Андрей Посняков
Довмонт: Неистовый князь. Князь-меч. Князь-щит
Воины переминались с ноги на ногу и нервно шутили – ждали. Облаченные в чешуйчатые доспехи бояре, простые ратники в кожаных панцирях и коротких кольчужках доброй новгородской работы. Такие кольчуги ценились везде, ведь качественно и не очень дорого вовсе не то же самое, что дешево и сердито. Кто-то из лесных жителей и вообще обходился волчьей или медвежьей шкурой. Еще – увесистая дубинка, еще – короткое толстое копье – рогатина да широкий охотничий нож. Что еще нужно, чтобы громить тевтонцев?
Стояли воины. Разговаривали вполголоса, поглядывали в небо. Надоело уже ждать – а деваться некуда! Приказ кунигаса нарушать негоже.
Вдруг где-то за лесом, у реки запела боевая труба! Сразу же за ней послышался тревожный звук рога.
– Слыхал, батюшка-воевода? – молодой чернобородый боярин в щегольском плаще, накинутом поверх длинной двойной кольчуги, осмелился нарушить размышления Сирвида.
Воевода сидел на старом пне чуть в отдалении от воинов. Лишь его верный слуга в сером неприметном плащике был рядом, как и всегда.
– Слыхал, не глухой, – воевода спокойно пригладил свои вислые седые усы и, подняв голову, с прищуром взглянул на радугу. – Видать, заманили-таки немца в ловушку. Слава великим богам!
– Но ведь… там, может, и уже помощь наша нужна! – не унимался боярин. Молод был еще, горяч, в бой всей душой рвался.
Старый воин презрительно скривился и сплюнул:
– Ты на солнце-то посмотри, Айдас! Князь-то когда нам велел выступать? В полдень. А сейчас? Солнце-то едва от леса оторвалось. Не-ет, рано еще. Спугнем вражин – князь нас за это не похвалит.
Чернобородый молодец потупил взор: прав, прав был воевода, чего ж. Нетерпение больше детям да девкам к лицу, нежели молодому воину, тем более – не простому, а боярину, в дальних зарасайских лесах – почти что князю. Отошел Айдас-боярин, к людям своим зашагал. И правда! Время-то еще не настало.
– Батюшка-воевода, гонец от князя! – плосколицый Мантас, старший дозорной стражи, сообщил воеводе о гонце тайно, как и договаривались. – Я велел задержать, как ты и приказывал.
– Хорошо, идем, – Сирвид кивнул и, прихватив с собой слугу в сером плаще, зашагал следом за преданным ему воином. Мантас, как и сам воевода, тоже уже был немолод и не стоек в бою. Однако вполне годился для разного рода деликатных дел… таких, как сейчас.
Белобрысый юноша в легкой суконной куртке, какие обычно носили в лесу, переминался с ноги на ногу невдалеке от троих стражей.
– А, Вилмантас, – узнав, старый воин улыбнулся – несмотря на годы, память его подводила редко.
– Князь велел передать…
– Молчи! Молчи, парень, – сурово прикрикнул воевода. – Княжьи слова не для всех ушей сказаны. Иди вот, за мной. Расскажешь.
Вилмантас согласно закивал и следом за старым Сирвидом направился в росший неподалеку ельник. За ними отправился и служка в сером плаще. Так и надо было. Он же всегда при воеводе состоял.
– Ну, что сказал князь? – Сирвид резко повернулся, и гонец невольно отпрянул. В темно-зеленой мгле посреди сумрачных елей старый воин сильно напоминал Пикуолиса, зловещего повелителя подземного мира.
– Князь сказал – беда! – наконец, выдал Вилмантас. – Рыцарей очень много. Торопись, воевода! Скорее веди войско на подмогу.
– Что ж, скорей так скорей… – воевода развел руками и вдруг быстро спросил: – Что это у тебя на плече, на левом?
– Где?
Гонец повернул голову… Выскочивший из-за елки слуга ударил бедолагу ножом в шею! Ловко все проделал, парнишка не успел и вскрикнуть.
– Умеешь! – уходя, скупо похвалил Сирвид. – Тело лапником забросай. И нож от крови не забудь вытереть.
– Не забуду, – ощерился слуга вослед уходящему воеводе. – Как можно забыть?
Вернувшись к войску, старый воин уселся все на тот же пень, никому ничего не сказав.
