Андрей Ливадный
Изоляция
Двое насекомых медленно оседали, третий, впустую разрядив бионический автомат, с неожиданной ловкостью ушел вбок, стремительно пробежал по деревянным конструкциям, в прыжке оттолкнулся от скалы, меняя траекторию атакующего броска, и… не встретив сопротивления, канул в пропасть, разминувшись с Яной на добрые полметра.
Снизу донесся глухой удар.
– Ну, ты живой? – Девушка шагнула в сумрак, присела подле избитого парня, осторожно приподняла его голову, заглянула в лицо и вдруг смертельно побледнела.
Кровь отхлынула, пальцы дрогнули, губы едва слышно шепнули:
– Антон?!
Он не ответил. Лежал без сознания, словно тряпичная кукла.
Го-Лоит наслаждался. Множество датчиков, расположенных по периметру кратера, передавали ему разнообразные данные. Омни комфортно устроился в одном из недавно отремонтированных отсеков сбитого корабля. Перед ним тускло мерцали сферические мониторы, в их глубинах формировались объемные визуализации мысленных образов Яны, считанные модулем технологической телепатии и переданные сюда для обработки и анализа.
Наверное, единственное удовольствие, которое никогда не приедается, – это тонкие манипуляции с другими существами.
Гибель троих фокарсиан его нисколько не заботила. «Теперь Яна полностью в моей власти», – подумал Го-Лоит. Торжество, ни с чем не сравнимое, ибо каждая постановка выходила за рамки искусства. Ощущение абсолютной власти пьянило. И не важно, каков масштаб события. Иногда столкнуть лбами две цивилизации проще, чем пройти по тонкой грани неведомых ощущений, мыслей, навязывая определенный поступок, играя с именами, образами, формируя события и предугадывая их последствия.
* * *
Яна плакала.
Далеко не светлая жизнь лежала за ее плечами. Она слишком рано повзрослела, выросла в эмосфере мрачной ксенофобии, и до сегодняшнего вечера это казалось правильным, единственно возможным отношением к жестокому миру, к населявшим его инопланетным существам, да и ко многим людям, что уж греха таить.
«Никогда никого не подпускай слишком близко. Не позволяй чувствам возобладать над рассудком» – так учил ее приемный отец.
Прав ли был старый тиберианец?
Яна могла, стиснув зубы, перенести лишения, вытерпеть физическую боль, но внезапный моральный удар оказался невыносимым.
Она вскипятила воду, быстро и умело обработала раны Антона. Он не приходил в сознание. В порезы и ссадины попал неизвестный токсин. Справится ли его организм?
Она закрыла ладонями лицо, замерла, сидя на грубо сколоченной скамье подле лежанки.
Призрак, вернувшийся из прошлого, мгновенно надломил ее глухую защиту, пробудил воспоминания, и Яна вдруг горько, отчаянно захлебнулась непрожитым, вернулась туда, в последний солнечный летний день своей юности…
Губы дрожали. Слезы невольно катились из глаз.
Она смотрела на Антона, узнавая и не узнавая его. Повзрослел. Исхудал. Недельная щетина скрадывала черты. Обметанные жаром губы, синеватые прожилки вен на запястьях, шрам на правом предплечье очерчивали лишь смутно знакомый образ.
Как ты жил эти годы? Кого любил? Вспоминал ли о нескладной соседской девчонке?
Душа кровоточила, но молчала в ответ. «Почему мне так больно? Откуда внутри стылое чувство неправильности, невозможности событий, словно судьба, насмехаясь, швырнула обглоданную кость воспоминаний и теперь выжидает: схвачу ли подачку?»
Холодная ночь кружила над землей. Снаружи доносились рычащая речь норлов и тяжелые шаги мурглов. Им-то что не спится? Потрескивали поленья в очаге. В свете языков пламени поблескивали капельки пота, выступившие на лбу Антона.
Она промокнула их тряпицей.
Его веки дрогнули. Глаза приоткрылись. Полуосознанный, переполненный болью взгляд блуждал, все виделось как в тумане.
– Яна… – сипло, едва слышно выдавил он, вновь проваливаясь в бредовое состояние.
Быть может, ей просто почудился этот хриплый, едва уловимый шепот?
