Андрей Посняков
Довмонт: Неистовый князь. Князь-меч. Князь-щит

Не повезло Жерому. Жребий пал на него и на еще одного рыцаря из светских, молчаливого увальня откуда-то из Швабии.

– Ничего, братья! – подбодрил комтур. – Мы обязательно вышлем вам смену. Однако же не смыкайте глаз.

Ночь прошла спокойно и тихо. Лишь надоедливо зудели комары, да со стороны болота исходили какие-то странные звуки. Что-то булькало, пыхтело, стонало. Тем не менее подавляющее большинство рыцарей и кнехтов не обращали на все это никакого внимания. Спали. Дрыхли, как младенцы, кто в шатрах, кто в шалаше, а кто и на голой земле, набросав веток и мха да подстелив под себя плащ.

Правда, некие братья невдалеке от шалаша «Жерома» яростно отбивались от комаров сорванными с березы ветками, да еще кто-то рядом храпел так, что, казалось, пригибались даже деревья.

Не спалось и «Жерому», сиречь – Игорю. Он даже не мог себе представить, что было бы, если б не счастливый случай со жребием. Злая языческая воля, вне всяких сомнений, взяла бы в его сознании вверх, вырвалась бы наружу, обратив разящий меч против своих недавних соратников. Так и было бы… Но пока верх удавалось одерживать аспиранту… Игорю… Даумантасу, Довмонту. Кстати, именно Довмонт участвовал в заговоре против Миндовга! То есть еще будет участвовать. Может, отсюда и проклятье? Да, очень может быть, очень…

Всех подробностей заговора Игорь, увы, не знал – не успел поискать информацию. Помнил только, что такой заговор был, и даже Миндовг там погиб… кажется. Заговор! Так, может быть, если не участвовать в нем, если не трогать Миндовга – то не будет и проклятья? И тогда в далеком будущем останутся в живых сестры, Лаума и Лайма, будет жить Ольга и – а чем черт не шутит? – родная мать? Странное выходит будущее… Игорь такого не знал.

Утром все поднялись на удивление быстро и слаженно. Впрочем, чему удивляться? К походной жизни были привычны все. Не поднимая лишнего шума, крестоносцы сразу же выступили в путь, исчезли ведомые предателем Отто по узким лесным тропкам. Князь же и его новый сотоварищ, швабский увалень Клаус фон Бухгольц, прихватив собой полдюжины кнехтов, принялись деятельно организовывать укрытие, так, чтоб со стороны болота, с гати, у леса не было видно никого. Никого… и ничего подозрительного.

Убиенного мальчишку еще вчера бросили в трясину – чтоб не гнил да не привлекал лесную живность, охочую до сладкого протухшего мясца. Клаус, похоже, был из тех, кто знал крестьянский труд – самолично вырубал в лесу осинки, ломал лапник, сооружая нечто вроде замаскированного убежища – шалаша.

Выпал удобный случай уйти. Сейчас или чуть погодя, ближе к ночи. Уйти… Ага! И шагать по трясине, не зная броду? Или по лесу – не зная троп. Это же не парк, это непролазная чаща, к тому же – абсолютно незнакомая, чужая! Величественные дубы, грабы, сосны. Огромные – с три стога кронами – липы. Густейший подлесок, мхи. Даже днем сумрачно и как-то гибло, так, что разговаривать хочется лишь благоговейным шепотом. Вот уж поистине – его величество Лес! Не зная дорог, не выберешься, так и пропадешь, сгинешь.

Если бежать, то… Нет, не сейчас. Сейчас разве что жизнь самоубийством покончить. Для язычника в том позора нет, наоборот – уважение. Только кто же тогда дела будет делать? Кто?

Дозорные расположились чуть выше шалаша, невдалеке, под сенью величественных грабов и лип. Густой подлесок давал врагам мало надежды раньше времени обнаружить засаду. Еще следовало помнить, что жители разоряемой деревни вполне могли спасаться бегством на болоте, кинуться именно в эту сторону, к гати. Так что нужно было быть готовым действовать на обе стороны.

