Андрей Егорович Киселев
Созвездие любви
– А давайте танцевать! – предложила мама.
– Отличная мысль! – поддержал её Жиль.
– Леончик, сынок, включи, пожалуйста, что-нибудь душевное!
– Хорошо, сейчас.
– Ой, а давайте я принесу свой диск. У меня в сумочке лежит. На нём очень хорошие песни, вы их вряд ли слышали раньше, – предложила Татьяна.
– Замечательно, неси Танюша, – согласилась мама.
Я поставил принесённый диск с названием «Благословение любви», и зазвучала приятная мелодия, а затем полились слова:
Нет больше в жизни ничего,
Чтоб подарило то тепло,
Тот трепет сердца и души,
Какой бывает от любви.
Она приносит нам мечты,
Влечёт дыханьем красоты,
Внося в размеренные сутки
Свои безумные поступки.
Благословенье дано Свыше
Шаги любви своей услышать,
Приблизить счастье и мечту
Сближеньем душ к венцу.
Неся добро и красоту,
Души согретой теплоту,
Любовь нам дарит чудеса,
На что способны небеса.
И настоящая любовь
Живёт сильнее вновь и вновь,
Ей нет преград и нет конца,
Нет постаревшего лица.
После каждого куплета шёл приятный проигрыш, хотелось, чтобы песня не кончалась, танец не останавливался, и мы в нём: мама и папа, Татьяна и я.
Наступила тишина. Родители, застыв, стояли в положении танцующих. Слёзы текли у обоих. Жиль целовал мокрое лицо своей возлюбленной жены, бормоча французские и русские слова. Она что-то тоже шептала в ответ.
На нас не обращали внимания. Им было не до кого, кроме своей любви, которую не разбила разлука, годы, покрывшие их сединой. Бог помог им, наконец-то, встретиться. Я понял, почему мама не выходила замуж за другого человека. Она ждала своего любимого Жиля всё время. И дождалась.
Похоже, что и он все годы грезил ею с мечтой вновь встретиться, чтобы не расставаться никогда.
Когда заиграла новая мелодия, мама, встрепенулась, подошла к проигрывателю и выключила.
– После той песни, боюсь, что не понравится следующая, – сказала она. – Жиль, а где шампанское?
– На столе.
– Значит, пора налить, хочу напиться, пусть голова кружится!
Они, как молодые голубки, ворковали весь вечер. Жиль всячески ухаживал, кормил с вилки, обнимал и целовал при каждой возможности, шептал ей что-то на ушко. Она хохотала вместе с ним, он снова ей нашёптывал, и вновь им было смешно.
Мы с Татьяной, хотя и чувствовали себя немного лишними, но заведёнными их смехом, поддерживали компанию, как говорится, хохоча без причины, но от души. Так приятно было наблюдать за этими счастливыми любящими супругами!
Когда я отправился провожать Татьяну к такси, они даже не заметили. Она меня попросила не тревожить их из-за неё:
– Пусть себе насладятся друг другом.
– Я тоже хочу, – выпалил я, выходя из дома.
– Что?
– Наслаждаться!
– Со мной? – она пристально посмотрела в мои глаза.
– С тобой.
Татьяна приблизилась ко мне, потянулась своими губами к моим, я горячо обнял её и стал жадно целовать. Через мгновенье она выскользнула из моих объятий и запрыгнула в такси. Махнула мне рукой в окне заснеженной машины. Я ругал себя за то, что, возможно, сделал ей больно во время поцелуя.
Набрал её номер.
– Слушаю тебя, Леон.
– Я тебя не обидел?
– Всё хорошо, мне было очень приятно.
– Ты как-то резко умчалась, я даже такси не успел оплатить.
– Не расстраивайся, всё замечательно, даже лучше!
– Завтра увидимся?
– Пожалуй, да.
– Ты в сомнении?
– Скорее в смятении.
– От чего?
– Извини, но тут рядом посторонний мужчина за рулём.
– Как это я посторонний! Я тут главный! – услышал я голос таксиста, перешедший в хохот.
– Хорошо, я завтра позвоню.
– Тогда пока.
– Пока, спокойной ночи.
– И тебе.
В трубке высветилось «звонок завершён».