«Он узнал меня? Через столько лет? Думал обо мне? Вспоминал?»
Рассудок кричал: «Не верь! Ты все придумала сама! Конечно, он мог выжить во время того рокового Смещения, но вспомнить тебя, узнать, выдохнуть имя в бреду, на тонкой рвущейся грани между жизнью и смертью – нет, такое невозможно!..»
А как хотелось поверить!
Душа Яны сорвалась в пропасть и падала.
Мы часто не приемлем доводов рассудка. Приходит миг, и вдруг становятся не важны стечения обстоятельств. Надежда не подвержена логике, она безбрежна, наивна, эгоистична и уж никак не стеснена рамками теории вероятности. В любом из нас, на донышке даже самой циничной, очерствевшей души живут призраки, способные вырваться из темницы памяти, причинить боль, обжечь, вернуть утраченное, пусть ненадолго, на минуту, на час или на день.
Лишь под утро Яна забылась тревожным сном.
Нет, она не ждала каких-то светлых событий. Прошлую жизнь не вернешь. Случайная встреча обещала лишь боль воспоминаний и, наверное, жестокое разочарование… в том случае, если организм Антона справится с токсином.
* * *
Ее разбудило громкое хлопанье крыльев и клекот амгахов.
В прореху между шкурами проникал серый свет пасмурного утра. Эхом разносились крики сотен существ, слышался звон инструментов, тяжелая поступь мурглов передавалась ощутимыми вибрациями.
Антон спал. В тусклом сиянии подернутых пеплом, но еще тлеющих угольев его лицо выглядело землистым, осунувшимся. Сквозь повязки проступила кровь.
Яна разбила корочку льда, умылась холодной водой, изгоняя одурь тяжелого, короткого сна.
«Что мне делать?» – Она присела подле Антона, долго смотрела на него.
Так не бывает. Утраченная любовь наивной девчушки не вернется. Взгляд Яны потемнел. Нашу «случайную» встречу подстроил омни? Она коснулась ладонью скулы Антона, укололась о щетину. «Теперь положить левую руку на его затылок и резким заученным движением сломать шейные позвонки, – пронзила отчаянная мысль. – Так будет лучше. Для нас обоих».
Пальцы дрожали.
Горькая, жестокая мысль угасла.
Яна коснулась губами щеки Антона и, не оглядываясь, вышла.
Он пришел в себя на закате.
Веки дрогнули, но не открылись. Антон чувствовал слабость, уязвимость.
«Фокарсиане, – мысль пульсировала, не давала снова впасть в забытье. – Как я попал к ним в плен?!»
Он ведь прекрасно помнил, что погиб… и вдруг вновь ощутил себя живым, покорно бредущим в окружении насекомых по какой-то пыльной, ведущей в гору дороге.
Неудивительно, что сработали рефлексы.
Тело ныло. Ашанги – превосходные бойцы. В одиночку, без оружия, справиться с ними – нереально.
Антон лежал не шевелясь, прислушиваясь к звукам, каждым нервом впитывая проявления окружающего.
Снаружи доносились неразборчивые голоса, слышались удары примитивных инструментов, стук камней, скрипы лебедок, хлопанье крыльев, иногда удавалось уловить речь фокарсиан, пронзительное шипение скелхов, затем вдруг послышались легкие шаги, всколыхнулась занавесь из шкур. Кто-то вошел, остановился подле него, прохладная ладонь коснулась лба, раздался журчащий звук воды, и снова прикосновение, заботливое, умелое.
Антон приоткрыл глаза, взглянул сквозь ресницы и мгновенно потерял самообладание, узнав дорогой сердцу образ.
Девушка, похожая на ангела из мучительных, несбыточных снов, склонилась над ним, обрабатывая раны, но… такое просто не могло происходить наяву!
Он не сумел, да и не пытался сдержать бурю противоречивых эмоций, вмиг захлестнувших его.
– Яна?! – голос прозвучал сипло. Он с трудом привстал, опираясь на локоть, не в силах оторвать взгляд от ее черт.
Девушка побледнела, ее рука замерла.
– Антон?! Ты действительно меня узнаешь?!
