Анатолий Салуцкий
Немой набат. 2018-2020
Но едва разобрался с Подлевским, потревожила другая мысль, хотя уже не первого ряда. Что это за пьяница, который проболтался Деду о поджоге? Его откровенность непонятна сама по себе, а уж про Подлевского… Именно упоминание этой фамилии превращает пьяный бред в абсолютно достоверную инфу. Нет, тут что-то не так. Это больше похоже на предупреждение. Но кто мог знать о заговоре Подлевского и кому выгодно предупредить его, Донцова? Этот вопрос Виктор тоже был не в состоянии обдумать даже предположительно, однако утвердился во мнении, что в этом мире существуют тайные силы, противостоящие Подлевскому.
Впрочем, уже на пустынных полуночных московских улицах, подъезжая к дому, он дополнил свой вывод: а может быть, этим силам выгодно подловить Подлевского, скомпрометировать его на грязных делах? Понятно, здесь тоже ничего личного.
Машину Донцов оставил у подъезда, благо есть резидентное разрешение, а поднявшись в квартиру, наставил будильник на девять часов и завалился спать.
Он твёрдо знал, с чего начнёт утро, чем завтра займётся в Поворотихе и когда эвакуирует оттуда Веру с Яриком…
У самой Поворотихи Донцов сбросил скорость до двадцати километров и принялся внимательно осматривать обочины. Углядев что-то, прибавил газу и уже через три минуты подъехал к дому Богодуховых. Вера, как всегда, была счастлива, он, как всегда, поднял Ярика на вытянутые руки, и жизнь покатилась по привычному руслу: Антонина прежде всего усадила его за обеденный стол.
Виктор строго держался своего графика. Утром сделал важный звонок. Потом достал с широких антресолей два больших чемодана. Из одного вытряхнул в угол прихожей кучу ношеной обуви – из моды вышла, а выбросить жалко. Из другого аккуратно вытащил кипы свежего постельного белья – богодуховское приданое, и сложил его на диване в своём кабинете. Бросив пустые чемоданы в багажник, заскочил в магазин за сидением безопасности для Ярика, а по пути в Поворотиху, хотя и пришлось дать солидный крюк, решил ещё один важный вопрос, не терпящий отлагательства. Здесь, в Поворотихе, ему предстоял серьёзный разговор с женой, который, впрочем, не слишком беспокоил Донцова. Гораздо более сложным представлялось ему объяснение с Дедом.
После обеда они с Верой удобно устроились на табуретных подушках в маленькой самодельной садовой беседке, и Виктор, ласково попросив жену не перебивать его вопросами, а задать их, когда он закончит свой «доклад», пересказал всё, что узнал от Деда. Вера в волнении часто перекладывала Ярика с руки на руку, но держалась стойко, на что и рассчитывал Донцов. Выслушав мужа без паники, испуганных «ахов» и немых слёз, она со спокойствием, которое давалось ей нелегко, сказала:
– Витюша, мне понятно всё, кроме одного. Почему мы с Яриком всё ещё здесь?
Разумеется, Виктор ждал этого вопроса, который вчера вечером терзал его самого. Сегодня, на трассе, только и думал о том, как лучше ответить Вере. И пришёл к выводу, что после «удара обухом», каким стало для неё ужасное известие, нельзя сразу разъяснять негожесть срочного бегства из Поворотихи. Она переживает такой же стресс, какой потряс его, и не сможет «врубиться» в психологию Подлевского.
– На это есть очень веские причины, о которых скажу позже. Но поверь, я всё обдумал до мельчайших деталей. Вещи – ни твои, ни Ярика – не пакуй, приготовь только подгузники и прочие принадлежности. Жизнь идёт своим чередом. О дальнейших шагах буду говорить по ходу дела.
– Но как здесь оказался Подлевский?
– Загадка, ответ на которую может дать только время, я теряюсь в предположениях. Либо он намеренно тебя выследил, либо в Поворотихе у него появились какие-то деловые интересы, связанные с прокладкой газопровода. Сейчас это не имеет значения, мы оказались перед страшной угрозой и думать надо только о том, как противостоять покушению.
– А когда едем?
– Станет ясно к вечеру.
Она немного подумала, потом невесело улыбнулась:
– Витюша, ты командир. Я в тебя верю и готова исполнять твои команды. – Строго, неулыбчиво добавила: – Не подведу.