Второй гонец появился, не слишком-то отстав от первого. Худющий, одни глаза, а на руках – цыпки. Его тоже придержал верный Мантас. И снова служка в сером плаще ловко и умело сделал свое черное дело. Убил так же, ножом в шею, чтоб не закричал. Оттащил к муравейнику да принялся деловито забрасывать тело лапником… Радовался! Уж больно нынче благоволили боги. Воевода-то ушел, а перстня на пальце мальчишки не заметил! Хороший такой перстень, богатый – серебряный, с плоским коричневатым камнем. Кажется, подобный сам князь носил… Ну, кто б ни носил, а нынче колечко сие хозяина сменило. Богатая, добрая вещь! Такую и продать можно… и подарить не стыдно, да.
Ровно в полдень, когда солнце засверкало над вершиной приметной сосны, воевода скомандовал выступление. Вот уж тут обрадовались все! Застоялись уже, заждались. Шли-ехали весело, с шутками, с прибаутками… особенно те, кто подальше от строгого воеводы.
Миновали лес, свернули, где надо, проехали мимо высоких лип, пробрались зарослями, вышли к реке… и замерли!
Весь берег был завален полураздетыми трупами. Рыцари забрали своих, а с литовцев кнехты сняли доспехи. Ну и одежду – у кого побогаче, да.
Старый воевода Сирвид опоздал, и что было с князем – неизвестно. То ли погиб Довмонт, то ли, что гораздо позорней и хуже, угодил в полон.
Так и вернулось войско в Утену, в нальшанскую землю. Рыцарей нагнать не смогли и князя своего потеряли. Полный бы вышел позор, коли б – тут как тут! – новый князь в Утене не объявился. Вернее, старый – Наримонт. Снова взял всех под свою руку, и с этим согласились все – и бывший король Миндовг, и Тройнат Жмудский. А что делать прикажете, коли Довмонта-князя нету! Сгинул, пропал князь – не похоронить, как положено, и достойной тризны не справить.
* * *
Парень был чем-то похож на д’Артаньяна. Вернее, на молодого Боярского в роли бесстрашного гасконца. Длинные черные патлы, небольшие щегольские усики и наглые зеленовато-карие глаза.
Приходя в себя, Игорь-Довмонт заморгал, пытаясь осмотреться.
– Ого! Да вы, кажется, пришли в себя, клянусь Святой Девой! – воскликнул «д’Артаньян» почему-то по-немецки. – Ишь, как вы шарите повсюду глазами! Судя по вашему плащу, вы доблестно сражались, мон шер ами.
Ну, точно – д’Артаньян! Даже вставляет в немецкую гавкающую речь изящные французские фразы.
– Весьма сожалею, что не познакомился с вами раньше, – сверкая глазами, продолжал болтать незнакомец. – Быть может, мы бы тогда сражались плечом к плечу. Ваши оставили вас нам, для лечения. Вы ведь с Эзеля, так?
– С Эзеля? – удивленно переспросил князь. Все же у него хватило ума говорить сейчас так же, как и его собеседник – по-немецки, вернее, на том диалекте немецкого языка, на котором разговаривало большинство рыцарей-тевтонцев. Впрочем, сейчас больше говорил этот, так похожий на мушкетера, парень. Прямо болтал без умолку, мешая немецкие слова с французскими.
– Я хотел сказать, вы из тех рыцарей, коих великий магистр Георг фон Айхштэтт прислал после завоевания Эзеля нам на помощь. Судя по перстням, вы – человек светский. Как, впрочем, я… Да-да, я лично следил, чтоб никто из этих бродяг-кнехтов не позарился на ваши кольца… Знаете, тут нужен глаз да глаз, и наш комтур, славный христовый рыцарь Гуго фон Штауфен, меня в этом поддерживает.
Фон Штауфен… Память историка Игоря Ранчиса услужливо подсказала: Штауфены – один из самых знатных германских родов. Этот Гуго, скорее всего – пресловутый третий сын… или – четвертый, или пятый… В общем, тот, кто при дележке наследства не получил ничего… кроме, может быть, кота в сапогах.