– Яна… Как же я мог тебя забыть?! – Он не верил происходящему, но почему-то принимал его. Принимал без объяснений, без логики, без доказательств.
Она изменилась. Повзрослела.
– Господи, Антон! Это невозможно… – Ее губы дрожали. – Сколько лет прошло? – Она невольно отступила на шаг, пытливо всматриваясь в смутно знакомые черты.
Что же делает с нами любовь?
Она таится внутри. Кажется, все давно прошло, забылось, подернулось пеплом, но приходит миг, и душа вдруг срывается в пропасть, падает, обмирая, не предчувствуя дна.
– Я не знаю. Много. Какая разница, сколько? Волею омни – мы живы?! – вырвалось у него.
Ее взгляд мгновенно потемнел.
– Тебя он тоже возродил? – спросила девушка.
– Да. Я помню, что погиб, – фраза далась Антону с трудом.
Наступила тяжелая, неловкая пауза.
Казалось, они разговаривают на одном языке, говорят об одних и тех же событиях, минута страшного прозрения еще впереди, а пока оба растерялись: сильные при любых других обстоятельствах, они хотели бы поверить в чудо, но знали – чудес не бывает.
– Яна, родная, – вырвалось у Антона. – Мне не важно, что затеял Го-Лоит!
– Антон, не надо! – На глаза девушки навернулись слезы отчаянья. – Это неправильно! Нас используют! Мы не могли с тобой встретиться снова!
Он встал, преодолевая головокружение и слабость, шагнул к ней, обнял, прижал к себе, шепнул:
– Что бы ни задумал омни, на этот раз он просчитался. Я так много думал о тебе! Казалось, потерял навсегда и больше не увижу!..
Слезы текли по щекам Яны. Она не смогла ничего поделать, прильнула к нему, задыхаясь от внезапно вернувшегося, потерянного в юности ощущения, когда вдруг перестаешь понимать, где ты, что происходит, да и не важно – ведь она чувствовала частые, глухие, теплые удары в его груди, и ее сердце, очерствевшее, скованное, вдруг замерло, а затем встрепенулось, забилось в унисон.
– Антошка… – Она всхлипнула. – Антошка, милый, ты ведь даже внимания на меня не обращал…
– Глупым был… – Он гладил ее волосы. – Стеснялся.
Они не верили ни одному своему чувству, но тянулись друг к другу – оба иззябшие, ожесточенные, почти надломленные жизнью, но сохранившие в глубине души искру несбывшейся любви, частицу тепла.
* * *
Огонь в очаге разгорался. Снаружи зарядил дождь, дул порывистый холодный ветер, издалека доносилось унылое, монотонное пение норлов, вечер угас, сгущалась тьма.
Ночь кружила над землей, злая, коварная, лютая, пронизанная несбыточными надеждами.
Они ни о чем больше не спрашивали друг друга. Слова утратили смысл или их время пока не пришло?
Омни мог упиваться своей прозорливостью, мнимым знанием тонкостей человеческой натуры – ведь первый порыв неожиданно возрожденных чувств едва не сжег Антона и Яну.
Две рано осиротевшие души, через край хлебнувшие горя и ненависти, потянулись друг к другу, и мир внезапно отдалился, потонул в желтоватых, скользящих по стенам отсветах пламени.
Такое случается раз в жизни, и то не с каждым. Безумие, непохожее на счастье, острая страсть, замешенная на пустоте одиночества, – их чувства слились воедино, растворились друг в друге, время для Антона и Яны остановилось.
Лишь далеко за полночь, когда поленья уже рассыпались головешками, но еще рдели, источая тепло, она вдруг тихо произнесла:
– У тебя рана открылась.
Антон не хотел отпускать ее. Казалось – ускользнет, исчезнет, обернется сном.
– Пустяки.
– Шов разошелся. У меня есть игла и немного ниток. – Она встала, чувствуя себя легкой, как перышко. Мысли только о нем. Словно не было тяжелой, надорванной жизни, смерти, необъяснимого возрождения.
Если снова умрем, то вместе. В один день. В один миг. Она больше не ощущала обреченности в промелькнувших мыслях. Сознание словно переродилось.
Вернувшись, Яна присела, вытерла выступившую на его плече кровь. Ей не раз приходилось зашивать раны, но сейчас рука замерла, не в силах уверенным движением проколоть его кожу.