С делами управились быстро, еще даже солнце как следует не взошло, лишь первые лучи его позолотили вершины деревьев. Сразу же защебетали птицы, откуда ни возьмись, появились разноцветные бабочки и синие стремительные стрекозы.

– Хорошо – дождя нет, – негромко вымолвил кто-то.

Клаус согласно кивнул:

– Хорошо.

Мокрые от росы, все с нетерпением ждали солнышка, когда оно, наконец, покажется в небе, одарив светом и теплом. Да уж, скорей бы…

– Чу! – один из кнехтов, тощий, с усыпанным веснушками лицом, вдруг насторожился и ткнул пальцем в лес, в ту сторону, куда ушли крестоносцы.

– Слышите?

Игорь прислушался… и почти сразу уловил доносившиеся из-за леса крики. Похоже, битва уже началась… вернее, не битва, а избиение, жемайты ведь никакого нападения не ждали. Впрочем, может быть, они всегда ждали нападения. В любой день и час, в любую секунду…

– Началось, – хмыкнув, Бухгольц строго взглянул на кнехтов. – Будьте готовы, парни.

Он как в воду глядел! Не прошло и пары минут, как из зарослей на тропу выскочило сразу шестеро! Трое дюжих парней и три девушки с распущенными по плечам волосами. Вернее, три женщины, не так-то они были и молоды – «Жером» разглядел это, как только беглецы оказались рядом.

Странная компашка! Из оружия только ножи, зато у всех шестерых, да у одного из парней – рогатина с длинным листовидным острием и толстым древком. Одеты в какие-то балахоны, на шеях – ожерелья из мелких птичьих или змеиных – черепов… Жрецы! Языческие жрецы… и жрицы. Криве и вайдилутес.

– Стоять! – поднимаясь, громко выкрикнул Бухгольц.

Выкрикнул… и тут же словил нож в горло! Его метнула одна из жриц, настоящая фурия с крючковатым носом и подведенными углем бровями. Метнула, не останавливаясь, и даже не оборачиваясь на бегу – просто на крик.

Славный швабский рыцарь схватился за горло и захрипел, оседая на землю. Кто-то из кнехтов подхватил его… нож полетел и в кнехта! Парень вовремя среагировал, подставив умирающего рыцаря, заслонился им, как щитом. Зато двое других – не успели…

– Арбалеты! – приказал «Жером». – Живо!

Всего два самострела и было. Две короткие стальные стрелы нашли свои жертвы – двух молодых криве – жрецов. Литовские весталки вайдилутес пронеслись мимо, к болоту…

– Догнать! – закричал Игорь и, выхватив меч, бросился на подскочившего к нему врага – здоровенного парнягу с рогатиной.

Наверное, спасло то, что Даумантас, похоже, не очень-то жаловал жрецов. Мало того что не жаловал, но и откровенно ненавидел.

Отбив первый удар клинком, князь резко уклонился от следующего. Рогатина против меча… бедный меч!

Жрец вновь совершил выпад, желая поразить противника в грудь. Наверное, бригантина бы выдержала… а может, и нет, кто ее знает? Довмонт не стал рисковать, подставляя под вражеское копье грудь. Отпрыгнул в сторону, спешно подобрав брошенный в траве щит. Ну вот! Так-то лучше будет.

От полученного могучего удара щит разлетелся на куски! Буквально вдребезги, Игорь даже не знал, что так бывает.

И снова – рогатина против меча. Озлобленный, похожий на быка, парняга – языческий жрец. Двое кнехтов по приказу «рыцаря» бросились в погоню за вайдилутес, две убито, еще двое оставались здесь… Впрочем, уже не оставались. Стонали, валяясь в кустах, – кто-то достал их стрелами. Весталка! Та самая жрица – старая крючконосая фурия – притаилась с луком за высокой сосной и ждала, ведьма поганая, выжидала!

Князь чуть отступил влево, потом закружил, стараясь все время держать жреца меж собою и фурией. Хотя пока в этом особой нужды не было, весталка вряд ли бы стала стрелять в сражающихся, рискуя поразить своего.

