Андрей Молчанов
Взорвать Манхэттен
ЖУКОВ
На работу Жуков ехал в состоянии оцепенелой подавленности. Случилось то, что в принципе он ожидал в своих наихудших опасениях, но во что категорически не хотелось верить. Вчера, вернувшись домой с рыбалки, где провел выходные, он обнаружил на столе в гостиной записку, накарябанную Лорой. Смысл записки сводился к тому, что у Лоры случились неприятности с бизнесом, и она вынуждена срочно уехать в Чикаго, дабы разобраться там со своими недобросовестными компаньонами.
В реальности это означало следующее: двадцать пять тысяч, выклянченных ею у Жукова на бизнес, безвозвратно пропали, и Лора, в справедливой боязни оказаться инвалидом, решила от греха подальше смыться. Изучив содержимое гардероба, Жуков обнаружил в нем отсутствие всех ее сколь-нибудь стоящих вещей. Исчезла даже повседневная косметика, но, когда взгляд обманутого и покинутого мужчины остановился на вазочке, куда обычно помещалась денежная мелочь, и не узрел в ней даже почерневших медных центов, в кровь Жукова резко хлынул адреналин, и он поспешил в ванную; подцепил отверткой одну из плиток, хитроумно державшуюся на магнитах и… с ужасом обнаружил, что его замечательный тайник, где обретались последние шесть тысяч долларов, совершенно и принципиально пуст…
Ведьма подсмотрела, когда он лазал в него! Наверняка!
Перед отъездом на рыбалку он заметил странный взор Лоры, остановившийся на баллоне от акваланга, где до сей поры хранилась основная часть денег и, истолковав нехорошую пристальность такого взгляда как разоблачение хитроумной заначки, поспешил переместить средства в ванную, на чем и погорел.
Кроме того, перед отъездом он вновь пригрозил супруге пучиной океана, причем самым серьезным тоном, и это дало свои ядовитые плоды, кои сейчас он вкушал.
А попадись эта бестия ему в руки, все равно бы вывернулась: дескать, ехать в Чикаго предстояло срочно, денег на поездку не было, пришлось, дабы не пропали инвестиции, позаимствовать из заначки. На очередной беспомощный вопрос о возврате денег прозвучал бы известный ответ.
Жуков присел на диванчик и пригорюнился. Хотелось напиться, но тогда завтрашний день наверняка пойдет насмарку, а с ремонтом в логове магната он и так затянул – выгонят на кислород и останешься вовсе без средств. Хотя, с другой стороны, что решают эти средства, если учесть все Лорины долги за квартиру, телефон, штрафы за парковку и неоплаченное обязательное страхование машины? А еще трехмесячный долг за стоянку у дома – триста баксов… А деньги, одолженные ей у знакомых? А оформленный на него, Жукова, кредит на шубу – ой, бля… Кроме того – счета за кабельное телевидение и аренду подвала, где хранились какие-то гинекологические прокладки, купленные Лорой с целью перепродажи, но так и не нашедшие конечного пункта назначения…
Помимо всего свинью подложил и мистер Уитни. Его холуй Ричард внезапно сообщил, что за работу хозяин платит банковским чеком, а не наличными и, видимо, Юра неправильно понял первоначальную договоренность из-за слабого знания английского. Горячие протесты Жукова, подкрепленные маханиями руками, были им категорически отвергнуты.
Не желая вручать чек Лоре – иначе, пиши пропало! – Юра кинулся по знакомым, но все бубнили что-то о вычете налогов и отсрочке платежа во времени, покуда не будет установлена действительность финансового документа. За минусом изрядного процента чек согласился принять на свой счет морпех Виктор.
Позвонил Марк, предложил совершить вечерний променад на Стейтен-Айленд, пошакалить на предмет шмоток, но от предложения подельника Жуков отказался, сославшись на плохое самочувствие. Какой еще Стейтен-Айленд! Там нужны кураж и собранность, а не глухой, как гнилое полено, ступор.
– Ты случайно говна не наелся? – спросил Марк.
– Не понял… – механически отозвался Жуков.
– Голос очень задумчивый.
