Андрей Курков
Игра в отрезанный палец
8
Темно-синий БМВ вез их по пустынным улицам Киева. Шофер спешил, проносился стрелой на желтый, а иногда уже и на красный свет.
Они выскочили к Филармонии и покатились вниз по Владимирскому спуску.
Остановились в каком-то подольском переулке.
– Жди здесь, – приказал шоферу Иван Львович.
Уличные фонари не светили, и только оконный желтый свет жидко падал на неровный асфальт переулка.
– Быстрее, быстрее! – торопил Ника полковник.
Они повернули за угол. Метрах в ста впереди стоял грузовой микроавтобус. По тому, как целеустремленно направился к нему Иван Львович, Ник понял, что они уже прибыли на место.
На боковой стене микроавтобуса большим шрифтом было написано «Мюллер лтд. Подвесные потолки».
Иван Львович подошел к водительскому окошку, кивнул кому-то, потом отошел к задним дверям. Обернулся на стоявшего метрах в пяти Ника.
Дверца открылась, и они быстро забрались внутрь.
Внутренности микроавтобуса больше напоминали телевизионную студию на колесах – три монитора, приборы с датчиками, тумблеры, компьютерная клавиатура.
– Садись, – полковник передал Нику раскладной рыбацкий стульчик. – Садись и смотри! – Он показал рукой на тройку подвешенных мониторов.
На одном Ник увидел коридор чьей-то квартиры. Обычный коридор с вешалкой на стене, с зеркалом, с внутренней стороной входной двери. Второй монитор показывал просторную кухню с круглым столом, огромным трехкамерным холодильником и прочей роскошью, которую Ник видел до этого только в редких западных журналах, добиравшихся до Душанбе. На третьем мониторе в кресле-качалке сидел мужчина лет пятидесяти. Правда, сидел он как-то неловко, нерасслабленно. Присмотревшись, Ник понял, что мужчина привязан к креслу. Руки к подлокотникам, ноги – к переднему саночному изгибу дерева. Брезентовый вещевой ремень прижимал его к спинке кресла.
Ник оглянулся на полковника, но тот внимательно смотрел на мониторы. Кроме них за мониторами следил молодой парень лет тридцати, который их и впустил вовнутрь.
На левом «коридорном» мониторе открылась дверь то ли в ванную, то ли в туалет. В коридор вышел невысокий парень в джинсах и футболке с какой-то надписью. На плече у него болталась сумка. Он постоял перед зеркалом, рассматривая себя, потом сосредоточенно улыбнулся и пошел навстречу камере, передававшей изображение на монитор. Исчезнув из коридора, он появился в комнате. Достал из сумки кассету, подошел к музыкальному центру. Вставил ее. Приблизился к привязанному к креслу-качалке мужчине.
– Звук идет? – спросил Иван Львович, не отрываясь от монитора.
– Идет, – ответил парень за пультом.
– Громче можешь сделать?
В салоне микроавтобуса раздалось шипение и на его фоне – ритмичные частые удары.
– Я ни при чем, – раздался слабый голос привязанного к креслу-качалке мужчины. – Меня подставили.
– Всех время от времени подставляют, – ответил парень, стоявший перед ним.
Потом он опустился на корточки. Раскрыл свою сумку и вытащил из нее какое-то устройство с торчащими проводками. К проводкам присоединил еще какую-то деталь, потом посмотрел на часы и, задвинув устройство под кресло, поднялся на ноги. Оглянулся на музыкальный центр.
– Может, громче сделать? – спросил связанного и, не дожидаясь ответа, подошел и добавил громкость.
Теперь частые ритмичные удары зазвучали сильнее.
– Что это? – спросил Ник.
– Запись сердечного ритма, – не оборачиваясь, ответил Иван Львович.
Тем временем парень перешел из «комнатного» монитора в «кухонный». Достал из холодильника колбасу, нарезал хлеба, сделал себе кофе. Вел он себя совершенно спокойно, как хозяин. Только время от времени посматривал на свои часы.
