– И что? – спросил я.
– Там никого уже не было. Мне помог поли…, пардон, милиционер за пятьсот евро. Позвонил куда-то, дал адрес, и я тут.
Мама смотрела на него, то ли улыбаясь, то ли сомневаясь, полными слёз глазами. Она не верила своему счастью снова видеть перед собой любимого человека.
– Вот это да! Помог за пятьсот евро! Дорогая помощь, однако! – качая головой, воскликнула Таня.
– Сэ тон кошмар, ле флёр! – вскочил с места Жиль Касс до Маршаль и быстрым шагом ушёл в прихожую.
– Что случилось, опять убегаешь? – лишь успела вслед крикнуть мама.
Через пару секунд тот появился в зале с букетом рубиновых роз и вручил их ей со словами:
– Совсем забыл, извини, эти цветы тебе, мон анже! И кольцо. Вот оно.
Он надел ей его на безымянный палец правой руки, на котором тридцать три года продолжало красоваться тоненькое обручальное колечко. Мама, потеряв дар речи, с восхищением смотрела на дорогой подарок с крупным бриллиантом. Наконец, она произнесла:
– Жиль, это же безумно дорого! В самый раз даже.
– Для тебя ничего не жалко, мон ами!
– Как долго я тебя ждала! – из её глаз потекли слёзы.
– Не плачь, Элен, теперь мы вместе навсегда!
– Как это?
– Я хочу, чтобы мы поехали ко мне в Марсель!
– Насовсем?
– Уи, конечно, авек тю а мон мэзон.
– Спасибо, но я не знаю, Жиль, это очень неожиданно для меня.
– Елен, я столько лет ждал такого случая!
– А как же Леон?
– Это и его дом в Марселе.
– Прокатиться можно, конечно, – произнёс я, взяв у мамы цветы, чтобы поставить в вазу с водой.
Отец повернулся ко мне и с чувством обнял меня, чуть не раздавив букет.
– Это твоя девушка? – спросил он меня.
– Да, Татьяна, – неожиданно для себя согласился я.
Она смутилась, а он поцеловал ей руку и сказал:
– Очень приятно, а я Жиль.
– Мне тоже очень приятно.
– Поедете в Марсель, Татьяна?
– Ой, я тут в качестве всего лишь гостьи.
– Там очень хорошо, море, солнце. Я завтра же оформлю всем вам визы!
– Ты что, Жиль, думал обо мне в своей Африке? – спросила, наконец, мама.
– Ожурдьи! Елен, мне было так плохо без тебя!
– Прямо, война и немцы.
– Кэс кё сэ? – не понял он.
– Проехали.
– Русские загадки?
– Вот именно. Садись кушать, лягушонок-путешественник!
Жиль Маршаль, наконец-то, снял своё пальто и шарф. Мама подхватила их, чтобы унести в прихожую, сказав ему:
– Пошли мыть руки.
– Уи, мон анже, – согласился он, направляясь за ней.
Татьяна посмотрела на часы.
– Поздно уже, ты меня проводишь до метро, Леон?
– С удовольствием, но, может, останешься?
– Извини, пора и честь знать.
– Я вызову такси.
– Да, будь добр.
Было ясно, что её удерживало желание остаться, но приличие не позволяло дать волю чувствам. Мне тоже было жаль с ней расставаться. Как-то очень гармонично она влилась в наш семейный круг, что не хотелось его опустошать. Она понравилась и маме с первой минуты встречи. Нет, я не влюбился, но её общество мне было более чем приятно. Обескураживала скромность, найти такую девушку в нынешнее время в Москве, кажется, невозможно.
Вызвал такси. Мы спустились на улицу. Машина ещё не пришла.
– Ты мне дашь свой телефон? – спросил я.
– Боюсь, моя модель тебя не устроит, уж очень дамская.
– Ну, тогда хотя бы номер, – понял я её шутку.
– Хорошо, записывай.
Она назвала цифры. Подъехала машина.
Я взял её руку.
– Танюш, завтра можно позвонить?
– Да, с удовольствием отвечу. Мне было приятно познакомиться с твоей семьёй. Спасибо за прекрасный вечер.
– Тогда до завтра!
– До завтра!
Помог ей сесть в машину и дал денег таксисту, сказав ему, чтобы он довёз Таню до самого подъезда.