– Давай, ты чего? – Он улыбнулся тепло, ободряюще, так, что у Яны закружилась голова.
Она быстро, умело стянула края глубокого пореза.
– Антошка, что с нами будет?
Он долго молчал. Яна убрала иглу, нитки, прилегла рядом, прижалась к нему.
– Где мы? – спросил Антон.
– В Первом Мире, разумеется, – ответила она, не задумываясь.
– Первый Мир? Никогда не слышал о таком.
Яна обмерла, напряглась, с трудом делая вид, что все нормально.
Неужели предчувствие не обмануло?
И снова – иней на сердце, секунда напряженного отчуждения, оттенки состояний, – кажется, душа уже изранилась в кровь о туго натянутые нервы.
«Нет! Я не смогу еще раз потерять его! Откуда мне знать, как воздействует технология воскрешения на рассудок? Возможно, он просто забыл некоторые моменты прошлого? Он ведь только недавно очнулся и наверняка дезориентирован». Мысли неслись вихрем, сердце билось неровно и часто.
– Антошка. – Она заставила себя взглянуть в его глаза. – Как ты жил все эти годы?
Он обнял ее.
Го-Лоит с шипением сплел шеи. Наступил роковой момент. Сейчас все решится. Либо его план безупречно сработает, либо… – он замер в напряженном ожидании.
Антон не стал размениваться на слова. К чему, если им обоим вживлены модули технологической телепатии?
Яна невольно вздрогнула, когда образы из его рассудка коснулись ее сознания, затопили его.
Глава 2
Неизвестная точка пространства…
В утреннем тумане все звуки слышатся особенно четко.
Солнце еще не взошло, царили мглистые сумерки, но Антошка уже проснулся, лежал на мягкой, ворсистой, удобной развилке ветвей, ощущая привычное покачивание бредущего дерева, слушая сонный шелест змееподобных трав, вдыхая терпкие запахи токсинов. На душе было спокойно. Он радовался новому дню, предвкушал скорую встречу с коричневым морем, затаив дыхание, мечтал, как сегодня будет бегать по рыжим песчаным отмелям, – ведь кочующий лес надолго останавливался вблизи побережья!
Взрослые постоянно о чем-то беспокоились, но десятилетнему мальчишке их тревоги непонятны.
Он вырос среди альбийских туманов, с первыми осознанными впечатлениями впитал красоту окружающей природы и простой уклад жизни. Тошнотворные для старших запахи воспринимались Антошкой как привычные ароматы, его ничуть не мутило от постоянного чавкающего шума, с которым корненоги бредущих деревьев пожирали змееподобное разнотравье.
Толстая ветвь над головой изогнулась, пружинисто дрогнула. Утренний туман тек густыми полосами, и мальчик не разглядел, кто спустился с наблюдательного яруса, зато отчетливо услышал голос старика Веба:
– Море километрах в десяти.
– Лес, как обычно, остановится на пару недель, – отозвался Глеб Стужин. – Придется попотеть, откапывая шлюз «Корпускула».
– Зря мы послушали корпов. – Старик надрывно закашлялся. – Анклаву тут не выжить.
– Сделанного не вернешь, командир. Думать надо было раньше, когда отступали из Солнечной системы. Здесь, по крайней мере, нас не найдут омни.
– Зато добьют токсины, – мрачно предрек Веб.
Антошка ничего не понял из их разговора. Да и не старался понять, ведь у мальчишки иные заботы. Ему не терпелось дождаться, когда восход солнца растопит туман, отпроситься у родителей и бегом к морю!
* * *
Море было светло-коричневым, мутным, прибрежный песок оранжево-искристым, теплым. Сюда не заползали змееподобные травы, здесь не ступали корненоги бредущих деревьев, и только кистеперые рыбы неуклюже выбирались из воды, чтобы погреться на солнышке, да огромные панцирные многоножки шустро сновали по пляжу, оставляя в песке бесчисленные запутанные следы.
Кочующий лес остановился вдалеке. Деревья никогда не подходили близко к кромке соленой воды, не пересекали неровной линии, где оканчивалось шипящее многотравье и начинались рыжие прибрежные дюны.
