Анатолий Никифорович Санжаровский
Сатира. Юмор (сборник)
Солидарность
Теперь смело можно сказать, что мы стоим на рельсах и катимся, и революция на тринадцатый год сама собою повернула. Достижения есть. Ну, хотя б нащот массовой солидарности.
Бесспорно. В это воскресенье убедился.
Откровенно говоря, выпили с товарищем Степкой Пупьяненко. Выпили честь честью, немного. Без перегрузки, а так – средственно. Благородно, одно слово. Без протоколов и бесплатных кучеров. Выпили, а потом на трамвай и домой.
Влезли, стали, едем.
Впереди меня гражданочка стоит. Довольно интересная лицом и юбочка минимум. Стоит и вдруг индифферентно говорит:
– Не дышите, – говорит, – товарищ. Из вас же, как из бочки, водкой несет.
– Как, – говорю, – не дышите? Не могу ж я из-за вашей буржуйской блажи одеколон пить! Прошли такие времена.
Публика смеется.
Я публике:
– Граждане, чего вы смеетесь? Тут дышать не дают, а вы смеетесь? А массовая солидарность, товарищи?
А из публики кто-то:
– Понапрасно ты, браток, волнуешься. Мы как раз не против тебя, а за тебя смеемся. А гражданка, если такой дух ей наносит ущерб, может смело пешком идти или на извозчике другие ароматы нюхать.
Гражданка обиделась и кондуктору.
– Товарищ кондуктор. Тут гражданин, – на меня пальцем, – пьяный и водочный дух распускает. Просто немысленно!
«Ну, – думаю, – скинут». И уже дергаю Степу за рукав:
– Остановка, – говорю, – кажется, наша.
И тут слышу, кондуктор заговорил.
– Не вижу, – говорит, – в поведении этого товарища никоторых пьяных функций. А насчет водочного запаха… запах этот нормальному движению вагона не мешает. Ваш билет.
Дамочка видит, не до шуток – и ходу из вагона, а мы благородно дальше поехали.
Что ни говорите, товарищи, а массовая солидарность – великая вещь.
Ярмарка в Полтаве
Граждане! Не скопляться! Проезжайте живей! Соблюдайте порядок! Коли ты, примером, свинья, так не лезь в коровий отдел. И вообще, очень прошу! Ну? Кому я говорю? Вам говорю – какого ж ты черта ворон ловишь? Никоторой сознательности! Смотри на арку. Написано: «Добро пожаловать» – значит, и придерживайся лозунга, а не прись, как саранча членовредительная.
– Беспроигрышная лотерея «Иде-фикс», или по-нашему, по-русскому, «верное дело». Прошу не путать с прочими подобными одурачиваниями доверяющой публики. Еще только три дня! Мыло попа-дается! Духи попа-даются! Пудра попа-дается! Булавки, иголки попа-даются! Граждане, будьте уверены, как дома!
Раз вы купили билет за пятнадцать копеек, полбеды уже сделано – и ключ от секретности вашей судьбы в вашей собственной руке!
– Мухоморы «Идеал». Высшая кара для мух. Приговор исполняется завсегда. Помилований не бывает. Только тут и только сегодня! Смерть мухам! Мухоморы «Идеал»!
– Кварц-наждачный брусок. Лебединая песня Эдисона! Изобрел и не умер! Точит ножи, топоры, косы, поднимает разные хозяйственные вопросы! Вот вам коса – беспросветно тупая. На ваших уважающих глазах я беру косу и вдаряю по своей руке – без последствий! Которая коса, как видите, тупая! Потом я беру кварцнаждачный брусок и, не говоря худого слова, провожу по косе несколько раз способом, известным науке под названием наострень[20], и прошу: даже бумага режется, как воздух! Не подумайте, граждане, что тут какая-то манипуляция с руками или отведение глаз. Все это секрет изобретателя, который с помощью металла кварца и минерала наждака с добавкой почвы Арканзаса[21] и трех частей собственной секреции изобрел кварц-наждак! Брусок за тридцать копеек!
А стекло? Как шлифовать стекло? Пальцем не отшлифуешь! Чем резать стекло? Одного желания мало! Кварц-наждачный брусок режет стекло какой хочете форменности. Криво, косо, фигуры, зигзаги!
Покупайте, граждане, потому что это вам не какие-нибудь медные часы 56-й пробы, а вещь осязательная на ваши собственные глаза!