Донцов обнял, крепко расцеловал жену.
– Родная моя, я в тебе ни капли не сомневался. Настоящая боевая подруга! Вместе мы несокрушимы… А сейчас мне предстоит трудный разговор с Дедом. Помолись за нас и жди меня здесь.
По-свойски подхватив старого Богодухова под руку, увлёк его на завалинку, как называли в семье скамейку над оврагом.
– Наконец-то, – бурчал Дед, пока они топали к задней калитке. – Я извёлся. Ночь не спал, думал, думал да ничего не придумал. Ты мне скажи: тот пьянчуга пургу нёс или правду сболтнул? Говорил ведь, что и ему куш обломится. Может, просто сказочник? Меж них такие бывают.
Донцов усадил Деда на скамейку, глядя в глаза, встал перед ним, как когда-то стоял над ним и глядел на него Синягин, и чётко, отделяя слово от слова, сказал:
– Он говорил правду.
Дед вздрогнул, словно получил током, нахмурился донельзя.
Но взял себя в руки, озабоченно, хотя со смятением, спросил:
– И что делать?
– Дед, ты знаешь, что с братом Сергеем случилось?
– Ну.
– Но не знаешь, кто загнал его насмерть.
– Кто?
– Подлевский.
– П-подлевский? – Он даже стал заикаться. – Подлая фамилия. Та пьянь её и назвал. Неужто с поджогом тот самый?
– Тот давно помер. Сын его.
– Сын?
Они долго сидели молча. Виктор понимал, что старик мучительно переваривает страшную весть, пытается увязать далёкое прошлое с настоящим. Беззвучно шевелил губами, но по ним без труда можно было прочесть: «Подлевский, Подлевский…» Наконец, хрипло повторил:
– И что делать?
Донцов приступил к своей заготовке:
– Ты же понимаешь, их цель не дом спалить, а Веру с Яриком сжечь.
Старик перебил сразу:
– А чего ты ночью их не увёз? Тянуть нельзя, грузи и сегодня же в Москву.
– Нельзя, Дед.
– Как нельзя? Отчего?
– Эта зараза просто так не лечится. Я в город не зря гонял, всё разузнал, составил план действий.
– Каких ещё действий?
– Придётся держать оборону от супостата. Давай договоримся так: будем делать, как я скажу.
Дед снова надолго замолчал, а Донцов снова не тревожил его, понимая, какого накала внутренняя борьба идёт в душе этого человека. Ясно, его гложет естественная житейская мысль: умотался бы сейчас Власыч с семьёй в Москву, – и зачем Подлевскому поджог? Но и сомнения одолевают: ужасная угроза нависла над женой и сыном Власыча, а он их не увозит. Видать, не всё так просто.
В третий раз спросил:
– И что надо делать?
Ключевым было слово «надо». Через него Дед дал понять о своём решении.
Виктору почему-то вспомнилась одна из вечерних неформальных посиделок в комитете Госдумы, когда обсуждали менталитет возрастных политиков: более осторожны, осмотрительны, однако же терять им по-крупному нечего, а потому в трудных ситуациях могут отважиться на серьёзные решения. Не все эту точку зрения поддерживали, ссылаясь на конкретные примеры, и всё же есть в ней своя сермяжная правда. Но разве только политиков касаются возрастные изменения психологии?
Между тем разговор пошёл, и Донцов начал с частностей, не без резона полагая, что для Деда они важнее общих вопросов:
– Прежде всего о приготовлениях. Буду говорить по пунктам, а ты запоминай. Что непонятно, спрашивай. – Старик кивнул. – Первое. В метре от передней и задней дверей набьёшь на пол короткие упорные бруски. Второе. Обе двери снимешь с петель.
– Это ещё зачем?
– А ты думаешь, супостаты снаружи не подопрут двери кольями? Законопатят, да ещё как! Потому надо их обхитрить. Двери снять с петель и подпереть их изнутри, чтоб не упали. Из-нут-ри! Длинными брусками. И если, не дай бог, что – выбить бруски, и сами – на улицу. Двери-то внутрь рухнут.
Дед вприщур посмотрел на Донцова. Тоскливо, видимо, из-за спазмы в горле, прохрипел:
– Выходит, дом – того?