Мне не хотелось сразу же возвращаться домой. Я стоял возле подъезда, дыша свежим снежным воздухом, наслаждаясь окружающей меня красотой. Во мне уже зарождалось ощущение приближающегося счастья. Ещё не было полноты чувства, но меня определённо тянуло к Татьяне, я уже скучал о ней, не хватало её постоянного присутствия. Она необычна, совсем не такая, как все, одинока, как я, скромна, даже замкнута, хотя откровенна, немного наивна, в ней чувствовалась творческая и устремлённая к красоте душа.
Сделал несколько глубоких вдохов зимнего воздуха и вернулся в квартиру.
Родители сидели за убранным столом, где красовались лишь розы в вазе.
– Вы уже всё убрали? Молодцы!
– Напару всё скорее спорится, – ответила мама, сидя на диване рядом с обнимающим её Жилем.
– А я провожал Татьяну.
– Ты за нас извинился, что не попрощались. Мы даже не заметили её ухода.
– Она сама просила вас не беспокоить и ушла по-английски.
– Леон, ты можешь присесть ближе, чтобы поговорить с нами на одну серьёзную тему? – обратился ко мне отец.
– Конечно, – согласившись, я присел в кресло напротив.
– Мне сегодня звонили твои бабушки и дедушка из Марселя.
– Что-то случилось?
– Нет, слава Богу! Они очень просили, чтобы я привёз к ним Элен и тебя, чтобы познакомиться, пообщаться.
– Когда надо ехать?
– Визы мне для вас сделают за один день, и тут же можно вылетать.
– Значит, послезавтра?
– Да, Леон.
– Я немного не готов из-за отношений с Татьяной. Мне бы не хотелось с ней расставаться.
– А ты предложи ей съездить с нами.
– Не знаю, согласится ли, думаю, вряд ли. Сомневаюсь также, что у неё загранпаспорт есть вообще.
– Попробуй уговорить, мы можем не торопиться, подождём день-два.
– А давайте пригласим бабушку и дедушку к нам, – родилась у меня, возможно, детская идея.
– Заманчиво, конечно. Они в России не бывали, хотя всегда о том мечтали.
– Давайте попробуем. Попытка – не пытка.
– Понимаешь ли, в чём ещё дело? Ты единственный наследник нашей любви и нашего рода, и нам бы хотелось тебе показать всё то, чем будешь обладать.
– Сказано красиво! Никогда не слышал фразы «наследник любви». Это из французского?
– Нет, Леон, только что родилось на самом, что ни на есть, русском языке.
– То ни гроша, а тут сразу алтын. Мне как-то неудобно о наследстве даже думать-то.
– Но оно твоё по праву, и мы обязаны, чтобы ты всё знал.
– Куда торопиться-то?
– Я тебе всё расскажу, но сначала есть одна просьба, – Жиль заволновался.
– Слушаю внимательно.
– Я твой папа, поэтому прошу называть меня на ты и папой или, на худой конец, Жилем, – еле выговорил он с повлажневшими глазами и с дрожащим подбородком.
Настала пауза. Мне надо было его назвать папой. Почему это так сложно? Я должен был мечтать об этом!
– Ну, сынок! – попыталась поддержать меня мама.
– Хорошо, папа, давай на ты, – выдавил я из себя, как можно, отчётливо.
– Вот и прекрасно! – одобрила мама.
– Спасибо, сын, – поблагодарил отец.
– Что ты хотел рассказать? – напомнил я.
Снова возникла пауза. Жиль собирался с духом.
– Мне недолго осталось жить. Африка не прошла даром, я болен, – с трудом сказал он.
Мама успокаивала его, гладя рукой по плечу.
– Что-то серьёзное?
– Да, мне предстоит операция, исход которой врачи не могут гарантировать. Даже в случае успеха, продление срока жизни незначительное.
Мама положила голову ему на плечо, держась рукой в области собственного сердца.
– Тебе плохо? – спросил я её.
– Ничего, Леон, уже проходит.
– Может, корвалол принести?
– Извини, я его уже весь за сегодня выпила.
– И молчала? Тогда я в аптеку сбегаю.
– Не надо. Мне Жиль дал лекарство, уже проходит.
– Операция срочная? – спросил я отца.
– Назначена на седьмое января.
– Это же через три недели всего!
– Да. Слава Богу, что я успел вас найти, – выдохнул Жиль.
– Клиника хорошая?
– Одна из лучших.