Мы с ней помахали друг другу. Остался стоять один. Именно так, потому что чувство одиночества вдруг охватило мою душу, хотя в квартире меня ждали мама и папа, которого впервые увидел в своей жизни. С этой минуты стало ясно, что я всё-таки влюбился. Приятно было ощущать, что это чувство, кажется, взаимно. Влюбился! Мне хотелось крикнуть на всю вселенную, похвалиться звёздам и чёрному небу.
***
Отец выставил на стол две огромные бутылки вина.
– Это собственного производства выдержки сорока лет. Я его положил в подвал перед поездкой в Москву на учёбу.
– Интересно, надо попробовать! – предложила мама.
– Да, мечтал об этом все годы, что мы встретимся, и смогу угостить вас именно этим вином.
– Какой седой ты стал!
– Слава Богу, что не лысый.
– Но не очень-то постарел, хорошо выглядишь!
– Елен, ты тоже хорошо сохранилась!
– Скажешь тоже!
– Ты всё так же прекрасна! Поедешь ко мне во Францию? Там родители очень хотят тебя увидеть.
– Они живы? Хорошо.
– Мон пэр, пардон, моему папе восемьдесят лет, а маме семьдесят пять, но пока передвигаются вполне самостоятельно, даже трудятся в виноградниках.
– Ты, смотрю, русский язык не забыл, даже лучше говоришь, чем раньше.
– Я старался читать русскую литературу. Мне удалось достать и прочитать много разных произведений Толстых Льва и Алексея, Пушкина, Достоевского, Чехова, Тургенева, других авторов на русском языке. Готовился к встрече с тобой, Элен, каждый день.
– Молодец! А мне как-то не хотелось читать французские книги. Была уверена, что не увижу больше тебя, хотя надеялась в глубине души и мечтала.
– Вы простите меня, родные, я виноват перед вами. Так распорядилось правительство, что я оказался заперт от вас на столько лет.
– А ты знаешь, что в России давно капитализм?
– Да, но спорные вопросы до сих пор существуют. Даже отметка в моём паспорте, что ты моя жена, не сыграла никакой роли, так как она сделана была в СССР. Теперь, пожалуйста.
– Тяжёлый случай! – вставил я.
– Наконец-то, мы можем быть вместе! – облегчённо сказал отец со слезами в глазах, нежно обнимая маму.
– Ты кушай, Жиль, давай курочку погрею.
– Спасибо, Элен, всё очень вкусно, не надо греть, посиди рядышком, пожалуйста.
– Как тебе наш сын Леон?
– Прекрасно! Я даже пока не знаю, как к нему подступиться.
– Думаю, у нас будет время пообщаться. Кстати, вино прекрасное, – отметил я.
– Лё момен! А муа илья боку, пардон, парле ан франсэ, снова заволновался, перешёл на французский. У меня ещё подарки, – попытался привстать отец.
– Да кушай ты спокойно, успеешь подарить! – усадив его обратно, нажав рукой на плечо, настояла мама.
– Я когда волнуюсь, забываю русский. Готовился к встрече тщательно, а пришёл и всё забыл.
– Сиди, дай хоть на тебя насмотреться, муженёк!
– Там подарки в прихожей.
– Не убегут твои подарки!
– Я хотел вручить!
– В душ пойдёшь перед сном?– спросила мужа мама.
– Обязательно!
– Спать-то со мной или один будешь?
– Непременно с тобой, мон анже! Мы должны наверстать всё упущенное!
– Вы меня извините, не буду вам мешать, желаю спокойной ночи, – сказал я, встал, поцеловал мамину щёчку, впервые пожал отцу руку.
– Бон нуар, Леон!
– Спокойной ночи, сын.
Вскоре я лежал в своей постели. Мне не хотелось спать. Мысли и чувства не давали покоя. Я был счастлив за маму, рад, что обрёл отца и влюбился в Татьяну. Как тут уснёшь, столько счастья в один день!
В какой-то момент я незаметно для себя всё-таки уснул. Мне, в продолжение моих мыслей, снилась счастливая мама, гуляющая в обнимку с отцом по морском берегу. Затем Татьяна, почему-то на мотоцикле, катающаяся рядом с ними кругами. Потом она поехала навстречу мне, крича: «Леон! Леон! Леон!»
Я проснулся. Мама меня толкала в плечо. Увидела, что разбудила.
– Доброе утро, точнее день, тебя к телефону.
– Привет! Кому там я понадобился?
– Из Йошкар-Олы звонят уже третий раз.
– Ладно, давай трубку.