Виктор обнял старика за плечи.
– Если что случится, даю слово: к следующему июлю на этом месте будет стоять новый дом, краше нынешнего, обветшалого. А вы с Антониной на зиму – в Москву, к Катерине.
Дед опять долго смотрел на Донцова. Видимо, Власыч в звании бизнесмена внушал ему доверие по части нового и быстрого строительства. Пробурчал:
– Только чтоб бревенчатый. Кирпич, блоки не признаю. Мы всю жизнь в деревах. Хотя нам с Антониной скоро домовина понадобится, но детям-то мы должны родительское гнездо оставить. Вдруг кто вернётся.
– Дед, думаешь, я не понимаю, как тяжко терять дом, в котором вырос и жизнь прожил? Всё, всё понимаю. Но если мы этого Подлевского не изловим, покоя нам не будет.
Донцов намеренно озадачил Деда несбыточной целью, хотя в глубине души жила у него надежда, что те, кто предупредил о поджоге, действительно начали облаву на Подлевского.
Дед встрепенулся:
– А как его изловить?
– Погоди, не сбивай. Я привёз два пустых чемодана. Пусть Антонина сегодня же сложит в них самое ценное и памятное, включая иконы и фотографии. Чемоданы увезу в Москву. Та-ак… – Спросил сам себя: – Что ещё? Да, когда скажу, отключи газ. Счётчик на улице, там же кран. Если нет накидного ключа, приготовь пассатижи.
С этим вроде всё. Теперь давай по делу.
Но Дед уже крутил в голове свою мысль, сказал:
– С дверьми хотя-не хотя, а делай. Но как ты его поймаешь, ежели мы не знаем, на когда он злодейство задумал. А вдруг этой ночью?
– Ну, ты же должен понимать, что они за домом смотрят. Пока я здесь, ничего не будет. Здоровый, крепкий мужик вмиг окна высадит и всех спасёт. Нет, Дед, они ждут, когда я уеду.
– А всё равно – когда? Тебя неделю не будет. Каждую ночь караулить?
– А мы их поторопим. Завтра, в воскресенье, часам к трём пойдёшь в «Засеку» выпить кружку пива.
– Да я туда уж давно не хожу.
– Тем более тебя все заметят. А ты кричи громче: праздную! Во вторник московских гостей увозят! Устал от них, и со вторника – радость, свободен. Всем это тверди, подвыпившим прикинься.
Дед опять взбодрился:
– Понял, понял! Мы их вроде как спровоцируем. Коли Вера с младенцем уедут, и поджигать незачем. Выходит, планируем в ночь с воскресенья на понедельник?
– Нет, с понедельника на вторник.
– Это почему же? А вдруг они раньше?
– Всё я продумал, дорогой мой. Во-первых, здесь, видать, бригада работает, и ей надо сроки с заказчиком согласовать. На это день наверняка уйдёт. А главное, я в Москву рвану в шесть утра в понедельник. Всю ночь машина будет на виду стоять.
– И Верку увезёшь?
– Нет, сказано же, во вторник. А если они рискнут в последнюю ночь, а выхода у них иного нет, сразу мне звони, я приеду.
– Эко придумал! Тебе из Москвы сюда три часа гнать. А тут чёрте знает, что случится. Как я один Верку с младенцем вытащу?
– Эх, старина, перестаёшь мышей ловить. Не через три часа, а через три минуты здесь буду. Я за первым алексинским изгибом спрячусь, уже и место удобное приискал.
Дед с удивлением поощрительно посмотрел на Донцова.
– Хитро́!
– А Веру с Яриком часов в семь, ещё засветло, отправь в цветковскую баню, где я ночую. Тогда же и газ закрой. Вы с Антониной, если начнётся, главное, из дома выскакивайте, спите в ту ночь одетыми. Вы мне целые и невредимые нужны. Дом-то я мигом отстрою.
Дед, наконец во всей полноте осознавший замыслы Донцова, опять надолго замолчал. Но Виктор чувствовал, что старик, немало испытавший горестей на своём долгом веку, доволен тщательностью приготовлений и теперь продумывает свой подвиг, мысленно готовится к схватке с бедой. Донцов поднялся со скамейки.