– Лорка меня кинула, – не удержавшись, сообщил Юра приятелю. – Свинтила со всеми бабками. Заначку раздербанила…
– Ничего, переживем, – на мажорной ноте уверил Марк.
– Ну, давай, пока, – с минором завершил разговор Жуков, понимая, что переживать придется не Марку, а исключительно ему.
Утром, катя в вагоне через приземистый, заштрихованный серым дождичком Бруклин, к небоскребам Манхэттена, Жуков размышлял о перспективах. Одолжить денег не у кого. Из квартиры его вышибут точно.
Его вновь посетила неотвязная в последнее время мысль: а если бросить все и улететь на Родину? Чего хорошего здесь, в Америке? Хотя – что значит, «чего хорошего»? Привык он и к чистому воздуху, и к качественной жизни, и к масштабности этой страны…
Пройдя у ворот особняка процедуру идентификации личности, Юра, невольно робея от торжественной чопорности интерьера, минул зал с раззолоченным потолком и античными статуями и поднялся по мраморной лестнице к месту своих непосредственных усердий.
Помещение большого кабинета встретило его гулкой пустотой и унылой запыленностью дубового паркетного настила, посреди которого возвышался циклевочный агрегат.
Пройдя в ванную комнату, Жуков понуро опустился на низкий пластиковый стульчик, вспомнив о недельном отсутствии хозяина сейфа, где таилась финансовая благодать, а ведь до сейфа – шаг…
Далее его действия отличала неторопливость и абсолютная бесстрастность. Был включен циклевочный агрегат, помещение заполнил рев мощного мотора, взвесь паркетной пыльцы и шпаклевки; кто-то – вероятно, отвечающий за охрану здания Ричард, сунулся в дверь, но тут же с коротким проклятьем ее захлопнул; а Жуков, переведя аппарат на холостой ход, подошел к зеркалу, нажал на потайные бронзовые кнопки и, отведя раму в сторону, в точности как это проделывал Уитни, демаскировал сейфовую нишу.
Пошарив по верху сейфа ладонью, нащупал секретную кнопку, надавил на нее. Кнопка утопилась и, щелкнув, осталась в зафиксированном положении.
Не теряя времени, Юра подключил к электрическому удлинителю дисковую пилу с новеньким отрезным кругом. Брызнул оранжевой искрящейся струей рассекаемый абразивом металл.
Работа оказалась непростой: прежде, чем распилились запорные штыри, руки Жукова налились от агрессивной вибрации машины чугунной тяжестью, а лицо и грудь залил обильный пот. Однако же одним диском, хотя и истерзанным до основания, без всякого перерыва, он выпилил сейфовую дверцу и в какой-то миг нутром ощутил: все, амба! – дрогнула она и словно провисла беспомощно в петлях, не препятствуя доступу к неведомым сокровищам.
Отключив горячую, как утюг, пилу, он, предварительно отжав кнопку, вернул зеркало на место, поправил респиратор, вылил пот из защитных очков и вновь принялся циклевать паркет.
Когда древесный туман плотно заволок помещение, дверь снова раскрыл кто-то из любопытствующих и снова поспешно ретировался.
Саркастически усмехнувшись, Жуков вернулся к сейфу. Вставив крепкую отвертку в паз замка, без труда растворил дверцу. Вот они – заветные пачки долларов в бумажных банковских перетяжках…
В сейфе лежали какие-то бумаги на непонятном английском и сафьяновая коробка с золоченым замочком – видать, как решил Юра, с драгоценностями.
Изъяв коробки и наличность, Жуков, орудуя отверткой как рычагом, не без труда втиснул дверцу на прежнее место, горестно покачал головой, обозревая уродливый паз распила, и, наконец, замаскировал свое надругательство над чужой буржуазной собственностью запыленным зеркалом в защитной пленке.
После вернулся в туалет, сложил трофеи в спортивную сумку, и, покуривая сигарету, задумался о своих дальнейших действиях.
Теперь все пути к отступлению были конечно же отрезаны. Этой самой дисковой пилой. Напрочь.
Малодушно хотелось сполоснуться на скорую руку, переодеться и, оповестив охрану, что, мол, отойдет на часок перекусить, смыться куда подальше. Однако Жуков решил иначе.