Мужчина в комнате раскачивал кресло-качалку. Должно быть, пытался освободиться, но ничего у него не получалось.
– Кофе есть? – спросил Иван Львович, следя за «кухонным» монитором.
Парень за пультом наклонился и подал полковнику термос. Тот налил себе, выпил. Потом снова налил в пластмассовую чашечку-крышку и протянул Нику.
Их взгляды встретились, и Иван Львович, кивнув на «кухонный» монитор, спросил: – Ну как тебе кино?
Ник пожал плечами. Он на самом деле мало что понимал в увиденном.
– Ты за парнем наблюдай, – сказал полковник. – Сергей Владимирович Сахно. Тридцать три года. Интересный тип. С биографией. Тоже бывший офицер, сапер. Комиссовался, когда его беременная подруга погибла. Психика неустойчивая. Ему подбросили виновного в смерти подруги. Вот тебе и кино.
– А что это за кассета, которую он в магнитофон вставил?
– Запись сердца ребенка в утробе матери. Сейчас такое делают. Мода. Фотографии с помощью ультразвука, запись ритма сердца… В мое время у родившегося ребенка отрезали клочок волос и хранили в конверте на память, а теперь с новой техникой каждый сходит с ума по-своему! Стоп!
Иван Львович, сам себя остановив, уставился в «кухонный» монитор.
Сергей Сахно – теперь Ник уже знал, как зовут этого парня, – посмотрел в очередной раз на часы и, оставив недоеденный бутерброд на столе, заспешил, засобирался. Быстро заглянул в комнату. Улыбнулся, увидев качающегося в кресле пленника. Подошел к музыкальному центру и врубил кассету на полную громкость. После этого вышел в коридор и, еще раз посмотрев на себя в зеркало, направился к входной двери.
Нику вдруг все стало более-менее понятно. Понятно было и то, что под креслом-качалкой Сергей Сахно оставил взрывное устройство с часовым механизмом.
– Мину успеют обезвредить? – напряженно спросил он, обернувшись к полковнику.
– Зачем? – удивился тот.
– Как зачем? Он же погибнет! – Ник кивнул на «комнатный» монитор.
– Да, – кивнул полковник. – Погибнет. Потому что нас здесь нет, понимаешь? Мы ничего этого не видели. С другой стороны дома стоит другая машина с оборудованием посильнее – это они за всем следят, все контролируют и дают всему произойти. А мы только подсматриваем. Мы уже свое подсмотрели, и пора отдыхать.
Иван Львович кивнул парню за пультом. Мониторы потухли. Шум, шипение и ритмические удары исчезли. Стало непривычно тихо, и тишина эта вошла в диссонанс с внутренним напряжением Ника.
Завелся мотор. Ник почувствовал, как микроавтобус медленно поехал, развернулся, куда-то повернул еще раз, остановился.
– Пошли! – приказал полковник, открывая заднюю дверь.
Перед ними стоял темно-синий БМВ. Как только они пересели туда – микроавтобус уехал.
Мимо проносились спящие дома большого города. Светофоры мигали желтым светом, давая ночному транспорту полную свободу и не беря на себя никакой ответственности за предоставление этой свободы.
Ник сидел в подавленном состоянии. В голове звучала запись частых ударов сердца неродившегося ребенка. Перед глазами связанный пленник раскачивал кресло-качалку, пытаясь, по всей видимости, перевернуться.
– Неужели нельзя было наказать его по-другому? – спросил Ник.
– Кого?
– Связанного…
– А за что его наказывать? Он никого не убивал.
Ник непонимающе уставился в глаза Ивану Львовичу. Мягкий свет в салоне машины создавал обманчивую прозрачность. Нику были видны глаза полковника, но не было видно зрачков.