– Ладно, посиди, всё обмозгуй. Если вопросы, давай. Аккуратненько объясни Антонине ситуацию, пусть начинает набивать чемоданы, увезу утром в понедельник. И пусть не крохоборствует, всё у вас будет в лучшем виде, сам займусь. Главное я сказал: себя сохраните. Зазимуете, повторяю, в Москве, у Катерины в квартире просторно. Я пошёл к Вере. Да, Дед, имей в виду, в «Засеке» надо пошуметь основательно. Чтобы все узнали о нашем отъезде во вторник.
– Ну, ясно, ясно, Власыч. Что ж я, дубина стоеросовая, медведь-берложник сонный? Смысла не понимаю, что намолвка должна пойти? Глядишь, мы этого супостата и изловим.
По своей деревенской наивности он думал, что поджогом займётся сам Подлевский…
Из Москвы Донцов выехал в восемь вечера, с запасом по времени. И около двенадцати уже подъезжал к Поворотихе. Он бодрствовал почти сутки, однако сонливости не было и в помине, усталости не чувствовал. Наоборот, напряжение нарастало, но поскольку порядок действий ясен абсолютно, голова работала предельно чётко. Он был собран, заряжен энергией. У Поворотихи на малой скорости отыскал приисканный удобный съезд на полузаросший просёлок и задним ходом съехал туда метров на десять от шоссе, укрывшись от дальнего света чужих фар. Выключил габаритные огни и стал ждать. Мобильники положил на правое сиденье.
Примерно через час завёл движок. Наступила решающая фаза готовности.
Дед позвонил около двух и заполошно закричал:
– Горим, Власыч!
– Из дома быстрее! Из дома!
На другом мобильнике нажал кнопку вызова Веры. Она ответила мгновенно, видимо, держала телефон у уха: – Мы на месте. – Выходите…
Включил габариты, фары и дал газу.
Через три минуты он уже въезжал в проулок около цветковского дома, осторожно пятил машину, часто нажимая на тормоз, чтобы подсвечивать зады тормозными огнями. По кузову трижды слегка постучали, он до конца распахнул уже приоткрытую дверь, и Вера с Яриком на руках сперва забралась на высокую подножку, а затем в салон. Дверь негромко хлопнула, и Донцов, не включая огней, осторожно выехал на главную улицу. Глянул вправо – зарева ещё не было. Вывернул руль влево, зажёг фары и погнал.
Вера одной рукой сзади обняла его за шею, поцеловала, шепнула:
– Как по нотам!
Донцов хотел сказать что-то нежное, но не успел. За первым изгибом алексинской трассы прямо в глаза ударил необычно мощный дальний свет встречного грузовика. Инстинктивно сбросил газ, прижался к обочине, и мимо него промчалась пожарная машина с включённым прожектором. В голове мелькнуло: «Ну и ну! Значит, ждала где-то поблизости, как и я. Из Алексина так быстро не долетишь. Любопытно…» Но за следующим изгибом извилистого шоссе поджидала совсем уж загадочная неожиданность.
Светящимся жезлом его остановил гаишник. Рядом двое военных с автоматами.
Донцов, не дожидаясь требований, опустил стекло, подал документы.
– Кого везёте?
– Жену с грудным ребёнком.
Гаишник отошёл в сторону, позвонил по телефону, видимо, продиктовал кому-то данные Донцова. Вернулся, протянул документы.
– Счастливого пути, Виктор Власович.
Через несколько минут Вера осторожно спросила:
– Что происходит, Витюша?
Виктор пожал плечами:
– Пока не могу понять. Впечатление такое, словно кто-то заранее предупредил Алексин о пожаре, попросив прислать брандвахту, а этот патруль на ночной трассе кого-то подстерегает.
Но сказав о своих впечатлениях, он предпочёл умолчать о своих догадках. Очень похоже, что те тайные силы, которым было выгодно предупредить о готовящемся поджоге, действительно противостоят подлевским и заинтересованы в том, чтобы выловить поджигателей. Судя по их возможностям, мощные силы.
И в этой сопутствующей истории ему снова почудилось что-то символическое.
– Скорее бы домой! – громко вздохнула Вера. – Так устала от этой нервотрёпки.