Антошка вместе с другими ребятами бегал по мелководью, пугал кистеперых рыб, визжал, хохотал и резвился.
Счастье. Бездонное небо над головой. Пьянящий горьковатый воздух, палящее солнце, коричневатые горбины волн – ощущения беззаботного детства.
Взрослые купаться не пошли. Разбрелись по берегу, собирая панцири многоножек, а затем, отыскав самую большую из дюн, принялись копать.
Работа шла медленно. Солнце уже перевалило за полдень, а они все трудились с непонятным, молчаливым, обреченным упорством, не обращая внимания на жару, отгребая песок при помощи прочных панцирей, перенося его подальше, ссыпая горками, а морской ветер, любопытствуя, крутил вокруг места раскопок пыльные смерчи.
Антошка закупался, проголодался, устал. От обилия новых впечатлений кружилась голова.
– Эй, айда посмотрим, что там родители нашли! – раздался крик.
Конечно же, он припустил с остальными. Стайка ребят растянулась по пляжу. Исконные обитатели побережья испуганно разбегались. Мальчишки и девчонки, погодки от восьми до десяти лет, внушали им инстинктивный страх.
– Ух ты! – Первым до места раскопок добежал Мишка, самый старший из ребят, ему было одиннадцать. – Да здесь дыра какая-то! И куда все взрослые подевались?!
Действительно, странно! Антошка перешел на шаг, недоуменно оглянулся, посмотрел в направлении кочующего леса, но тот возвышался молчаливой стеной.
– Они чего, туда полезли? Зачем? – наперебой спрашивали ребята. Дети испугались, ведь взрослые никогда не бросали их одних, всегда находились неподалеку, не разрешали слезать с деревьев во время движения и только тут, на побережье, давали волю.
– Ну, вы как хотите, а я полезу, посмотрю! – Мишка прятал страх за громкими фразами. – Кто со мной?!
Девчонки не решились. Антону овальная дыра, окаймленная черным, мягким на ощупь выступом, внушала оторопь. На дупло дерева не похоже. Ход явно вел куда-то вниз. Дети понятия не имели, что такое подземелье или пещера, их жизнь проходила на деревьях, и шаг в пугающую темноту требовал изрядного мужества.
– Я с тобой! – ломким от волнения голосом произнес он.
– Ну, тогда пошли. – Мишку внезапная поддержка Антона совсем не порадовала. Он вообще-то собирался выждать многозначительную паузу и отказаться от дурацкой затеи.
– Ты первый! – Антон вцепился в толстый, местами растрескавшийся кант уплотнителя, заглядывая в сумрак.
Тоннель уводил вниз. В его глубинах угадывался неяркий свет.
Мишка переступил порог, оглянулся.
– Ну, где ты там застрял?
Страшно – не то слово. Земля под ногами холодная, твердая, ровная и серая. Издалека доносились невнятные голоса. В глубинах что-то позвякивало.
Мальчишки шли крадучись. В плотном сумраке их била дрожь, приходилось постоянно осязать стены кончиками пальцев. Что за странное, жуткое место? Воздух тут пах непонятно, тревожно.
Наклонный тоннель разбегался развилкой. Голоса взрослых теперь звучали отчетливее, источник света стал ближе, но все равно кожу стягивало крупными мурашками. После теплого пляжа и яркого солнца обстановка казалась гнетущей.
Немного глубже и дальше, у пересечения тоннелей, тускло сияло несколько квадратов, вмонтированных в изгибающийся аркой свод.
Мир природы не знает резко очерченных, геометрически правильных форм. Ребятам все казалось странным, ненастоящим. На пути им постоянно попадались выступающие из стен ребра жесткости, одинаковые по форме и толщине. За приоткрытыми овальными дверями (это слово они знали) таилась тьма.
– Нам по шее надают. – Нервы у Мишки окончательно сдали, но Антошка его не слушал.
– Пошли. Там голоса!
– Лучше назад!
– Струсил?
– Нет.
Они, крадучись, преодолели еще метров десять.
Свет стал ярче. Он исходил из огромного «ангара номер семь» – надпись мальчишки прочли на стене подле овального входа. Грамоте их учили с малолетства.
