bannerbannerbanner
Солнечный удар. Критика апокалиптического разума

Андрей Ашкеров
Солнечный удар. Критика апокалиптического разума

Полная версия

Глава I. Вирус и жертвы

Апокалипсис как ярмарка тщеславия

Пандемия способна предоставить идеальное алиби. Все приобретают неожиданное равенство: давно болевшие неизлечимыми болезнями выздоравливают от коронавируса, ничем не болевшие здоровяки, по которым, казалось, хоть пушкой пали, напротив, умирают. Вирус или какая-то другая бацилла – они ведь не разбирают, кого косить.

На первый взгляд, перед нами великий уравнитель, больший большевик, чем исторические большевики. В спешке можно подумать, что он уравнивает всех подряд, исключая вопрос, кто конкретно умирает и зачем. Это не так. Равенство и неравенство не приходят такими, какими мы их ждем. Равенство и неравенство действительно ставятся на кон жизненного выбора, но в момент этого выбора они приходят неузнанными.

Как известно, «на миру и смерть красна», но красна совсем не смертной красой. Она раскрывается как бутон, открывая невиданные доселе возможности равенства и неравенства. Но если «на миру» погибает сам мир, эстетический эффект многократно усиливается. Апокалипсис превращает смерть в ярмарку тщеславия, которая оставляет от смерти только разыгранный по ролям силлогизм, в котором «все люди смертны». Посреди этой красоты вообще трудно на что-либо опереться. Даже на себя. Когда всеобщая смертность дана в ощущениях, первый удар наносится по самим ощущениям.

Теряя себя, трудно сфокусироваться на своем убийце. Между тем смерть – наилучший способ встретиться с самим собой. Великий уравнитель тем или иным способом ударяет по тем, кто не обратил внимания на новые приметы избирательного сродства, на то, что вирус слишком похож на наши коммуникации, нашу полицию, наши войны, на наши самости, структуры и сети. Поэтому и получается так, что отсутствие выбора скрывает тот выбор, который мы не в состоянии понять и, следовательно, совершить.

Добавим, что биополитика COVID-19 затрагивает человеческий геном, а потому распространяет изменения буквально как заразу. Тем не менее это «денотативное» инфицирование на другом уровне работает как метафора, которая, в свою очередь, порождает самоописание, «миф». Вирусная РНК встраивается в ДНК человека, напоминая обновления в компьютерной системе. Установленные обновления ставят под удар уже не отдельное лицо или социальную группу, а саму возможность быть субъектом в прежнем его понимании.

При этом видоизменение модели субъектности заканчивается исчезновением тех/того, кто так или иначе соотносился с ней больше, чем все остальные. Субъектность не является зеркальным отражением генома. Однако в рамках очередной попытки пересобрать субъекта ключевым фактором может стать любое из обстоятельств генетической модификации. Особенно это проявляется, когда подобная модификация неотделима от системы мер по спасению общества от вируса, которые, в свою очередь, делают его, общество, совершенно другим. Вместе с новой генетической информацией люди получают новый распорядок жизнедеятельности, который не только меняет их представления о социальных функциях, но, по сути, основан на вживлении в их тела видоизменившихся институтов.

Спор о том, кто именно мог попасть под удар в ходе обмена биополитическими угрозами между вирусом и обществом, может вестись десятилетия. Однако налицо и молниеносная социализация вируса, ставшего не только полноправным членом общества, но и обладателем влияния, с которым трудно спорить королям и президентам.

Параллельно вирус стал выдающимся игроком в мировой системе меновых отношений, объединяющей в одно целое военные конфликты, рыночные котировки, сырьевые запасы, научно-технические достижения, национальные государства и международных агентов. Последние, в свою очередь, включают в себя огромное множество явлений, подпадающих под старомодное понятие социального факта: начиная от трансперсональных объектов веры («богов») и заканчивая мало чем отличающимися от них трансперсональными субъектами деятельности («брендами»).

При этом в краткой, но весьма патетической истории вируса обращают на себя внимание как минимум три группы обстоятельств.

Во-первых, невероятную вовлеченность в популяризацию вируса знаменитостей всех мастей, притом что от вируса не скончалась ни одна звезда первой, второй и даже третьей величины, а те относительно известные люди, что все же скончались, имея вирус, были, как правило, стары, забыты и отягощены множеством хронических заболеваний.