Вчера её оставил в зале. Звонил директор марийского филиала Семен Михайлович.
– Слушаю, – сказал я в телефон.
– Привет, Леон Жильевич! Извините, что беспокою, дело срочное, хотя и личное.
– Ну, говори, Михалыч, коли срочное.
– Можно со счёта снять двести тысяч, я потихоньку из зарплаты верну.
– Что за новости такие?
– Меня страховая фирма обманула, а я на ремонт машины занимал, требуют вернуть срочно.
– Это как она тебя обманула?
– В меня врезался один обормот, я отдал свою тачку в автосервис, те сделали, содрали двести семьдесят тысяч. Страховщики должны были выплатить за ремонт, как лично мне директриса обещала, а дали только семьдесят. Я занимал под проценты, уже на просрочке нахожусь. Мало того, что страховая тянула три месяца, ещё и на двести обманула.
– В суд надо подать!
– Пока я подаю, у меня такие проценты набегут, что без штанов останусь, да и адвокаты не бесплатные.
– Что за страховая такая?
– Да «Ресо», я в ней, дурак, и по «каско» и по «осаго» кучу денег выбросил.
– Что ж ты с такой фирмой связался?
– Да я за двадцать лет вождения ни разу в ДТП не был, откуда ж я мог знать, что они нечестные такие.
– Ладно, деньги возьми под беспроцентный кредит, пусть бухгалтерия из зарплаты вычитает, а в суд подай.
– Лучше я сам рассчитаюсь, а судиться не люблю, никакого времени и денег на это дело не напасёшься. Этих страховщиков видеть больше не могу
– А ты оценку-то делал?
– Меня директриса заверила, что выплатит всю сумму по счёту за ремонт без оценки.
– Вот тогда она тебя и развела, как малыша.
– Знал бы, что она такое, не вляпался бы.
– Производство идёт?
– Да, всё в порядке, заказов бы прибавить.
– Прибавлю, не бойся.
– Хорошо бы, я вторую смену б организовал.
– Не торопись, Михалыч. Ну, пока, что ли.
– Спасибо, Леон Жильевич, что выручили. До свиданья.
– Давай, трудись.
« Эх, Михалыч! Пожилой человек, а обдурили тебя, как дитя!»– подумал я. Мне эта страховая компания давно не нравилась, слышал, что страдает сверхжадностью, поэтому никогда не пользовался её услугами. Если нет приятеля-оценщика в их конторе, то нет смысла им деньги давать за страховку. Обязательно обманут. Это такая форма надувательства под эгидой страхования.
Трудно честному человеку жить в капиталистическом обществе. Обворовывают все: бизнесмены, чиновники, лжедрузья, торгаши и прочие.
А ведь Михалыч когда-то руководил небольшим заводом, отобрали и должность, и приватизированное предприятие в один день. Теперь депутат там хозяин. И про суд Михалыч прав, опыт большой, тоже мафия. Законы ведь кто делает? Правящая партия. А в ней кто? Объединившиеся самые крутые коррупционеры, взяточники, лоббисты, рейдеры. В итоге, геноцид честного населения. Одним словом, капитализм…
***
Мама разглядывала подарки Жиля, когда я зашёл в зал.
– Добрый день.
– Пришёл, Леон? Садись завтракать, – сказала она.
– День добрый, – очень радостно поздоровался отец.
Их счастливые помолодевшие лица светились. Наверное, никогда в жизни мне не доводилось видеть маму в столь приподнятом настроении. Она словно летала, окрылённая в потоке нахлынувшей любви.
– Жиль, давай сегодня не будем заниматься визами. Оставь на потом, – предложила мама.
– Как скажешь, Элен.
– Тут где-то ты подарки Леону приготовил, вручай.
– Да, конечно. Извини, Леон, я от счастья всё забыл.
Он вынул из рядом стоявшей коробки скульптурку с гербом, шкатулку сигар с геральдической инкрустацией, и шпагу с эфесом, наконечник которого обозначал принадлежность хозяина к какому-то роду.
– Интересно, – проронил я фразу.
– Да, эти предметы нашего древнего рода. Статуэтка в виде герба, сигары из табака наших полей, на шкатулке тоже наша символика, шпага, также с гербом на эфесе и ножнах. Это твоё по праву.
– И кто же мы тогда.
– Графы.
– Во Франции есть графы?