Взрослые таскали тяжеленные, ребристые пластиковые кофры, складывали их у выхода.
– Что там? – Мишка вытянул шею.
– Ящики какие-то.
– Надпись прочти. Мне не видно.
– Модуль полевой биологической лаборатории, – медленно, по слогам, прочел Антошка.
Старик Веб появился из сумеречных глубин ангара, устало присел на черный контейнер, вытер капельки пота, выступившие на лбу, надрывно закашлялся.
К нему подошел отец Антона.
– Ты чего? Опять приступ? Ингалятор с тобой?
Старик кивнул. Говорить ему было еще труднее, чем дышать.
– Потерпи. К вечеру развернем оборудование, проведем анализ, синтезируем антитоксины.
– Я о детях думаю, не о себе, – сипло, с неприятным бульканьем выдавил старик. – Им как жить? Запаса реагентов надолго не хватит. Оборудование изнашивается. Заменить его нечем.
Мальчишки притихли, прислушиваясь к голосам.
Взрослые прекратили таскать ящики, подошли, столпились вокруг старика.
– Ты – капитан корабля, Вебрарий, и должен знать, как их спасти! – В наступившей тишине женский голос позвучал громко, с упреком и вызовом. – Мы же не обсуждали приказы! Верили принятым решениям! Дети-то в чем виноваты?! А ты теперь им смерть пророчишь?!
– Да мы все здесь подохнем от проклятых токсинов! – разом загомонили взрослые. – Нет у нас шансов! И никогда не было!
– Не кричи, Анна! Делу этим не поможешь… – хрипло, надрывно ответил старик. – «Альбион» – боевой корабль. На борту нет техники терраформирования, и вы все это прекрасно знаете! Выбор планеты определяли экзобиологи корпорации!.. – Он снова закашлялся, сипло добавил: – Но «Корпускул» разбился при посадке! Весь научный состав экипажа погиб!..
– Ты не оправдывайся! Лучше скажи, что нам делать?! Крейсер ведь уже не поднимешь в космос!
– Вот именно! Новую планету отыскать невозможно! – Все больше голосов подключались к спору, ожесточение вспыхнуло вмиг и росло, как пожар.
– Корабль надо ремонтировать! – раздавались мнения. – Задержаться на побережье, а не кочевать вместе с лесом!
– Ну а где ты возьмешь запасные части?
– Колонию надо организовать! Пора слезать с этих треклятых деревьев! На борту корабля выжить намного проще!
– Нельзя запускать реактор! Нас обнаружат по сигнатуре!
– Да никому нет дела до этой проклятой отравленной планеты!
Антошка никогда не видел взрослых такими злыми. Они кричали друг на друга, махали руками, лишь немногие отошли в сторону и молча наблюдали за вспыхнувшей склокой.
Мать Антона внезапно протолкалась вперед, встала рядом со стариком Вебом и, перекрикивая других, приказала:
– А ну прекратите! Сейчас же!
Все стихло. Мальчишки даже дышать боялись.
– Не стыдно?! – Она обвела крикунов долгим тяжелым взглядом. Антошка не узнавал маму. Всегда спокойная, добрая, она никогда ни на кого не повышала голос. – Набросились на старика! А сами? Все манны небесной ждете?! Разочарую: никто не придет на помощь! Десять лет минуло! Альбион теперь наш дом, нравится это кому-то или нет! Все корабли корпорации погибли.
– Ты откуда знаешь?! – вновь раздались выкрики.
– Была в рубке. Система «Корпускула» сканирует частоты связи в автоматическом режиме. За все годы – ни одного сигнала бедствия!
– Но мы же умрем, если не получим помощь! Надо ремонтировать крейсер! Искать другую планету! – вновь, перебивая друг друга, загомонили взрослые.
– Я бы согласилась, – мать Антошки держалась уверенно. – Но это невозможно. И «Корпускул» и «Альбион» получили серьезные повреждения при аварийной посадке! Герметизация многих отсеков нарушена, внутрь давно попала влага. Кибернетические системы испорчены. Кто не верит – советую пройтись по всем постам и палубам. Нам не справиться с таким объемом ремонтных работ!
– Но дети! – в отчаянии выкрикнула Анна.