– Да, коньки справные, что и говорить! Но, истинно говоря, держать их можно только для заведения потомства. Потому, запряги его в воз или, примером, в арбу, то останутся, безусловно, одни оглобли, а остальное перейдет в забвение праха – и домой пойдешь пешком! Што, неправильно? На таких коньках, дорогой товарищ, видать, и на конском фронте делишки подправляются! Што, неправильно?
– Отцы наши благодетели.
Мамы наши сожалетели.
Подайте темному, незрелому,
Заработать неумелому,
Войдите в сознание –
Взгляньте на мое сострадание…
– Этот конища с запалом?[22] Гражданин! Да вы лучше вдарьте меня по морде, но не употребляйте таких слов! Да где же у него запал, накажи меня Бог?! Настоящий конища довоенной продукции! И что ты в зубы заглядываешь? И зубы, и противной хвостовой полюс в исправности. Да этого коня хоть в подозрительную трубу разглядывай – все на своем месте! Что? Триста дорого? Ну, молись, двести девяносто и десятку на пропой! Не идет? Ну и за двести не пойдет. Нехай постоит. Воздуху не занимать. А кормов он по три дня не просит – все равно не даем! Походи, походи, товаришок! Ноги, видать, свои, не покупные. Походи!
– Ваша судьба, мадамочка, безусловная, но зависит она от одного ответственного короля из казенного дома. И загинаить король ваш признание какойсь-то блондинке, да вы не сумлевайтесь: с блондинкою у него антирес вроде как де-юре, а с вами дошло до факту, и видать это, дорогая, и по картам, и по вашей хвигуре…
А у вас, дорогой товарищ, недоразумение с трефовым королем.
По этой гризинатальной линии вроде тот король из контрольной комиссии, а по этой шпенпердикулярной – вроде из вашего учреждения.
И копаить, копаить король тот под вас разные ямы и закладаить фугасы.
И на пролетарское происхождение не надейтесь, оно у вас уже стерлось.
А мозоль эта – ни к чему. Это портфельная. Комиссия на нее не обращает внимание.
Женская линия у вас сильно разрослась и совсем знистожила линию алиментарную.
А этот горбочек – от водочки. Выпирает он черезмерно…
– Держи! Держи! Лови! Товарищ милиционер! Эта голая сволочь украла у меня коробку пудры! Без штанов, мерзавец, ходишь, а красть умеешь?
– Граждане! Прошу в район, не выражаться! Там все без вас будет сделано. По закону! В чем дело?
Кошмар
– Что? Женщина? Пустое! Куда ей! Детей рожать – правильно, полагается. Варить, стирать – штатные обязанности. Никто не возражает. А чтоб руководить наравне с нами – извините.
Так говорил своему приятелю Ковде гражданин Куценький, идучи 8 Марта в присутствие.
– И удивляюсь я, знаете, Владимиру Ильичу Ульянову-Ленину. Умный человек, а мог такое сказать: «Каждая кухарка должна научиться управлять государством».
Когда приятели сели в трамвай, Куценький продолжал:
– Ну, вот гляньте вы на эту кондукторшу. Куда она годится? Семь градусов мороза, а она уже билета не оторвет как следует. Видите, на пальцы хукает. А все ж туда – «управлять государством».
– Ваш билет? – спросила кондукторша.
– Льготный!
– А удостоверение есть?
– А то как же, – ответил Куценький.
– Предъявите.
– Сейчас.
Куценький долго обыскивал все карманы, лазил и в портфель – удостоверение не нашлось.
– А еще с портфелем, – сказала кондукторша. – Оштрафовать вас следовало б, да уже ради нашего дня не буду. Сходите, товарищ портфельщик.
Пришлось сойти.
– Вот гадюка! – пыхнул Куценький. – Уверен, будь кондуктором мужчина, никогда б такого не было. Оторвать билета не может, а права свои показывает.
На работе в тресте Куценького встретила регистраторша.
– А! Тов. Куценький! Поздравляю. Сегодня и вы погуляете даже больше нас. Мы лишь два часа, а вам, наверно, на целый день счастье подскочило.
– Какое счастье? – подивился Куценький.
– Да вас на сегодня вызывают в суд. По какому-то там делу. Зайдите ко мне, я вам повестку дам.
Когда в суде Куценький увидел, что его домработница Люба тихонько разговаривает с какой-то молодой женщиной в пенсне и с огромным желтым портфелем, он понял, какое счастье привалило ему на 8 Марта.