– Да. Кстати, этой чести графского звания нас удостоил никто иной, как Пётр Первый – император русский, когда наш прапрадед служил у него в России. Поэтому мы неотрывно связаны с этой страной, и я был послан именно сюда учиться. Жаль, что политика помешала нам быть вместе целых тридцать три года.
– А что же прапрадед уехал во Францию жить?
– После смерти Петра были гонения, его выслали из России, лишив крестьян и имения. Видишь, герб российский, но он очень уважаем и во Франции.
– Интересно, конечно, – оставалось сказать мне, разглядывая дорогие подарки.
– Из грязи в князи, – отметила мама.
– Почему из грязи? И не в князи, а в графы, – удивился, уточняя, Жиль.
– Ты бы знал, как мы тут плюхались, дорогой!
– Я всё исправлю, Элен!
– Теперь мы и сами с усами! Да, сын.
– Да, мама.
– Но вы должны знать свою историю! – слегка возмутился Жиль.
– Никто не против, – заметил я.
У отца немного смешно получались некоторые фразы из-за ударения на последнюю гласную, но именно поэтому некоторые слова звучали ещё убедительнее: «историю-у!»
Он, поняв, что все его поняли, сразу успокоился.
– Темперамент-то у тебя по-прежнему французский! Да, Жиль? – улыбаясь, спросила мама.
– Во мне течёт кровь француза.
– Вот и у Леона зачастую говорят твои корни.
– Я очень хочу, Элен, чтобы мы поехали в Марсель. Вас мечтают увидеть мои родители. Так и сказали: без вас не возвращаться.
– Мы съездим, конечно, пусть всё устаканится сначала, я столько лет тебя ждала, подожди, дай душе успокоиться.
– Устаканится? Я такого не слышал. Опять русские загадки!
– Жиль, это у меня заговорили русские корни, извини, – оправдалась мама.
У меня в телефоне было более двадцати пропущенных звонков, надо было мчаться в офис, должны состояться встречи, которых я не мог отменить. Генрих тоже заждался обещанного ФСО, надо было получить драфт-контракт и тоже отправить ему. Домашняя обстановка не могла располагать к работе.
– Дорогие родственники, прошу меня извинить, но мне пора на работу, – объявил я.
Нужно было сказать: мама и папа. Язык не повернулся. Сложно в тридцать три года назвать папой отца, хотя и долгожданного. Правду говоря, ожидание кончилось уже лет двадцать тому назад.
***
Вечером я встретился с Татьяной. Мы гуляли по Москве. 2002-й год заканчивался, пошёл густой крупный снег, предвещая начало задержавшейся зимы. В витринах магазинов сверкали новогодние ёлки. Скоро Новый год, пора новых надежд. Что он нам принесёт?
– Странно, вовсю идёт декабрь, а снег только теперь пошёл, – вторя моим мыслям, заметила Татьяна.
– И, слава Богу, слякоть и серость уже так надоели. Хочется мороза и солнца, чудесного дня, когда ты ещё спишь, мой друг прелестный.
– Да, скоро Новый год! Как быстро летит время.
– Вы с семьёй обычно как встречаете новогодний праздник?
– Дома. Как говорит папа, под бой курантов вся семья должна быть в сборе.
– А у тебя братья, сёстры есть?
– Только двоюродные, одни живут в Подмосковье, другие на Украине. У меня мама наполовину украинка из Харькова, там её сестра живёт с мужем и детьми.
– А папа из Подмосковья?
– Нет, он москвич. Его брат служит в армии офицером в Солнечногорске. Подполковник. У него там жена, дети. Приезжают в гости частенько. Очень весёлые люди.
– А твои родители?
– Мои? Родители, как родители. Папа учёный в НИИ, мама учитель в школе.
– Наверное, скромно живёте?
– Сейчас чуть лучше, чем в девяностых, пытаемся выживать.
– А как тебя в Богородское училище занесло?
– Знаешь, Леон, в школе кружок такой был, вот и загорелось мне выучиться на резчика-профессионала. Тогда мода была на резную продукцию. По окончании хорошо всё пошло, но вскоре настало затишье.
– Перестали покупать?
– Кое-что берут из символики, но это так не интересно. Разве что, экономлю на подарках. Дарю свои поделки. Мебель дома тоже, в основном, резная.
– А компьютерная графика?
– С ней дела были лучше, но после перерыва из-за Норд-Оста все заказчики нашли новых художников, поэтому я сейчас в поиске.