А вот нет! Все-таки послала стрелу… едва не зацепив здоровяка-жреца за щеку. В это момент князь и нанес удар… укол – длинным выпадом, упав на правое колено… Достал! Достал-таки… Поразил противника в живот.

Выронив копье, молодой криве схватился за рану руками, стараясь затолкнуть обратно выползающие кроваво-сизые кишки… И получил меж лопатками стрелу! От своей же.

Да, наверное, жрица была права, избавляя бедолагу от страшных мук. Как бы то ни было, а «Жером» поспешно укрылся за первой попавшейся елкой. Туда и угодила стрела, задрожала, злобно и даже с каким-то привкусом самого извращенного эротизма. Словно бы испытывала оргазм.

Далековато сосенка, не добежишь. Опушка леса, вполне открытое место.

Арбалет! Даже целых два. Где-то они здесь, в траве… должны бы валяться. Вжавшись в траву, князь пополз по-пластунски… уж как мог, в доспехах… Его маневр заметили. Стрела пропела над головой.

Быстрей! Быстрее. Вот где-то здесь были кнехты… вот они – мертвые тела. А вот и арбалет! И колчан… Подхватить все. Теперь – в заросли, лежа тетиву не натянешь.

Снова ползком, в доспехах, прижимаясь к матушке земле, пригибая голову… Черт! Надо было надеть топфхелм… ага, тогда бы вообще ничего не увидел!

Стрела вонзилась в землю прямо перед «рыцарем». Так… Пока эта дура натянет тетиву… Рывком! Бегом! Живо! Как можно быстрее… и еще быстрее.

Князь вскочил на ноги и понесся к лесу, петляя, словно заяц. Бригантина, кольчужные рукава и штаны движению мешали мало… зато арбалет и колчан со стальными стрелами-болтами – очень.

Одна стрела… другая… третья…

Две отскочили от доспехов, третья пролетела мимо. Вот и заросли! Наконец… Натянув зубчатой кремальерой тетиву, князь наложил стрелу и осторожно прицелился, дожидаясь, когда фурия высунется из-за сосны. Ага! Вот высунулась, поводила натянутым луком, поискала глазами цель…

Не торопясь, плавненько, Игорь потянул спусковой крючок… Хладнокровно, как в тире. Не так тут было и далеко.

Стрела не прошелестела в воздухе и не просвистела – вжикнула! Момент, полсекунды… и жрица повалилась в траву, выпустив из руки лук! Туда и дорога.

Подобравшись к сосне, князь осторожно выглянул… Не такая уж и старуха, лет тридцать пять. Впрочем, по здешним меркам, конечно же, старуха. Моложавое, вполне еще миловидное лицо несколько портил лишь крючковатый – как клюв у совы – нос да узкие глаза-щели. Странно, но в них не было ненависти, скорее – недоумение, удивление даже. Да, жрица еще была жива, хотя, судя по выступившей на тунике крови, стрела угодила ей прямо в сердце.

Увидев князя, весталка протянула к нему руку и что-то прошептала. Игорь наклонился, услышав странное:

– Ты не здесь… не здесь. Ты – чужой. Тебя здесь нет.

Сказала – и умерла, устремив застывшие глаза в небо.

Проверив валявшихся в траве кнехтов, из которых, увы, не выжил никто, «Жером» со всей поспешностью зашагал к трясине. Побежавшие в ту сторону кнехты, слава Господу, оказались живы и даже не ранены. Что же касается жриц, священных девственниц вайдилутес, то одна из них валялась прямо на гати, насквозь пронзенная сулицей, другая же…

Другую кнехты уже успели раздеть и, отпуская смачные шуточки, сноровисто привязывали к дереву, явно намереваясь предаться похоти. Жрица кричала и пыталась вырваться, пока один из кнехтов не смазал ей по зубам. Молодое белое тело девчонки дернулось, выгнулось… и осело, проехав спиной по сосне.

– Это что у вас тут такое? – пойдя ближе, язвительно осведомился «достойнеший рыцарь из Клапхерна».

– Это? Это мы привязали колдунью… Пытать!