– Однако ваш щит утерян, и мы даже не знаем, кто вы? На вашей одежде никаких гербов нет… Ой! – не в меру болтливый «мушкетер» внезапно хлопнул в ладоши. – Прошу меня извинить, сир. Я совсем забыл представиться! Позвольте же… Шевалье Анри де Сен-Клер, рыцарь из Нормандии. Из той ее части, что примыкает к славному городу Кану! А славен он тем, что именно там жил когда-то знаменитый Гийом ле Конкеран, покоритель Англии и прямой потомок великого норманна Роллона.
Игорь прикрыл глаза… Гийом ле Конкеран… Что-то знакомое. Покоритель Англии… Господи – да это же Вильгельм Завоеватель!
– Я много слышал о славном герцоге Вильгельме, – с улыбкой промолвил князь. – Сам же я… из… из… из Англии.
– Из Англии?! – нормандец азартно шлепнул себя ладонями по коленкам. – Так вы говорите по-французски. Все английские рыцари говорят…
Ну, вот – приплыли! Честно говоря, с французским языком отношения у Игоря всегда были сложными. Когда-то пытался учить, да некогда стало. Помнил только, что в конце слов никогда ничего не читается, а также еще одно французское числительное запало в память. Почему-то – «девяносто шесть», произносимое буквально, как «четыре раза по двадцать, десять и шесть».
Черт! Надо было сказаться испанцем. Еще лучше – португальцем, каким-нибудь славным Бартоломеу Диашем! Что же, однако, делать-то? Как-то надо бы обставляться…
– Я… с севера, с севера я… там языков не знают…
– А! Так вы шотландец?
– Да… там жил… на самой-самой границе. Не англичанин и не шотландец… так…
– Это как мы, нормандцы! Не совсем французы и давно уже не норманны, – охотно поддержал шевалье. – Знаете, а вы провалялись здесь уже целых три дня! Ой… – парнишка снова сконфузился. – Совсем забыл узнать ваше славное имя!
– Меня зовут… Джером Клапка Дже… – Игорь пробормотал первое, пришедшее в голову, имя – знаменитого английского новеллиста-рассказчика.
– Жером? Жером из Клапхерна?
– Пускай будет – Жером, – махнув рукой, князь через силу улыбнулся. – Можете звать меня просто – Джей.
– Тогда я для вас – Анри. Рад, очень рад знакомству.
Довмонт (или, как его теперь звали, Жером, Джей) провалялся в лазарете замка Штеллин еще три дня. За ним ухаживали монашки, сестры из ближней обители, впрочем, легкое сотрясение мозга прошло само собой, а на синяк и здоровенную шишку на лбу князь не обращал никакого внимания. Гораздо нужнее сейчас было не выдать себя ничем, выжить и сбежать при первом же удобном случае. Таковой случай обещал представиться быстро: рыцари в орденских землях без дела не сидели, тем более все земли куршей были охвачены восстанием, а до них от Штелина не столь уж и далеко.
Кроме князя, в лазарете находилось еще трое рыцарей, из которых один – тяжелораненый – вскорости умер, двое же других быстро поправлялись и часто беседовали с «Жеромом» на всякие интересные темы. Большей частью речь шла о женщинах, и частенько – о павших, на этот счет рыцари могли балаболить часами. Хотя оба являлись Христовыми братьями и несли соответствующий обет. Говорить о женщинах – это был истинный грех, как и игра в кости, чем тоже активно злоупотребляли выздоравливающие. Втянули в это нехитрую забаву и Довмонта. Проиграв одно золотое кольцо, «Жером» покачал головой и сказал: «Хватит!» Это его волеизъявление вызвало у собратьев по лазарету приступ поистине гомерического хохота, поддержанного и светским шевалье Анри де Сен-Клером.
– Как бы только об этой нашей игре не узнал комтур, – запоздало предупредил один из рыцарей, некто брат Альбрехт из Гугенхайма. Если по-немецки – фон Гугенхайм. Его напарник, молодой брат Вольфрам, горячась, заявил, что предателей среди столь достойнейших и славных господ просто быть не может! Потому что не может быть никогда.
В ответ фон Гугенхайм наставительно поднял вверх большой палец:
– Бойся не рыцарей, брат Вольфрам. Бойся слуг. И всегда помни – стены тоже имеют уши.