Во-первых, он не мог бросить работу незаконченной, считая это весьма непорядочным по отношению к клиенту. Во-вторых, ему оставалось всего лишь пропылесосить помещение и приступить к процессу лакировки. После чего, как он сметливо сообразил, раскрытие кражи уверенно отодвинется на двое суток, ибо в помещение, покуда не устоится лак, не сунется никто.
К вечеру зал представлял собой сияющее великолепие.
Мистер Ричард, брезгливо кривясь от остаточных химических благовоний, тем не менее одобрительно обозрел янтарную гладь, а затем вручил работяге загодя приготовленный чек.
Из вагона подземки, следующего из Манхэттена в Бруклин, Жуков позвонил Марку и Вите, предложив выкупить сегодня же и немедленно телевизор, диван, кое-что из одежды и вообще все, что понравится. Затем, прибыв по месту жительства, достал из сумки заветную коробку.
Наступил торжественный момент, чье предвкушение достигло своего апогея. Орудуя Лориной шпилькой, Юра без труда вскрыл замок.
О, судьба с ее безжалостными ударами! Бриллиантовое зарево ожидаемых колье, перстней, диадем и всякого рода ювелирных излишеств подменял собой тускленький блеск стандартных компьютерных дисков в прозрачных чехольчиках.
Юра привычно сглотнул горькую слюну очередного разочарования.
Затем посмотрел на настенные часы. Вот и вечер настал… Заодно прикинул, что за часы долларов десять Марк отдаст без вопросов… А Марк должен прибыть с минуты на минуту.
Небрежно перебирая диски, Юра увидел, что каждый был помечен непонятной надписью на английском и датой, а на одном красно и жирно выделялось: 11 СЕНТЯБРЯ. Эта дата, знаменовавшая крушение небоскребов торгового центра, заваливших, кстати, любимый магазин Жукова – XXI век, из которого он потаскал массу замечательных вещиц, заставила его, преодолев навалившуюся усталость, включить проигрыватель и телевизор.
Диск скрылся в недрах устройства. На экране появились люди. Пятеро. В одном из них он тут же признал мистера Уитни. Люди сидели за огромным столом и что-то неторопливо обсуждали.
Еще два лица показались Жукову знакомыми – точно, где-то он видел этих типажей… Да по телевизору он их видел! Какие-то важные деятели…
Юра прислушался к беседе, но ничего не понял. Американцы говорили между собой на языке, категорически паркетчику недоступном. Им различались лишь отдельные слова.
Скрипнула незапертая входная дверь, и на пороге появился Марк.
Жуков ругнул себя за невнимательность, но теперь уже было поздно.
– О! – сказал Марк, шагнув в гостиную. – Чего смотрим? – Он мельком оглянулся на экран. – Новости с секретного фронта?
– То есть? – удивился Жуков.
– Ну, как… – Марк указал на телевизор. – Бывший директор ЦРУ… – Затем осекся, прислушавшись.
Замер и Юра, постигая, что крупно и непоправимо влип. Так человек, чувствовавший себя до поры до времени здоровым и деятельным, вдруг ощущает в себе признаки начинающейся болезни – уже неотвратимой, с каждой секундой набирающей силу…
– Это чего такое? – подозрительно скосившись на Жукова, спросил Марк.
– Да кто его знает… Нашел вот… – откликнулся тот.
Марк подвинул стул, уселся поближе к телевизору. В отличие от простака-паркетчика он очень хорошо знал английский язык, благо, очутившись в Штатах, его освоение поставил первоочередной задачей.
Оба молчали. Говорили только люди в телевизоре, и с каждым их словом лицо Марка мрачнело все больше и больше.
Внезапно запись оборвалась.
– Что-то я не понял… – Марк подозрительно покосился на Жукова. – Откуда это взялось? – Он вновь кивнул на телевизор, чей экран застилала васильковая астральная синь.
– Да чего там такого-то? – с возмущенной ноткой откликнулся Юра.
