Андрей Жеребнёв
Пожар Латинского проспекта. Часть 2
Андрей Жеребнёв. Родился в 1967 году в городе Усть-Каменогорск Казахской ССР. После службы в рядах Советской Армии поехал в Калининград – за суровой романтикой морских будней и дивной экзотикой дальних стран. Ходил в море матросом на рыбопромысловых судах. В долгих рейсах вел морские дневники, которые со временем превратились в рассказы. Первый рассказ был напечатан в местной периодике в 1996 году. С тех пор неоднократно печатался в местной периодике, литературных журналах и альманахах, московском альманахе «Новое слово». В 2006 году издал сборник морских романов «Крутой ченч», в 2015 – роман «Пожар Латинского проспекта». В 2019 году издан в электронном формате сборник «Суровый дегустатор». Отдельные рассказы изданы в сборниках «Писатель года» (2017, 2018 годы), «Антология русской прозы» (2018). Награжден Орденом «Наследие» 3-й степени за заслуги в области культуры и литературы, и медалью Маяковского.
Часть следующая
Пыхтел уж понедельник золотистым жаром:
Роман, испанский, паспорт, сто работ.
Исправным был Гаврила кочегаром:
Жми веселей, скорее вторник наш придёт!
Раннее утро под дверьми паспортного отдела бодрило лёгким заморозком с ощутимым ещё ароматом крепкого кофе. Народ активно прибывал. Это была очередь на получение талончика очереди последующей – электронной. Как в старые добрые времена! И стоило только и постоять в толпе пять минут, уши навострив, чтобы прознать всю процедуру подачи документов на получение загранпаспорта.
У старой моей, бурокожей паспортины истёк срок годности. Ещё на Ушакова – год назад! Так что даже вдруг плюнуть из окна уходящего поезда на всех и вся последний этот год я уже не мог – область была, как вещали местные краснобаи, «в центре объединённой Европы»: на польско-литовской её окраине. Хотя уехать, в пору сильнейшего отчаяния и тоски безысходности, хотелось частенько: весенний ветер в плацкарте, майская зелень за окном, калейдоскоп станций, городов и местечек с простыми, весёлыми домами. Так не похожими на один особняк…
Живите здесь отныне, как хотите,
Вы – важный и надменный, в камне, дом!
Ищите, и глаза все проглядите —
Гаврилы не сыскать в нём днём с огнём!
Дабы времени не терять, я «грузил» интеллектом очередь, морща лоб под шелест страниц учебника испанского языка.
А когда стыли плечи, отходил за угол. На площадку, небезупречно выложенную тротуарной плиткой. Здесь можно было тренировать шаги венского вальса, которые галопом прошли мы на прошлом занятии в оставшееся от танго время.
Не только счастьем голова кружится
Гаврилы – в космос вальса он Пустился.
Пусть очередь дивится —
Пройдя орбиты круг, он встанет на поклон.
Всё – теперь я был полностью вольная птица! «Каталонский» мангал был целиком закончен накануне. К вящей радости хозяев, расплатившихся не только целиком, но и с некоторыми даже премиальными – только бы ушёл уже! Да я бы ещё и задержался: на разделочной столешнице хотел – один в один по Гауди – выложить керамическую мозаику с сардиной-королевой в центре. Но хозяева привезли шесть напольных керамических плиток – с ремонта квартиры ещё на балконе пылились, и Гаврила их лихо в дело пристроил. Оно, в общем, и практичней – и для разделки поверхность идеально ровная, и для уборки – абсолютно гладкая.
Эх, «есть, воля ваша, что-то» чарующее в доведении последних штрихов, и даже в финальной уборке мусора вокруг, когда в верных ей руках старается чистотка-метла, в наведении мокрой тряпкой глянца на плитке и камне. И когда, озорно стреляя искрами, весело затрещит досточками (с того самого ящика – из-под плитки) живой огонь внутри («А что – нор-рмально! Мне нр-равится – буду тапер-рича здесь жить!»), можно, по-хозяйски обстоятельно и не спеша зачистив и собрав свой инструмент, уходить. С чистым сердцем и тем лёгким, при своей весомости, чувством, что зовётся чувством выполненного долга: «Я сделал всё, что мог. Кто сможет – пусть сделает лучше».