На исходе третьего дня лазарет посетил сам комтур, Гуго фон Штауфен. Из тех самых Штауфенов, которые… Ну, об этом все знают. Худощавый, высокий, с бритым лицом и аккуратно подстриженными волосами, сей господин производил впечатление человека волевого и весьма неглупого. Приветливо кивнул рыцарям, он расспросил о самочувствия каждого из братьев, после чего присел в изголовье ложа, на котором лежал – вернее, уже сидел – князь. Довмонт-Игорь-Жером даже попытался встать, но комтур осадил его легким жестом:
– Сидите, сидите, брат. Я слышал, вы неплохо говорите по-немецки. Вам лучше?
Кунигас приложил рук к сердцу и растекся хвалебной тирадой, не забыв вознести хвалу святой Марии Тевтонской и лично руководству ландмейстерства Тевтонского ордена в Ливонии.
– Благодарите лучше Господа, нежели нас, – улыбнулся брат Гуго. Несмотря на белесый шрам над губой, улыбка его оказалась вовсе не зловещей, а скорее приятной. Умное, вполне себе интеллигентное лицо, зоркий взгляд светлых, глубоко посаженных глаз.
Вот взгляда-то Довмонт и опасался! Рыцарь вполне мог его узнать. Врага, с которым не так и давно бился не на жизнь, а на смерть! Сам-то князь ведь узнал своего соперника, правда, в основном – по приметному шраму.
– Знаете, любезнейший Жером, я где-то уже вас видел…
Кунигас вздрогнул. Вот оно, началось!
– Скорее всего, в Мариенбурге, вы ведь там бывали?
– Да, конечно, бывал.
– Ну, вот! Мы вполне могли встречаться, еще не зная друг друга. Постойте-ка… мне кажется, я даже запомнил ваш герб. Постойте-ка… – кусая нижнюю губу, комтур задумчиво опустил веки. – Ну да! Крест святого Георга! Червленый, на серебряном поле. Как у всех англичан, отправившихся в далекий поход во славу Христову.
– Да-да, – закивал князь. – Как у всех англичан.
– Ну, вот я вспомнил, – брат Гуго улыбнулся совсем по-дружески и тут же спросил, играет ли «уважаемый Жером» в шахматы?
– Играю, господин…
– Просто – брат Гуго. Тогда жду вас вечером после трапезы. Сыграем. Заодно расскажете мне про Эзель.
Про Эзель! Ага…
Про Эзель – Сааремаа – хитрый князь выспросил своего нового дружка – Анри де Сен-Клера. Оказывается, магистр Георг фон Айхштэтт отправил орденское войско на помощь братьям в Курляндию, вместе с небольшими силами и вспомогательными отрядами ливов, латышей и эстов двинулся в поход на остров Эзель, где местные жители выступили против крестоносцев. В конце зимы магистр по льду прошёл через пролив, отделявший остров от материка, и в битве под замком Кармелем полностью разгромил мятежников, принудив их к мирному договору, по которому Эзель полностью признал власть ордена.
Все это шевалье рассказывал весело и с такими подробностями, от которых просто захватывало дух! К примеру, рассказал, как шесть рыцарей запросто разогнали шесть сотен местных, потом долго говорил о каком-то видении – то ли о единороге, то ли еще о ком, а в конце своего захватывающего повествования поведал о страшной колдунье, явившейся на Эзель из жемайтских или куршских земель. Колдунья эта вызвала страшную бурю, неурожай и наваждение, рыцари ее поймали и хотели отправить на костер, но злодейка улетела прямо с костра на метле!
– Откуда же у нее метла-то взялась? – изумился «Джей». – Ведь на костре же.
– Ну, может, прибирались там, на площади, перед тем как жечь колдунью, – ничтоже сумняшеся ответствовал Анри. – Подметали. Вот и забыли метелку. А колдунья ее углядела и – хвать! Только ее и видели. Говорят, куда-то к нам полетела.
Довмонт только головой покачал, особенно после того, как выяснилось, что сам-то шевалье де Сен-Клер на Эзеле-острове никогда в жизни не был. Зато много чего слышал от несомненно заслуживающих доверия лиц! С их слов теперь и рассказывал.
Вечером, как и договаривались, «Жером» зашел в келью комтура, довольно обширную, но без всяких излишеств, из украшений – лишь распятие на стене между узкими окнами. Скудную меблировку покоев составляли лишь стол, два деревянных кресла, обликом напоминавшие букву «Х», длинная лавка вдоль глухой стены да изрядных размеров сундук. Судя по всему, на этом сундуке брат Гуго и спал.