Во-вторых, все известные люди, включившиеся в ковидошоу, как бы компенсировали своим присутствием эффект статистической погрешности, который превратился в категорический императив при подсчете количества умерших и заболевших. Правда, это скорее обернулось против них, ибо с фатальной статистической погрешностью стал подчас ассоциироваться и их собственный публичный успех.

В-третьих, на фоне сводок смертей от COVID-19 действительно произошел ряд довольно неожиданных смертей, ставших в определенном смысле следствием не столько самого вируса, сколько радикального и быстрого изменения общественных отношений, не оставившего места ни для прежних автоматов по производству «ложного сознания», ни для не менее иллюзорных форм борьбы с этими иллюзиями.

При этом наряду с ажиотажем вокруг фейковых смертей, сообщения о которых разбавляли монотонную повестку коронавируса (Ким Чен Ын), случилась целая серия совершенно реальных «цеховых» или даже «серийных» смертей, как, например, смерть трех писателей в России (Лимонов, Тимофеевский-младший, Крылов). Наконец, сохранилась гипотетическая вероятность смерти одной из ключевых фигур современного мира, Папы Римского, кончина которого могла стать символом завершения «библейского проекта». Трудно не подумать, что устранение Папы, с одной стороны, могло стать главной целью ковидомании, а с другой – тем обстоятельством, которое многим наверняка хотелось бы скрыть посредством все той же ковидомании. Попытаемся разобраться со всеми этими обстоятельствами как можно более последовательно.

Папа

Как уже было сказано, с самого момента объявления пандемии бросалось в глаза, что мировая система звезд во главе с британским принцем Чарльзом стала немедленно агитировать за COVID-19 словом и делом. Некоторые звезды даже заболели, но сделали это, кажется, только для того, чтобы посоревноваться с вирусом в том, кто является более живучим: посадивший мир на карантин микроб или инфицированные им «богатые и знаменитые».

Россия подключилась к этому соревнованию в первых рядах (благо для участия не нужны были разрешения ВАДА/WADA). В число жертв ковида с первых дней вошли Л. Лещенко, Н. Бабкина, И. Николаев, вскоре чудесным образом исцелившиеся. Единственным представителем шоу-бизнеса, которому задним числом была приписана смерть от коронавирусной инфекции, стал престарелый М. Кокшенов, до этого с 2017 года лечившийся от последствий инсульта.

Суть противоборства селебритиз с COVID-19 сводилась только к тому, чтобы доказать, что у вируса, хоть и ставшего на какое-то время мировым гегемоном, так и не получилось «выбиться в люди», как это удалось знаменитостям, надежде и опоре меритократии. Заболевшие звезды более или менее молниеносно выздоравливали, скоротечностью своей болезни намекая на то, что вирус, как ни был бы он силен какое-то время, все равно является «калифом на час». Кампания чудесно исцелившихся меритократов, которые «как мухи выздоравливали», демонстративно отнеслась к суверенной власти вируса примерно так же, как несколькими годами раньше она отнеслась к президентству Дональда Трампа.

Как известно, Трампу статус «выскочки» был только на руку, ибо, избавляя его от лишних обязательств, превращал его в бескомпромиссного борца с истеблишментом даже тогда, когда американский президент призывал лечиться от COVID-19 регулярным приемом внутрь моющих средств. Аналогичный статус для вируса оказался проблемой без решения. Единственным шансом для него было, подобно террористам, взять на себя ответственность за судьбу тех, кто из-за него или по совокупному стечению обстоятельств обращался в «героя вчерашних дней». Однако не было ни одного случая, когда кто-то, «от имени и по поручению» кого действовал вирус, сделал бы это открыто. Правда, это, в свою очередь, скорее работало на вирус, ибо уже не только конспирологи, но даже рядовые телезрители начали подозревать неладное.

Началось все с необычного недомогания Папы Франциска, который сначала несколько раз появился на публике с признаками недомогания, а потом и вовсе исчез, обратив к пастве молитвы онлайн. Потом Папа, подобно другим героям меритократии, волшебным образом исцелился, однако это поставило любого, кто следил за поворотами его биографии, перед дилеммой: фейком является либо вирус, либо сам чудом воскресший Папа.