Виктор не ответил. Воронка событий, бешеной круговертью затянувшая их, сужалась. Горячка, в которой они находились двое суток, начала спадать. К тому же пожарная машина, стоявшая «в кустах» и помчавшаяся в Поворотиху, отчасти снимала тревогу за судьбу Деда и Антонины. Ярик спал, Вера, видимо, тоже клевала носом, а Донцову просто не хотелось разговаривать. Он обдумывал заключительный этап своего плана, а кроме того, поскольку опасность миновала и мысли успокоились, снова занялся разгадкой внезапного появления на его горизонтах Подлевского, – опять безрезультатно. До Московской кольцевой автодороги они домчались, когда едва-едва начало светать. Виктор заложил руль вправо и ушёл на МКАД.
Но Вера, оказывается, не спала. Впрочем, правильнее было бы сказать, она не дремала.
– Витюша, нам же прямо, к центру. Зачем мы свернули на кольцевую?
Донцов снова не ответил, но притормозил у ближайшего «кармана».
– Веруня, прижми Ярика покрепче ремнями безопасности и перебирайся сюда, – показал на правое переднее сиденье.
Когда она устроилась рядом, крепко расцеловал её и сказал:
– Ты опять в моём любимом наряде цветов российского флага… А теперь слушай внимательно. Подлевский, который посмел организовать заказное злодеяние, убийство младенца, – Веруня, ты же понимаешь, что он целил в Ярика… – Ещё бы не понимать!
– Так вот, этот маньяк не оставит нас в покое. Тебе и Ярику необходимо так спрятаться, чтобы он не сумел найти вас. Говоря пафосно, моя Рассеюшка, тебе надо уйти в себя.
– Я тоже думала именно об этом. Но, к сожалению, спрятаться невозможно. Он без труда выследит нас.
Донцов улыбнулся, вытащил из внутреннего кармана кожаной куртки пакет, протянул Вере.
– Что это?
– Билет на Южный Урал. Мы едем в Домодедово. Вы с Яриком первым же рейсом вылетаете к Синицыну. Крестный вас встретит, отвезёт на съёмную квартиру. С ним всё обговорено, абсолютно все детали. Независимо от того, станет он губернатором или нет, на Южном Урале вы будете в полном порядке. Относительно обеспечения не беспокойся, мы с Жорой потом разберёмся.
После минутного молчания Вера негромко, но восторженно произнесла:
– Витюша, я всегда считала тебя гением. Только ты мог просчитать такой фантастический вариант. Но прилетай почаще.
– Вера, прилетать не буду вообще. Более того, забудь мои телефоны, а я не собираюсь звонить тебе. Эти сволочи могут нас вычислить. – Донцов явно заразился подозрительностью Синягина. – Когда тебе установят Интернет, а это будет очень скоро, сразу пришлёшь мне сообщение по электронной почте. Её ты знаешь. – Подзабыла уже за лето… Донцов снова рассмеялся:
– Это мы предусмотрели. Держи! – протянул сложенный вдвое листок. – Положи ближе к сердцу, в бюстгальтер. Общаться будем каждый день и по видео. Тут они нас не вычислят.
– Гениально!
– И вот ещё что. Широких знакомств не заводи. Но Жора сведёт тебя с очень интересной женщиной, сестрой Синягина, которую зовут – ты не поверишь! – Раиса Максимовна. А муж у неё главврач областной больницы, это важно, медицинское наблюдение будет гарантировано. – Взглянул на часы. – Всё, родная. Пора ехать.
После регистрации на рейс, которая затянулась, потому что с паспортами в руках и Яриком на руках пришлось объяснять, почему вместо Донцова улетает его жена Богодухова, они отошли в сторонку и крепко обнялись. Оба говорили о том, что начинается новая полоса их жизни. Но Вера со свойственным ей глубокоразумением добавила:
– Да, Витюша, новая полоса… А мне мерещится, что новая полоса не только в нашей жизни, но и во всей стране. Конечно, разлука с тобой для меня испытание огромное… Но в этой подлой охоте за младенцем Яриком чудится мне что-то библейское. Ты должен понять, о чём я… И будь спокоен: испытание выдержу, наше будущее, Ярослава, сберегу. – Она впервые назвала сына полным именем. – Твои слова хочу повторить: вместе мы несокрушимы. Новая полоса… Витюша, всё только начинается!
Конец второй книги
Октябрь 2019 г.