– И что же вы хотите у нее узнать, интересно? Похоже, эта ведьма уже не сможет ничего рассказать.

– Разговорим, господин! – кнехт довольно усмехнулся и пригладил усы. – Не извольте даже и сомневаться. Мы, к чести сказать, большие мастера развязывать языки. Ничуть не хуже Хельмута. Сейчас сами увидите… Сейчас мы ее… Эй, Макс, что стоишь? Помогай.

Второй кнехт, худее и явно попроворнее первого, засуетился, подхватил упавшее тело под мышки, да не удержался, полапал молодую упругую грудь, усмехнулся:

– А она ничего! Смачная.

– Господин Жером, вы первый в своем праве! – обернувшись, галантно предложил второй. В предвкушении сладкого плода усы его шевелились, словно у таракана.

– Ага, сейчас. Только доспехи сниму.

Игорь не знал, что и делать. Отказаться – неправильно поймут, а насиловать эту грязную бесчувственную девку сейчас что-то не очень хотелось.

– Думаю, сначала мы соберем оружие, – нашел выход князь. – Подготовим погибших к погребению, а уж потом… А ну-ка, живо! Да освободите ей путы – не видите, задохнется сейчас!

Девчонка уселась под деревом, согнулась, поджав к подбородку расцарапанные колени, сверкнула глазищами и застыла, не двигаясь и ничего не говоря. Нагая, мокрая, с растекающимся по скуле синяком. Князь даже не спрашивал, кто она и откуда. И так было ясно.

Хотя, если она жрица…

– Ты знаешь, кто я? – «Жером» наклонился к пленнице и заглянул ей в глаза.

Девчонка не среагировала, так и сидела, словно нахохлившаяся сова. Ждала, когда убьют. Или сначала изнасилуют, а потом уж убьют, так оно вернее.

– Ты? – верно, юная жрица углядела в серых глазах князя что-то такое, что заставило ее подать голос. – Ты спрашиваешь – кто? Я отвечу. Никто. Ниоткуда.

– Откуда ты…

– Смотри! – сверкнув глазищами, неожиданно выкрикнула дева, указывая кивком куда-то на болото. Князь непроизвольно оглянулся…

В ту же секунду девчонка резко выпрямилась! Словно сжатая пружина, словно свернувшаяся в кольца змея! Прыгнула, сбив рыцаря с ног, и тут же выхватила у него из-за пояса кинжал… Который тут же и вонзила… себе же в живот, чуть пониже пупка!

– Аустра… Аустра, я иду к тебе… я…

Страшная боль отразилась в глазах девушки, отразилась и тут же исчезла, уступив место непоколебимому спокойствию смерти. Она так и рассталась с жизнью – достойно, с улыбкой на устах и именем богини в сердце. Ушла гордой и неопозоренной. Чистой. Как и должна была уйти жрица.

К месту самоубийства запоздало прибежали кнехты, а за ними Игорь увидел рыцарей, довольных и гордых.

– Мы пришли вас сменить, эй! Ого… да тут и у вас весело.

Князь покачал головой:

– Да уж не скучно.

* * *

Когда «достойнеший рыцарь Джером из Клапхерна» добрался до жмудской деревни, там уже все было кончено. Селение оказалось большим – с полтора десятка домов, наполовину вросших в землю. Кругом выгоны, плетни, а на холме, в центре – небольшая, окруженная частоколом крепость. Выстроенная, как видно, недавно, она никак не хотела гореть, хотя крестоносцы упорно поджигали ее сразу в нескольких местах, подкладывая и хворост, и сено. Пламя то занималось, то вдруг гасло, и кнехты, ругаясь, вновь чиркали кресалом по железной пластине огнива.

Повсюду валялись трупы убитых, даже тяжелораненых еще не успели убрать. Орденские братья с дубинками в руках внимательно осматривали всех. Своих оттаскивали в сторону, чужих – добивали дубинками прямо на месте. Ловко у них получалось: бум! – и только мозги по сторонам. Что и сказать – умельцы!