Дело в том, что не только римско-католическая паства, но едва ли не вся мировая публика была в курсе, что Папа в юные годы перенес тяжелейшую респираторную инфекцию, из-за которой лишился части легкого. Выжить, заболев коронавирусом в возрасте 83 лет, на фоне такого телесного недуга было практически невозможно. Однако 27 марта 2020 года Папа уже осуществил одиночный молебен на непривычно пустой площади Святого Петра, куда специально привезли икону Salus Populi Romani и чудотворное распятие из церкви Сан-Марчелло-аль-Корсо, которое, как считается, спасло Рим от чумы 1522 года.

Парадокс состоял в том, что Папа говорил о сплоченном вирусом человечестве, плывущем в одной лодке, однако оставался одиноким настолько, что напоминал голограмму. Сам он в тот момент напоминал бывшего лидера Арабской Джамахирии Муаммара Каддафи, который обращался к предавшей его нации в дождь, стоя под большим зонтом. Через несколько месяцев Каддафи линчевало местное население (Папу, конечно, никто не линчует, хотя чего на свете не бывает, да и линчевать можно разными способами.) Другой версией стали слухи о том, что вместо Папы Римского на центральной площади выступал двойник. Эти слухи не развеялись даже тогда, когда долгие недели спустя, 18 мая 2020 года, Папа Франциск впервые обратился к верующим, лично пришедшим его послушать.

 

В целом невероятное количество смертей в Италии показывает сразу два обстоятельства, причем противоположных друг другу.

Первое. Вирус в Европе и особенно в Италии буквально охотится на одного человека. На Папу. Согласно известному пророчеству о папах святого Малахии, есть немало оснований думать, что нынешний Папа – последний. Подтверждением служит, к примеру, то, что святой Малахия называет последнего Папу Петром Римлянином, Петром-Камнем, а собственная фамилия Франциска I – Бергольйо, что переводится как «гора, камень».

Второе. Кому-то нужно представить все как удар по тому оплоту библейского проекта, которым является Папский Престол. Делается это, разумеется, ради защиты библейского проекта, чтобы он не заканчивался, не переставал быть сюжетной рамкой мировой истории. При наличии некоторого числа чудесных исцелений этот проект может получить еще и дополнительное число сторонников, в том числе, чем Бог не шутит, из числа мусульман. Однако чтобы эти чудесные исцеления состоялись, нужны и немалые жертвы.

Не исключено, что, как это нередко бывает, оба сценария слились воедино. Есть силы, заинтересованные в обрушении Ватикана, а есть силы, которые хотят укрепить его любой ценой. Результат может быть самым непредсказуемым, включая продолжение библейского проекта ценой «второго пришествия», которое может быть предъявлено по лурдскому варианту: детям. (Неслучайно считается, что дети меньше всего страдают от коронавируса.)

Вполне возможно, где-то в начале года Папе предлагался некий сценарий: стань главной жертвой коронавируса, а потом исцелись. Твое выздоровление будет практически равнозначно новому воскресению. Правда, попутно многие могут заболеть и погибнуть. Тут рекомендуется поступать так, как уже поступали католики во время крестового похода против альбигойцев в провинции Лангедок: «Бей всех, Господь узнает своих!»

Ын

Другая попытка вируса обменяться идентичностями с известным политическим лидером состоялась в период загадочного исчезновения из публичного пространства Ким Чен Ына. С 11 апреля 2020 года Ын перестал появляться в поле зрения СМИ. Он не почтил своим присутствием даже мероприятия 15 апреля, когда отмечался главный национальный праздник КНДР, день рождения основателя социалистической Кореи, деда Ына – Ким Ир Сена (которому исполнилось бы 108 лет).

Причиной длительного отсутствия, как считается, стал резкий сердечный приступ, произошедший с корейским лидером во время поездки по региону. Возникла необходимость стентирования клапана сердца, для чего не полагающиеся в этом вопросе на собственные силы северокорейцы пригласили китайского врача. Увы, по информации прессы, китаец не справился с волнением. В результате установка стента обернулась большой кровопотерей. Писали о том, что приглашенный специалист чуть ли не зарезал корейского вождя. Тот, по слухам, то ли впал в вегетативное состояние, то ли даже умер на операционном столе.

В итоге Ын все-таки предстал перед местной общественностью, но произошло это спустя три недели, 2 мая, когда он открывал завод по производству удобрений в городе Сунчхон, провинция Пхенан-Намдо. Не будучи заподозренным в заражении коронавирусом, Ким Чен Ын оказался тем не менее еще одной из потенциальных его жертв, не имеет значения, прямой или косвенной. Однако и в этом случае продолжилась тенденция невероятного спасения меритократических бонз: ни вирус, ни что бы то ни было еще внешне не нанесли Ыну какого-либо ущерба.

