быть кем хочешь, когда хочешь и как хочешь. И быть всем этим сразу и одновременно. Мы вечны, мы бессмертны, мы везде, мы всё. Для нас больше нет ничего невозможного. Ничего кроме одного. Я в один миг прямо сейчас осознал это и ощутил безумный страх бытия, дыхание перехватило, ноги и руки стали ватными, меня прошиб холодный пот, в глазах потемнело, и сознание стало уплывать. Я мешком упал со скамейки на землю и потерял сознание.
Собака бога сидит рядом и мокрым тёплым носом дышит мне в ухо. Ах-ха! Щекотно! Но это сработало, я очнулся. Снова сел на скамейку, собака снова положила голову мне на колени.
– Ну вот. Сейчас ты всё сам понял. С помощью генератора Вильгельма, становясь его наблюдателем ты стал просветлённым. Ты познал, увидел и получил в полное своё распоряжение всю бесконечность бытия. Бытие сейчас в твоей полной власти. Но ты по-прежнему остался внутри него. Ты сам внутри того, на чем ты властвуешь. Ты правишь миром. Да. Ты правишь миром. Ты правишь миром. Ты правишь миром. Но! Ты сам внутри него. Ты не настоящий наблюдатель, ты просто свидетель. Сейчас понял, что не можешь выйти из бесконечности бытия. Ты не можешь выйти наружу из золотой клетки. Хоть эта клетка и бесконечна настолько, что ты никогда не достигнешь её края. Хоть всё в этой клетке и подчиняется тебе одному. Хоть сами границы этой клетки устанавливаешь ты сам. Хоть ты и можешь сделать так, что все и ты сам навсегда забудут про клетку. И даже ты можешь заставить клетку исчезнуть навсегда. Но то место, откуда она исчезнет, всё равно останется, и это и есть настоящая и вечная клетка. Ты узник бытия. Ты свидетель бытия. Ты умрёшь.
Меня мелко трясёт, но я снова взял себя в руки. Я должен всё сейчас узнать, сделать первый шаг на свободу. Я не могу больше так жить. В бесконечной, но всё-таки клетке.
– И кто же тогда не в клетке бытия? Как выйти из неё? Как стать наблюдателем? Кто по-настоящему правит миром?
– Не в клетке бытия только один – это великий наблюдатель. Он всегда во вне. Всегда снаружи. Он всегда никто и нигде. Он за пределами бытия. За пределами «где», «когда» и «кто-то» или «что-то». И дело в том, что это ты. Ты уже великий наблюдатель. Но когда ты осознаёшь себя, становишься собой, то ты перестаёшь быть великим наблюдателем. Ты не можешь быть одновременно собой и великим наблюдателем. Только что-то одно: или ты или великий наблюдатель.
– А как же мне навсегда стать великим наблюдателем?
– Это невозможно пока Вильгельм про тебя помнит. Для этого нужно, чтобы Вильгельм забыл про тебя. Из-за того, что чёрный император на месте бога говорил с тобой, хотя бы и через меня, скоро случится великая битва между силами света и добра. Все в этой битве будут или на стороне света и на стороне добра. Они сразятся друг с другом за свет и добро, победят, все погибнут и все родятся вновь. В разгар этой битвы, когда Вильгельм встанет на чью-либо сторону, сам примет участие в сражении и полностью забудет про тебя, ты сможешь ворваться внутрь себя, то есть внутрь своего мира. Того мира, которым ты теперь по-настоящему правишь. Там ты поймёшь, что надо делать. Это будет очень страшно, поэтому я не стану рассказывать тебе больше, иначе ты испугаешься и отступишь, как уже бывало с тобой не раз. Удачи и прощай. И спасибо за почёс ушей – ты лучший.
Собака бога мягко вильнула хвостом и убежала.
А с этого момента я снова стал собой настоящим. Я великий наблюдатель. Однако это было не постоянно, всё чаще я снова оказывался в клетке бытия, и чтобы выйти наружу навсегда, мне нужна была битва света и добра как можно скорее. И я стал помогать её приближению как мог.