Снова царила пауза. Все задумались. Наверное, об одном и том же, что было всё вроде бы прекрасно, казалось, наступило счастье, но нет, опять проблема. Причём, неразрешимая.
– Когда скажешь, тогда и поедем, – констатировал я.
– Мне понравилась твоя идея пригласить родителей сюда. Я бы хотел показать им не только вас, но и Москву, пройтись с ними по Красной площади.
– А операция?
– Успею, сам же сказал, что есть три недели. Отметим Новый год всем составом в России. Здесь это всегда было веселее, чем во Франции. Родители снегу будут рады, а у тебя, Леон, будет время уговорить Татьяну.
– Отлично, звони в Марсель! А я сниму гостевой дом на базе отдыха с банькой, с прорубью, с ёлкой, с мангалом.
– А, может, здесь? – неуверенно предложил Жиль.
– Зачем на Новый год в квартире сидеть! Там природа, а по Москве я вас покатаю в любое время.
– Договорились.
***
Через два дня мы вчетвером встречали бабушку и дедушку.
В Шереметьево было много народа. Чувствовался предновогодний бум. Всем надо было успеть домой к праздничному столу, к рождественским каникулам, накупив подарков для родственников. Объявили о прилёте самолёта из Марселя.
Мама выглядела взволнованной. Жиль успокаивал, поглаживая ей руку. Таня рассматривала аэропорт.
– Ты здесь в первый раз? – спросил я.
– Да, как-то не доводилось улетать или встречать здесь кого-либо.
– Скоро не только будем встречать, но и сами полетим.
– В смысле? Ты скоро улетаешь?
– Вместе с тобой.
– Странно, я об этом ничего не знаю.
– Бывает.
– И всё же? Я же не чемодан, объясни, пожалуйста.
– Я хочу, чтобы ты отправилась вместе со мной во Францию после Нового года.
– Как интересно получается. Ты спрашиваешь меня, поеду ли я?
– Да, можно и так сформулировать, но надо учитывать моё огромное желание быть вместе с тобой.
– Мне приятно это слышать, конечно, но в каком качестве я должна принять такое предложение.
– Возможно, даже невесты.
– Леон, а не рановато?
– Вот мы и узнаем.
– Действительно, покатаемся и узнаем.
– Таня, ты скажи, согласна?
– Я даже не представляю, что тебе ответить.
– Можно тебе помочь?
– Каким образом?
– Мне не хочется с тобой расставаться ни на один день.
– Ты в себе уверен?
– Абсолютно!
– Вдруг я тебе надоем там во Франции, и ты меня бросишь на произвол судьбы.
– Я похож на непорядочного человека?
– Как сказать, вчера в кафе ты изрядно ко мне приставал с поцелуями.
– Просто не мог собой обладать при виде тебя.
– И решил обладать мной? А вдруг во Франции нечаянно потеряешь самообладание?
– Я уже его теряю!
– Ты считаешь, что я должна согласиться?
– С полной уверенностью в моё чувство.
– Тогда увози меня куда хочешь!
– Тогда ты останешься сегодня со мной?
– Леон! То Франция, то квартира.
– Не квартира, а гостевой дом на базе отдыха.
– Ты проказник и искуситель, вчера меня мучил весь вечер поцелуями, сегодня решил меня напрочь извести.
– Когда ты уезжаешь к родителям, я по тебе сильно скучаю.
– Мы не дадим тебя извести, – вмешалась мама.
– Всё, идут! – добавил Жиль, шурша обёрнутым букетом.
Мои гранд мэр и гранд пэр выглядели счастливой пожилой парочкой. Никакой титульной чопорности. Радостно расцеловались и обнялись с Жилем, который тут же им представил свою жену:
– Сэ мон анже Элен!
– Мари, – попросту назвалась бабушка, целуясь с мамой.
– Жак, – обнял и поцеловал маму в щёчку дедушка.
– Татьяна и Леон, – представил нас Жиль.
Снова поцелуи в обнимку с обворожительной улыбкой на довольных лицах прибывших родственников.
Они очень быстро и много говорили на южном французском, что я не успевал ничего понять со своим без того малым знанием их языка. Отец переводил:
– Им понравилась Москва с воздуха, вся в снегу.
– Мы сейчас отправимся в дом на природе, вот там будет много снега и очень красиво, – объявила мама.