– Выживание – наша общая задача! Криком, стенаниями тут не поможешь! – ответила мать Антошки и тут же добавила, немного тише, спокойнее: – В ангарах «Альбиона» герметичность не нарушена. У нас есть два войсковых транспорта.
– И какой от них прок?! Можешь выражаться яснее?!
– Грузовые корабли способны совершить прыжок на координаты Земли и вернуться!
– А смысл?! Там только радиоактивный пепел!
– Кто-то из нас должен рискнуть! – ответила мать Антона.
– Чем нам поможет возвращение на Землю?! – вновь раздались выкрики.
Мишка и Антошка затаились, слушая взрослых, не понимая причин их злости и отчаянья.
* * *
Угрюмо молчавший Вебрарий вскинул голову.
– Вы все прекрасно знаете, в чем изначально заключался план спасения. Омни уверены, что люди уничтожены, и не сунутся сюда! Им и в голову не придет искать Анклав на токсичной планете с враждебной биосферой!
– Слабое утешение!
– Это был осознанный выбор! – ответил капитан «Альбиона». – Вспомните, когда мы отступали из Солнечной системы, разве существовал какой-то иной шанс? Сколько людей погибло, прикрывая наш отход? Нам доверили криогенный модуль с детьми, и мы будем искать способ выживания!
– Да о чем ты говоришь?! – Анна вновь набросилась на Вебрария с упреками. – Мы зря поверили корпам! Они обещали нам высочайшие технологии, а что вышло на самом деле?! До точки гиперперехода из всего флота дотянули только «Альбион» и «Корпускул»! Большинство оборудования утрачено, научные подразделения погибли!
Вебрарий помрачнел.
– Вы правы. – Он обвел взглядом бледные, напряженные лица, провел ладонью по ребристой поверхности ящика, на котором сидел. – Это последний модуль полевой биологической лаборатории. Его ресурс ограничен. На синтезе антитоксинов нам долго не протянуть – рано или поздно закончатся реагенты. Нужно искать принципиально иное решение. Для этого кому-то из нас придется вернуться на Землю.
– Какой смысл?
– Я объясню, – ответил командир «Альбиона». – Перед войной две корпорации – «Генотип» и «Инфосистемы» совместно разрабатывали ряд уникальных устройств. С их помощью человек способен выжить в условиях чуждых биосфер. «Корпускул» эвакуировал архивы корпов. Данные зашифрованы, и я потратил годы, чтобы получить нужную информацию, но в ней, и только в ней, наше спасение! Да, Земля сожжена, но мне удалось выяснить: там уцелела система бункерных зон, где сконцентрировано технологическое наследие цивилизации!
Надежда то вспыхивала, то угасала.
Многие разочарованно отворачивались, вновь раздался нестройный шум голосов:
– Омни наверняка сканировали каждый камушек! Они давным-давно нашли убежища и вскрыли их! Это пустая затея!
– Не думаю, – Вебрарий с трудом повысил голос. – Бункера, где проводились секретные исследования и хранились прототипы новейших устройств, хорошо замаскированы и отлично защищены. Их не обнаружат сканеры. Нужно знать точку входа и обладать специальными полномочиями, иначе при попытке взлома произойдет автоматическая самоликвидация убежища.
– Ну, и как же попасть внутрь?!
– У меня есть три микрочипа с высшим приоритетом доступа, – признался командир «Альбиона».
– Откуда?!
– Это импланты, – пояснил Вебрарий. – Я изъял их из тел погибших офицеров «Корпускула».
– А биометрические данные? Где мы их возьмем?
– Образцы ДНК мной сохранены. Если доработать систему скафандра и не снимать его, ссылаясь при проверках на радиационное заражение, то рубежи охраны можно преодолеть.
– Что именно надо искать? – выйдя вперед, спросил Глеб Стужин.
– Ты вызовешься добровольцем?
– Да, вызовусь! Никто не справится лучше!
Вебрарий кивнул:
– Я бы сделал ставку на семнадцатое убежище «Генотипа», – ответил он, обращаясь ко всем. Людям нужен хотя бы проблеск надежды. Нет смысла утаивать информацию, полученную при кропотливой расшифровке архивов. Речь идет о микромашинных комплексах, – продолжил старик. – Они вводятся в организм и работают как корректоры метаболизма, не изменяя человека генетически, но адаптируя своего хозяина к агрессивным средам. Технология прошла испытания, но ее не успели внедрить – помешала война с фокарсианами.