«Подала-таки стерва», – едва успел подумать Куценький, как открылась дверь, и секретарша суда объявила:
– Суд идет!
Вошли судьи: две женщины и один мужчина. Кресло председателя суда заняла пожилая женщина.
– Слушается дело по обвинению гражданина Сергея Пилиповича Куценького по статье…
Но Куценький уже не слушал.
«Упекут! – думал он. – Кругом одни женщины, женщины… Председатель – женщина, член суда – женщина, секретарь – женщина, защитник – женщина, истец – женщина. Кошмар!..
Суд недолго рассматривал дело. Все было ясно. Не платил домработнице Любови Приймаковой жалованье, два года не платил и в соцстрах, не давал выходных дней и отпусков, прописал ее в домовой книге как племянницу. Приговор – заплатить жалованье за два года.
Возвращаясь из суда, Куценький зашел в пивную и с горя напился. И попал в милицию.
В район его доставила женщина-милиционер, подобрав пьяного на площади, которая носила имя женщины – революционерки Розы Люксембург.
В пивнушке
– Я, уважаемый товарищ, с полгода пребывал в безработной категории. Но наконец устроился на службу. Потому, знаете, неудобно без работы. Все ж таки я на фронтах в двадцатом году был и, кроме того, моя двоюродная сестра замужем за секретарем биржи труда. Одна ситуация помогла другой, и я устроился. Кондуктором. На трамвай. Должность ничего, хорошая. И жалованье дают, и воздуха свежего сколько хочешь. Потому в вагоне двери каждые пять минут открываются на остановках и на воздух кризиса не бывает. Опять же таки выходной день раз в неделю, на общие собрания ходишь, взносы платишь – не запрещают. Кроме того, на заем подписаться можно. Вообще должность подходящая. И главное – общественная, всегда среди публики. Кто на службу торопится, кто в баню раз в месяц выберется, кто просто для развлечения прокатится. В цивилизованной стране без трамвая никак нельзя. А я цивилизацию уважаю и борюсь на этом фронте, сколько это возможно на моем посту. Иной кондуктор сразу:
– Пройдите вперед! Не мешайте работать! Ваш билет!
Грубый прием.
А я так не могу, у меня на первом плане цивилизация.
– Граждане! Не торчите в проходе! Продвигайтесь вперед в направлении движения вагона и дайте возможность другим которым пассажирам приблизиться к намеченной цели. Может, кто спешит в страхкассу за пособием на похороны своей дорогой бабушки, а вы ему на мозоль наступили. У человека сильная душевная боль, а вы ему еще и физическую причиняете. Проходите, проходите, не кривите морды! Пора уже стать цивилизованными.
И публика слушает, потому без грубости, деликатно.
Или:
– Возьмите билет, подруга, не принуждайте меня к амортизации. Сбрасывая вас среди дороги и делая лишнюю остановку народного вагона республики, происходит амортизация тормозов и колес. Понимайте задачу. Я, конечно, могу оштрафовать вас и без морали. То ничего, что от вас духами «Коти» пахнет. И с «Котами» можно припаять три рубля, но лучше давайте ликвидируем эту отсталость без грубости, цивилизованно.
Известно, дамочка покраснела, но деньги достает быстрее.
С пьяными у меня тоже все отлажено. Например, в вагон ворвался алкашка. Другой кондуктор сразу дзинь-дзинь – и пожалуйте прочь. А я так не могу. Ну, какая польза с того, что пьяный выйдет из вагона коммунального трамвая? Никакой пользы. И я так не делаю. Я этот социальный момент использую для пропаганды Днепрогэса.
– Вот, говорю, товарищи пассажиры, обратите внимание. Этот гражданин неуверенными руками достает из кармана деньги, потому гражданин немного выпили, или, выражаясь авторитетно, находится в когтях римско-католического бога Бахуса. И это на двенадцатом году революции, когда Днепрогэс – наше боевое задание! Подписывайтесь на второй заем индустриализации, не ждите третьего.
А почему я все это делаю? А потому, что во мне чутье сидит. Скинуть пьяного нетрудно, только таким способом мы нескоро Днепрогэс построим. Надо понимать.
Карман жулики вырежут, например. Случается это довольно часто. Другой кондуктор и усом не моргнет, а я на такое явление быта непременно реагирую – рекламирую кооперацию.