Я взял их чемодан на колёсиках, и вся наша французко-русскоговорящая толпа направилась к выходу к моей семиместной машине. Автомобиль сразу же наполнился новым, видимо, марсельским запахом.
– Они просят провезти их через Красную Площадь, – крикнул мне сзади отец.
– Уи, лё плас руж! – подсказывал дед, кивая головой.
– Нет проблем, – отвечал я, сидя за рулём своего джипа.
Вместо МКАД пришлось ехать через центр города. Стемнело, как положено зимой, рано. Красивая в будни с хорошей подсветкой зданий, красочными витринами, Тверская улица ещё и сверкала огнями новогодней иллюминации. Наши французы смотрели на Москву с замиранием сердца.
– Кремль! – объявил я, когда мы подъехали на стоянку сзади собора Василия Блаженного.
Восторг гостей был нескончаемым. Видеокамера Жиля снимала позирующих на каждом шагу родителей. Бой курантов они встретили аплодисментами. Заснялись рядом с рабочими, устанавливающими каток, с проходящими милиционерами на фоне Кремля, мавзолея, ГУМа, соборов, возле памятника Минину и Пожарскому, возле лобного места. Когда возвращались к машине, бабушка с дедушкой стали серьёзными, походка стала важной с чувством выполненного долга.
Мы поехали дальше по Кутузовскому проспекту, где Жиль рассказал о Триумфальной арке, которая была построена в честь победы над армией Наполеона. Про Бородинскую панораму почему-то умолчал.
Немного Ленинградского шоссе через кольцевую дорогу, ещё немного и поворот направо. Через три километра база отдыха. Моя секретарша Света постоянно там устраивала наших гостей, особенно иностранных.
Кованые ворота раскрылись. Огромный корпус основного здания был ярко освещён подсветкой. Посреди двора стояла огромная ель с мигающими стробиками. Мы проехали по узкой дорожке дальше, туда, где стояли гостевые дома. Наш семнадцатый. Приехали.
Изумительный воздух. Снег скрипит под ногами. Вокруг высоченные сосны и ели. Сзади подъехала моя служебная машина. Из неё вышли Йошкар-Олинские дедушка и бабушка с огромными баулами.
Ещё вчера мама им позвонила, чтобы пригласить к нам Новый год, и вот они уже здесь. Мой водитель их встретил на Казанском вокзале. Теперь он освобождал багажник от той поклажи, что не уместилась в салоне.
Извините, я просто не описал вчерашний день, когда мы решили собрать родителей и с маминой стороны, как мы с Татьяной посещали кафе, где я зацеловал её, а потом и диско-клуб, где затанцевал. Домой она вчера не уезжала, ей постелили на диване. Но я ночью приходил к ней несколько раз, чтобы целоваться. Если б не бессонница мамы…
Что тут непонятного. Если каждый день описывать, то в России деревьев не хватит на бумагу.
В общем, все родственники встретились во дворе семнадцатого дома базы отдыха, не успев даже дойти до крыльца.
– Мари, Жак, Жиль, – представила мама одних, – Нина, Виталий, – представила других.
Все обнимались и целовались, как будто были знакомы, давно не встречались.
– А вот Татьяна, – представил я её, – А это моя бабушка Нина Владимировна, и дед Виталий Сергеевич из Йошкар-Олы.
– Леон, невеста что ли? – спросил дед.
– Наверное!
– На свадьбу когда позовёшь? – спросила бабуля.
– Как определимся, тогда сразу.
– Не слушайте его, он у вас сказочник, вчера меня сказками донимал, сегодня за вас принялся, – отшучивалась Татьяна.
– Бизнесмены все сказочники, работа у них такая: не наврёшь, не сопрёшь, – пояснил Виталий Сергеевич.
– Ну, ты дед сказал, мне за тобой не угнаться!
Метрдотель, стоявший у крыльца, явно замёрз.
– Граждане, в дом будете входить или на улице останетесь? – побеспокоился он громким басом.
– Народ, идём в хату! – скомандовала мама.
– Антре, сильвупле! – скомандовал папа.
Пока метрдотель размещал наш огромный коллектив и объяснял каждому, как и чем пользоваться йошкар-олинцы расставляли в общем зале из своих баулов припасы собственного подвала. Чего там только не было! Даже мешок картофеля привезли.