Никакого разряда по шахматам Игорь-Довмонт не имел, хотя играть любил, особенно в детстве. Первую партию «Жером» проиграл вчистую, а вот вторую почти что выиграл, вызвав благосклонную улыбку партнера.
В ходе игры, конечно, разговаривали. Комтур с большим любопытством расспрашивал не только о походе магистра на Эзель, но и о жизни в Англии. Об Англии «славный рыцарь Жером» рассказывал довольно расплывчато, лишь в самых общих чертах поведав о йоменах, вилланах и всех прелестях феодально-барщинного хозяйства. Князь все боялся – а вдруг собеседник спросит его об английском короле? К стыду своему, Игорь-Довмонт на сей простой вопрос вряд ли бы ответил, поскольку кто там сейчас правил Англией, откровенно говоря – не помнил.
Зато про Эзель много чего рассказал. Со слов Анри, конечно. Просто убрал слишком уж явные россказни, зато про колдунью вспомнил.
– Она сбежала, я слышал, – усмехнувшись, фон Штауфен сделал ход королевской пешкой. – Кто-то даже говорит, будто улетела на метле. Но я в такие бредни не верю.
– Что же, по-вашему, ведьмы не могут летать на метле? – Джей задумчиво взялся за коня.
Комтур хмыкнул:
– Ведьмы – могут. Только она, та девчонка, не ведьма…
– Не ведьма?
– Не только ведьма, я хотел сказать, – быстро поправился крестоносный брат. – Но еще и гораздо хуже – лазутчица!
– Лазутчица?!
– Понимаете, друг мой, я давно уже слышу рассказы о некой рыжеволосой деве, что появляется в разных местах Куронии и Жемайтии… Съем вашу пешку, ага! – фон Штауфен убрал с доски фигуру и продолжил: – И там, где она – там мятеж! Там кровь и смерть, там возрождение самых поганых и гнусных обрядов. Говорят, что родители этой рыжей девы – мерзкие языческие волхвы! Слава Господу, их уже нет в живых.
Князь опустил глаза… Рыжая! Не та ли это медноволосая дева… Сауле, Солнышко! Ну да, там где она – там мятежи, восстания. Там громят немцев. Именно затем и отправил ее жмудский князь Тройнат. Сауле…
– Как много я бы дал, – между тем продолжал комтур, – чтобы схватить ее. О, в подвале пыточной башни она многое бы рассказала! Запела бы, как канарейка, не сомневайтесь, мой друг. Брат Хельмут – есть у нас тут такой – большой мастер развязывать языки.
Брат Хельмут – так звали штеллинского палача, весьма искусного в своем деле. Об этом Довмонт знал, правда, лично еще не был знаком с сим достойнейшим персонажем. Правда, видал пару раз. Ничего особенного – обычный монах в серой, подпоясанной простой веревкой сутане. Плотненький, краснощекий, нос картошкой. Даже, кажется, слишком уж суетлив.
Девчонка же – точно Сауле! Она!
– Вы будете ходить, друг мой?
– А что, уже мой ход?
– Ваш, ваш. Что-то вы не о том думаете, славный Жером!
На следующий день князь уже достаточно оправился для того, чтоб всерьез задуматься о побеге. Собственно, и не о побеге даже. Никто его тут не охранял и свободу не ограничивал. В самом деле – не пленник же! Так что оставалось просто выйти из замка… даже лучше – выехать на коне, взяв на конюшне добрую разъездную лошадь. Выбраться из замка да поехать себе на юг, в родные края. По пути, правда, могли напасть, одинокий путник – легкая добыча. Выскочат, навалятся толпой – и мечом взмахнуть не успеешь. Даже можно и не наваливаться, просто подстеречь в удобном месте да послать из-за кустов стрелу.
При всем при этом приходилось рисковать – деваться некуда, не в замке же этом сидеть? Правда, к путешествию нужно было хорошо подготовиться. Взять лошадь из замка – так разволнуются уже к вечеру, возможно, вышлют отряд на поиски пропавшего рыцаря. Значит, что же – пешком? Однако далековато.
Впрочем, на пальцах князя сверкали три перстня – один золотой и два серебряных. Их, верно, можно было бы выгодно продать… или сразу обменять на доброго коня и провизию.
Размышления Довмонта прервал ворвавшийся в лазарет Анри.