Книга третья
Глава 1
В Нью-Йорке Аркадий Подлевский поселился на Манхэттене – угол 71-й стрит и Мэдисон авеню – в небольшой двухкомнатной квартирке на седьмом этаже массивного, грифельного цвета, угрюмого монстра постройки годов сороковых. Когда Бен Гурвин, встретивший Подлевского в аэропорту Кеннеди и заранее подыскавший жильё, привёз его сюда, длинные узкие коридоры навеяли Аркадию воспоминания о знаменитых московских коммуналках – когда-то он навещал приятеля, квартировавшего в таком клоповнике. Но здесь за каждой дверью квартира со всеми удобствами и, как не забыл подчеркнуть провожатый, с постельным бельём «Мари Клер» из египетского хлопка. В итоге, перешагнув порог временного, примерно на полгода, жилья, Подлевский обрёл спокойствие.
Квартира оказалась угловой, с окнами на Мэдисон, напротив магазин женской одежды «Ральф Лорен» – видимо, писк моды, – и на стрит, к закопчённой веками церкви Св. Джейкоба, которую, как позднее вычитал Аркадий на закладной доске, начали строить в 1810 году и завершили в 1884-м. По американским меркам – кромешная старина.
Очухавшись после смены дня и ночи, следуя советам Гурвина, кстати, слегка наполнившего холодильник «удобными американскими продуктами», то бишь замороженной выпечкой, Аркадий отправился на разведку. «Когда селишься на Манхэттене, – поучал этот Вергилий, которому Винтроп велел провести Подлевского по кругам нью-йоркского делового ада, – надо знать, какие виды «скорой помощи» находятся по соседству: ресторанчик для быстрого перекуса, врачи, адвокаты». И обойдя громоздкий двенадцатиэтажный дом, заполнивший пространство меж двух стрит, Аркадий обнаружил на первом этаже стальную дверь с латунной табличкой «Герваз Гертнер, дерматолог», а ближе к Парк-авеню другую – с «Роберт Рубман, офтальмолог».
Из любопытства заглянул в первоэтажные шопы – большой ювелирный салон «Аспрей-Лондон», затем «Эмилио Пуччи», женская одежда фасонов мидл-сегмента, и «Реал Пинн», мужские пальто. Ближайшие дешёвые ресторанчики, впрочем, в изобилии, он нащупал только на Лексингтон авеню. После тщательного изучения меню Аркадий остановил свой выбор на «Мариэлл Пицца» – между 70-й и 71-й улицами – свободный вай-фай и блюда с уклоном на «чикен».
В первые дни, слоняясь по окрестностям своей заокеанской берлоги, куда он залёг «на спячку» в период российского политического похолодания, Подлевский много думал о Винтропе. Боб не только помог с визой и обустроил эту неформальную «стажировку», но и подыскал вожатого по дебрям здешнего делового мира, поставив перед ним задачу ввести московского гостя в нью-йоркскую бизнес-среду. Готовясь к дальней поездке, Аркадий основательно подтянул инглиш, однако с Беном Гурвином говорил по-русски. Этот шустрый рыжеволосый парень в обязательных для его круга цветных носках под красно-белую тельняшку, внешне напоминавший Чубайса, оказался Борей Гурвичем, который в нежном возрасте вместе с мишпухой перебрался из Харькова в Штаты и теперь содержал престарелых родителей, положивших жизнь, чтобы дать сыну образование.
Бен был общительным весёлым и в свои сорок, как и Подлевский, оставался холостяком. На вопрос Аркадия ответил шуткой:
– Ой-вэй, на чужих ошибках учатся, а на своих женятся. Я пока живу безошибочно.
Он был дельцом с Уолл-стрита в секторе «дэй трейдинг». Напутствуя Подлевского, Винтроп сказал: «Этот парень хорошо знает американский мидл-бизнес, вернее, хаймидл – верхнюю планку среднего бизнеса». И не случайно первым делом Гудвин повёз Аркадия в самую нижнюю часть Манхэттена, чтобы он «причастился» у знаменитого бронзового быка – а возможно, «золотого тельца», – упёршегося рогами в истоки Бродвея.
