Андрей Потапов
Второстепенный
9
Иногда на мир стоит смотреть не слишком пристально – перестать щурить глаза и сделаться чуточку близоруким.
Вот знакомитесь вы с мужчиной лет тридцати-тридцати пяти. Зовут его, к примеру, Полуэкт. Первое, что сделает любой взрослый человек с головой на плечах, – прощупает его статус. Об этом еще писал Экзюпери: взрослых интересуют цифры. Вы узнаете о его работе, прикинете оклад и возможный метраж, а за ним – наличие машины, литраж, гараж, войдете в раж – и чуть ли не запишете номер страховки.
А сути человека так и не уловите.
У этого самого Полуэкта, возможно, прямо за его метражом (вы даже не поинтересуетесь, квартира это или частный дом) растет прекрасный сад, повторяющий Семирамидин в миниатюре. И создал он его буквально своими руками, возя на мотоцикле удобрения целыми мешками. Не на машине, как вы сначала подумали, а на байке.
Или другой пример, более близкий мне. Вы капитан крупного контейнеровоза, стоите вместе с лоцманом на крыле мостика и сообщаете по рации неожиданную информацию: «Первым подаем шпринг». Для справки: в девяноста процентах случаев первым подается шпринг.
А в это самое время разгорается один из прекраснейших закатов за всю историю человечества. Но вы даже секунды себе не даете просто взглянуть на него и насладиться. Все мысли только о работе. Даже если до причала чесать еще десять минут, а по носу и корме не стоят никакие суда, внимание только на приборы и вызывающего смутные сомнения лоцмана.
Жизнь порой требует скрупулезного внимания к деталям. Но если только набрасывать мазки, не оценивая полотно на расстоянии, можно изобразить совсем не ту приятную картину, что возникла в воображении. Окажется, что и цвета подобраны неверно, и вместо нежного заката над рекой вы написали жутковатый автопортрет с той самой злорадной улыбкой, которая все чаще рвется изнутри.
Чтобы такого не случилось, иногда нужно расфокусировать взгляд и увидеть суть.
Перед вами не причал-двадцать метров между пушками-на развороте течение справа-флаг помечает положение надстройки – а просто закат, утопающий в только что зажженном свете.
Пока вы замечаете красоту, она остается в вас самих.
Если только движок не отказывает в самый важный момент.
– Подаем концы внимательно и быстро, – предупредил капитан по рации. – Мы сейчас идем без машины.
Прибытие в китайский порт Яншань ознаменовалось прекрасным событием, о котором давно предупреждал стармех. Работающий на реверсах двигатель потратил все запасы воздуха и больше не мог завестись. К судну экстренно подкатил третий буксир для страховки, и вся ответственность за спокойную швартовку легла на плечи вахтенных помощников.
Торопясь натянуть шпринг, подбивающий корпус к причалу, я резко рванул джойстиком. Лебедка сразу раскрутилась до максимальной скорости, замяв конец между барабаном и основанием. Времени разбираться не было – мы продолжали крепить оставшиеся тросы. Китайские рабочие действовали на удивление слаженно: пока один тащил петлю к пушке, остальные пятеро с интересом наблюдали за ним, не допуская даже в мыслях возможности присоединиться.
– Корма, ну что там? – окликнул Василий по рации.
– Почти закончили. Один конец слегка закусило, – уклончиво ответил я.
– Не спешите, все в порядке, – успокаивающе сказал капитан.
Мне его слова не помогли. Внешне лебедка стала выглядеть хуже. В механизме я не разбирался – это прерогатива механиков – но штурманский глаз заметил неладное. С грехом пополам выудив конец из ловушки, мы закончили швартовку. Бывалый филиппинский боцман, прибежав разбираться прямо с бака, показал, что трос сбил трубку, подающую смазку внутрь. Без регулярных вливаний масла в устройстве могли перетереться важные детали, так что ущерб нанесен немалый.
На входе в надстройку я столкнулся с Максимом. Старшему помощнику заботливые матросы уже доложили о повреждениях, и парень сразу спросил меня:
– Расскажи, как это получилось?
Я выверял каждое слово. Если уж начальство на борту тебя не взлюбило, приходится подходить ко всему с опаской, не зная, где ждать подвоха. Капитанская немилость сулила множество проблем и в обычных ситуациях, а уж когда виноват сам, жди беды.
Выслушав мою историю, Максим ответил как можно более дружеским тоном:
– Пока не будем сообщать Василию и посмотрим, что можно сделать.
Экипаж давно привык к конфронтации между помощниками и командиром. С самого приезда, помимо крайней обеспокоенности, вызывающей насмешки за спиной, капитан продемонстрировал далекие от доверительных отношения с офицерским составом. Любое действие вызывало у него массу подозрений, выливающихся в постоянные замечания и неспособность четко обрисовать, чего же он хочет от каждого.
Нарушая известную всем морякам истину, я пошел у страха на поводу и не стал ни о чем докладывать. Максим знал, что делает: одно из наиболее ценных умений для старпома – служить своего рода барьером между капитаном и младшими помощниками. Подобно стабилизатору, он принимает на себя удар плетью вольтажа, сглаживает его – и предотвращает перегорание подчиненных. Увы, часто случается, что источник разряда – сам старпом. И сейчас я прекрасно осознавал степень своего везения.
– Что по грузовым? – пришло время вливаться в работу, хотя бы для разрядки.
– Скоро ставим на платформы что-то весьма негабаритное, – обреченно ответил Максим. Да уж, отвлекся.
– Прекрасные новости, – подытожил я. В ответ старпом понимающе кивнул.
Любой ответственный процесс в Китае – приговор всему экипажу. Для нас это значит, что доля вероятности появления какой-нибудь лажи составляет число, опасно близящееся к ста процентам. Неустанно работающему составу приходится держать ухо еще вострее, чем обычно, наблюдая за потугами великой азиатской цивилизации выглядеть эффектно.
Негабаритный груз представлял из себя две крытые брезентом стальные конструкции. Наши со старпомом попытки сфотографировать их вылились в смазанные фотографии, которые впору было передать редакции Рен-ТВ, с жадностью накинвушейся бы на громкий сюжет о призраке Шаолиньского монаха, разгуливающем по морскому берегу в поисках затонувшего корабля, так и не доставившего возлюбленную по назначению.
В сопровождении бригады прорабов мы чувствовали себя неуютно, будто естественное желание удостовериться, что дорогой товар не поврежден, выглядело чем-то смешным. Улыбающиеся обладатели сползающих на лоб касок рассматривали чертежи, громко обсуждая почти гениальный план крепления загадочных конструкций.
– У нас все просчитано, – заверил самый широкий из дипломированной делегации. – Вы будете довольны.
– Да? – с сомнением уточнил Максим, на что китаец улыбнулся еще шире.
Опустив груз в недра гудящего эхом трюма, работники проникли внутрь. На удобной подстилке из контейнеров высилась куча крепежных оранжевых лент, дощечек всевозможных размеров и закручивающихся скоб. Началась высокоорганизованная инженерная операция под чутким присмотром широких прорабов и невыспавшихся нас с Максимом.
– Самое главное – проверить скобы, – поучал меня старпом. – В плане указана общая масса 55 тонн. Делим на 12 крепежей, и получаем, что каждый должен выдерживать около пяти тысяч кило. А теперь смотрим на гравировку.
Максим присел на колени. Согнулся в три с половиной погибели. Просунул руку с фотоаппаратом ближе к скобе. Щелкнул. Поднялся. Поправил очки на раскрасневшемся от досады лице.
– Написано 1,2.
– Да ладно, – изумился я. – И что делать?
– Говорить, – устало ответил старпом.
Определив самого главного из рабочих по характерному начальственному ничегонеделанию, Максим обратился к нему самым вкрадчивым голосом, на который был способен:
– Мистер, у нас проблема.
Китаец осмотрел старпома с ног до головы, пощелкал мыслительными суставами и, придя к выводу, что можно, ответил:
– А?