– Почему же ты молчал до сих пор?! Каким образом отыскать нужный бункер?! Насколько безопасны наниты?! Они справятся с токсинами Альбиона? – Вопросы вновь посыпались со всех сторон.
– У меня нет специальных научных знаний, – развел руками Вебрарий. – Популярных разъяснений я также не нашел, только данные экспериментов, а они трудны для понимания. Нам придется рискнуть, ввести себе наниты и наблюдать. Поймите, я офицер, а не ученый. Да и говорить о практическом применении микромашин пока еще рано. Прыжок на координаты Земли связан с огромным риском. Это крайний шаг. Планета не просто заражена радиацией. Там наверняка сохранились боевые кибернетические системы и подвергшиеся мутациям формы жизни.
– Ты даешь надежду и тут же ее отнимаешь! – с досадой выкрикнул кто-то.
– Я стараюсь не строить иллюзий.
Мальчишки почти ничего поняли из разговора взрослых. Им хотелось назад, к ласковому свету солнца и теплому морю.
Мишка тронул Антошку за плечо:
– Пошли, пока нас не заметили, – шепнул он. – Накажут.
* * *
Антошка вскоре позабыл о том происшествии.
Глеба Стужина он больше не встречал. Ребристые ящики взрослые отнесли в поселение, надежно закрепили их в кронах бредущих деревьев, и когда кочующий лес вновь начал миграцию, жизнь, казалось бы, вошла в привычное русло.
В детстве многие события выглядят простыми, но они откладываются в памяти, воздействуют исподволь, ненавязчиво.
Образ родины прочно ассоциировался у Антошки с туманными восходами Альба, шипящими на ветру змееподобными травами, коричневым морем, оранжевыми пляжами и дремучими зарослями бредущих деревьев – царством дикой и опасной для человека природы, среди которой он вырос. В полуденный зной было приятно сидеть на мягкой замшелой развилке ветвей, ощущать равномерное покачивание, сонно внимать хрустящим звукам, с которыми корненоги бредущих деревьев подминают змееподобные травы, растирают их в приторно пахнущую массу, а затем всасывают с хлюпающим звуком.
Ему казалось, что люди всегда жили в кочующем лесу, двигаясь вместе с ним. Ядовитое разнотравье служило пищей для бредущих деревьев, а их плодами, созревающими ежедневно, ко времени вечерних туманов, в свою очередь, питались жители Анклава.
Именно тут возникала проблема, которую никто из взрослых не скрывал и не пытался преуменьшить. Разнообразие змееподобных трав неисчислимо. Лес проходит примерно десять километров в сутки, но его путь неисповедим. Бредущие деревья могут неожиданно свернуть, найти себе новое пастбище, и состав накапливающихся в плодах токсинов тут же изменится, поэтому наблюдатели, разведчики и сборщики никогда не сидели без дела. Нужно определить, какое направление изберут бредущие деревья, какими травами станут кормиться, собрать их яд, провести химический анализ, создать правильную формулу препарата, сделать людям инъекции, чтобы организм успел выработать антитоксины.
Для Антона это выглядело обычным укладом жизни. Лет с двенадцати он начал помогать взрослым, забираясь высоко на замшелые ворсистые ветви, наблюдая за предстоящим маршрутом, высматривая тропы, по которым разведчики могли бы безопасно пройти, собирая образцы трав.
Он не хотел и не искал для себя ничего иного, но, становясь старше, начал невольно прислушиваться к разговорам взрослых.
Вечерами, когда кочующий лес останавливался, приходило время легенд. Старики (а их становилось все больше) собирались вместе, вспоминали другую планету – потерянный техногенный рай, откуда началась недолгая экспансия человечества к звездам.
Они говорили о Земле, вплетая сталистые нити технологий в каждую фразу.
Укладываясь спать после сытного ужина, когда холодные полосы тумана лениво текли меж ворсистых ветвей, Антошка внимал доносящимся из мглы голосам.