Рядом, между громадами конторских небоскрёбов на углу Бродвея и Уолл-стрит приютилось простое здание Великой Нью-Йоркской фондовой биржи. Раньше, по рассказам Гудвина, под потолком её главного операционного зала была длинная застеклённая галерея для зрителей – дорогущие билеты! – с которой открывался потрясающий вид на броуновскую суету маклеров, пляшущих в биржевом зале под лихорадочный рок-н-ролл курсовых ставок, дело сугубо мужское, ни одной женщины. Но после катастрофы 11 сентября балкон для зевак, понятно, закрыли.
– Вид был сумасшедший! – восхищался Бен. – Когда я впервые увидел этот муравейник, то понял, что обязан когда-то оказаться внизу, среди этого хаоса, подчинённого неумолимым законам биржевой игры.
Они сидели в модном, тесном от обилия столиков итальянском ресторане «Скалинателла» где-то на пятидесятых улицах, вест. И Гурвин умозрительно водил Аркадия по закулисью здешнего биржевого бизнеса. В принципе Подлевский знал суть дела, однако его интересовали местные особенности, и он просил Бена прочесть лекцию об активном трейдинге по-американски. А позднее хвалил себя за любознательность. Понятия были знакомы: риск и торговая стратегия, пошаговый вход в сделку и особенности «точки входа», убыточные дни и симптомы провальных сделок, теория портфельного инвестирования, разброс доходностей и даже «кривая безразличия» – когда, образно говоря, одно кофе и три сэндвича равнозначны одному сэндвичу и трём кофе.
Всё это не было в новинку Аркадию, – даже горячие инвестиционные идеи в формате «Бери и делай!», даже система «Биткоинтрейдинг». Однако в Штатах практическая торговля на финансовых рынках заметно отличалась от московских реалий, и Подлевскому было важно разобраться в деталях. Семьдесят тысяч американских маклеров из таких крупных фирм, как «Мэрил линч», трудились неугомонно, помимо прочего регулярно готовя так называемые «Толковые справки» для клиентов. Фактически же сделки «по рукам» заключали так называемые «специалисты». Разумеется, Аркадий не намеревался нырять в здешние биржевые водовороты – у него и рабочей визы не было, – но нельзя же выглядеть профаном при знакомстве с нужными людьми.
Между тем именно эту задачу он считал для себя приоритетной, с этой целью прилетел в Америку – знакомства!
Первым в списке Гурвина значился Джимми Блэкстоун, член совета директоров крупной трейдинговой компании. Втроём они закатились в стейк-хауз на 42-й улице, неподалёку от спичечного коробка ООН, и Блэкстоун, не глядя в меню, сразу заказал две порции шпината. Воскликнул: «О-очень способствует мужской силе, никогда не упускаю случая!»
– Джимми коллекционирует живую натуру, – поощрительно объяснил Бен.
Блэкстоун сверкнул голливудской улыбкой и, наяривая немедленно поданный шпинат, спросил:
– Ну и как там у вас в России? Путин всё ещё размахивает ядерной дубиной?
Подлевский, готовый разъяснить российскую ситуацию, не успел и слова молвить. Мгновенно разделавшийся со шпинатом Джимми, полнотелый, с наетым лицом, похоже, страдал речевой диареей. Вслед за вопросом он взахлёб обрушил на Аркадия своё понимание России и Путина: чуть ли не завтра этот диктатор после Крыма захватит Прибалтику, русские шпионы наводнили Штаты, Путин на корню душит демократию, в его жестокой империи на десятилетия бросают в тюрьмы каждого, кто причинил тяжкие увечья полицейскому, швырнув в него пластиковый стаканчик. А как его кровожадные команчи сбили малазийский «Боинг»? А смертоносный «Новичок» в Солсбери? В общем, переводя на русский, Рашка – парашка. В Америке ненавидят Трампа за то, что он якшается с Путиным.
Десять минут этой клюквы, политической шелухи и буйных словоизвержений убедили Подлевского, что Блэкстоуна абсолютно не интересует происходящее в России. В голове этого импозантного румяного бизнесмена с сиреневой бабочкой в крапинку и пудовыми брендовыми запонками «Квадрат» из серебра с эмалью, которого Бен называл парнем, хотя ему под пятьдесят, сложились свои представления о варварской России, и Джимми никому не позволит поколебать убеждения, почерпнутые из самых влиятельных американских СМИ.