– Его подставили… – продолжил после паузы Иван Львович. – Он умер совсем по другой причине. А Сергей Владимирович Сахно – просто топор, которым приводят наказание в исполнение. Кстати, не простой топор… Я тебе не зря приказал наблюдать за ним повнимательнее. Ты с ним скоро встретишься.
– Зачем?
– Тебе предстоит с ним не только встретиться, но и подружиться, хотя это, наверно, будет нелегко. Но начало у вас будет солидное. Ты его спасешь от смерти. Завтра вечером.
– Это что, будет подстроено?
– Нет, завтра вечером он действительно должен умереть. Он ведь одноразовый топор. По крайней мере кое-кто так думает. А я не согласен. Я терпеть не могу ничего одноразового. Все эти пластмассовые вилки-ложки, картонные тарелки. Нет. Это не мое…
– А что будет потом, когда я его спасу? – поинтересовался Ник.
– Начнется работа. Его будут искать. Надо будет перебраться куда-нибудь подальше, залечь, спрятаться. Потом отходить все дальше и дальше отсюда. И главное – тебе не засветиться. Пока о тебе никто ничего не знает – ты в полной безопасности…
Дальше они ехали молча. Мимо проносился безжизненный безразличный город. Потом и он остался позади – они ехали мимо пригородных сел, затем по обе стороны шоссе побежал знакомый лес. Зеленые ворота с надписью «26-й км» показались черными.
– Можешь спать до одиннадцати, – сказал на прощание полковник.
9
Яркая луна за кухонным окном освещала землю бледным тусклым светом. В этом свете замершие на ночь недостроенные многоэтажки казались руинами недавно окончившейся войны. С высоты восьмого этажа эта странная панорама выглядела особенно впечатляюще. За недостроенными башнями виднелась сказочная неподвижная деревня, два озерца, отражавших лунный свет, несколько одиноких уличных фонарей.
Виктор сидел на кухне с выключенным светом – луны хватало, чтобы видеть, где у чайной чашки ручка, а для того, чтобы размышлять, свет был не нужен.
В тишине квартиры тикали только настенные часы, висевшие на кухне. Показывали полтретьего ночи. Жена и дочь спали. Спал город за кухонным окном, и спала подмятая под себя городом деревня, название которой Виктор не знал.
За последние два дня «знакомство» Виктора с покойным генералом в отставке Броницким углубилось. Правда, этому углублению способствовало другое знакомство – совершенно нормальное – с судмедэкспертом по фамилии Ройтман. После получасового разговора, во время которого Ройтман почему-то защищался, хоть на него никто и не нападал, Виктор наконец узнал некоторые дополнительные сведения о трупе генерала. Умер он, оказывается, скорее всего вечером двадцатого мая, перед этим предварительно плотно и качественно поужинав, запивая чем-то крепким. Ужинал в спешке – плохо прожеванные и не успевшие перевариться куски балыка, салями, блинов с красной икрой все еще были в желудке, когда он отправился в полет. Канат на его шее завязали, когда он уже был мертвым. Причина смерти – обширный инфаркт. Но, уходя в отставку, генерал Броницкий прошел тщательную медкомиссию и был признан полностью здоровым. Ему и было всего сорок семь лет. Пил мало, увлекался байдаркой и охотой.
После поездки в лабораторию судмедэкспертизы Виктор посетил вдову Броницкого. Интеллигентно посидел у нее на кухне. Держала она себя в руках, налила следователю и себе по пятьдесят коньяка, помянули покойного. Посетовала, что еще не похоронили его. «Тело пока не отдают. Сказали, что надо провести разные анализы». Виктор пообещал ускорить проведение «анализов».
Жене Броницкого было лет сорок. Одета была хорошо, по-домашнему. И отвечала на его вопросы спокойно, словно был их разговор чем-то совершенно обычным.
– Друзей у него не было. Раньше, в штабе, были. А когда перешел в советники – не стало. Очень любил сына – Володьку. Он сейчас в Англии, в колледже учится. Только-только улетел, за два дня до этой ужасной новости. Может, и хорошо, не надо ему ни похорон, ни расспросов. Ему только восемнадцать, он такой впечатлительный… Я сперва испугалась, у него ведь обучение только на полгода вперед оплачено, но приходили тут коллеги, пообещали за госсчет до конца учебного года все оплатить. Потом вернется, будет здесь доучиваться…
Сейчас, спокойной киевской ночью, вспоминая этот разговор, Виктор насчитал по крайней мере еще пять вопросов, которые надо было задать. Даст бог, он с ней еще поговорит. Она словно сама ему помогала – просто рассказывала примерно то, что должно его интересовать. Теперь уже было понятно, что ее длинный монолог ни на один серьезный вопрос, пожалуй, и не ответил.
На цыпочках Виктор прошел в комнату, вышел на открытый балкон. Проверил, на месте ли машина. «Мазду» он теперь ставил под своими окнами. Так было спокойнее. Хотя от окон до машины было добрых двадцать с лишним вертикальных метров.
Вернувшись на кухню, проделал две дырки в банке пайковой сгущенки. Присосался по старой привычке. Запил остывшим чаем.
Из коридора донеслась телефонная трель.
Виктор в три шага подскочил к висевшему на крючке пиджаку, вытащил из бокового кармана мобильный телефон, нажал зеленую кнопку и, только вернувшись на кухню, поднес телефон к уху.
– Алло! – прошептал Виктор.
– Это я, Георгий. Привет!
– Привет, – ошарашенно ответил Виктор.
– У меня бессонница, вот решил звякнуть. Как там, с вдовой познакомился?
– Да.
– И что-то узнал?
– Почти ничего.
– Это потому, что разговаривал на ее территории. Знаешь, как в футболе: победа на поле противника считается двойной… Тебе надо ее куда-нибудь пригласить. В кафе какое-нибудь. Утром, часиков в одиннадцать, чтобы она уже привела свой внешний вид в порядок, а мысли чтоб были еще разбросаны… Понимаешь?
– Ну да…
– Ну, раз понимаешь, позвони ей завтра часиков в десять утра, скажи, что заедешь за ней в одиннадцать, и по-деловому положи трубку. Чтобы ей некуда было деваться… У тебя, я вижу, тоже бессонница?
– Да, – признался Виктор, и тут же какое-то подозрение закралось в его мысли.
Он выглянул в окно, осмотрел неподвижную ночную панораму – все тихо и мертво.
– Ну ладно, до связи. Я поехал! – произнес знакомый мужской голос, и на его место пришли короткие гудки.
Виктор опустил трубку на стол. Уставился в окно и вдруг увидел, как у забора соседней стройки какая-то машина зажгла фары и стала видимой. Выехала на «дорогу жизни» и не спеша покатила к трассе.
Утром он полчаса стоял под холодным душем, приходя в бодрое состояние.
– Ты на черта похож! – сказала ему за завтраком жена. – Под глазами – синяки, бледный, как мертвец!
– Ничего, сегодня отосплюсь, – пообещал скорее сам себе Виктор, кромсая ножом трехглазую яичницу.
Из комнаты донесся плач дочурки, и жена, на ходу расстегивая верхние пуговицы халата, побежала туда. У Яны тоже наступило время завтрака.
Ира, вспомнив, что ночью кормила ее левой грудью, сейчас поднесла к правой.
Виктор выпил в кухонном одиночестве чашку кофе. Вышел на балкон, посмотрел с высоты восьмого этажа на свою красную «мазду». На стоявшие чуть поодаль аккуратной шеренгой соседские «москвичи», ЗАЗы и примкнувший к ним древний «мерседес». Хоть он и понимал, что машина – не его, а служебная, а удержаться от высокомерной ухмылки не смог.
Сходил еще раз умылся холодной водой. Посмотрел на часы – без пятнадцати девять. Зашел в спальню, посидел минутку около Иры и Яны, присосавшейся к правой груди жены. Почувствовал себя «третьим лишним». Вернулся на кухню.
В полдесятого, когда «дорога жизни» уже опустела и только несколько соседских ребятишек с пластмассовыми автоматами в руках играли на ее обочине в «новых русских», Виктор взял мобильный телефон и позвонил вдове Броницкого.
Твердо и вежливо он пригласил ее на кофе, попросил спуститься в десять на улицу и, не дав ей времени на ответ, попрощался.
Когда красная «мазда» остановилась у второго подъезда ведомственного «генеральского» дома, вдова Броницкого уже сидела на скамеечке, в длинной черной юбке и блузке изумрудного цвета. В руках держала маленькую сумочку.
На «мазду» она не обратила внимания, пока из нее не вышел Виктор. По ее реакции можно было легко понять, что следователя она ожидала скорее увидеть пешим или в крайнем случае на помятых «Жигулях», чем на новенькой иномарке.
Виктор, отметив про себя ее удивление, улыбнулся. Поздоровался и, держа деловой ритм, сразу открыл ей дверцу машины.
– А в газетах пишут, что в милиции такая беднота, – проговорила Броницкая, глядя на следователя, который ей вдруг показался посимпатичнее, чем в первый раз.
«Первое впечатление часто обманчиво», – подумала она, вспомнив о дне знакомства со своим будущим мужем.
Бар «Седой кот», видимо, только-только открылся. Ступеньки были еще мокрыми от тряпки уборщицы. Внутри – никого. Только молодая барменша, снова переусердствовавшая с косметикой.
«Слишком рано встает», – подумал про нее Виктор.
Галантно усадил Броницкую за тот же столик в углу, за которым он сидел здесь с Димой.
– Кофе? – спросил вдову.
– И коньяк, – добавила она, улыбнувшись.
Уже в первые минуты разговора Виктор оценил правоту позвонившего ночью «мобильного» Георгия. Действительно, заданный утренний ритм уже приносил свои плоды. Броницкая была в минорно-романтическом состоянии, но при этом часто улыбалась и, как казалось Виктору, кокетничала с ним. При этом спокойно, как бы между прочим отвечала на его вопросы. И отвечала по-настоящему. Он уже узнал о тех старых друзьях ее мужа, которые исчезли после перехода его на работу в аппарат президента. Исчезли они не просто так – оказывается, в штабе случился переполох, какая-то утечка информации. Назревал большой скандал, и его пытались замять. В конце концов замяли, но в результате этого «замятия» один полковник покончил с собой, пропала без вести вольнонаемная секретарша и три человека из командования штабом оказались в Москве. Оказались очень быстро, при этом их посадочная полоса была заранее подготовлена и, пока скандал разгорался, их семьи преспокойно переехали в белокаменную столицу и заняли неплохие квартиры на Кутузовском проспекте. Один из этих троих – Максим Ивин – и был лучшим другом Броницкого. Он несколько раз звонил после переезда, а до скандала часто бывал у них дома. Броницкий в старые добрые времена ездил с ним на охоту, в преферанс играл.
Когда Виктор сказал, что для преферанса надо как минимум три игрока, вдова игриво махнула рукой.
– Они за карты обычно садились ночью, когда я уже спала. Максим вызывал по телефону своего сына или кого-то из подчиненных. Утром встану, а мужики кто на диване, кто на креслах спят. Только посмотришь, кого они ночью вызвали, и в ванную…
Взяв еще кофе с коньяком, Виктор продолжил разговор, но то ли утро заканчивалось, то ли коньяк оказывал на Броницкую затормаживающее воздействие, но она говорила все меньше, паузы между вопросом Виктора и ее ответом удлинялись. Виктор понял, что на этот раз хватит, пора сворачиваться, чтобы закончить разговор на приятной ноте.
– Вы обещали ускорить дело с похоронами, – напомнила вдова. – Неудобно как-то, звонят коллеги мужа, соседи. Спрашивают… Хотят попрощаться.
Виктор еще раз твердо пообещал помочь.
Когда Виктор с Броницкой уже встали из-за стола, в бар пришла еще одна пара посетителей – двое мужчин лет пятидесяти: один в дорогом темно-синем костюме, второй налегке – в черных брюках и белой рубашке с ярким шелковым галстуком.
Вдову Виктор подвез под ее парадное и на прощание получил приятную, обещающую дальнейшее общение улыбку.
В райотделе, куда он приехал только к часу, его ждала новость – труп Броницкого исчез. Ночью кто-то отключил допотопную сигнализацию и вломился в здание, где находилась лаборатория судмедэкспертизы. Украли только труп, все остальное было на месте.
Быстро записав на листе бумаги все самое важное, что он услышал в баре от вдовы, Виктор выбежал к машине.
10
Ник проснулся с первыми лучами солнца. Вечером он не закрыл легкую занавеску и теперь щурился, крутил головой, приходя в себя. Опять на руке ощутил холодный металл часов. Наконец открыл глаза и поднес к лицу руку с часами. Только четверть шестого. Сколько же он спал? Два часа? Три? Ложась, он не смотрел на часы, и теперь оставалось только догадываться, сколько длился его сон.
Он присел на кровати, задумался. Вспомнил прошедшую ночь и это «кино», показанное ему Иваном Львовичем. Вспомнил последовавший затем разговор с полковником. До него постепенно доходило, что время, его время, ускорило свой ход и вот-вот должно было сорваться с места, как по сигналу стартового пистолета. Сегодня вечером ему предстояло спасти жизнь этому парню, Сергею Сахно. Он еще не знал, где и как это будет происходить. Но потом, после этого, придется прятаться и бежать, бежать и прятаться. А значит, сюда ему скорее всего уже не вернуться. А как же вещи? Как же пять тысяч «квартирных» долларов, завернутых в полотенце и лежащих в чемодане? Как дальше?
Торопившиеся мысли не подсказывали, что и как делать. Они только ставили перед фактом, но и этого Нику оказалось достаточно, чтобы полностью прийти в себя.
Иван Львович придет в одиннадцать, сейчас только полшестого. Времени у него масса, и можно что-нибудь сделать. Только что?
Ник встал, оделся. Поставил чайник. Нарезал хлеб, колбасу, сыр. И делал все это механически, думая совсем не о еде.
Потом пил растворимый кофе. Пил кофе и думал. Думал уже спокойнее.
Что делать с документами, с долларами, с вещами, ведь не будет же он таскать за собой эти два чемодана. Здесь, в домике, оставлять их не хотелось. Если б у него были тут друзья – оставил бы у них, но он, похоже, и появился здесь только потому, что никого у него в Киеве, да и вообще в Украине, не было. Он был идеальный Неизвестный. Найди милиция его труп – он бы и остался неопознанным. Пусть даже по телевизору фотографию покажут. Только Валентин с женой могли бы его опознать, но и то, вряд ли бы они присматривались. Ведь смерть выравнивает выражение лица. Иногда только родные могут сразу узнать своих покойников.
Размышляя так, Ник вернулся мыслями к Валентину. Ведь никто не знает, что они познакомились.
Не допив кофе, он вернулся в спальню, вытащил из-под кровати оба чемодана. Раскрыл. Выложил на пол полотенце с долларами, записную книжку, папку со своими документами – свидетельство о рождении, военный билет, свидетельство о браке и прочие бумаги, которыми постепенно обрастает человек.
«Хорошо бы им что-то подарить», – подумал Ник, остановившись и снова осмотрев внутренности двух раскрытых чемоданов.
Взял в руки электробритву «Philips», отложил к полотенцу и папке с документами. Он уже давно брился безопаской, а электробритву купил как-то сдуру. Она новая, в футляре и с инструкцией на арабском языке. Но зачем бритве инструкция?