Умерший, а потом внезапно воскресший Ын удостоился самого пристального внимания от держателей контрольного пакета мнений российской публичной сферы. Несмотря на ухмылки и оговорки, стало ясно, что каким бы «чужим» ни хотели представить северокорейца профессионалы ложного сознания, Ын для них куда больше «свой», чем они готовы признаться даже сами себе. Привыкшие отождествлять себя с витринной демократией на фоне реалий небольшого вассального королевства эпохи расцвета, медиавассалы простых вассалов несут непосильную ношу, каждый день изображая коллективного Леонардо в отсутствие даже намека на его способности. Ын, совмещающий роль партийного вождя с ролью олигарха, живет в той же раздвоенности, но с меньшим грузом вассалитета.

При этом в соответствии с происхождением он выступает в том же амплуа главного диссидента, что и Светлана Сталина, причем у Ына куда большие, чем у Сталиной, шансы стать главным диссидентом и совместить это диссидентство с нахождением у власти. Получивший, по некоторым данным, образование в Швейцарии, Ын является примером сразу двух ролевых моделей: принца, усыновленного партийной бюрократией, и яппи, интегрированного в азиатский способ производства. Не выпало бы ему стать руководителем Кореи, стал бы главой какого-нибудь консорциума, устроенного по образцу компьютерной платы, где есть как элемент помазанничества, получаемого от бюрократической иерархии, так и элемент менеджериального гламура, окупаемого сверхэксплуатацией на основе принципа старшинства.

Было бы наивно считать, что Ын представляет собой лабораторный вариант только той экономико-политической гибридности, которая представлена в КНДР или, в крайнем случае, в КНР. По сути, эта та гибридность, которая присутствует в транснациональных корпорациях (ТНК) повсюду в мире, включая Старый и Новый свет. Смерть Ына, конечно, ничего бы не глобально изменила в соответствующих раскладах. Однако она была бы опасна как исчезновение важного опытного образца и одновременно прикрытия для тех, кто хотел бы показать, что его хозяйство устроено совсем по-другому.

Трое (или больше?) русских

К сожалению, странные игры вируса с овладением идентичностью умирающих знаменитостей оказались наиболее успешны именно в России. Именно здесь меритократическая прослойка строго разделилась на две группы.

В первую группу входили те, кто, подобно зарубежным селебритиз, демонстрируя симптомы COVID-19, входил в группу поддержки вируса, с тем чтобы однажды по мановению ока выздороветь и тут же вернуться на экраны. Вторая группа состояла из людей, в чьих диагнозах не стояла коронавирусная инфекция, но которые умерли во время одной из наиболее мощных ее волн. Все они приняли на себя тяжесть мер по борьбе с вирусом, начиная от усилившегося медико-полицейского режима и заканчивая последствиями фатальной концентрации усилий врачей на одном фронте.

Это, впрочем, совершенно не исключает ни оставшегося незамеченным реального влияния вируса на протекание хронических болезней, ни того, что, оставшись одновременно гипотетическим, факультативным и «общесоциальным», это влияние только усилило мощь вируса как тайного, непонятно как действующего врага.

Отметим вдобавок, что смерти на фоне пандемии стали уделом литераторов, философов, публицистов, то есть лиц, непосредственно связанных со жреческой миссией сбережения практик общественного самоописания. В скорбный ряд утрат среди «людей пишущих» входят Эдуард Лимонов[9], Александр Тимофеевский-младший и Константин Крылов. Каждый олицетворял свою возрастную категорию, каждый рекрутировал в собственное поколение представителей других поколенческих страт, каждый сегментировал аудиторию в соответствии с партийным устройством типового «буржуазного» общества.

Лимонов задавал тон в обозначении установок неосоветского демократического империализма, Тимофеевский – отвечал за стилистическое единство леволиберального мейнстрима, Крылов – придумывал общегражданскую повестку на случай возникновения в России национального государства. Подобно всем людям, выступающим в роли авторов, самоопределение любого из перечисленных литературных деятелей совпадало с их текстами. Однако, в отличие от подавляющего большинства авторов, тексты почивших писателей давали шанс на самоопределение и в масштабе, намного превышающем границы отдельной личности. Речь, без преувеличения, идет о масштабе всего общества. Последнее получало шанс начать принимать себя ровно в той степени, в какой оно готово было себя описать и понять.