– Одиннадцатое сентября помнишь? – утвердительным тоном произнес Марк. – По всему выходит, эти деятели если не устроили известное всем шоу, то были в курсе, что оно состоится. Вот так. Конечно, если запись – не хохма какая-нибудь… Так откуда кино?..
– Ну… особняк этот чудной знаешь, да? В котором паркет я кладу? – К Жукову вернулось хладнокровие. – Я же тебе рассказывал… Про этого Уитни, про «роллс-ройс» его… Короче, он – птица высокого полета. Во-от. Ну, в общем, там, в особняке этом…
– В общем, там ты кое-что тяпнул, – вдумчиво предположил Марк. – И теперь линяешь… И правильно делаешь, мудила. Только если эти ребята узнают, что у тебя есть такое кино, я за твою шкуру дам… Вернее, не дам ни цента. А Уитни твой не птица, а бомбардировщик. И готовься принять от него на свою голову весь боезапас. И меня, ты, кстати, впутал…
– Да ладно тебе, – отмахнулся Жуков. – Ну, прилип диск и прилип…
– Значит, так, – сказал Марк. – Я ничего не видел и не слышал. Давай показывай барахло, я «вэн» подогнал, грузимся, и я тебя больше не знаю, усек?
– Да чего ты тут драму с трагедией… – начал Жуков, но Марк категорическим жестом рубанул перед собой воздух, сказав:
– Слышь, ты, высокомолекулярное соединение… Ты себе закажи плиту надгробную с эпитафией: «Он был оптимистом». Если нас теперь и пронесет, то только чудом. Ты попал, и сам это знаешь. Другое дело – может, не понимаешь до конца… Но конец будет. И принцип: а Хилари нам Клинтон! – тут не пройдет. Хочешь совет? Хотя советчик я не лучший, ибо мое чувство юмора сильнее чувства жалости.
– Ну…
– Ни о чем не спрашиваю, потому что ни о чем знать не хочу, но лично я теперь заинтересован в одном: чтобы ты грамотно «сделал ноги». В Штатах тебя вычислят в три приема. А может, и в один… Линяй в Рашку. И затеряйся в ее глубинах.
– Ну а с дисками чего делать? – растерянно спросил Жуков.
– Ха… Так он не один? Ты их побереги, – рассудительно промолвил Марк. – Они тебе еще очень даже пригодятся. В обмен на легкую смерть.
МАРК
Ни Жуков, ни Виктор, да и вообще никто в среде эмиграции, где вращался Марк, даже представить себе не мог, кем воистину является этот прожженный мошенник, живущий исключительно криминальным промыслом. Не было представления о прошлом Марка и у властей США, ибо легализовался он в стране через законный брак, выехав в Америку по гостевой визе в конце восьмидесятых годов.
В России Марк трудился опером в убойном отделе Ростовского УВД. Сыщиком был толковым, рисковым и хватким. Однако поощрениями и почестями начальство его не отмечало: Марк был неуправляем, дерзок, критичен по отношению к руководству, открыто презирал прокуратуру и – совершенно аполитичен. И если бы не блестящие результаты в оперативной работе, бесстрашие и способность сутками пахать без роздыха, долго бы он в милиции не задержался. Кроме того, пару раз Марку довелось выступить в качестве исполнителя высшей меры наказания, и начальник УВД, посвященный в этот секретный факт его трудовой деятельности, поневоле относился к палачу с некоторым снисхождением: ведь что ни говори, а взять на себя смертный грех по служебной необходимости – заслуга немалая.
Тем не менее неоднократно и успешно внедряясь в среду криминала, Марк очень быстро пришел к истине, что жизнь честного милиционера в этой стране невозможна по определению, как невозможно бороться с преступностью, опираясь исключительно на силу закона. Подбросы оружия и наркотиков, тайные обыски, несанкционированное прослушивание телефонов – все эти недобросовестные с точки зрения классической юстиции приемы, он применял, не мучаясь никакими сомнениями. Равно как не гнушался и мародеством, и взятками, и крышеванием входивших в круг его агентуры спекулянтов и перекупщиков краденого. Легальной коммерции в ту пору в государстве развитого социализма не существовало.