– Поиск – это интересно. Я тоже долго искал, сложно было начинать бизнес без первоначального капитала. Приходилось за всё хвататься.
– Давно это было?
– Юбилей был в августе, отмечали пятилетие фирмы. Только открылись, дефолт стукнул, и так народ был без денег, а тут ещё это.
– Что делали?
– В квартирах ремонт, пиццу развозили, потом договорился о пиломатериале в Йошкар-Оле, стал здесь продавать.
– Большая фирма?
– Сначала была маленькая, потом разрослась. Стали коттеджи строить, за границу деревяшки отправлять, своих лесорубов организовали, пилорамы, столярку, влез в нефтегазовый бизнес.
– И как?
– Так и шуршим. Теперь приходится всё контролировать. Сейчас стабилизировалось, но забот всё равно хватает.
– Отдыхать удаётся, Леон?
– Редко. Если сам не прослежу за ходом работ, то считай, пропало. Или напортачат, или украдут. Отдыхаю, в основном, когда сплю.
– А заместители на что?
– Им платить надо – лишние рты, ещё больше рабочих украдут. Это я уже проходил.
– Наверное, воруют, когда зарплата маленькая.
– В России, чем больше зарплата, тем больше крадут, Таня.
– Я, видимо, совсем наивная в этих вопросах.
– Если своё дело не вела, то конечно.
– Пока не довелось, но ведь работают же люди, видеокамеры ставят, чтобы не воровали.
– Значит, я должен круглые сутки сидеть на просмотре видеозаписи?
– А охранники?
– Танюш, охрана тоже хочет зарплату и крадёт точно также.
– Замкнутый круг какой-то!
– Вот и приходится придумывать формы труда без лишних ртов, и чтобы невыгодно было воровать.
– А почему так у нас?
– Всегда так было, при царизме, социализме, а сейчас и подавно, ведь, чтобы что-то купить, деньги нужны, которых всегда мало.
Но хороших людей больше.
– Тяжёлый случай, но небезнадёжный.
– Что-то мы прогулку в производственное совещание превратили. Тебе не кажется, Танюш?
– Мне наоборот интересно. Я жила в своём тихом мирке, а, оказывается, есть другая сторона жизни.
– Может, зайдём перекусить куда-нибудь?
– Честно говоря, я не люблю общепит, да и не голодна после вчерашнего переедания.
– Будем гулять?
– Если можно. Такая замечательная погода!
Крупный снег продолжал засыпать всё вокруг. Лучи фонарей были наполнены им, как нескончаемым водопадом. Мы начинали походить на снеговиков. Ресницы Татьяны были облеплены снежинками, напоминая сказочный персонаж из «Морозко». Деревья припорошило, придав им исполинский вид. На проезжей части было невозможно различать модели автомобилей, сквозь белые хлопья виднелись лишь включённые фары. Мы шли по белому покрывалу тротуара, которое становилось с каждой минутой толще и глубже. Снежинки таяли на наших лицах. Татьяна крепко держалась за мою руку, как будто боялась заблудиться.
– Вот сейчас, например, я отдыхаю. Удивительно, Татьяна, но никто мне ни разу не позвонил за весь вечер.
– И мне, даже родители. Обычно беспокоятся.
– А кто ещё, кроме них.
– Света любит по вечерам со мной поболтать по телефону.
У меня в куртке запела мелодия сотового аппарата.
– Сглазил, не успел подумать, нате вам!
– Ну, послушай, что ж теперь делать.
Звонила мама.
– Слушаю Вас, Елена Витальевна, – ответил я.
– Леон, ты где?
– Гуляю вместе с Татьяной. А что?
– Идите срочно к нам, тут такое!
– Что случилось? – забеспокоился я.
– Жиль наготовил французской и африканской всякой всячины, а вас до сих пор нет. Бегом домой с Татьяной.
– Сейчас узнаю у неё.
– Нечего узнавать! Бери в охапку и привози! Всё, ждём!
Короткие гудки.
– Таня, приказано ехать к нам испробовать кулинарные изыски французской и африканской кухни моего объявившегося вчера отца.
– Ой-ёй-ёй! Я вчера не знала, как выжить!
– Приказы мамы не обсуждают, надо уважить.
– Моя такая же, недаром учителем работает, – покорно произнесла Татьяна.
Невдалеке очень кстати стояла машина такси. Вскоре мы очутились в прихожей нашей квартиры.