При этом стоит лишний раз подчеркнуть, что официальная (и, скорее всего, настоящая) причина смерти у всех троих никак не была связана с COVID-19. Они стали жертвой не вируса, а изменившейся под его влиянием общественной реальности. Ее поддержание вдруг резко перестало нуждаться в том уровне осмысления происходящего, который они обеспечивали такими разными и такими согласованными в результате усилиями.

Исходя из возрастной дистанции, отделявшей каждого умершего литератора, у нас даже появилась гипотеза о том, что их смерти описываются кривой, в которой каждый последующий покойник будет моложе предыдущего в пропорции 1:2 (разница в возрасте у Лимонова с Тимофеевским была восемнадцать лет, а у Тимофеевского с Крыловым – уже девять). По этой логике существовал риск смерти писателя примерно 1972–1973 годов рождения.

Однако этого не случилось, ибо маятник качнулся в другую сторону – через два с половиной месяца после Крылова, 29 июля 2020 года, умер представитель одного поколения с Тимофеевским (родился в 1958 году), Игорь Яркевич (родился в 1962 году).[10]

 

Затем последовали еще несколько смертей людей пишущих. 9 августа умер признанный лидер отечественных культуртрегеров, патриарх колониальной партии в философии и реликтовый представитель советской меритократии, философ Валерий Подорога[11].

1 сентября последовала смерть признанного создателя нового романа воспитания, реформатора русской литературы для подростков и последней надежды позднесоветского литературного романтизма Владислава Крапивина (родился в 1938 году)[12].

20 сентября не стало человека, воплощавшего ренессансную широту интересов: физика-теоретика, переводчика Джеймса Джойса, исследователя православного исихазма и создателя синергийной антропологии Сергея Хоружего (родился в 1941 году).

20 октября, ровно месяц спустя, ушел из жизни многолетний декан философского факультета Владимир Миронов (родился в 1953 году). Его биография воплощала общий исток советской карьеры «человека из народа» с западной success-story: доступ не только к «плодам просвещенья», но к самой одаренности по демократической квоте. Сегодня аналогичный подход к социализации в Америке продвигает движение BLM.

6 ноября умер Михаил Жванецкий (родился в 1934 году), который превратил в авторское произведение анекдот, прежде считавшийся неотъемлемой частью коллективного творчества. На фоне заката эпического жанра Жванецкий стал тем, благодаря кому анекдот в том или ином его варианте открыто превратил себя в эпос. Эта трансформация задала лейтмотив превращения советской культуры в постсоветскую[13].

[Крылов и Иштар]. На фоне давно страдавшего онкологией Лимонова и имевшего хронические болезни сердца Тимофеевского смерть Константина Крылова оказалась самой большой неожиданностью. Странной эта смерть могла показаться еще и в контексте нашего с ним давнего диалога (2008 год), когда на мое предположение о том, что вирусы, не имеющие собственного сценария смерти, могут оказаться богами (во всяком случае, богами определенного рода), Крылов отреагировал гипотезой, согласно которой в форме наиболее опасных вирусов является Мошиах.

По Крылову, вирус ВИЧ – это Мошиах бен Иосиф, вирус аналогичный ВИЧ, но передающийся воздушно-капельным путем – это Мошиах бен Давид и т. д. И хотя сегодня зачастившие поколения смертоносных вирусов все-таки больше напоминают не мессий, а всадников Апокалипсиса с божественной миссией, понятно, что именно COVID-19 и его возможные преемники оставляют за собой последнее слово в определении своего статуса.

Часто возникают вопросы, действительно ли причиной смерти Константина мог стать «этот чертов вирус», COVID-19, как и было сказано мной на панихиде? Или отсылка к пандемии в надгробной речи – все-таки в большей степени дань риторике?

Увы, совершенно не исключено, что вирус, вызывающий что-то типа геморрагической лихорадки, разрушающей стенки сосудов, мог стать одним из факторов трех инсультов Крылова, ставших причиной его ухода из жизни. Однако речь идет не только о самом буквальном, то есть болезнетворном, действии вируса. Стоит повторить, что COVID-19 может являться штучным убийцей, который только прикидывался серийным.