– Радуйся, друг! – с порога завопил шевалье. – Завтра выступаем в поход! Жемайты вновь выступили против ордена. Вчера на перевозе убили трех рыцарей и двух торговцев. Завтра! Мы выступаем уже завтра! Накажем проклятых язычников, разрушим их капища… Повоюем во славу Христа!
– Постой-ка, – кунигас живенько поднялся с ложа. – Уже завтра, говоришь?
– Да! – закивал нормандец. – Завтра! А сегодня у перевоза будет торг. Ярмарка, понимаешь? Торговцы уже разбивают шатры. У тебя остался лишь меч да кольчуга, дружище Жером! Идем. Купишь себе копье, щит и шлем. И даже, может быть, доброго коня. Двух твоих перстней, думаю, на это все хватит. Ой! – Анри вдруг смутился. – Прости, если вдруг обидел тебя, друг. Может быть, перстни тебе очень дороги. Тогда, конечно…
– Пошли, – вскочив на ноги, рассмеялся князь. – Что-нибудь да купим.
Близ замка, сразу за рвом, торговцы уже устраивали ряды, ставили шатры, сколачивали прилавки. На реке причаливали к пристани большие добротные лодки. Не лодки, а целые корабли! Чего там только не было! Шелковые и парчовые ткани, дорогая посуда, вино, роскошно вышитые плащи, перья для шлемов – все то, что прямо запрещал братьям-рыцарям строгий устав ордена. Однако же устав касался только рыцарей-монахов, что же касаемо ливонских вассалов, гостей и наемников, то тем ничто не мешало предаться роскоши. Разве что отсутствие серебра в кошеле.
Последнее как раз относилось к Анри, и «достойнейший английский рыцарь Джером из Клапхерна», пожалев своего приятеля, первым делом продал один из перстней первому попавшемуся меняле из славного города Риги.
Когда в притороченной к поясу суме звонко зазвенели монеты, князь хлопнул Анри по плечу и весело улыбнулся:
– Ну, что? Неплохо бы промочить горло, мой юный друг?
– Чего-чего промочить?
– Говорю, где здесь можно выпить?
Нормандец озадаченно покрутил головою:
– Думаю, во-он там, у леса. Видишь – шатер? С чего бы его так далеко ставить?
– Действительно – с чего?
– А с того, что правила ордена очень уж строгие, – со знанием дела продолжал шевалье. – Братьям-рыцарям нельзя употреблять хмельное, стремиться к роскоши и все такое прочее. Вот комтур и приказал поставить корчму где-нибудь подальше, не на глазах. Чтоб вольнонаемные братья, бескорыстные защитники Христовой веры… ну, такие, как мы с тобой, могли бы позволить себе немного расслабиться.
Расслабились нормально. Усевшись под тенистым пологом шатра, друзья и сами не заметили, как охоботили полбадьи вкусного рижского пива и попросили еще. Князь-то еще ничего – что слону дробина, а вот нормандца понесло. Поначалу он все хохотал да травил всякие пошлые байки, а потом как-то резко осунулся и замолк.
– Ты чего? – заглянув другу в глаза, участливо осведомился Игорь. – Плохо тебе, да? Так иди, поблюй. Кусты – вон, рядом.
– Угу… – шевалье тяжко вздохнул, глянул исподлобья. – Знаешь, Жером, ты хороший человек! Я рад, что мы друзья, да. И… и хочу тебе рассказать кое-что.
– Ну? – согласно кивнув, кунигас подвинулся ближе. – Хочешь, так расскажи, пожалуйста.
– Помнишь, ты вчера говорил мне про рыжую ведьму? – Анри зачем-то оглянулся по сторонам и понизил голос до шепота. Напрасно! Все, кто сидел в шатре, были заняты болтовней и поглощением пива, не обращая никакого внимания на соседей.
– Про рыжую? Ах, да, брат Гуго мне про нее говорил.
– Завтра мы можем ее поймать, – так же шепотом продолжал рыцарь. – За тем и едем.
– Вот как?
– Да, про рыжую в замке все говорят… Но ты знаешь, я бы очень не хотел, что ее поймали!
Князь хмыкнул:
– Так любишь ведьм?
– Нет. Просто… она меня как-то спасла от ужасной и мерзкой смерти. Эта рыжая девушка… если эта ведьма и есть та, о которой я думаю. Понимаешь, я не хочу оставаться неблагодарным, мой друг! Даже – по отношению к язычникам… к язычнице.