Моральные принципы в своей работе для Марка конечно же существовали: он никогда бы не выпустил на свободу убийцу, он без раздумий вступал в поединки с опасными бандитами, но снять с трупа того или иного уголовника дорогие часы или же выпотрошить его бумажник казалось ему столь же естественным, как расписаться в ведомости за грошовую премию в милицейской бухгалтерии.
В итоге именно на часах он и погорел. И заложил его сослуживец, недовольный разделом трофеев. Инспекция по личному составу к тому времени уже располагала массой фактов по злоупотреблениям ушлого оперуполномоченного, дело пахло посадкой, но в итоге обошлось увольнением из органов. А буквально через месяц, покинув комнату в коммуналке, с двумя крупнокалиберными бриллиантами в желудке, выкупленными у барыги-агента на все сбережения, Марк вылетел в город Нью-Йорк, – с липовым приглашением в кармане, тремя сотнями законных «зеленых» и – с неясной перспективой дальнейшего существования на чужбине.
Помыкавшись в пятидолларовых ночлежках с матрацами на земляном полу, он вскоре удачно бриллианты продал, переехал в приличную квартиру, нашел себе увядшую невесту, чей возраст приближался к полувековой отметке и – понеслась американская жизнь!
Легенду «блатного» с двумя судимостями Марк придумал для себя неслучайно. Оказавшись на Брайтон-бич, в среде таких же авантюристов и проходимцев, он моментально уяснил, что представляться расстригой-ментом здесь глупо и неприлично: даже та благостная провинциальная публика, приехавшая сюда по официальным каналам еврейской эмиграции, была в своем отношении к криминалу куда более лояльна, нежели к правоохранительным органам и их представителям.
Таким образом, ему предстояло выбрать для себя роль, вжиться в которую не представляло особенных затруднений. И Марк выбрал обратную сторону медали, врученной ему судьбой. Из бывшего опера он органично трансформировался в актуального уголовника. И данный образ ни в ком не вызвал ни единого сомнения. Правда, у Марка отсутствовали наколки, но если и возникал подобного рода вопрос, то, презрительно усмехаясь, он пояснял, что профессионалам особые приметы нужны как бездомному фрак.
Опер в уголовной среде – словно попадья в доме терпимости. Однако как ни коробило Марка поначалу от новой своей ипостаси, выбора для него не оставалось: вливаться в ряды американских тружеников он не хотел, да и не мог; сыщик по профессии и самому своему естеству, он был абсолютно невостребован на новой почве. Кроме того, Марку был необходим адреналин. Адреналин и азарт. И дать ему их мог лишь криминальный бизнес, в котором он – профессионал, все рассчитывал и прогнозировал так, что вызывал у местного жулья безоговорочное почтение.
Понимая, что среда его обитания густо нафарширована полицейскими осведомителями и завистниками, он приближал к себе немногих, но, с другой стороны, поднять хоть какое-нибудь стоящее дело без помощников было затруднительно, а потому приходилось идти на заведомый риск.
Аферы с поддельными кредитными картами, квартирные кражи, фальшивые доллары, мошенничества с дорожными авариями и медицинскими страховками – всего, чем занимался он, было не перечесть, однако, – сколько веревочке ни виться…
И вот в составе организованной им преступной группы Марк предстал перед американским правосудием. И – выпутался, искусно изобразив невменяемого. Не зря в течение двух лет он готовился к неминуемому провалу, изучая психиатрию, посещая университетские лекции и заведя знакомства среди опытных врачей.
Из-под стражи он был освобожден, получил инвалидность по психическому заболеванию, соответствующую пенсию, льготы и – затаился, полагая, что в череде афер и похождений надо выдержать некоторый интервал.
Один день сменял другой, жизнь была гулко пуста, как шляпная картонка на пыльной полке старого гардероба. Марк прогуливался к океану, блуждал под эстакадой Брайтон-бич, закупая себе провизию и раскланиваясь со знакомыми. Изредка выезжал на распродажи в Манхэттен и в тюрьму, навещая томящихся за решеткой подельников.
Через пару месяцев, на пандусе плавучего казино, поуживая мелких акулок и камбалу, он познакомился с двумя иными рыбачками, – бывшими советскими десантниками Жуковым и Виктором.