Я проходил мимо, ища метрдотеля, чтобы дать чаевых, и обомлел от количества заготовок.
– Дед, ты чего тут понаставил, картошку-то зачем привёз?
– Это, Леончик, нашенская, экологически чистая, рассыпчатая.
– Бабуль, ты нас закормить решила?
– Здесь, внучек, всё своё, проверенное, собственными руками выращенное и сготовленное.
– Болтаешь, бабка, грибы в лесу растут, да и клюква с брусникой, – возмутился дед.
– А ты вообще молчи, поленился за черникой с голубикой ехать в этом году! Чем теперь народ-то кормить? Одной капустой да хреновиной? Что, проехали? Лодырь несчастный!
– Короче, я в откате! – осталось лишь мне сказать.
Появился метрдотель и возмутился:
– А вы, пожилые люди, что здесь делаете?
– Хозяйство у нас тут, – пояснил дед.
– Размещаться здесь что ли будете? Комнат вам не надо?
– Надо, милок, как же без комнат, спать-то где будем? – удивилась бабуля.
– Тогда, пошли за мной, граждане отдыхающие!
– Пошли, милок, показывай дорогу.
Отдав чаевые, я вернулся в наш с Татьяной номер.
– Как спать-то будем? Тут одна кровать, – поинтересовалась она.
– Она же двуспальная, – улыбаясь, пояснил я.
– Ну, Леон! Доведёшь ты меня до греха!
– А ты против? – шутливо спросил её, обнимая за талию.
– Видимо, я несовременная.
– Исправим.
– Да что ты!
В дверь постучали. Вошла, не дожидаясь разрешения, мама.
– Извините, но французы в баню собираются голышом все вместе! У них так принято, оказывается, – возмущённым тоном заявила она.
– Мам, это ты замуж за француза выходила, не я, разберись сама с этим как – нибудь.
– Как им разъяснить-то, что нельзя так?
– Скажи мужу, пусть объявит, что сначала женщины идут париться и купаться, потом мужчины.
– Я говорила, они сказали, что непривычно им так.
– Дай им знать, что на каждую привычку, есть отвычка.
– Ой, не знаю, не хочу я во Францию, разврат какой-то!
– А как же Жиль? Один уедет?
– Пусть тут остаётся, врачи и здесь есть.
– Татьяну с собой в баню возьми, а то она без приглашения стесняется.
– Да ты что, Танюш, пошли, конечно, я тебя веничком попарю.
– Лёгкого вам пара.
Женщины ушли на банные процедуры. Я решил сходить в общий зал, чтобы не отрываться от мужского коллектива. Не успел дойти, а уже услышал голос йошкар-олинского деда:
– … Вот и говорю, за французско-русскую дружбу!
Ба! Да тут пир горой. А я собирался звонить в службу заказов насчёт ужина.
– Мужики, я смотрю, вы хорошо сидите!
– Ты не завидуй, а присаживайся, – пригласил дед за стол.
Чего тут только не было: квашеная капуста, различные грибы, сало, картофель в мундире, вяленая рыба, медвежья и лосиная колбаса, солёные огурцы и помидоры, лечо, хреновая закуска, крыжовник в чесноке, консервированные салаты и прочее, и всякое. Выглядело, конечно, богато, но вид портила сервировка, точнее, её отсутствие. Вся эта роскошь терялась в трёхлитровых банках или просто на бумаге.
– Дед, тарелки ведь есть!
– Это мы сейчас организуем, хотелось малость выпить граммов по пятьдесят, а уж по ходу убранством стола заняться.
– Давай займёмся.
– Я помогу, – предложил отец.
В рядом стоящем шкафу было всё необходимое. Мы быстренько начали приводить в порядок продукты питания.
Жиль очень красиво раскладывал нарезку. Расставили и разложили приборы, стало намного красивее и культурнее.
– Шашлык будем сегодня жарить или завтра? – спросил я родственников.
– Тут очень много всего, надо только картошку погреть, – просящим голосом сказал отец.
– Вот же микроволновка.
– Тогда всё.
Вечер удался. Все напарились, подружились. Французы впервые в жизни испытали русский веник. Когда в парилке они заглянули на термометр, долго охали. За банькой перегороженный выход на реку с прорубью. Пока не окунулись, им было непонятно, почему нет бассейна. Обтирались снегом даже женщины.