– Привет, молодёжь! Руки мыть и за стол! – вам, думаю, понятно, кто это мог сказать сразу на входе.
– О, шер Татьяна, Леон, рад вас видеть! – тоже понятно, да?
– Добрый вечер! – сказала Татьяна, а Жиль уже снимал с неё пальто.
Стол был отменный. Блюда выглядели изысканно в европейском стиле с лёгким украшательским дизайном от одного взмаха. У нас в какой-то период была модна живопись, картины, которые не писали, а делали в виде набрызга от кисти или лёгких штрихов. Ценители, как ни странно, находили в них темы, даже особый смысл.
– Сэ шанте до винь – французское блюдо «Винный танец», его готовят на праздник, когда виноград поспел, и из него начинают делать вино, хотя перевод, возможно, не точен, – объяснял Жиль.
– Смотрите, оно похоже на виноград в каком-то соусе, – отметила Таня.
– Совершенно верно, эти шарики из виноградных листьев, но когда Вы попробуете, что там внутри, то оближете пальчики! – убеждал Жиль.
– А здесь что-то совсем уж экзотическое. Это африканское блюдо?
– Уи, мадемуазель! Банахама – «Райское чудо», с фигуа в бланшированном ананасе, фаршированном… Рискните отгадать, когда попробуете!
– А тут что? Вы меня заинтриговали, Жиль…А как бы отчество сказать? – замешкалась Татьяна.
– Зовите меня Жиль Касс, мадемуазель.
– Лучше Жиль Кассович, – пошутил я, и все засмеялись.
– Это акула и другие дары моря в специальном соусе из мидий и шампиньонов – «Шерше ля фам» – очень полезно для мужчин, хм, – ухмыльнулся своему уточнению довольный француз.
– Жиль, как тебе не стыдно при молодёжи такое говорить? – укорила его мама.
– У нас даже в телевизионной рекламе рекомендуют и так говорят про «шерше ля фам» и про луковый суп на ночь, про лягушачьи лапки и про многое остальное, что не вредно, – засмущался он.
– А как Вам удалось составить Эйфелеву башню из обычных креветок? – восхищённо спрашивала Таня.
– Лимонный сок, кропотливость и желание угодить Элен и вам, Татьяна и Леон!
– Целый день возился, муженёк мой, а вы ехать не хотели! – объявила нам его жена.
Все боялись тронуть блюда, дабы это не нарушило бы созданную красоту. Помимо вышеуказанного списка в трапезу были включены не менее аппетитные экзотические ошеломляющие салаты и десерт.
Жиль открыл шампанское и налил в фужеры, поднял свой со словами:
– За мою любимую Элен, за встречу через столько лет, за мою полноценную семью, где у меня есть жена и сын!
Читателю могу предложить в этот момент сделать перекусочную паузу, чтобы, представляя всю ту красоту творений Жиля, не захлебнуться собственной слюной от желания всё попробовать. Я ничего подобного не мог себе даже представить при моём неслабом достатке, и, казалось, отвыкшему удивляться кулинарным изыскам. То было нечто неописуемое! Главное, видна рука мастера, являющегося настоящим художником.
– Очень вкусно! Вы с собой столько продуктов привезли?
– Что Вы, Татьяна! Всё куплено здесь в Москве в супермаркете.
– Надо же! Я, наверное, просто не смотрю на витрины, где всё дорого.
– У нас тоже дорого, даже то, что у вас совсем дёшево.
– Между прочим, из Марий Эл экспортируют крупных раков во Францию, московская бригада каждый год приезжает на отлов на озеро Старожилово, что возле Килемар, – отметил я.
– Да, а у нас мелких продают, да заморских! – вставила мама.
– По цене и сбыт.
– Уи, уи, – подтвердил мои слова отец, кивая головой.
С улицы послышался какой-то шум, хлопки. Мы, словно сговорились, подошли все вместе к окну. Во дворе стояла светящаяся ёлка, вокруг которой собралась радостная толпа.
– Странно, когда мы к дому подъезжали, её не было, – удивилась Татьяна.
– Видимо, только что поставили, – пояснил я.
– Скоро Новый год, – вздохнула мама.
– Уи, уи, – кивал головой муж, обнимая её за талию
Таня стояла рядом со мной, мне очень захотелось её обнять, но она как бы почувствовала и повернулась, заглянув мне в лицо, словно спрашивая, что со мной. Несколько мгновений мы так стояли, глядя друг другу в глаза.