Мангал был красив – чего там говорить! Если бы то сделал кто-то, я просто бы искренне восхитился: «Класс! Супер! Эксклюзив! Красота!» А так – скромность, понятное дело, не позволяла…
Безобразно затянуты остались сроки, но никого кроме самого себя, в конце концов, я здесь не держал, другим делам хозяйским долгостроем своим не мешая. Хоть веселей им там с Гаврилой было – над кем ещё повздыхать: «Вот связались!» Должно быть, быстро на этом поприще я смогу работать теперь не скоро – надломился, видимо, тот стержень, что верой в ремесло это был. В обозримом, во всяком случае, будущем: хватит, натворился!
Но, наконец, я был полностью уже свободен – давно пришло время заняться своими делами. Документы в море надо было делать. Вот с загранпаспорта и начал.
А почти спросонок, физиономию только ополоснув и чайник на кухне поставив, шмыгнул к письменному столу. Чего-то разложил, чем-то шелестел, что-то писал. Опять о море! Плевать, что, как говорили, это была не модная нынче тема – Её Величество Литература отрядила меня, невеликого, не благородным рыцарем, но терпеливым – из простолюдинов – ратником в свои горячие Палестины. Где вверено мне было не дать кануть в бездну забвения тем неброским морским событиям, что выпали на мою счастливую долю, не позволить стереться неповторимым людским образам, с коими имел я честь бороздить бескрайние моря просторы. В том был мой удел, моё предназначенье. Ибо однажды человек от Литературы (то был главный редактор многовекового «Современника»), как мечом рубя ладонью воздух, громогласно – на всю аудиторию – изрёк: «Вам выдаётся аванс! Не нами – Литературой. Вы просто обязаны его оправдать!»
Я помнил об этом, я старался. Не по мере сил, но по мере возможностей. Написанный за несколько лет сборник рассказов, не теряя наивно времени на бесполезные поиски спонсоров, издал за морские свои – с того самого, последнего рейса, – деньги (это была единственная, наряду со вставленным евроокном в нашей комнате, толковая их трата). В сети книжных магазинов он разошёлся, как горячие пирожки: раздарив кому ни попадя оставленные себе экземпляры, я принялся выкупать книжицы с прилавков. Ведь каждая была сродни закупоренной бутылке Капитана Гранта: может, хоть одно слово до сердца читателя дойдёт!
А читатель попадался порой такой умный! И дотошный. Немало из тех, кому в порыве откровения об авансе поведал, пытливо уточняли: «Так, а сколько дали-то?»
…За паспортом, после подачи мной документов в желанное окошечко аж в пятом часу, велели приходить через месяц. А вторник пришёл уже на следующий день!..
* * *
На вторничное занятие я явился, как «чек» – свежеотпечатанный, только что из кассы. В новых туфлях, что купил, наконец – с «каталонских» премиальных. Не бальных, конечно, но кожаных, на каком-никаком каблуке: как человек теперь буду с него шагать! Туфли были симпатичные, приглянулись мне сразу и ценой (это было, ясно, главным), и декоративным переплетением глянцевой и кожаной полосок сбоку – всё-таки какая-то «запендя», как черно-белый кафель танго (чуть, может, я и поспешил – в следующем, буквально, магазинчике были туфли и каблуком повыше, и ценой пониже). Обновить обувку, само собой, получилось в отутюженной рубашке с коротким рукавом и брюках от свадебного костюма: джинсы и футболки Татьяна забрала в стирку. Так что Люба, как всегда опоздавшая к началу разминки, заняв место рядом со мной сзади, одобрительно повела – припечатала по воздуху – ладонью: совсем, мол, другое дело!
Артёму, правда, туфли не понравились, о чём и не преминул он во взятой паузе заметить: «И здесь ещё зависит от выбора вашей обуви: она должна быть такой, чтобы не сковывать движений стопы».
Да ладно, маэстро! Мне и так удобно! На лучшие всё равно денег не было.
«Стоя на зеркало», мы старательно гнули стопы в основных, опять, шагах ча-ча-ча…
– С них начинается всё, поэтому и уделяем каждый раз им такое внимание. Научитесь правильно их делать, и потом, поверьте, перед вами откроется такое количество вариантов!..
Мы верили. Мы старались. Получалось пока что неважнецки – у меня, во всяком случае. И от невнятного кривлянья ног своих, что беспристрастно зеркало отображало, так искренне, видимо, лицом я кривился, что та красивая светловолосая девушка остановилась наконец, не в силах сдерживать больше приступы беззвучного смеха. Ну, хоть людей повеселил!