Раненные легко, те, кто мог идти сам, толпились у крайней избы, за плетнем – там было устроено что-то вроде полевого госпиталя-лазарета. Именно туда и направился «Жером», предварительно доложившись в «штабной избе» комтуру. Искал приятеля. Анри де Сен-Клера. Того что-то нигде видно не было, и князь уже начинал тревожиться… хотя, казалось, какое ему дело до ушлого нормандца? А вот, поди же ты, сдружились…

– Нормандца? Нормандца не видали? Нет…

Не было славного рыцаря Анри ни среди раненых, ни среди мертвых. Последнее как-то обнадеживало, хотя…

– Не видели Анри? Ну, темненький такой, молодой. Не, не кнехт. Рыцарь. Золотые львы на гербе.

– Золотые львы, говоришь? Слушай, случайно не этого парня я видел у озера? Тут озеро рядом, он там и сидел. Ну, точно – со львами. А вот лица я не видел. Он ко мне спиною сидел. Но точно – рыцарь. Правда, не орденский брат.

Озеро…

– А где, говоришь?

– Да вон, вдоль гумна по тропке.

Знать, местные выращивали пшеницу или рожь. Раз имелись у них и гумна, и овины, и риги. Места для обмолота, сараи для хранения снопов и зерна, срубы… Не совсем дикие. Даже очень… Тьфу!

Проходя мимо вкопанного на окраине деревни идола, Игорь наткнулся взглядом на три детские головы, аккуратно положенные рядом. Головы без тел, отрубленные или отрезанные. Жертвы! Собственных детишек не пожалели язычники. И, как оказалось, зря.

Анри де Сен-Клер и впрямь сидел на берегу дивной красоты озера, примостившись на плоском сером камне. Рыбу не ловил, не пускал по воде «блины»-камешки, просто так сидел – в задумчивости. Увидев князя, обрадовался, вскочил:

– Ах, Жером, как же я рад тебя видеть! Право слово, рад. Ну, рассказывай, как вы там, на болоте?

– Сначала ты расскажи. У вас-то тут, я смотрю, все куда веселее. Кстати, я тоже очень рад! – Игорь хлопнул приятеля по плечу, и тот, неожиданно побледнев, скривился от боли.

– Ты ранен? – хлопнул глазами князь.

Нормандец растянул тонкие губы в улыбке:

– Не сказать, чтоб ранен… Так, угостился по плечу дубиной. Просто соскользнула по шлему, и вот… Синячище – да-а, но, кажется, ничего не сломано.

– Кажется? Отведу-ка я тебя лучше в лазарет. Вот прямо сейчас. Пошли!

– Пошли… – рыцарь пожал плечами… вернее, только попытался пожать и вновь скривился. Видать, удар шевалье схлопотал изрядный!

– Ничего-ничего, – утешил «Жером». – Ты еще молодой, если и перелом – так срастется. Только потуже забинтовать надо, да.

– Знаешь, друг, – отойдя от озера, нормандец замедлил шаг. – Помнишь, я как-то рассказывал тебе о своем чудесном спасении. О рыжей девушке и моем слуге, которые…

– О девушке – помню, о слуге – нет, – быстро оглянувшись по сторонам, настороженно протянул «славный английский рыцарь».

– Слугу убили, я видел его труп, – Сен-Клер понизил голос и с сожалением покачал головой. – Жаль! Девушка же попала в плен. Та самая, медноволосая, со шрамом над левой бровью. Я ее как-то спас от плетей…

– Ты не рассказывал!

– Забыл. Да, было дело. А потом она меня спасла, помогла бежать… Знаешь, думаю, она очень скоро попадет в руки брата Хельмута. И будет умирать… жутко и долго.

– Понимаю, – сухо покивал князь. – Рыжая со шрамом, говоришь? Знаешь, похоже, и я ей обязан.

– И ты?!

– Да… Потом как-нибудь расскажу, сейчас же…

Приятели уже никуда не шли, остановились меж орешником и кленовой рощицей, там и вели беседу.

– Жаль будет, если она погибнет так страшно, – Игорь задумчиво покачал головой.

– Вот-вот! Жаль.