– Граждане! Вы присутствовали при событии, которое еще раз подчеркивает, что без кооперации мы не можем: у всех цивилизованных народов кооперация процветает. У гражданина вырезали карман и вдрызг испортили штаны. Где он сможет их купить при скромном бюджете честного трудящегося? Только в кооперации! Там и дешевле, и путь к социализму.
Так-то, уважаемый товарищ! На шаблоне да на грубости далеко не поедешь. Я все это кладу во внимание.
Сколько у моих коллег-кондукторов скандалов из-за детей бывает, а у меня никогда.
Сегодня, например, дамочка с ребенком входит с передней площадки:
– Дайте билет!
– Надо, говорю, два.
– Почему же два?
– Как почему. А ребенок?
– Ему только три года.
Ну что ты с нею поделаешь? Тут по нашей инструкции разговор короткий: дзинь-дзинь и: «Ослобонить вагон!»
Да разве ж я могу так неделикатно?
– Аж, говорю, три года? Какой, говорю, пассаж? Три года? А чем же вы, гражданка, докажете такую хронологию?
– Ничем я доказать не могу. Три года и все!
– Ах, три года… Тогда, извините, ваш ребенок не ребенок, а просто пур-ден-кинд. В паноптикуме, говорю, вы на нем можете тысячи зарабатывать, а тут платите десять копеек. Потому эксплуатация трамвая стоит на бюджете нашей республики и нельзя подрывать. Вспомните речь тов. Петровского… Бюджет, говорю, требует баланса… По-вашему, может, баланс мелочь, пустяк, а в бухгалтерии он колоссальная роль. Дебет-кредет… Поэтому, говорю, не доводите до пересмотра государственных возможностей. Сходите, говорю. И пур-ден-кинда вашего не забудьте, нам он ни к чему.
И выскочила дамочка без никоторого скандалу. Потому – не подкопаешься. Все деликатно и цивилизованно.
Интересная служба у нас, гражданин.
Идете уже? Ну, всего вам! А может, еще б посидели? Люблю в компании выпить за цивилизацию.
Хитрый врач
(Шутка в одном действии)
Действующие лица: врач, симулянт.
Комната меблирована как врачебный кабинет; стол с бумагами, деревянный диван, шкаф с медикаментами, несколько стульев и т. д. Когда поднимается занавес, на сцене никого нет, за кулисами гвалт, ссора. Выкрики: «Моя очередь». «Я раньше вас пришел», «Моть, я инвалид» и т. д.
Врач (влезает в окно). Ф-ф-фу-у! Да где! Как в трамвае. Чуть не задавили. Да где!.. Курортная кампания: в свой собственный кабинет надо через окно лезть. Да где! Ну-с, надо приготовиться. (Снимает с вешалки халат, надевает). Да где!.. (Пробует мускулы на руках). Слабиссимо! Нет! Одежда средневековых рыцарей больше подходит к современным условиям, полагаться на собственные бицепсы опасно. (Надевает поверх палата жестяной панцирь). Ишь, как прогнулся… Здорово его вчера саданул тот, что на туберкулез в руках жаловался… Да где… Ну-с? Кажется, все… Больше, кажется, ничего нет такого выразительного. (Берет пресс-папье, прячет в стол, осматривает комнату). Все! Так! Готово! (Зовет). Санитар! (За кулисами шум). Санитар-р-р! (За кулисами перебранка, слышится звонкая пощечина, вопль: «Ай, мама!»)
Влетает симулянт.
Врач. Санита…
Симулянт. Санитара? Уже нет! И что ты такого хлипкого ставишь? Только раз вдарил, а он уже к земле припадает?
Врач. В чем дело, товарищ?
Симулянт. В груди.
Врач. В чем?
Симулянт. В груди. Разве не видишь, как я взволнованно дышу?
Врач. А что именно в груди?
Симулянт. А я знаю? Мо, пендицит, мо, шкарлятина. Это уже твое дело. (Намеревается снять пиджак).
Врач (испуганно). Что… Что вы делаете?
Симулянт. Ги-ги. Да не бойся. А мо, я тебя еще и не пожелаю бить. Ги-ги!
Врач. Да где… Мне надо записать вас, товарищ.
Симулянт. Записать? Ну, пиши, пиши, а я пока болезнь подготовлю.
Врач (записывает). Где вы работаете, товарищ?
Симулянт. Завод «Красная кишка». Кишки выворачиваю. Семнадцатый разряд плюс пятидневка прогула.