– Вы неправильные скобы поставили, – продолжил Максим, пустившись в подробные объяснения математических изысканий, перемежающиеся с демонстрацией фотографии, доподлинно указывающей на серьезные проблемы с делением у великой азиатской цивилизации. Повторив несколько раз одно и то же, Максим выдохнул в ожидании ответа.
И был тот ответ предельно ясным:
– Нет!
Тяжело смотреть на человека, все усилия которого разбиваются о бронированный чан с испорченным пловом вместо мозгов. Глаза Максима приняли обреченное выражение, а из ушей уже был готов повалить дым, но он себя сдержал:
– Как нет? Вот калькулятор, вот я делю 55 на 12 и получаю 4,58. Скобы нужны по пятерочке, а не то, что вы нам подсунули. Андерстенд, май френд?
Узкие щелочки для глаз еще больше сузились, выдавая крайнюю сосредоточенность слушателя, в недрах трахеи связки колебаниями родили звуки голоса, оформившиеся в новое:
– Нет!
Следующие три попытки объяснить китайцу суть проблемы выдолбили небольшое отверстие в плотине непонимания, и на иссушенную летним восточным солнцем землю пролилась первая струя здравого смысла. Китайцы засуетились, полезли в местный аналог Google и принялись искать характеристики скобы по серийному номеру. Только увидев заветное число 1,2 на дисплее, рабочие поверили в реальность своего прокола и принялись снимать крепежи. Целый час ушел на доставку правильной модели заветного устройства с болтом, и наконец, груз получил, чего заслуживал: внимание.
– Да, конечно, – заверил меня вахтенный механик на вопрос, заведется ли машина для отхода из порта.
– Никуда мы не поедем, – сказал капитан. – Что там напридумывали инженеры, не знаю, но движка нет, нас потащат пять буксиров.
– Офф-хайр, – заметил второй помощник.
– Все верно, потеря фрахта, – подтвердил капитан.
Жизнь становилась все интересней и интересней.
10
– Что прикажете говорить родителям? – последовал строгий вопрос, как только лязгнула дверь камеры. – Есть идеи?
Взрослая на вид девушка в цветочном платье стояла посреди заплесневелого помещения, уперев руки в бока. Ее непроницаемое лицо всегда пугало близнецов: только по этому выражению они понимали, что натворили дел. В этот раз Латис была еще непроницаемее обычного, а значит, стоило ждать настоящей бури.
– Он первый начал! – заносчиво выпалил Бадис, скрывая мандраж за излишней бравадой.
– А он дразнился вчера! – парировал совершенно такой же Гадис.
– Какая разница, кто первый? – их сестра говорила нарочито громко, зная, какой эффект это оказывает на шалопаев. – Вы бы лучше думали, за какие шиши нам выбраться отсюда.
Латис хорошо удавалось маскировать свое бешенство, хотя стоило это больших усилий.
Проказники-близнецы почти с самого рождения доставляли ей сплошные неприятности: то подерутся до синяков (а родители тут же состроят недовольные физиономии и говорят: «Как ты недоглядела?»), то порежут новое платье, то Гадис напортачит с магией и превратит очередного ухажера в ручную мартышку.
О, сколько молодых перспективных пейтеромцев пали жертвами волшебника-недоучки! Теперь к Латис боится подойти даже самый искусный чародей, принявший Гадиса в ряды гильдии, чтобы завоевать сердце юной продавщицы. До сих пор девушка иногда плачет в подушку по ночам, вспоминая, как могущественный волшебник, председатель Ложи Мудрецов и заместитель Повелителя Стихий, отказал ей в самой вежливой форме, ссылаясь на то, что даже слабая магия, будучи бесконтрольной, представляет для него угрозу. Ножки его тряслись, а губки дрожали, и сердце юной Латис кровью обливалось от желания приголубить чародея, но так бы она предала саму себя.
Сейчас же проказы пубертатных близнецов достигли пика: они угодили в тюрьму. Как их сестра оставалось внешне выдержанной, не знал никто, даже она сама.
– Далась тебе эта балалайка, – продолжала девушка отчитывать Гадиса. – Ну чем она мешала, скажи?
– Вообще-то, кифара, – вставил свои пять копеек Бадис.
– Погоди, до тебя я еще доберусь, – ответила Латис. – Тоже мне, бойцовый петух нашелся.
– А чего он по ночам играет? Я спать хочу, а не слушать его бренчание, – справедливо заметил Гадис.
– Попросил бы его по-человечески, – парировала сестра. – Ты же не звереныш, разговаривать поди умеешь.
– А я просил, – возмутился Гадис, – а он ни в какую.
– За то, что Бадис натворил, он еще получит, но ты должен быть умнее, – ответила Латис. – Тебя разве не учили, как предотвращать конфликт в зародыше?
– По бутербродной модели? – поморщился Гадис. – Это же бред какой-то.
– Ничего не бред, – надулась Латис. – Это азы в любой гильдии.
Теоретический курс хороших манер рассматривал несколько способов избежания конфликтной ситуации. Самым популярным считался названный, по мнению воспитанников соседствующих учреждений, каким-то гастрономически зависимым проходимцем.
Требовалось всего-то высказать свое недовольство в трех частях так, чтобы не задеть оппонента, накормив его, фигурально выражаясь, вкусной стряпней.
Первый этап – похвала. Как бы мерзко ни было это говорить, нужно преодолеть себя и выдавить хиленький комплимент в адрес обидчика. Так сказать, нижний оборот хлебушка.
Следом идет начинка: предельно тактичные соображения, в чем ненавистный вам человек неправ. Здесь можно было бы оторваться, но правила хорошего тона запрещали скатываться к обвинительным речам.
И третий этап – очередная лесть. Верхний оборот хлебушка, позволявший, в теории, проглотить гвозди посередине.
Латис свято верила в эту модель, но, почему-то, при всей своей непроницаемости и вкрадчивости, не могла воспитать братьев.
– Ну хорошо, – сдался Гадис и обратился к близнецу: – Ты очень красиво играешь, но вчера ты меня так сильно подставил, что я был вынужден применить санкции к твоему прекрасному инструменту.
– Гони кифару, – накинулся Бадис на брата.
– Видишь, не работает, – выпалил Гадис, уворачиваясь.
Семейную перепалку прервали голоса из другого конца коридора. Слов было не разобрать, но явно стоило принимать новых соседей. Не приведи господь, какие-нибудь настоящие уголовники подсядут.
Шаги раздавались все громче, и вскоре подростки смогли различить троих охранников, ведущих качка, хромоножку и девушку, даже издали впечатляющую своей красотой.
– Так и знал, что без меня ты напортачишь, – возмущался коренастый дядька в потертой парче. – Нельзя было бросать тебя на милость этого остолопа…
Хамишь, Серетун, хамишь…
– Знакомьтесь с новенькими, – неприятным тоном сказал остроклювый стражник и удалился, прихватив с собой сослуживцев.
Две троицы глядели друг на друга, будучи в полнейшем недоумении. Латис и Астролябия скромно молчали, пока взрослые мужики оценивающе рассматривали едва оперившихся близнецов, с первых минут знакомства обозначая, кто тут авторитет. Когда приземистый дядька заметил на Гадисе такие же нелепые наручники, периодически охватываемые миниатюрными разрядами молний, его испытующий взгляд сменился заинтересованным.
– Тоже волшебник? – коротко спросил коренастый мужичок.
– Ага, – стеснительно вякнул Гадис, не решаясь посмотреть на свою семейку в поисках поддержки.
– Хорошо, – заключил шепотом Серетун. – И как это сейчас поможет?
– Не знаю, – ответил мальчонка и потряс закованными руками. – Я колдовать не могу.
– Как ты понимаешь, я тоже, – серьезно сказал великий волшебник.
– За что сидите? – заинтересованно спросил Натахтал, вызвав гневный взгляд чародея. Воитель заметил, как Серетун стреляет глазами, и виновато добавил: – Надо же налаживать контакты.