– С другой стороны – она языческая жрица, враг Господа нашего и наш враг.

– И это правда…

– Как добрые католики, мы не можем ее освободить…

Анри сверкнул глазами:

– Да, да! Конечно, не можем. В этом-то вся и штука.

– Не можем освободить… но можем убить! – жестко закончил князь.

– Убить?

– Да! Убить быстро, и тем избавить ее от невыносимых мук. Стрела, нож… об этом надо думать, и поскорей. Кстати, убивать буду я.

– Ты? – шевалье де Сен-Клер искренне удивился. – Но… но почему, друг? Ведь я же…

– Я обязан ей не менее, чем ты, славный Анри, – тихо промолвил Игорь, отламывая кленовую ветку – отгонять надоедливых комаров. – Тем более потом я сразу исчезну. Никто никогда меня не найдет.

– Исчезнешь? Как это?

– Уеду домой, в Англию. Давно уже собирался, да вот задержался чуток.

– Я бы тоже уехал, – Сен-Клер неожиданно улыбнулся и запрокинув голову, посмотрел в небо. – Только вот поднакоплю побольше деньжат. Меня ведь дома никто не ждет.

– А меня – ждут, – Игорь опустил глаза и махнул веткой. – Поэтому я – убью. И сразу уеду.

– Ты сильно рискуешь!

– Знаю. Но ты же поможешь мне, так?

– Помогу. Клянусь всеми святыми!

– Тогда слушай, что делать…

* * *

Славный комтур Штеллина, крестоносный брат Гуго фон Штауфен лично подсчитывал добычу, коей оказалось не так уж и мало. Кроме пленных – рабов, – еще и бочонки топленого сала, мед, воск, орехи, сушеные лесные фрукты и ягоды – и все это в изрядном количестве! Весьма неплохой прибыток к запасам замка. Вот только как это все вывезти? По болотной-то гати.

– Часть понесем сами, часть – пленные, – вслух рассуждал Штауфен. – Что не унесем, то сожжем, уничтожим.

– Господин комтур…

– В первую очередь – сало, орехи…

– Господин комтур!

– Чего тебе? – командир крестоносцев недовольно обернулся на зов. Сей достойнейший рыцарь очень не любил, когда его отвлекали. Тем более от такого важного дела!

– Я думаю, нам пригодится одежда этих язычников, святейший брат, – поклонился нормандский рыцарь Сен-Клер.

Фон Штауфен удивленно приподнял брови:

– Одежда? Зачем?

– Льняные женские рубахи можно разрезать на бинты и перевязывать раны. Брат Хельмут как-то говорил, что так можно. Правда, не все рубахи подходят. Кстати, неплохо бы его позвать…

– Ну… позови, ладно… И не отвлекай пока, ладно?

Штеллинский палач брат Хельмут приспособил под пыточную старую ригу на самой окраине деревни. Обычный, чуть покосившийся от времени сарай с круглой печью и высоким глинобитным полом предназначался для молотьбы и сушки снопов. Сейчас же, в июле, молотить и сушить пока было нечего, и ригу, судя по четырем скамейкам, использовала молодежь для своих посиделок. В хорошую погоду местные парни и девушки, верно, собирались у озера, а вот в дождь как раз здесь. Если слишком сыро, можно было и печку разжечь: в углу валялись растопка и хворост.

Все это сейчас сильно пригодилось палачу. И печь, и растопка, и хворост. Он даже послал кнехтов принести еще дров, имеющихся могло не хватить. В огне, а точнее сказать, на углях, брат Хельмут собирался раскалять пыточные инструменты, в первую очередь – длинные каленые иглы. Нужно было срочно проверить всех пленных девок – не ведьмы ли? Раздеть да поискать родинки, в родинку раскаленную иглу и воткнуть. Заорет ежели девка – знать, не худая, будет молча терпеть – ведьма. Таких срочно утопить в озере, дабы колдовством своим славному крестоносному воинству не навредили.

