Андрей Драченин
Сказ о Люте, Красе и Змее
Силуэт желанный у окна стрельчатого. Сидит Краса, на небо ясное смотрит.
– Любушка моя, пришёл я, – промолвил Лют, внутри обмерев от предчувствия неладного.
Повернулась Краса. Сжалось всё внутри Люта. Черты любимые, родные. И пустота в глазах надменная.
– Ты кто? Где супруг мой, Змей?
Как оглоушило Люта. Только вот силищу такую одолел, об руку со смертушкой прошёлся да разойтись сумел, а тут никаких сил не хватило, ни человеческих, не звериных. Пошатнулась земля, сердце стучать забыло, поплыл мир перед взором. Только одно картинкой ясной – любимой глаза что не знают тебя.
Себя не помня попятился Лют от двери, за которой Краса сидела, побрёл сквозь тронную залу на выход. Вокруг смех глумливый. Будто и не было битвы, где Лют вверх над Змеем взял, а стража по стенам жалась в ужасе смертном. Смеются над Лютом посрамленным, поверженным. Дескать так, игрушки играли. А на деле вот – где победа твоя, заброда? Пустой да раздавленный прочь бредешь. А Лют и впрямь словно силу всю растерял. Просто уйти хотел. И все.
А Змей уж на ноги шатаясь поднялся. Добавляет шипящего веселья.
– Думаешь победил Змея, пес блохастый? Не так просто, как кости ломать, – захлебнулся смехом, закашлялся. Докончил, – Так вот. Моё царство – мои правила. Царство темное и правила черные да мутные. Как я люблю. А ты хорошо сыграл по ним, по правилам моим. Не до конца, да мне и так любо. Все ж я здесь царь. И царевна мне кстати. Ступай уже. Не держим.
Сгрудившаяся у входа стража расступилась коридором злых насмешливых лиц. Сами в страхе вечном живут, и половины свершить не могут, а все радость – хоть мельком, за чужой счёт, а унизить да высмеять миг назад смелого да удачного. К себе тем самым притянуть. Лют сам не заметил, как в волка ушёл. Не осталось сил душевных видеть всё это. Волком как-то полегче. Побрёл, чуть слышно горлом рокоча, губу над клыками вдергивая, косясь на всех исподлобья.
Почти вышел из тронного зала. Вдруг замер, голову вскинул, воздух жадно нюхать принялся. На грани обоняния аромат знакомый, родной. Вьётся, словно из-за грани доносится, о препону бьётся, чуть слышно прорывается.
"Милый! Темно так… Слышу вроде тебя, да пропадаешь. Не вижу. Темно вокруг. Забери меня. Упрятал Змей. Здесь я, милый, услышь!"
И следом память опять наития вспышкой к старушке встреченной, голосу её: "…На свет выйдет… Самому найти…"
И Змеево: "… Тёмное царство… Мои правила… Хорошо сыграл… Не до конца…" И разочарования змеиного проблеск.
Остановился Лют, на две ноги человеком встал. Обернулся. Зацепила взгляд настороженность Змея. Остальные всё смеются да шутками язвят, а Змей застыл, глядит внимательно и словно испуг на дне глаз тлеет. Впервые, как зашёл Лют в его владения.
Затрепетало внутри Люта отблесками смыслов. Как жар-птицы оперенье, из тех, прошлых историй. Поди – ухвати. Поймаешь или лишь перо из хвоста выдернешь чувством, что вот, маячит на края огонь осмысления… Ан нет, лишь перо смутных ощущений в руках.
"Тёмное значит? По его правилам сыграл? А как не сыграть? Как глотку не рвать… Всё к этому шло. Толкало. Толкало… А ведь не порвал, не добил его… И это разочарование… Дак кто вёл, подталкивал?"
Нанизывались мысли яркими бусинами на общую нить. Вспомнилась, всплыла вдруг, не раньше-не позже, байка заморская, как победил-убил витязь один из краёв далёких дракона, да тут же сам им стал.
"А я почему не убил? Хотел…"
Ещё одна бусина-мысль-ощущение в сознание зависла, на нить скользнула. Вспыхнуло ведь что-то в душе, отбросило злость. Победил и ладно. Злобствовать-то что? Отступил от правил темных светлым чувством в душе.
"Отступил… Это выходит, раз светлым чувством отступил, остальные на тропку Змеевых правил толкнули? Впору пришлось моё внутреннее Змеевому царству. Откликнулось восхищенью ярости и сладостной горечи обид".
Разочаровался Змей – видать и впрямь что-то хитрое во всём было. Стал бы Лют им или силу из него Змей через это выпил. Да развеял свет в душе темноты морок. Всё равно Змей кольцами изворотливыми по-своему обернул, не так, так эдак. Другим путём, а всё равно по его вышло.
Как взором внутренних глянул Лют в сторону тьму развеявшего, громче голос Красы зовущий зазвучал, хоть и перекинулся уже из волка. Зацепился за это Лют. Всего себя туда направил, раздувая тлеющий огонёк, стремя пламенем ровно горящим его поднять. Вспыхнула внутри надежда. Обратно подался, всё сильнее звучание голоса любимой ощущая.
Тяжело с тьмой бороться. Когда кругом она. А когда внутри гнездится, родным да привычным прикидываясь, вдвойне тяжельше. Не повод топтать себя давать, но и душу свою на поводке вести не след позволять. А никуда не денешься, сядешь на цепь, если из темных мест души смотреть будешь.
Вздохнул Лют. Разгорался свет внутри, разгонял тени. И внешнее яснее виделось. Царство Змеево с его страхами, болью, жестокостью да презрением, желанием кусок послаще урвать, за счёт слабого самому себе сильнее показаться. Вдарить покрепче, коль полезут, эт да. А ненавистью и обидой к ним себя хомутать, как воле их сдаться.
Гомон глумливый назад ушел, соскользнул ветхими клочьями. Лицо Змея гримасой отчаяния искомкало. Но и это с внимания Люта ушло, как лишнее. Тишина внутри разлилась, как от шапки волшебной, да только где та шапка. Теперь уж своя пришла, из основы, что крепко на земле стояла. Хоть на четырех лапах, хоть на двух ногах. И светло в сознании стало. И еще глубже где-то. А более всего ярким огоньком любви чувство в сердце засияло. И облик милой перед глазами засветился, с глазами-лучиками. Дошёл до злосчастной двери Лют, что за троном была, чувством этим ведомый. И глаза любовью наполненные напротив увидел.
– Ты пришёл, мой серый, – счастливо улыбнулась Краса.