Так-та-ак… – подумал князь. Так вот кому Сауле и Кестус помогли сбежать! Спасли от жадных лап жрецов… от ужасной и мерзкой смерти.
* * *
Язычники укрылись за холмом, в лесах и болотах. Трясина считалась непроходимой, но комтур Гуго фон Штауфен нашел проводников. Местных, за хорошие деньги. Если хорошо поискать, предатели найдутся везде.
Коней и лишнее вооружение оставили на опушке леса под надежной охраной. По болотной гати рыцари и кнехты продвигались пешком, вслед друг другу. Первым шел проводник – высокой парень с красивым лицом и роскошными золотыми кудрями. Жмудин, нареченный в крещении Отто. Своих прежних богов он презирал, лесных жителей – тоже, и мечтал открыть тележную мастерскую где-нибудь в Риге или Дерпте. На это нужны были деньги, часть которых Отто уже заработал, служа ордену в Штеллине, и часть обещал комтур. Божий рыцарь Гуго фон Штауфен, наверное, был единственным человеком, кому вообще доверял проводник. Впрочем, в этом он вовсе не был одинок, комтуру верили все – и сей славный рыцарь этого вполне заслуживал.
Комтур шагал следом за проводником, а уже за ними – все остальное крестоносное воинство: рыцари и кнехты. В числе других чавкали по болотной жиже и «Жером» с Анри де Сен-Клером. Князь приоделся, купив на ярмарке роскошную накидку-сюрко – ярко-зеленую, с вышивкой. На ней еще нужно было вышить герб нового владельца, но с этим пока не успели. Еще был куплен конь – сильный, но достаточно спокойный вороной жеребец по имени Гонда – ныне оставленный вместе с остальными лошадьми на опушке. Утерянный в битве меч князя подобрал с поля боя все тот же Анри, правда, Довмонт сие оружие не узнал… но и не отказался, покупать новый было бы слишком дорого. Хороший надежный клинок, мощное перекрестье-гарда, круглое навершие с выбитым на нем крестом – и больше никаких украшений. На светлом, заостренном на конце лезвии, длиной чуть больше метра, проступали едва заметные латинские буквы – имя мастера или девиз прежнего владельца, бог весть.
Вместо пробитой местами кольчужки князь, по совету своего нового дружка нормандца, справил роскошный кольчужно-бригантинный доспех, обеспечивающий куда более сильную защиту, чем просто кольчуга. Бригантиной именовался доспех из металлических пластин, наклёпанных на суконной или стеганой льняной основе. К ней прикреплялись кольчужные рукава, ну а защита ног надевалась отдельно. Далеко не у всех крестоносцев имелись такие доспехи. Многие носили длинные двойные хауберки, а некоторые просто надевали поверх кольчуги нагрудники или жилетки – те же самые бригантины.
Рыцарский щит к описываемому времени, в связи с улучшением защитных качеств доспехов и появлением полностью закрытых шлемов, существенно уменьшается в размера. Клиновидной формы, без умбона, он напоминал обрезанный сверху каплевидный рондаш. Теперь ведь рыцарям больше не было нужды прятать лица за щитами – дело спасал глухой бочкообразный топфхелм.
Щита, называемого нормандцем – тарже, кунигас так и не купил, нужно было заказывать, а времени не оставалось. Пришлось с разрешения комтура позаимствовать в замковом арсенале и щит с черным крестом на белом фоне, и длинное ясеневое копье, годное для таранного удара. Шлем у князя оставался свой – округлый, с полумаской и бармицей, однако Довмонт все же предпочел обменять его на топфхелм, опасаясь, что славный комтур запросто сможет опознать по шлему своего недавнего врага. Ведь это же с ним, с братом Гуго фон Штауфеном, князь скрестил меч в недавней битве!
Чавкала под ногами болотная жижа, сверху, сквозь тоненькие серовато-желтые облака жарило солнце. Кругом расстилался весьма тоскливый пейзаж: зыбкая трясина, покрытая бурой и зеленой ряской, кочки, чахлые деревца. Кое-где посреди болота виднелись острова, поросшие высокими соснами и елью. Когда сложенная из жердей и мелких бревен гать приводила путников к такому острову, все бурно радовались, и комтур объявлял привал. Можно было присесть, растянуться в траве, восстанавливая силы. Так и делали, только было запрещено шуметь. Петь песни, орать… даже разговаривать – и то разрешалось только вполголоса.