Следовательно, именно в крыловском случае, а также в других возможных случаях такого рода, наличие у покойных вируса будет замалчиваться. Не будем забывать, что медицинское обслуживание, в том числе «частное», «предпринимательское», является важнейшим контуром государственного надзора и контроля. А посему, негативные последствия антивирусного пакета государства больше всего должны отражаться на людях, которые, подобно Крылову, стремились ограничить государство в роли надзирателя и контролера.

Отметим сразу: смущает «каскадность» инсультов, целых три! Сначала происходит относительно легкий первый удар. Пациент в сознании, речь, координация, двигательная активность – не затронуты. Обратим внимание: первый инсульт случается 20 апреля, совпадая с днем рождения Гитлера. Это могло быть соблазнительной датой для какого-нибудь вудуиста-недоучки из кругов, близких к «антифа», не отличающихся, увы, особыми зачатками самостоятельного мышления[14].

Русский национализм существует для них исключительно в формате боевиков «черной сотни». В вечном спарринге с последней «антифа» мнят себя существующими, исчезновение спарринга делает их в своих глазах, как минимум, «тварями дрожащими». Ненависть «антифа» могло вызывать как раз то, что национализм в крыловской версии никак не совпадал с тщательно оберегаемым черносотенным эрзацем. Новый национализм заменял эрзац-версию, не оставляя «антифа» шансов на сохранение в прежнем виде. Отсюда игры в символическое замещение: «Знать не хотим, что вы существуете, ибо такие, как вы, не могут существовать никогда».

Оставляя в стороне рассуждения об эффективности бытового вудуизма, стоит отметить, что именно на ее фоне выгодно выделяется эффективность магии социального признания, сплошь и рядом оборачивающейся убийствами в стиле «soft power». Дело значительно усугубляет и то обстоятельство, что мировоззрение «антифа» в значительной степени распространено в околоадминистративных средах, особенно у различных инфоменеджеров, от которых зависело, давать или не давать разрешение на то, чтобы Крылов существовал в популярных медиаформатах.

Также обращает на себя связь инсультов Крылова с астрономическими конфигурациями Венеры. 20 апреля – день перехода Солнца в знак Тельца, которым управляет Венера. В Тельце же сейчас находится Уран, планета революций, технологий, а также, по медицинской астрологии, инсультов.

Дата второго инсульта – 3 мая в орбисе соединения Меркурия с Ураном во все том же Тельце. Вероятность инсультов в это время была еще больше. Меркурий является низкооктавным, «приземленным» проявлением Урана. В медицинской астрологии планету Гермеса обычно соотносят с руками или легкими, однако имеет смысл связывать ее и с функциональной двуполушарностью мозга. На эту тему не спекулирует сегодня только ленивый. Отвечая за связь логики с воображением, Меркурий собирает разные стороны мозговой деятельности в одно целое. Также Меркурий отвечает за «оперативную память» мозга, осознанное эго и все, что связано с речью. Именно в эту дату речь у Константина, скорее всего, могла пострадать больше, чем в первом случае.

Наконец, дата смерти, 12 мая, является днем, когда перешедший за день до этого в ретрофазу Сатурн не уравновешивается ретро-Венерой, перешедшей в аналогичную фазу 13 мая. Называемый в старой астрологии планетой «большого несчастья», Сатурн в ретрофазе реализует кармические долги. Или то, что хотят на них списать. Константин был рожден под знаком Весов, который управляются Венерой. Будучи планетой «малого счастья», в ретрофазе она могла бы смягчить негатив из прошлого какими-то положительными влияниями. Увы, этого не случилось. Дата смерти Крылова оказалось подобранной со скальпельной точностью.

И последнее: некая эзотерическая группировка (называть не стоит, присутствует в Интернете) в эти дни объявила о «победе над Иштар». Иштар является богиней шумеро-аккадского пантеона, отвечающей одновременно за войну и за плодородие (такая же двойная компетенция была у греческого бога Ареса, до того как он превратился окончательно в «бога войны»). В современную эпоху единство функций Иштар воплощают политические технологии, целиком передающие вопросы жизни и смерти из области hard power в область soft power. Попутно политика превращается в систему извлечения прибылей из любой формы производства социального. При этом совершенно не важно, предстает ли социальное «по Марксу», как объективация всевозможных антагонизмов, или «по Дюркгейму», как объективация любых проявлений солидарности. И солидарность, и антагонизмы превращаются в плодородную ниву, с которой стяжаются прибыли.