– Не жилось этим олухам спокойно! – завелась, едва успокоившись, Латис. Без надобности обращаться к близнецам она сразу перестала сдерживать свой гнев. – Вступили в гильдии и поддались общей чуме. Начали издеваться друг над другом, хотя, больше всего – надо мной. Вчера Бадис решил отработать новую технику игры на балалайке и нечаянно усыпил Гадиса, пока тот сдавал экзамен.
Мальчишки переглянулись, и Бадис покраснел. Он ведь сделал это специально. Подкрался к окну и начал тихонько играть колыбельную направленного действия. Преподавателя это не затронуло, а Гадис, сладко зевнув, разлегся у магистра на плече. Недоумевающий наставник пытался найти источник звука, но юного барда уже и след простыл.
– Что, думаете, учудил мой братец в ответ? Вечером заколдовал балалайку, отправив ее прямо на один из прилавков нашей гильдии. Утром ее уже, конечно, продали. Бадис как накинулся с кулаками на Гадиса, еще и посреди улицы! Я, на свою беду, подбежала разнять их, и в таком состоянии нас застали стражники, чтоб им пусто было. Поволокли нас в камеру, надели на Гадиса кандалы, чтобы еще чего не натворил. Вот сидим теперь, кукуем в ожидании родителей. А денег у них нет, и взятку дать не выйдет.
Выговорившись, Латис уселась на грубо выдолбленную каменную скамью под стенкой.
– Ну, братцы, вы и учудили, – с милой непосредственностью подытожил Натахтал, вызвав еще один красноречивый взгляд волшебника.
– А мой-то лучше, думаешь? – теперь завелся Серетун. – Пока за мной ухаживали в лазарете, пошел кадрить красотку…
– Эй! – возмутилась Астролябия.
– Пошел кадрить среднюю такую барышню, – в момент исправился чародей, – а потом подрался с парнишкой, который увел у нее кошелек. Сам все спустил на пиво, и деньги вот этой профукал. Я к Натахталу пришел исполненный благодарности, что не оставил он меня в лесу на съедение кроликам, а дотащил к вашим медсестрам. Тут вороватое несчастье с подбитым глазом приводит стражников, и те без разбора скручивают нас троих. Денег откупиться нет, разбойник торжествует, а мы теперь гнием в какой-то дрянной каталажке.
– Ты здесь всего пять минут, – осадила волшебника Астролябия.
– Но я – здесь! – не унимался строптивый Серетун.
Барышни в порыве взаимного сочувствия покачали головами.
– Мне понятен твой гнев, – спокойно ответила Латис, наконец совладав с собой. – Но скажи лучше, как нам отсюда выбраться.
– Это ужасная ошибка, которую почти невозможно исправить, – провозгласил чародей. – Есть у нас небольшой шанс, но я не склонен утверждать, что получится.
– Ты что-то придумал? – с надеждой спросил неустрашимый воитель.
– План! – с нажимом выдавил Серетун, принявшись расхаживать по камере. – Нам нужен хороший план!
– Отличная мысль, – саркастично подметила Астролябия. – И как же мы сами не догадались.
– Я уверен, вы догадались, – чародей плавно переходил на крик. – Нам! Нужен! ПЛАН!
Он же не к персонажам обращается? Похоже на просьбу о помощи. Посмотрите-ка, своенравный маг не знает, что делать, и взывает к автору. И это вся твоя мощь, Серетун? Стоило тебя заковать кандалы, как ты сдулся и показал свое истинное лицо. Хорошо, давайте вас освободим. Все равно, без этого ты не попадешь в уже расставленные сети моего сюжета.
Будь ты хоть трижды прекрасным персонажем, я не могу позволять тебе коверкать атмосферу романа. Еще немного – и редакторы откажутся со мной работать, вынудив написать книгу заново
Если я вас вытащу, ты еще и благодарен будешь, чародейчик ты мой ненаглядный.
11
– Чего разорался? – удивленно спросила Астролябия. – План ему нужен. Всем он нужен. И как можно скорее.
– Зачем мы на мальчиков надеемся? – сказала Латис, смерив Серетуна недоверчивым взглядом. – Маги в наручниках, остальные двое вообще никакие.
– Позвольте, – взял слово Натахтал. – Я в академиях не учился, в военных, но опыта у меня – во. Давайте думать.