– Теперь изучим «алеману». Встаём друг против друга – партнёры на партнёрш. Партнёрам, как всегда, «халява»… Слава Богу!
– Делая вот этот шаг, они остаются на месте, поднимая левую руку, под которой и совершает кружение партнёрша…
Ничего себе – халява: это ж ещё запомнить и повторить надо!
– Девушки, смотрим вашу партию…
Наши красавицы кружились напротив, и у меня была возможность любоваться достойной среди других достойных – своей партнёршей. Она была великолепна! Не будь даже так плавны и пластичны её движения и изящны линии тела её – всё равно: она была лучшей! Для меня. Всегда.
– Хорошо! Давайте попробуем сделать это в парах.
В парах («Ча-ча, раз, два, три!»), с Любой, у нас получа – ча, раз, два, три! – лось хорошо: ведь со мной была она! Я отпускал Любовь в круженье алеманы, и точкой притяжения в этот миг были лишь едва соприкасавшиеся наши ладони – моей левой, и правой её рук: здесь замыкался импульс. Влекомая им, моя партнёрша возвращалась через мгновение, и правая моя рука бережно подхватывала податливый гибкий стан.
Всё возвращается на круги своя… Но – в одну реку два раза не войдёшь: вода течёт… А при ста градусах вода кипит!
Плавное – и логичное! – течение моих мыслей под музыку свернул Артём, закончивший на этом головокружительное наше занятие.
Хотел так просто от Гаврилы отделаться! Куда там! Нет – никаких сомнений на свой счёт у меня не было, да и быть не могло: откуда, спрашивается, им взяться?.. Однако развеять их стоило.
– Скажите, Артём, – скоренько одевшись и поджидая Любу, опёрся о стойку руками я, – мне, вообще, стоит заниматься? Ну, то есть, я не…
Не успел даже «безнадёжен» произнести – так резко и раздражённо оборвал меня маэстро.
– Этот вопрос, – безоговорочно сворачивал мои сантименты Артём, явно уходя от дальнейшего рассусоливания, – задаёт мне каждый! Занимайтесь, работайте, и всё придёт! Так, ну что – встаём?..
Семичасовая группа готовно – «на бодрячке» – выходила на паркет.
– Мне сегодня сюда, – ладонью означила направленье, противоположное генеральному, Люба.
Пойдём! – согласился я, готовый идти сейчас с ней на все четыре стороны света, тем более, что…
– Мне как раз надо в эту сторону – к другу зайти: они сейчас в «Клевере» целый этаж отделывают.
– Серёжа тоже, – кивнула Люба, – подрабатывать в магазин устроился – в «Бомбу». Пойду к нему.
Серёга в этом смысле был молодец! Да и хорошо ему было на стороне подрабатывать – сутки через трое, в наряд суточный заступая, Родине он служил. Вот и умудрялся при случае, и по желанию своему, находить в магазинах работёнку грузчика, либо теперь даже охранника. Непыльную и без головной боли: ни камень тебе резать не надо, ни выдумывать творчески чего-то, ни за результат конечный – футбольное поле по сантиметру! – отвечать. Красота! Честное слово – я ему завидовал!
Все при работе были, все делом занимались, один я… Танцами страдал.
– Парень, к которому сейчас иду, это единственный, на Ушакова обретённый друг. Он мне здорово там помогал. Отделочник. Теперь. А до этого… Э-э… Немало времени провёл в местах не столь отдалённых. Такие вот перипетии.
Бросив непонимающий взгляд, Люба неодобрительно повела бровью.
– Да нет, Любаш, просто, понимаешь, он очень грамотен во всех этих устоях… Со всеми телохранителями тамошними, бандюкующими, да и во всём том ужатнике – не знаю бы, как без его помощи разобрался. А заходило там порой далековато… А Татьяна – наивная! – на них юриста хотела нанимать!
– Ну, – качнула головой Люба, – с такими людьми так дела не решаются.
– Накажут…
– Да ещё как накажут!
Уж вам, Любовь Васильевна, конечно, лучше знать!
Улица была наполнена светом реклам и витрин и почти пуста от людей – час «пик» уже минул, час потехи полуночных лоботрясов ещё не наступил. И всё это: разноцветье и беззаботье, Люба, идущая рядом со мной, – было так сказочно – прекрасно, хрупко, тревожно в своей беззащитности пред той тяжёлой и мрачной реальностью, что твёрдо и могуче высилась каменным замком, хоть и в другой стороне города, но отнюдь не так уж далеко.
А Слава там, на Ушакова, действительно проявил себя однажды. Героем – без купюр! Или, вернее, «без базара». Первым моим тамошним летом сидели они, чаёвничали душевно: и Слава с Олежкой – вместе они ещё тогда работали, и Лёша-с-Витей, и отец хозяина, Степанович, именовавший сына не иначе как «заказчиком» и подряжавшийся на посильную в строительстве дома помощь. Он только что привёз полдюжины мешков клея в багажнике шестисотого «Мерседеса», ну и присел «с пацанами» чайку, за панибрата, хлебнуть. Всю жизнь он шоферил, а вот теперь стал отцом олигарха. «Ну а что, – говорил мне Слава, – вырастил хорошего сына!» Досужая болтовня за строительным, заменяющим стол козликом в тот раз перекати-полем доползла до одиозной фигуры Миши – телохранителя хозяйского. Тут и замерла – в страхе. Потому как у самого Миши разговор был короткий: «В лес, в лес – всех в лес!» Степанович здесь высказался, что имеет право – как на придомовой территории, так и внутри строения – Миша стрелять, и даже без предупреждения: он же охранник, и лицензия у него есть! На что Слава, давясь своей любимой халвой вприкуску с пряником, схохмил: пусть, мол, лучше в бетономешалку, пока её со дня на день не увезли, Миша запрыгивает, а то потом, на ходу догоняя, сложнее ему это проделать будет.
Неведомо зачем, но Степанович, бывший со Славой по особым «корешам» и даже наколку на руке имеющий («Да, это – по малолетке, скорее всего, выколол», – объяснял мне её происхождение знающий Славян), Мише всё передал слово в слово. Слава потом говорил: «Да специально – чтоб показать Мише, какой он муфлон». И на следующий день, едва войдя с шефом на территорию, гроза морей и океанов – а главное, лесов! – опрометью вбежал на второй этаж.
– Этот вот, этот! – подзуживал поспешавший сзади папашка.
– Ты!.. – остановился в дверях комнаты телохранитель.
Не выпуская из рук шпателя с жирным, как сметана, слоем шпаклёвки, Слава неспешно обернулся.
Долгую секунду они смотрели друг другу в глаза. Слава – с едва заметной, непременной в таких ситуациях (профессиональной?) своей ухмылкой.
– А ты знаешь, – краснея, надувался грудью Миша, – как из бетономешалки пальцы выковыривают?
Слава степенно кивнул.
– Хорошо, – сдувался на выдохе, только ещё зло щурился телохранитель, – что мы оба об этом знаем!
Да чего ж хорошего? Разве только, что Славу он теперь обходил, по возможности, сторонкой, а если и приходилось столкнуться нос к носу, то пожимал тому руку крепко и наскоро – никто чтоб особо момента не запечатлел. Впрочем, Слава достаточно скоро отсюда ушёл: на фига ему такие пряники? Олежку, снюхавшегося тогда с появившимся Костиком, за себя оставив. Ушёл в ремонт своей квартиры – с головой. «А он – как линия горизонта: сколько ни иди, край всё там же». Только по случаю теперь Слава на Ушакова и приезжал, да и то – поздним вечером: пару-тройку мешочков шпаклёвки и клея, по старой памяти, в микроавтобус свой забросить. Чтоб ремонт домашний всё-таки продвигался. Не разорится, чай, заказчик!
Вот это я понимаю – Робин Гуд! Да, Миша, тут лесом не пройдёшь!..
– Люба, Люба, а ну-ка слазь с дуба!.. – тихо произнесла она.
– Что? – очнувшись, не понял я: что ли, тоже из Шервудского леса?
– Дразнилка такая есть: «Люба, Люба, а ну-ка слазь с дуба!» – «Ни фига не слезу, ещё выше полезу!» – с задумчивой улыбкой промолвила она. – Вот и я про то же…
Мы вышли на людную площадь меж двух торговых центров.
– Ну, что – прощаемся? – уже начинал грустить я. – Вообще-то, давай я тебя ещё через дорогу переведу – спокойней мне будет.
– Конечно! – засмеялась Люба. – Сама-то я не умею.
А то нет? Намедни как-то перебегали уже на мигающий зелёный: «Думаешь, успеем?» – «А куда мы денемся, если уже пошли?»
Провокаторша!
– Ну, пока, – клонился к поцелую я, – а то ещё Серый увидит! Если что – вали всё на меня!
– Сейчас, конечно! Татьяне с Семёном привет!
Всенепременно! Но раньше получилось поприветствовать друга.
– Славян, привет!.. Значит, я в трёх минутах ходьбы от «Кловера», хотел бы очень тебя видеть – отдать тебе уже полторы тысячи: спасибо, выручил!
Собрался, по сотне-другой, очередной должок другу. Последний уже…
– Похвально! Подходи к центральному входу, я сейчас выйду.
Вышли они вдвоём с Джоном – на широкую, абсолютно пустую лестницу огромного бизнес-центра. В котором магазинов с очаровательными продавщицами и скучающими охранниками было намного больше, чем залётных покупателей (точнее – любопытствующих).
– Здорово, Алексейка-воробейка! С танцев, наверное?
– В рубашечке, смотри, белой! – завистливо кивнул Джон.
– Ботинки сегодня прикупил – для танцпола, – выуживая обновку из пакета, предъявил алиби я.
– Уважуха! – искренне кивнул Славян.
– Ну, а у вас как дела?
– Да как у нас дела, – развёл Слава руками, – работаем всё, трудимся. Денно и нощно. К семнадцатому декабря должны мы этаж сдать. На минутку вот только к тебе и выскочили.
– Что там с Вадимом у вас? Развязались? – из приличия спросил я.
– Ушли мы оттуда, – вздохнул Слава. – Денег там оста-вили-и!.. – Он только и покачал головой.
– Ну, не из-за меня, нет?
– Ещё бы из-за тебя! Мы бы тебя сразу подтянули!
Шутник…
– Вадим, кстати, про тебя спрашивал, – замолвил слово Джон, – про камин.
– Забудет пусть мои имя, фамилию и адрес! – в сердцах отмахнулся я. – Пусть ищет, кого хочет!
Друзья одобрительно кивнули.
– Ладно, парни, не буду тогда отвлекать – удачи, побег я. Созвонимся, как что. Покедова!
Мы расстались крепкими рукопожатиями.
* * *
А Татьяна действительно, на четвёртый уже год работы, ошарашила меня как-то:
– Разговаривала я с мужем одной нашей учительницы – он юрист. Рассказала ему ситуацию, он говорит: «Пусть приходит, обсудим, как лучше сделать. Случаются нередко такие случаи»… Ты же знаешь – я не могу, когда ситуация не под моим контролем.
Серьёзность намерений подтвердил и сын несколькими днями спустя, когда я отводил его на тренировку.
– Папа, а ты им скажи: мы на них в суд подадим, и всё! Они испугаются…
Что уж тут было сказать! Только молитву Гриши («Заканчивай скорее, Лёха! Заканчивай – и уходи») повторить?
Правда – я старался!
Честно – я спешил…
«Гриша, видит Небо, я делаю всё, что могу!»
* * *
Теперь надо было ждать загранпаспорта, который был необходим для получения морских документов – без него и соваться куда-то нечего. Дальше надо было сменить свидетельство квалифицированного матроса на «корочки» нового образца. Никак не поспевал этот документ за стремительно меняющейся жизнью – только на моей памяти, я менял свидетельство три раза. К тому же, надо было заново (и за деньги, само собой) отучиться на вахтенного матроса и на специалиста по шлюпкам и плотам – полуторанедельный цикл лекций, раз в пять лет.
Что делать: многочисленной капитанской касте, осевшей на берегу по пенсионному возрасту и нехватке судов, надо было чем-то кормиться. Притом, что аппетиты здесь были всяко больше матросских.
В общем, надо было теперь месяц этот просто-напросто выждать – до получения стопорившего все дела загранпаспорта. Пересидеть. Не связываясь больше ни с какими халтурами – баста, нахлебались! Хорош раствором руки марать – будем «таперича» бумагами шуршать. Хорошо бы, конечно, найти какую-нибудь работёнку со свободным графиком: когда хотел пришёл, когда захотел – ушёл. Чтоб отбегать по делам – по тем же документам. Ну и на танцы – танцы! – конечно: теперь это было святым. Но где ты такую работу, да ещё и в кризиса самый разгар, найдёшь?..
А ведь предупреждал я там, на Ушакова: «Что-то будет обязательно. В ближайшее время. Обвал ли, как в девяносто втором, дефолт ли, как в девяносто восьмом – вот увидите!» – «С чего это?» – пучили глаза Лёша-с-Витей. «Да потому – вот смотрите: вы сегодня сделали фиг да ни фига. Понятно – гипсоплиту не подвезли. Просидели, прокалякали, прокурили. А сорок тысяч в месяц вам отдай! Так и этот хрен уже за мясо не считаете: «Мало!» Получается – деньги вы работой не обеспечили. Это вы – а шалавы из офиса за забором?! Целыми днями только курят на крылечке, хохочут да растрандыкивают! А зарплаты наверняка у них немалые. Вот и получаются – дутые деньги: деньги, не обеспеченные товаром. Так что грядут какие-то потрясения – вот увидите! Рухнет этот колосс новорусский на глиняных ногах».
И, махнув на неверующих рукой, я шёл во двор и принимался за камень: денежную массу продуктом наполнять.
– Одно, Гриша, радует – инфляцию я здесь сдерживаю! Как говорят англичане: «Каждая туча серебром оторочена».
– Конечно, – спешил отвернуться, скрывая улыбку, он, – Только двое вас её и сдерживают: ты и Путин.
А когда всё-таки мы с Владимиром Владимировичем – атланта два – не сдержали её, проклятущую, – треснул хребет (очень уж туч грозовых на небе сгустилось!), и грохнула она кризисом экономическим, то один из слаботочников дружески утешил меня, бессребреника:
– С твоими расценками ты ещё десять кризисов переживёшь – не заметишь.
Так хотелось ему поверить! Уж ладно десять – один бы этот, очередной…
Долгожданный четверг начался с проводов сына на тренировку: свободным я теперь был художником – на хозяйстве. И лучшего начала дня нельзя было придумать! Никогда Гаврилу это не тяготило («Не тяготило то Гаврилу!.. Гаврилу то – не тяготило!»). Мы преодолевали тротуары с сонными ещё пешеходами и проезжие части улиц с проспавшими куда-то автомобилями: на переходах я оперативно крутил юному борцу руки, пряча его, по ходу движения, за себя, начиная уже настраивать бойца на ратную тренировку:
– Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров,
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от мелких своих катастроф.
Мы миновали мостик с радующей в этот утренний час рябью воды в реке и делово грохочущим трамваем, встречавшимся нам неизменно: это, когда надо – его не дождёшься!
– Испытай, завладев ещё тёплым мечом,
И доспехи надев – что почём, что почём!
Разберись, кто ты – трус, иль избранник судьбы.
И попробуй на вкус настоящ-щей борьбы!
Всё по делу!
Мы догоняли и перегоняли, или пытались догнать, ведущих в том же направлении своих чад родителей – в школу или в детский сад. Но громкость вещания никогда не снижалась от баллады к балладе:
– И скрываются до срока
Даже рыцари в лесах:
Кто без страха и упрёка,
Тот всегда не при деньгах!
Воистину!
– Знают все оленьи тропы,
Словно линии руки,
В прошлом слуги и холопы,
Ныне – вольные стрелки!
Здесь того, кто всё теряет,
Защитят и сберегут.
По лесной стране гуляет
Славный парень – Р-робин Гуд!
И сам уж в такие минуты начинал надуваться храбростью и бесшабашной отвагой.
– Как песня, сынок? – Для него же, всё-таки, всё пелось.
– Класс!
Очень любил Семён и песенку попугая из «Алисы в Стране чудес» (Турецкий паша нож сломал пополам, Когда я сказал ему: «Паша, салам!»), оценил песню про загадку гибели Кука у австралийских аборигенов, на «ура!» шла и военная тематика творчества Высоцкого. Но когда я в одно утро (шуруй подряд, без разбора!) завёл: «Глуши мотор, он говорит, Пусть этот «маз» огнём горит!» – то Семён, казалось, и не слушавший даже, по окончании шофёрской истории лишь мотнул головой:
– Нич-чего не понятно!
Пришлось, «включив заднюю», разобрать по частям и деталям.
А однажды прошлой осенью, когда тянул я что-то такое героическое, Семён вдруг потянул меня за рукав:
– Папа, смотри!
Клин журавлей летел над нами. Ровный, спокойный, неизменно волнующий сердце. Невозможно было оторвать от него взгляд. И Семён, задрав голову, смотрел мечтательно и восхищённо.
Мой сын глядел в Небо!
Это он увидел журавлей.
А я, давно уж не поднимавший взора ввысь – нет.
* * *
«И скрываются до срока
Даже рыцари в лесах:
Кто без страха и упрёка,
Тот всегда не при деньгах».
Миша! Плевать я на тебя хотел! А деньги – деньги свои я восстановлю!..
* * *
Она не отрывала взора от глаз моих…
– Раз, два, три!.. Раз, два, три!..
Увлекаемы водоворотом вальса, мы легко, шагая с правой, вливались друг в друга. Как в потаённую бухту корабли. Почти идеально – Любу изредка глазомер подводил. Может оттого, что глядели мы только друг другу в глаза.
Удивительное было занятие!
– Так! – досадливо остановил круженье пар Артём. – Теперь про взгляд. В отличие от латинской программы, здесь, в вальсе, наш взгляд направлен не в глаза, а чуть выше плеча партнёра. Любоваться друг другом вы будете там где-нибудь – на улице, где угодно, только не в вальсе!
Высмотрел, зоркий сокол! Углядел. Мог бы и «попустить» счастье моё мимолётное – жалко, что ли, ему было?
В конце занятия, когда готовы мы были уже, дружно похлопавши себе в ладоши, разбежаться, минутку внимания взяла Татьяна. Вышла на первый план.
– Двадцать седьмого декабря – это будет воскресенье – в Доме культуры моряков состоится турнир. Областной. На кубок области по бальным танцам. И там, наряду со спортсменами и хобби-классом, будет программа и для любителей. Обычно это три-четыре танца. Пока мы знаем, что обязательно будет медленный вальс, скорее всего, ча-ча-ча, и ещё что-то: чуть позже оповестят. Что?.. Да, я тоже надеюсь, что румбы не будет. Так что готовьтесь – мы тоже будем принимать участие, заявки можно подавать мне хоть сейчас.
Не было печали! Нужен он мне сейчас – турнир этот?!
Уже одевшись и переобувшись на лестничной площадке, я вернулся в зал: настал миг мести. Я сегодняшнего маэстро так не оставлю – всё по латине!
– Скажите, Артём, вот вы нам объясняли, что румба – это любовь и ревность. А ча-ча-ча – это что? Я просто потому спрашиваю, что мне важно дух танца постичь.
Глаза маэстро вмиг оживились.
– Ча-ча-ча, – встав из-за стойки, он обвил колонну кистью руки, – это флирт. Предшествующий румбе танец: сначала, как водится, флирт, а за ним идёт любовь.
Понятно.
Знай наших!
А тут и Любовь, походкой своей летящей, пришла – из раздевалки. Надо было подсуетиться, чтоб успеть дверь перед ней распахнуть – сама же не замедлит.
– Спасибо, Артём! – только и успел выкликнуть я, исчезая вслед за ней в дверном проёме.
На улице довелось открыть свой замечательный зонт – с тёмного неба сеялась лёгкая морось. Люба, шагнув под него, просто взяла меня под руку.
– Чего с турниром будем думать? – Она задумчиво повела бровью. – Не знаю… Чтобы на него идти, надо хоть какую-то хореографию иметь. Допустим, в школе даже у нас, когда я с выпускниками вальс репетирую, мы какие-то фигуры включаем, повороты, кружения. А так – большой и малый квадрат с поворотом пройти – стоит ли и участвовать?
– Да, – искренне посетовал я, безотчётно завидуя в душе её ученикам, – и времени мало совсем – на какую-либо путёвую, более-менее серьёзную подготовку. Да и одёжу какую-то особую на турнир надо будет…
– Я лично ничего покупать не собираюсь, – категорично заявила Люба, – у меня есть платье вечернее, туфли на каблуке – вот в этом и пойду.
Ну и мне, значит, «париться» не надо будет: отделаемся, если что, свадебными брюками, рубашкой белой – «богатой», с коротким рукавом, да и туфлями теми, в которых танцую сейчас, – они с блёсточками! Эконом-класс!
– Пить хочу. – Она кивнула на громоздкую «Викторию» через дорогу: – Зайду, куплю.
– Я тебя подожду?
– Если ты не спешишь, конечно.
– Да куда мне спешить?
– Ну, мало ли! – довольно улыбнулась она.
А на прощание, угостив леденцом с мятой, ещё и живот под расстёгнутой курткой, пощипала.
Эх, Гаврила, ловелас! Как стремительно и бурно роман-то развивал!
* * *
Гаврила счастлив был по уши,
И от души благодарил он
За вечер дивный, самый лучший —
Тот, что партнёрша подарила.
Гармония дождём стекала
Под зонт, где верною рукою
Его, блаженного, держала
Та, что меняла мир собою.
А мир вокруг был полон счастья —
Они его теперь творили сами.
И та рука, что у Гаврилы на запястье —
Владыка ох как многого под Небесами!
* * *
Последняя суббота ноября была тиха и солнечна, с небольшим даже, вырвавшимся из ночных заморозков, температурным плюсом. Я взял, да и пошёл запросто на субботнюю практику – а ну как надо к турниру готовиться. Ангажировал, ясно, партнёршу по телефону ещё в пятницу: «Я не смогу – у меня в половине второго только уроки заканчиваются». – «Если всё-таки надумаешь – буду ждать: ну и запоздаешь чуть-чуть – ничего страшного». Ещё как раз в эту субботу должны были прийти мастера – вторые двери устанавливать. Но я отпросился у Марии Семёновны: чем, особенно-то, помогу? Мешаться тут, под ногами у них путаться да колкости её (о чём промолчал, конечно) на свой счёт выслушивать?
В студии было полдюжины человек – ни одного из нашей группы. И когда время настало уже выходить на паркет, ко мне вдруг, открыто улыбаясь, мягко приблизилась Женечка – та самая!..
– А Люба сегодня не придёт? – Она глядела на меня серьёзным, но и добрым взором серо-голубых глаз.
– Наверное, нет – работает ещё, в школе.
– Тогда давайте вместе, в паре танцевать!
Лазоревая кофточка плотно обтягивала высокую грудь, не сковывающая движений полупрозрачная газовая юбочка оставляла лишь чуть простора воображению довершить линии облачённых в чёрное трико ног.
Мы встали в пару. Сдавалось, оба были чуть взволнованы и непривычны друг другу. Отчего сразу возникла ненужная боязнь лишний раз сблизиться, коснуться, ошибиться. Я не чувствовал единой с собой нити её тела. Хоть и захватывало дух от присутствия такой красавицы совсем рядом. Польщён был, конечно, Гаврила!
Но это была не моя партнёрша!
А тут ещё ремень начал вдруг капризно выбиваться свободным своим концом, так, что беспрестанно по ходу танца его поправлять приходилось.
– Да вы остановитесь, сделайте, что вам надо! – тактично улыбалась она.
На втором часу занятий дошли мы, наконец, до румбы, в изучении которой группа Евгении ушла от нас порядочно. Засим я и откланялся: дальше, Евгения, шагайте – основные шаги, и прочие – одна. К этому моменту и она уже не была против – как бы с таким партнёром самой не разучиться. Так что закончили занятие мы поодиночке – половина студии была таких.
Но всё равно – это было здорово!
Едва взошёл Гаврила трудною дорогой
В арт-студию, как сразу уловил
Взгляд умный, добрый и не очень строгий
На вензеля, что на паркете он творил.
И солнечной осеннею субботой
Та девушка так просто подошла,
И, за отсутствием её партнёра за работой,
Пустились они парой в вальс, с обеих ног Гаврилиных спеша.
Уверенностью грудь её дышала,
Дыхание струилось чистотой.
«Давайте, мы опять начнём сначала!»
Мы начинали – стопы по «шестой».
Чуть меньше часа действо длилось —
Терпенья Женечки, его старательных потуг.
Ремень его и ноги напрочь сбились,
Зато собрались мысли в ровный круг.
Теперь наврёт Гаврила смело —
И в россказнях, и в прозе, и в стихах,
Как девушку тургеневскую в вальс водил умело,
Как счастье – целый час почти! – держал в своих руках.
Поэтичней бы, конечно: «Носил он на руках», – но чего не было, того уж не было, врать не станем.