Отсюда недюжинный интерес к Иштар со стороны Пелевина, который сделал главного героя романа «Generation P» Вавилена Татарского мужем богини[15]. Согласно тексту, Татарский как раз и занимается тем, что преобразует политическое действие в систему продаваемых телеобразов. Благодаря Пелевину или еще до него не только профсоюз политтехнологов, но, пожалуй, и все население, участвующее в объединении политики с экономикой, стало, независимо от пола и возраста, законным «мужем» Иштар. Впрочем, чем более номинальным является субъект, тем более фиктивным оказывается брак, что, однако, не влияет на его статус. Это как раз тот случай, когда «чем фиктивнее, тем лучше».

И все же вожделенная непротиворечивость любви и расчета достается не народу, превратившемуся в бумажного тигра анкетных данных, а «тусовке» как той его части, которая сумела перейти из состояния в-себе в состояние для-себя. Увы, этот переход неотличим от строгого кастинга у компетентных органов. Зато «тусовка» не только дополнение, но и воплощение Иштар, ее аватар на Земле. Крылов в ожидании признания со стороны «тусовки» мог подступить к Иштар слишком близко. К тому же мы не знаем, кто откликался на его молитвы Творцу. Возможно, случилась некая роковая подмена, которая не была очевидна и ему самому. А возможно, роль Иштар исполняла вполне конкретная особа из числа временных попутчиков, сделавшая так, что контакт с ней стал поводом для расплаты за недавние земные каверзы богини.

Соответственно, что бы ни стояло за эзотерической битвой против Иштар, этот был удар скорее по истеблишменту, поменявшему местами номинальное и реальное, соединившего политику с биржей, сделавшего коммуникативный маркетинг способом раздавать «ярлыки на существование». Очевидно, что Крылов оказался в более или менее добровольных заложниках у неотличимого от «Иштар» «политического класса», а потому ему почти неизбежно была уготована роль крайнего в конфликтах вокруг нее.