Кроме того, в плен к орденским братьям попали и настоящие, истинные ведьмы, не требующие особой проверки. Вина их был ясна и так – в мужской одежке сражались, многих кнехтов да рыцарей убили. Теперь нужно было лишь запытать этих мерзких тварей до смерти. Чтоб заклятые язычницы умирали в муках! Чтоб кричали. Чтоб отреклись, хотя бы под пыткою, от своих богомерзких идолищ!

Таких ведьм попалось три штуки. Все грязные, в мужских портках да рубахах – тьфу! Еще кольчуги на них были, да кольчугу кнехты стащили. Заодно хотели и остальную одежку стащить да потешиться, однако брат Хельмут все эти чаяния решительно пресек – некогда. Для потехи, чай, и другие девки есть, а эти – ведьмы! Их пытать надобно.

Все три сидели, связанные, в дальнем уголке за печкою – глазищами зыркали. Одна только привалилась спиной к стене, голову свесила. Осознала, верно, что ей грозит, испугалась. Оно и правильно, страх – он иногда великие дела делает.

Поглядел брат Хельмут на ведьм, ласково так поглядел, почти что любовно. Помощникам-кнехтам рукой махнул, давай, мол, тащи первую.

– Ну, хоть вон ту. Задумчивую.

Бросились кнехты… и тут же отпрянули.

– Брате святый! А она мертвая.

– И впрямь померла, что ли?

– Ну!

– Жаль. К диаволу душа ее нечистая угодила. Прямиком в лапы. Ладно, давай следующую.

Взяли девку. Притащили да, одежку сорвав, вздернули на дыбу – к самой крыше сарайчика загодя веревочные петли подвесили. Вот и ведьму на них подвесили, руки вывернули назад, потянули…

Выгнулась ведьмочка, округлив от боли глаза, закричала страшно – оно и правда, захрустели сутавчики-то, ага.

– Опустите пока… Ну, милая? Отрекаешься ли ты от божков своих нечистых?

– Перкунас вас всех убьет! – неожиданно заорала дева. – Всех! Всех! Всех! Покарай их, великий Диевас, затащи в свое царство, Пикуолис… Вей, ветер! Шумите, деревья!

– Упорная, – сложив руки на животе, спокойно резюмировал брат Хельмут. – А постегайте-ка ее, братья, кнутом.

Чуть вздернули дыбу. На цыпочках ведьмочка встала. И по белому телу – кнутом. Раз… Два… Четыре… Рубцы кровавые расползлись по спине, по бедрам и ягодицам, вспухли…

Пять… восемь…

Извивалась девчонка, слезами горючими исходила, кричала…

– Хватит пока… Ну, девица? Отрекаешься ли?

Ничего не сказала ведьма. Повесила голову, словно в мир иной отошла.

– На скамейку ее, – распорядился палач. – Да привяжите покрепче… Пила моя где?

Пила у святейшего братца была не простая – деревянная. Не деревья пилить – тела людские. Страшная, пыточная, пила!

Уселся Хельмут ведьмочке на ноги, провел рукой по животу – никаких чувств не испытывая. Ему больше мальчики юные нравились, но, надо отдать должное, с этим своим грехом брат Хельмут боролся – молитвы еженощно читал, постом частым себя умиротворяя. Или вот – пытал кого-нибудь. Помогало.

Встали два кнехта от лавки по обе стороны, за пилу ухватились:

– Начинать?

– Начинайте уже!

Рванула кожу пила! Яростно, словно акула – до крови!

Закричала дева жутко… и вторая, в углу, голос подала тоже:

– Отрекается она! Отрекается! И я с ней отрекаюсь.

Улыбнулся палач. Обернулся, погрозил пальцем:

– Ишь ты какая! Подожди, сейчас и твой черед придет.

– Отрекаемся мы!

– А поздно уже!

Повернулся брат Хельмут к помощникам, глянул строго.

– Ну? Чего ждете, лентяи?

Рвала пила кожу. Дробила кости. Хлынули из разорванного живота кишки, кровью запахло, дерьмом. Только не кричала уже дева, не дергалась. Умерла от боли. Бог прибрал. Или – боги.

– Преставилась ведьмушка. Аминь! Давайте другую.