Снова его глаза забегали по вещам. Хотелось найти что-нибудь для Светланы, жены Валентина. Но ведь ничего у него женского в вещах не было. Ник задумался.
«Надо будет им обязательно оставить адрес саратовской родни. На всякий случай… – думал он. – Ручка, у меня красивая ручка с золотым пером. Китайская. Вот что ей подарю…»
Собрав полотенце, папку и другие мелочи в кулек с надписью «Marlboro», Ник вышел из домика. Оглянулся – вокруг было тихо. Прошел к обрыву, повернул направо, спустился по ступенькам к реке, потом по тропинке через дырку дальше.
Надеялся увидеть Валентина с удочкой в том же месте, но его там не было.
Остановился на мгновение, осмотрелся. Вот та тропинка, по которой они поднимались к его калитке.
Ник осторожно направился вверх по тропинке. Узнав калитку, успокоился. Зашел во двор.
Остановился перед дверью красивого трехэтажного особняка. Внутри было тихо. Часы показывали четверть седьмого. Было похоже, что все в доме спали, и не было никакого желания будить хозяев. Не было желания, но вынуждала необходимость. Стоять под дверью и ждать первых утренних шумов было рискованно.
Ник негромко постучал. Никто не отреагировал. Он постучал погромче. Потом стучал еще несколько минут, негромко, но настойчиво.
Услышав скрип деревянной лестницы, перестал. Шаги замерли за дверью, и она приоткрылась. В проеме Ник увидел заспанное лицо Валентина.
– Извините ради бога, – заговорил Ник. – У меня к вам на три минуты разговор… Я бы позже пришел, но не могу…
Валентин, присмотревшись, узнал гостя. Открыл дверь.
– Я приболел немного, – признался он Нику. – То ли простудился, то ли отравился чем-то. Черт его знает… Чай будете?
Когда они уже уселись с чаем за длинным сосновым столом, Ник достал из кулька электробритву и ручку.
– Это вам и вашей жене… У меня к вам большая просьба. Вы никому не говорили обо мне?
– Нет, – удивленно ответил Валентин.
– И не надо. Пожалуйста. Я не могу вам всего рассказать, но я попал в такие обстоятельства, что мне придется на какое-то время уехать… И я хотел оставить вам самое ценное на сохранение, потому что больше здесь никого не знаю…
Он выложил на стол кулек.
– Здесь деньги, документы… Я вам напишу на всякий случай адрес жены – она сейчас у родни в Саратове. Если меня долго не будет, скажем месяца два, напишите им, сообщите, что у вас мои вещи… Я сейчас адрес дам…
Переписав из записной книжки адрес, он протянул его Валентину, но затем, тряхнув головой, передумал и опустил адрес в кулек с вещами.
– Так лучше, – сказал он. – Так не потеряется. Вы извините, что я так нагружаю…
– Ничего, ничего. – Валентин кивнул.
Его красные глаза в это утро болезненно смотрели на мир, и Ник действительно чувствовал себя виноватым. Он вдруг подумал, что сейчас и Светлана проснется, спустится, и ему будет еще больше неудобно.
– Я пойду уже, а вы ложитесь. Извините, что разбудил…
Ник встал из-за стола и, кивнув на прощание, вышел из дома.
Вернулся к себе спокойный, с чувством исполненного долга. Еще раз позавтракал.
Посмотрел на часы – всего лишь без десяти восемь.
Вышел снова на улицу и присел на деревянный порожек. Прислушался к тонкому пению птиц. Утро было замечательное, сказочное. Солнце, птицы, яркая зелень. Хорошо бы, если бы все это длилось и длилось, сопровождая его жизнь.
Поднял голову, услышав барабанную дробь дятла. Попытался отыскать его глазами. Нашел вверху, под самой кроной мощной мачтовой сосны.
Подумал о том, что последний раз, наверно, слышал дятла в детстве. В Таджикистане дятлы ему не попадались. Может, их там вообще нету…