9Смерть Лимонова оттеснила на задний план смерти Юрия Бондарева и Леонида Зорина. Годившийся им в сыновья, Лимонов звался в кругу почитателей «дедом», хотя был и по возрасту, и в силу эмигрантского прошлого скорее «дядей». Истово стремящийся к отождествлению со своим лирическим героем, Лимонов был в этом натужен и не оригинален. Давнее интервью в авторской программе Познера убеждало: проблема Эдички была в том, что он жил, в лучшем случае, между строк своих текстов. Лишенный книжного скафандра, он обнаруживал какое-то экзистенциальное мало- или даже тщедушие, которое было и по молодости, а в старости еще и обострилось старостью. В чем оно проявлялось? В том, что книга и винтовка, как казалось Лимонову, давали ему право на бесконечное дефиле в горячих точках и в медвежьих углах, в неловких положениях и на скользких местах. Лимонов постоянно позировал на фоне менявшихся эпох, которые напоминали задник фотоателье: вот вам горы Кавказа, а вот водопад Ниагара. Ничего этого не было ни у Бондарева, ни у Зорина, позировавших разве что на фоне своих текстов. В остальном, несмотря на близость по возрасту, это были два диаметрально противоположных писателя. Бондарев, повторюсь, в отличие от Лимонова, ничего не делал для того, чтобы напоминать своих героев. Тех самых парней, мальчишек, по сути, которые ушли на фронт сразу после танцев под «Рио-Риту» посреди крахмальных сиреней. Он и так их напоминал по всему, причем чем старше он становился, тем больше. Разгадка этого усиленного временем сходства в том, что павшие сверстники как будто оставили его жить вместо себя. Жить как можно дольше, перемежая труды с днями. С Зориным – другая история. Его лирический герой – Константин Ромин, знакомый большинству по фильму М. Казакова «Покровские ворота» (1982). Менее известно, что автор превратил приключения Костика в сагу, и в этом была, по правде говоря, некоторая дань мегаломании. Однако любить Зорина стоит не за нее (он все же не Уорхолл), а за то, что в образе этого самого Костика он попытался демократизировать сословное прежде право на фронду. До этого настоящий диссидент мог получить право на свой кратковременный – до расстрела – протест, только будучи в ранге наркома или в крайнем случае члена ЦК. Рядовые отщепенцы, предатели и уклонисты не рассматривались как нечто самостоятельное, всегда представая как часть некой банды, то есть все того же коллективного лица, увенчанного большим сановником. Зорин попытался это изменить, несмотря на то что все вернулось на круги своя даже после «оттепели», когда образ диссидента стали делать с младшей Аллилуевой, удостоившейся такой чести на правах кремлевской принцессы. Тем не менее без Костика Зорина не было бы хипстеров, не было бы «креативного класса». Хотя в общей массе последний наверняка считает творчество создателя «Покровских ворот» литературой для оскомины, именно ему, Зорину, он, «креативный класс», обязан своим появлением.
10Яркевич слыл нонконформистом, но, как и умерший в прошлом году порнорежиссер Ганин, жил с мамой. Яркевич и Ганин, соединенные с роди тельницами необрезанной пуповиной, плавали в ненавистной буржуазной современности, как космонавты в открытом космосе. Пуповина была как страховка, всегда имелась возможность вернуться в материнское лоно, где ждало спокойное пренатальное безвременье. Отдохнув, можно было снова вынырнуть из одних вод и погрузиться в другие. Наверное, первые казались им чистыми, а вторые мутными, но обходиться нельзя было без тех и других. В этом проявлялся не только страх перед жизнью, но и своеобразная воля к невинности, которая рождалась на фоне чертовых чартерных рейсов туда и обратно. Рейсы эти были не только в состояние личной биографической нерожденности, но и во времена так и не наступившего советского счастья, местом обитания которого из светлого будущего стало в какой-то момент светлое прошлое. Однажды верный маятник начал давать сбой. Наступило время горестной аритмии, на фоне которого трудно было выражать былую резвость. Не совпадая с одноименным диагнозом, эта аритмия свела обоих в могилу. Жизнь в полурожденном состоянии оказалась опаснее, чем можно было подумать.
11После смерти о Подороге на разные голоса заговорили как о «постмодернисте», что было, конечно, плоско и неправильно. Он был, в первую очередь, великий учитель чтения. В частности, то, как он, к примеру, прочитал Кьеркегора, производило большее впечатление, чем сам Кьеркегор. Конечно, в этом тоже можно усмотреть дань постмодерну, но если бы философия следовала границам эпох, она закончилась бы в Античности. Подорогу можно назвать философом, перевернувшим Хайдеггерианский тезис о том, что язык есть дом бытия. Скорее можно сказать, что бытие было для Подороги домом языка. Однако обнаруживая в жизненных условиях итог обживания языка, невозможно было относиться к этому итогу как к прямому указанию на существование, которое в целях конспирации выдавало себя за «план выражения». Скорее, в существовании проявлялся некая языковая игра второго порядка. Ближайшая аналогия здесь – понимание потребительской стоимости у Маркса как отношения отношений (меновая стоимость – просто отношение). В различение языковых игр, превращавшихся в тропки, на которых, вместо Хайдеггерианского «просвета бытия», мы обнаруживали себя существующими, Подороге не было равных. Это различение заслуживает не скорби, но новых попыток, в которых Подорога обязательно найдет способ напомнить нам о себе.
12См.: Ашкеров А. Ю. Педагогические поэмы Владислава Крапивина // Известия. 2014. 14 апр.
13Особая роль Жванецкого в превращении «советского» в «постсоветское» определяется также тем, что анекдоты и слухи в Советском Союзе открывали возможность управлять общественным мнением. Производимые в промышленных масштабах, они не могли возникнуть сами собой, являясь плодами не коллективного, а индивидуального творчества. Выдаваемые за «глас народа» (= «глас Божий»), сии шедевры литературного мастерства преподносились в дар самому народу, а также представителям разнообразных «верхов», включая партийную идеологическую обслугу, сановных чад с домочадцами и даже самого царственного «Бровеносца». Есть много оснований полагать, что Жванецкий приложил к этому процессу свою руку.
14Другой вариант лица, заинтересованного в смерти главного философа русского национализма: соратник, спустя какое-то время попытающийся выступить в ипостаси «Крылова сегодня».
15О том, что у К. Крылова был немалый интерес к означенной теме, показывают его собственные тексты, например: Крылов К.А. Хроники Как-Юги // Нет времени. СПб.: Владимир Даль, 2006. С. 94–106; Об одном архаическом культе // Нет времени. СПб.: Владимир Даль, 2006. С. 107–118].
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21 
Рейтинг@Mail.ru