Сам брат Гуго тоже так делал, когда расспрашивал Отто о дальнейшем пути. Князь все хорошо слышал, невидимый из-за ствола толстой кривой сосны, в который, присев, упирался спиною. Щегольское сюрко «Жерома» наверняка испачкалось липкой янтарной смолой, однако заботиться об одежде – это было бы не по чести. Пускай простолюдины за свою одежку переживают, всякие там лавочники. И что с того, что гербовая накидка так дорого стоит? Специально за тем и куплена – разодрать в первой же схватке! Вот это по-рыцарски.
Анри де Сен-Клер, улегшись рядом в траву, задремал, как и многие крестоносцы, уставшие от долгого перехода. Князь тоже подремывал… да вполуха слушал.
– Я так полагаю, у конца гати должны быть дозорные. Так, Отто? – приглушенный, с хрипотцой, голос комтура был вполне узнаваем.
– Может быть, и так, господин. А может быть, и нет, – на полтона выше отозвался проводник. – Здесь ведь обычная деревня. Ее не охраняют – болотные тропинки ведомы только избранным. Я – ведаю, я ведь охотник… был.
– И все же я бы на их месте выставил хоть кого-нибудь, – упрямо молвил фон Штауфен.
Отто согласился:
– Да, если там войско мятежников, то могли. Если там есть воеводы. Если же одни старейшины – они и не подумают ничего подобного делать. Просто в головы не придет.
– Получается раз на раз, – тихо промолвил брат Гуго. – Думаю, они поставят кого-то из деревенских… из молодых. Отто! Нам надобно их заметить!
– Заметим, – предатель звонко причмокнул губами. – Я сам проберусь – травинка не шевельнется.
Так все и вышло. Часам к пяти пополудни грозное крестоносное воинство миновало гать, никем не замеченное. Правда, пришлось немного подождать на узком небольшом островке, густо поросшем черноталом и вербой. Ждали совсем недолго, уже очень скоро с гати донесся громкий крик выпи. Два раза. Пауза. Затем еще – раз. Условный сигнал.
– Вперед! – обернувшись, комтур махнул рукою.
Звякнули кольчуги. Чавкнула под ногами бурая болотная жижа. Снова трясина, снова зыбкая гать… правда, на этот раз переход закончился быстро. Еще издали был заметен росший впереди высокий могучий лес, тянувшийся без конца и без края. Вот это уж точно – не остров. Матерая, враждебная немцам земля!
В густой траве, слева от трясины, лежал мертвый мальчик с перерезанным горлом. Белобрысый, смуглый от загара, босой. Как видно, это и был дозорный. Плохо укрылся… или просто Отто – охотник. Быстро нашел.
Равнодушно миновав тело, рыцари расположились на ночлег на первой же полянке близ небольшого студеного ручейка.
– Теперь надо быть очень тихо, – негромко предупредил предатель. – Деревня недалеко.
– Мы выступим утром, – фон Штауфен почесал шрам над верхней губой. – Сразу же на рассвете и начнем. Жемайты могут послать гонца за подмогой…
Однако войска князя Тройдена далеко… а Миндовг – еще дальше.
Комтур уже не спрашивал – говорил сам с собой, рассуждал… а потом вновь спросил, резко повысив голос:
– Откуда может прийти помощь?
– Из соседних деревень, – эхом откликнулся проводник. – Не так много, но…
Мгновенно проанализировав и оценив возможную ситуацию, командир крестоносного воинства решил оставить у гати засаду. Двух рыцарей и дюжину кнехтов. Рыцари тянули жребий – не очень-то кому хотелось сидеть в комариной глуши, когда их боевые товарищи будут предавать огню и мечу мятежную деревню. Битва это всегда радость, а также – возможная добыча. В жмудской деревне, конечно же, небольшая, но все-таки. Мед, хлеб, быть может, и брага – после славной сечи даже строгий штеллинский комтур позволял немного расслабиться орденским братьям. Насладиться плодами победы можно было и им, не только светским рыцарям, типа шевалье де Сен-Клера. Пиво, брага… и, конечно, женщины! Сладкие жмудские девки – почему бы и нет? Правда, это шло вразрез с уставом ордена и со строгими правилами крестоносной морали, но… Все же – военный поход! Да и природа брала свое, несмотря на посты и молитвы.