Жуков рассматривал даль океана через мощный бинокль, наслаждаясь видом могучей водной шири.
– Не видать ли Красной армии? – со смешком вопросил его Марк.
Остроту отставные военнослужащие оценили положительным образом. Завязался непринужденный разговор, а уже к вечеру новая банда была готова.
В течение недели Марк стажировал неофитов в тонкостях магазинных хищений, затем пошла практика, а уж после – профессиональные выездные сессии в соседние штаты по намеченным масштабным целям.
Нужно ли это было Марку? Скорее всего, нет. В банковском хранилище у него лежал неполный миллион наличных, легализовать который в силу своего статуса он не мог; первый этаж дома, сдаваемый им в аренду, закрывал текущие финансовые проблемы, однако – где азарт, игра, где жизнь? И вообще – чем заняться? Ну, хоть этим, коли не дано другого… Примерно также мыслили и его новые партнеры, не бросавшие своего основного стабильного занятия в сфере строительно-ремонтных услуг и рассматривавшие криминальные вояжи по магазинам как увлекательное хобби.
Выйдя из дома Жукова, он прошел на набережную, сел на лавочку, глядя на мерные океанские волны за песчаной полосой пляжа, и призадумался.
Итак. Вопиющее в своей наглости и прямолинейности ограбление, естественно, безнаказанным не останется. Тем более похищена опаснейшая информация. Кому и для чего она предназначалась, – безответный вопрос. Известно следующее: существует некий мистер Уитни – владелец сейфа и одновременно лицо, присутствовавшее на собрании. Значит, инициатор записи он. Или один из инициаторов. Для чего ему запись? Для истории? Или для шантажа соратников?
Так или иначе, сегодняшняя проблема – Жуков. Через два дня его, как сбежавшую из зоопарка гориллу, активно начнут искать целеустремленные и безжалостные ребята. Что бы ты делал на их месте, а, старый опер? Минимум через сутки поисков понял, что объект отбыл в Москву. Тогда первым делом нашел бы Лору, взял ее за тухлые жабры и вытряхнул из нее все его местные и московские связи. Далее. Распечатка телефонных звонков. Особое внимание – звонкам накануне отъезда. Тут-то выплываешь ты, Марк. Здравствуйте, мы из полиции, расследуем совершенное вашим знакомым преступление, и – пошло-поехало… А вероятен и иной сценарий: удар по башке, размещение в багажнике автомобиля, затем укол в вену, допрос под наркоз и – прощальный круиз на яхте в сторону восходящего солнца. А если доберутся до Жукова, то одним из первых в списке вопросов к нему будет такой: «Кто помимо вас смотрел наше секретное кино?» И на вопрос наверняка будет дан правдивый и незамедлительный ответ.
Хлопнуть этого Жукова, что ли? И чего? Крупно этим подставиться. Возле дома камеры, выманить его куда-либо – пустой номер, парень он не промах, чуткий как зверь, а движется эта махина в сто двадцать кило легко и маневренно, как матерая акула. Да и вообще еще один грех на душу… Вот этих бы, кто на совещании, кто каждый день тысячами уничтожает людей во всех концах света своими деньгами и политикой, этих бы он грохнул, не задумываясь. Эти куда страшнее, чем казненные им в прорезиненной камере серийные убийцы… А может, отправить дискеты почтой адресату? Мол, чужого не надо? Глупость. В данной истории должна стоять твердая точка. И ее поставят. Значит, завтра Жукова надо проводить, снабдив соответствующими инструкциями. И не бежать куда-либо, а затаиться здесь, в Нью-Йорке, вблизи от надвигающейся грозы, наблюдая за действиями противника. Как наблюдать – он, Марк, знает. Научен.
Океан неуклонно темнел, свежел бриз, в домах, окружавших набережную, зажигались огни, прогромыхал на эстакаде за спиной поезд подземки. Марк встал со скамьи, удрученно подумав, что спокойствия в этой жизни ему не видать, хотя, с другой стороны, жить в спокойствии для него невыносимо. Но если обычно ему приходилось выбирать из двух зол, то тут их вон сколько…