– Кто ж еще способен возглавить операцию, – возмутился Серетун. – Уж точно не я.
– И все же, о, великий, – мягко перебил волшебника воитель, – предоставь заниматься побегом профессионалам.
– Ты что, сидел? – решил уточнить чародей.
– Нет, – тупо ответил Натахтал и тряхнул головой. – Все, не отвлекайте. Валдис… как тебя там?
Наблюдая за ссорой взрослых, мальчишки тихонько переговаривались. В основном, обсуждали Астролябию и периодически сдавленно подхихикивали. Обращение воителя всполошило обоих, и близнецы хором выдали:
– Бадис!
– Гадис!
– Нужен тот, который с бандурой, – сузил круг поиска неутомимый боец.
– С кифарой, – устало поправил его Бадис. – Это я.
– Ты, стало быть, способен быстро усыпить жертву игрой на гитаре? – спросил Натахтал.
– Да, – юный бард уже смирился с тем, что никто не произносит название инструмента правильно.
– А нескольких людей за раз – сможешь? – с надеждой уточнил воитель.
– Только по одному, – тихо ответил Бадис. – Я маловато практиковался, только второй курс.
– Пойдет, – добродушно сказал бесстрашный боец. – Когда тут подают обед?
– Что, уже устал думать? – усмехнулся Серетун.
– Да подожди, о непревзойденный колдун, – не меняя тона сказал воитель. – План такой: брат бандуриста вернет мальчику инструмент, и мы дождемся, когда принесут поесть. Как только стражник откроет камеру, ваша сестра начнет торговаться по поводу добавки – это ведь ее работа – и наш музыкальный юнец убаюкает птенчика. Мы сбегаем, всех стражников по дороге мочим снотворными аккордами – и здравствуй, свобода!
Закончив, Натахтал торжествующе посмотрел на узников. Вот так работают настоящие предводители. Они стоят над толпой и ведут за собой целые народы, подобно яркому светилу, притягивающему головы подсолнухов. Им подвластны все тайны этого мира, и небожители раздвигают тучи, чтобы только взглянуть на этих полубогов.
– Очень интересно, но есть нюанс, – аккуратно вставил ремарку Серетун.
– Ну что еще, – недовольно спросил Натахтал.
– Гадис в наручниках – и колдовать не может, – ехидно заметил волшебник.
– Так давайте снимем их, – с улыбкой предложил воитель.
– Боже, кого ты мне подсунул? – Серетун взялся за голову.
Как же лестно он ко мне обращается…
– Весь день надо мной измывается, – заканючил Натахтал. – То ему не так, это не так. А я, может, дома годами не видел. Я уже не помню, как выглядит мама. Хотя, и раньше не особо помнил.
Боец обхватил лоб громадными ладонями, кончики его ушей покраснели.
Неожиданно для самого себя, Серетун ощутил прилив отеческой нежности к расстроенному воителю. Чародей не мог не заметить, как Натахтал старается всем помочь, как выбивается из сил, чтобы сделать добро ближнему. И сейчас, в такой тяжелый для него момент, неутомимый боец как никто нуждался в дружеском плече. В добром и понимающем покровителе. Разве трудно осчастливить друга простым добрым словом, разве тяжело вселить надежду в ослабленную терзаниями душу?
– Хорошо, уговорил, – обратился к воздуху могучий колдун. – Он действительно славный малый, а я не зараза какая-то бесчувственная, как ты себе решил.
– Ты с кем сейчас говоришь? – испуганно спросила Астролябия.
– Простите, господа, – Серетун обвел узников почтительным взглядом, – но мне нужно посекретничать с красавицей.
Волшебник, элегантно приобняв девушку, отвел ее в угол камеры. Боясь, что целая сюжетная линия может рассыпаться, потому что кое-кто – невероятный чурбан, Серетун попробовал воззвать к примитивному чувству ревности. Но вместо этого Натахтал с изумлением отметил про себя, что шальная стрела давно исчезла без следа. Рука чародея была здорова. Это небольшое наблюдение родило целую плеяду гипотез насчет творящейся сегодня чертовщины.