Поначалу Аркадий даже растерялся и в резонанс с парнем перестарком почему-то вспомнил, что в России на так называемом консерваторском жаргоне молодых людей раньше кликали «стариками» или «старикашечками». Но быстро вернулся к осознанию странной реальности. Этот парень знает о России всё, что ему нужно, дабы считаться в своём кругу экспертом по части российских ухищрений «а ля Солсбери». И с неуёмной жаркой страстью будет хвастать перед френдами, как высказал русскому то, что думает о его стране.
– Это Нью-Йорк, приятель, – как бы извиняясь за пустую встречу, сказал потом Бен. – Город демократов, бунтующих у Трамп-тауэр, не приемлющих главного твиттерщика под лозунгом «Трамп – никогда!». К тому же Блэкстоун явно с Западного побережья, его оклахомское наречие даже я понимал с трудом. Эти джентльмены из долины Сакраменто живут предубеждениями, не слишком благовоспитаны и чрезмерно строптивы. Их фраппирует, иначе говоря, шокирует любое непривычное мнение. То, о чём они не знают, по их мнению, просто не существует. Интим и глобал для Блэкстоуна равнозначны, сегодня он зарядился вдвойне: съел шпинат и обругал Рашку. Между нами говоря, это потенциальные пациенты психолепрозория, потому с ними и носятся, как с объектами культурного наследия. Самая питательная среда для бациллы санкционных умопомрачений.
Та встреча, когда после одной-единственной оправдательной для России ремарки у собеседника вздыбилась холка и он нахмурил брови, упрекнув Аркадия в умственной отсталости, была для Подлевского хорошим уроком – он из всего умел извлекать пользу. И быстро усвоил своеобразную, неискоренимую особенность американского менталитета: все действия Америки на мировой арене – это всегда правда и добро, а помехи, чинимые ей, – это всегда ложь и зло. Впоследствии на ланчах и ужинах он выстраивал разговор так, чтобы подыгрывать настроениям здешней среды, но и по максимуму завлекать собеседников. Сам нажимал на варварское бесчиние, творимое в России, разъясняя, что именно эта дикость позволяет западным бизнесменам сказочно обогатиться. Если, конечно, они найдут опытного консультанта, знающего, как ловчее обходить дурацкие российские финансово-бюрократические рогатки.
Но после таких встреч – все одного пошиба, – оставаясь наедине с собой, Подлевский иногда не без улыбки, а то и с тихим смешком вспоминал немеркнущие тексты Михаила Задорнова о врождённой тупости мериканцев – Аркадию нравилось отбрасывать первую букву «а». Этой упёртой публике можно впаривать самые нелепые бредни о России, главное – не переубеждать. Любая попытка отклониться от стандартного мнения сразу воздвигает вокруг тебя стену недоверия.
Впрочем, не забывал Аркадий и мудрых подсказок Гудвина, который, среди прочего, посоветовал освоить несколько сугубо американских тем, чтобы жонглировать ими за столом и сойти за своего парня. Бен даже преподал Аркадию урок рок-н-ролла, разумеется, теоретический: надо отличать нэшвиллский рок от дейтройтского, а тот – от рока западного побережья. «Если ты в беседе мимоходом пробросишь свои познания, то сразу повысишь к себе доверие, – учил Бен, – особо это ценят в протестантских городках провинции, на них и ссылайся. Тонкий способ дать понять, что ты бывал в глубинке Америки».
Пожалуй, лишь однажды Подлевскому назначил встречу человек, который, по словам Бена, серьёзно интересуется Россией и приглашает его пообедать в ресторане «Я и моя Маша».
– Только не перепутай! На тридцатой улице, в Нью-Йорке несколько таких ресторанов. Сеть…
Когда Аркадий нашёл это заведение, поразившее его торжеством псевдорусского китча, и назвал себя на стойке, ему указали столик в дальнем углу шумного зала. Навстречу поднялся человек крупного калибра в дорогом сером костюме, явно пошитом на заказ, безупречного кроя, он сидел на нём как влитой, «лайковой перчаткой», ни морщинки, казалось, этот человек сделан из нержавеющей стали. Своей статью мужчина напоминал тренированного морпеха, готового к высадке. По привычке Аркадий бросил взгляд на обувь – тёмно-синие туфли Джонн Лоб авангардной марки, на двух застёжках. Незнакомец кратко представился: