Андрей Гвоздянский
Скетч-лента. Пилотный выпуск
11) В образе
Фаина стояла перед зеркалом, уже полностью загримированная, но еще не готовая к игре. Она смотрела на отражение, не вызывавшее никакого отклика в душе. Неужели эта роль мертворожденная? Почему, прочитав сценарий несколько раз, она не прониклась к героине, которая благородно держит удар судьбы, но в конце все-таки сдается и бестелесно парит под потолком? «Да эта роль – подарок судьбы!» – подумала бы любая начинающая актриса. Но Фаина несла за плечами большой опыт, хоть и выглядела молодо, привлекательно. Как можно проникнуться к тому, чего не понимаешь? Как можно репетировать смерть и даже, страшно сказать, играть смерть? Нет, зеркало в этом деле не помощник. Только отвернувшись от него, можно освободить воображение…
Фаина нехотя отвернулась, не уверенная в том, что делает. Некоторое время она и впрямь стояла как бы безучастно ко всему, без единой эмоции на лице. Но вскоре еле заметный разряд пробежал по мышцам. Фаине показалось, что сзади, между ней и зеркалом, стоит сумрачная девушка, гордая, благородная и бескомпромиссная. Пристальный взгляд словно буравил затылок, но Фаина не смела обернуться – так можно было разрушить все. Она стояла неподвижно и впитывала этот взгляд, постепенно проникаясь внутренним миром героини. Через несколько минут Фаина обернулась и, увидев в зеркале лишь отражение, загадочно улыбнулась ему. Теперь она знала, как нужно играть.
12 января 2017 г.
12) Нерешительность генерала
До приезда генерала оставалось каких-то полчаса, но казарма еще не была начищена до блеска. По «взлетке» носилось несколько бойцов, подгоняемых старлеем, командиром роты. Он то и дело проводил пальцем по различным поверхностям, с грозным видом показывал его взмокшим солдатам и строго говорил: «наблюдаю пыль». Даже очередной дневальный, которому полагалось нести службу у входной двери, по приказу командира роты присоединился к общему веселью. «На тумбочку» встал дежурный по роте, которым в тот день был ефрейтор Спичкин. Ему только и оставалось, что прокручивать в голове сценарий прихода генерала в казарму (никогда еще их не посещали генералы – это было так волнительно…).
«Смирно!» – выкрикнул бы Спичкин во все горло, как он хорошо умел и любил делать. Его голос разлетелся бы во все уголки казармы, даже самые отдаленные. А затем, отчеканивая каждый шаг, он бы медленно подошел к генералу и, остановившись, произнес: «Товарищ генерал-лейтенант, во время моего дежурства происшествий не случилось. Рота занимается согласно распорядку дня. Дежурный по роте ефрейтор Спичкин». Вот и все, больше думать было не о чем – дальнейший ход событий предсказать было невозможно. Кто их знает, этих генералов, похожи ли они на полковников или не очень? Поговаривали, что генералы снисходительно относятся к солдатам и дерут три шкуры с офицеров. Но вдруг этот не такой?…
Уборка казармы подошла к концу, и жизнь в роте замерла. По распорядку дня должны были проводиться занятия по физподготовке, но кто же будет показывать потных солдат генералу? Армейская смекалка не подвела сержантов: на «взлетке» расставили стулья в два ряда, один напротив другого. Рассадили бойцов. «Если зайдет генерал и вдруг что спросит, скажете, что выполняли упражнения. Один делает пресс, другой держит его ноги». Солдаты приняли диспозицию, и на их лицах одна за другой проступили довольные улыбки. По казарме пошел тихий шепоток – надо же было чем-то заняться в процессе «выполнения» физических упражнений…
Однако генерал все не шел и не шел. Спичкина «на тумбочке» наконец сменил очередной дневальный, закончивший последние мероприятия по наведению чистоты, и ефрейтор подошел к окну, чтобы, полуспрятавшись за двухъярусной металлической койкой, наблюдать за ситуацией с безопасного третьего этажа. Машина генерала – черный баварец с тонированными стеклами – стояла вдалеке, возле столовой, за небольшим полем, на котором по субботам бойцы обычно вытряхивали покрывала. Если бы высокий гость приехал в такой день, он вдоволь надышался бы здоровыми, как жирные мухи, кусочками пыли. Но сегодня все было спокойно – улица пустовала, как после апокалипсиса.
Прошло пять минут, и Спичкин снова подошел к окну. Машина переместилась ближе, почти к самому козырьку. Однако над казармой по-прежнему висела полумертвая тишина. Весть о том, что генерал вошел в здание, распространилась бы мгновенно: командир роты, выскочив из канцелярии, устремился бы к входной двери; прапорщик, озираясь, двинулся бы в сторону кладовой, «проводить ревизию»; и, самое главное, с первого этажа слышались бы какие-то звуки – зычные или не очень, в зависимости от комплекции и характера генерала. Но в казарме царило спокойствие и умиротворение – затишье перед бурей, которая, однако, откладывалась. По лицу проходящего мимо старлея Спичкин понимал, сколь тягостно такое ожидание для офицеров. В то же время, расслабленные позы солдат явно указывали на ценность момента: хотя бы на несколько десятков минут они могли освободиться от неусыпного надзора командиров, полностью потонувших в страхе перед начальством…
Генерал так и не добрался до казармы. Поговаривали, что он даже не вошел в здание, а развернулся уже на улице, после того, как дежурный по части офицер не сумел четко и по уставу доложить об обстановке. Видимо, не решился подниматься в казармы, чтобы не расстраиваться еще больше. Что ж, все к лучшему – очередной день прошел, да еще и в тихой, спокойной обстановке. Генерал уехал. Служба продолжается.
23-27 января 2017 г.
13) Я и Дарвин
Чарльз Дарвин… Вокруг этого имени сломано немало копий. Кто-то считает его гением, сумевшим выразить витающую в воздухе идею, кто-то люто ненавидит за пренебрежительное отношение к человеческой природе. Кем был Дарвин для меня? Прежде всего, потрепанной темно-зеленой книгой с портретом серьезного человека, похожего на священника. Я разглядывал этот портрет, когда никого не было рядом, представляя, что в этом мире существуем только мы одни – я и Дарвин. Мы смотрели друг на друга и о чем-то думали, каждый о своем. Я думал о его седой широкой бороде (сколько времени и краски понадобится, чтобы соорудить такую же?) и его одиночестве (почему он живет на этой картинке один, всеми покинутый?). А о чем думал он? Загадка. Сначала я считал, что смогу увидеть его мысли, заглянув в книгу. Но внутри я нашел только непонятные витиеватые предложения.
Однажды дедушка застал меня за книгой – я в очередной раз внимательно разглядывал портрет моего друга Чарльза. «Деда, а о чем он думает?» – не выдержав неизвестности, спросил я. Иллюзия того, что мы с Дарвином одни, была разрушена навсегда. Зато взамен мне приоткрылась завеса тайны. Дед положил книгу на стол и поставил на нее маленькую вазочку с листочком папоротника. «Книга нам сейчас не понадобится, – сказал он. – Ты должен представить Дарвина сам, по моему рассказу. Тогда ты поймешь, о чем он думает на этом портрете». И дед рассказал мне о том, что много лет назад папоротники росли повсюду, и они были не такие, как этот, а огромные, высоченные. Сейчас же на улице с трудом можно отыскать даже маленького представителя этого чудесного класса растений. И я все понял – понял интуитивно, по-детски бесхитростно. И сразу спросил, как бы показывая свою догадливость: «А древние люди тоже были огромными?». «Нет, люди не такие древние, как папоротники», – улыбнувшись густыми усами, ответил дедушка. С тех пор Дарвин стал для меня не только потрепанной книгой и портретом на обложке. Я понял, кто он, мой добрый друг Чарльз, любитель папоротников.
31 января 2017 г.