Серетун минут пять шептал красавице на ухо нечто неведомое. Астролябия успела несколько раз измениться в лице: она спорила, затем рассердилась, потом что-то спросила, расстроилась и, наконец, смирилась.
– Я попробую снять наручники, – мягко сказала девушка, присев рядом с Гадисом.
– Ты же не колдунья, – поразился Натахтал. – Быть того не может.
– У нее другая магия, – объяснил Серетун. – Такую стражники не чувствуют. Даже мы не чувствуем.
– Тогда откуда ты… – воитель затих, зная, что никакого ответа не получит. Зачем вообще спрашивать что-то, если никто не откликнется?
– Только нужно, чтобы все поверили, – лирично, но без пафоса вещал чародей. – Поверили в Астролябию, как в живого человека, со своими желаниями и страхами. Дали обрести силу, без которой ее жизнь будет бессмысленной. Возложили огромный букет к пьедесталу ее величия. Только ваши открытые для чуда сердца способны сотворить то, чего поодиночке мы не смогли бы.
Велика твоя сила, о, волшебник, – как сказал бы Натахтал. Правишь персонажей на свой вкус, значит. Сам просишь о помощи, а потом, не советуясь ни с кем, вынуждаешь наделить бутафорию полноценной личностью. Что же ты задумал, лихой чародей? Всего несколько часов, как ты возник из воздуха, но такое чувство, что был всегда.
Да уж, интриговать ты умеешь лучше меня. Астролябия, видимо, теперь знает, что она – персонаж. Большое потрясение – осознать, что тебя на самом деле не существует, и главное твое предназначение – развлекать пресыщенную публику, способную высказывать только вялое недовольство.
Хитер, Серетун, хитер. Отвел Астролябию подальше, чтобы даже автору приходилось догадываться, о чем вы говорили. Но я не так глуп, как тебе хочется.
Если осознание своей сущности поможет девушке убрать наручники, то я, пожалуй, дам ей шанс. Теперь Астролябия станет полноценным персонажем, со своей предысторией и мечтами.
Потому что я в нее поверю.
Очередная пространная отповедь великого чародея, к счастью, не породила дополнительных вопросов: герои начали привыкать к его неординарной манере общения. Сумасшедшее поведение уравновешивала поразительная ясность ума, рождающая на свет дельные идеи, как выбраться из дурацкой тюрьмы.
В ответ на поэтическую просьбу, каждый из присутствующих в камере взял и поверил в красавицу. Неважно, что Астролябия и так стояла перед узниками во плоти. Призрачный вкус свободы манил до такой степени, что все были готовы поверить в самих себя хоть трижды.
Красавица обхватила руками искрящиеся кандалы и закрыла глаза. Вопреки ожиданиям, никаких эффектов не случилось: свет горел, как и раньше, ветер не собирался тревожить листву, и стены тюрьмы, не дрогнув, остались унылым серым бельмом на глазу города. А вот наручники – пропали. Как это случилось, никто не понял. Никто, кроме Серетуна и самой красавицы.
– А теперь верни своему брату кифару, – также мягко произнесла девушка.
У Бадиса от изумления отвисла челюсть: еще никто не произносил это слово правильно.
Потерев запястья, Гадис прошептал несколько строчек, концентрируясь на отнятом предмете.
«Встречайте, только сегодня и только проездом – несравненный бард Казинакис с новой программой античных песен!» – пронеслось в голове у юного чародея.
В этот самый момент на сцену одного из самых вульгарных кабаков соседнего Крепководска вышел шестипалый музыкант, только вчера приобретший новую кифару у местного торгаша за жалких три золотых. Взяв стандартный ля-минор, бард затянул лиричную балладу о подвигах противостоявших оркам пейтеромцев. Когда Казинакис занес руку ударить до-мажор и доподлинно описать причины появления полуорков, кифара исчезла. Все шесть пальцев громко прошелестели по мятым шортам, и публика застыла в изумлении.
– Ну вот, можно и пообедать, – сказал Гадис с улыбкой, возвращая инструмент законному владельцу.