То Жиль, то мама были переводчиками. Дед Жак и бабушка Мари оказались, хотя и графы, совершенно незанудливыми, а очень общительными весёлыми людьми. Они про всё спрашивали, что им непонятно. Татьяна им рассказала о технике богородского творчества. Оказалось, что Мари увлекается в свободное время геометрической резьбой по дереву, и просила научить её делать объёмные поделки, в том числе, игрушки.
Оба деда не отказывали себе в горячительном. В итоге, нашли общий язык и, сидя в обнимку, пели. Сложно было, конечно, разобраться, о чём.
Бабушки нашли совместные садоводческие и цветоводческие темы. Жаловались на вредителей. Жилю было сложно перевести некоторые слова, например, «медведка», но это не мешало донести главный смысл диалога.
Я любовался Татьяной, она тоже смотрела на меня, мы улыбались друг другу, забывая обо всех окружающих. После бани её очарование только усилилось. Она сидела за столом напротив меня, распаренная, розовощёкая, притягательная, красивая. Я не мог не мечтать поскорее уединиться с ней.
В-общем, все пообщались, рассказали о себе, что хотели, как настоящие родственники. В результате, дед Виталий желал всем бон нуар, а дед Жак спокойной ночи, не забыв выпить несколько раз на посошок. Бабушка Мари записала кучу рецептов консервирования от бабушки Нины с помощью моей мамы. Мне с Татьяной отец рассказывал про африканский быт, про его непростую работу в прошлом, про нищету аборигенов, про нескончаемые революции и перевороты.
Наконец, все угомонились и начали расходиться по номерам.
Придя в номер, Татьяна села в кресло со словами:
– Интересные французы! Ведут себя попросту. Приятные люди. А йошкар-олинские – просто классные!
– Кстати, я наполовину француз.
– Что будем делать, Леон?
– В каком смысле? – переспросил я, приближаясь к ней.
– Как кровать будем делить?
Она была хороша. Домашняя, ненакрашенная после бани, Татьяна выглядела прекрасно, от неё веяло каким-то теплом и уютом. Так захотелось к ней под крылышко. Я подсел на подлокотник её кресла. От следующего моего движения она оказалась у меня в объятьях, сидя на моих коленях. Поцелуй был пылким и нескончаемым, который продолжился тут же в кровати. Я уже целовал её плечи и грудь, всё больше раскрывая банный халат на ней. Мною владела страсть и нежность. Чувствуя взаимность и некоторую дрожь в её теле, не мог остановить в себе желания, мной владела любовь к этому очаровательному созданию. Мы превратились в одно целое, когда нет чужой руки или ноги, всё было родным и желанным, одновременно бились сердца в общем дыхании на двоих. Лишь на секунду она вскрикнула, глянула мне в глаза с некоторым испугом, затем улыбнулась, расставшись с девственностью. Мы были на седьмом небе. Я был счастлив. Во мне жила любовь, неведомая до сих пор. Душу просто распирало в моей груди от счастья.
Утром все это заметили. Мы светились!
Папа сказал маме:
– Похоже, что Леон уговорил Татьяну поехать в Марсель.
– По-моему он её вообще уговорил.
Во время завтрака Таня сидела у меня на коленях, я кормил её с вилки, а она меня, мы чудили и хохотали неуёмно, не обращая внимания ни на кого. Нам не было стыдно. Нашим существованием правила любовь.
– Дело пахнет керосином, – заметил дед Виталий.
– Уи, лямур, – подтвердил дед Жак.
– Сэ трэ бьен! – одобрила бабушка Мари.
– Наконец-то! – обрадовалась бабушка Нина.
Одевшись потеплее, мы сбежали от них во двор развести огонь в мангале, чтобы жарить шашлык. Кто-то за ночь поставил ёлку посредине площадки. Как малые дети, мы резвились, бегая вокруг неё, бросая друг в друга снег, валяясь в сугробах, не заметив даже, что вся наша компания построилась на крыльце. Они наблюдали за нами некоторое время, а потом присоединились, устроив снежное побоище, хоровод, валяние в снегу. Дед Виталий в какой-то момент сбежал, вскоре вернувшись с бутылочкой водки и солёными огурцами на подносе. Первым делом он позвал деда Жака:
– Эй, корефан, ком муа!
– Уи, лё момен!
– Осейту, – набрался французского языка йошкар-олинец.