Врач. Пятидневка?
Симулянт. Ну да! Спец!
Врач. Так, так… Ну, подойдите сюда, товарищ. Я вас сейчас простукаю.
Симулянт. Ну-ну-ну! Я тебе простукаю!
Врач. Да вы не бойтесь, товарищ.
Симулянт. Кого? Ха-ха-ха! Тебя? Субтильный ты, братишка, элемент, чтоб я тебя боялся. Ну на. (Подставляет грудь). Стукай!
(Врач простукивает). Ой! Только не щекочи… (Смеётся). Ой! Да не щекочи… ха-ха-ха… Я ревнивый!!!
Врач. Тут болит?
Симулянт. Спрашиваешь! Конечно же, болит!
Врач. Давно?
Симулянт. Пиши, с девятьсот пятого года.
Врач. Ну, станьте сюда… Дышите! (Прикладывает ухо к груди). Дышите. (Симулянт дышит так, что врач подпрыгивает). Так (пожимает плечами). Да где… Повернитесь. (Даёт фоноскоп, симулянт смотрит на аппарат и кладёт в карман). Да не в карман, а сюда. (Кладет на грудь). Дышите! Еще! Еще! Еще раз! Не дышите…
Симулянт. Что ты мне на четырнадцатом году революции дышать не даешь?
Врач. Нет, товарищ. Это мне для науки надо.
Симулянт. Ну разве. Раз для науки – могу.
Врач. Садитесь, товарищ. Как у вас зубы?
Симулянт. Не все. В позапрошлом году у Феньки на дискуссиях три зуба выбили.
Врач. Эге… А язык как у вас?
Симулянт. И язык болит. Понимаешь, не могу правильно выражаться. Примером, хочу хорошее слово сказать, а выскакивает мат. Ревматизм, что ли?
Врач. Так, так… А как у вас глаза?
Симулянт. А что? Мо, скажешь здоровые? Не вижу. Ей-богу. Например, полчаса с тобою разговариваю, а до сих пор не пойму, кто ты, мужчина или, мо, женщина-врач? (Подталкивает врача локтем).
Врач. Да где… А руки?
Симулянт. Ой слабые! Насилу очередь растолкал, пока к тебе добрался. А санитара твоего вдарил, а он даже не умер. Дышит…
Врач. Дышит?
Симулянт (вздыхая). Дышит…
Врач. А с сердцем ничего не замечаете?
Симулянт. Ой боже ж мой! Наоборот. Без сердца ничего не замечаю. Только с сердцем. Даже получку с сердцем получаю. Серчаю, что за прогулы выворачивают. Сердечный я (плачет) инвалид.
Врач. Успокойтесь, товарищ. Ну а ноги как?
Симулянт. Ноги? Как раз плюнуть. Болят. И ноги болят, и горло болит… Никак не пойму, что за неувязка. Ноги промочу горло не работает, горло промочу – ноги не работают. Паралич… (Всхлипывает).
Врач. Значит, вы водку пьете?
Симулянт. Пью, пью… (Плачет). Врать не стану. Пью… Вот только не закусываю.
Врач. Не закусываете? А почему не закусываете?
Симулянт. Нельзя.
Врач. Почему нельзя?
Симулянт. Катар.
Врач. Катар? Да где… А откуда вы знаете?
Симулянт. Знакомый фельдшер говорил. У вас, говорит, катар аж двенадцативерстной кишки.
Врач. Двенадцативерстной? Ложитесь…
Симулянт. Ай…
Врач. Ложитесь, ложитесь.
Симулянт. Вот тебе и на! (Ложится на диван).
Врач начинает ощупывать живот.
Симулянт. Ой! Ой! (Смеётся). Туда не лезь, там у меня ломота.
Врач. Грыжа?
Симулянт. Да, ломота. В семнадцатом году буржуя с моста кидал, так надорвался.
Врач. Ну, ложитесь. (Закатывает рукава и хочет снова пощупать).
Симулянт. (Кричит во всё горло). О-ой!!!
Врач. Что вы кричите? Я ж еще вас не давил.
Симулянт. А что, хочешь придавить?
Врач. Нет, нет, товарищ. Я только прощупаю вашу слепую кишку.
Симулянт. Ля! Уже и кишка ослепла. Полный прорыв в организме!
Врач. Да где… С организмом у вас действительно плохо. Долго лечиться придется.
Симулянт (радостно). Значит, ослобождение?
Врач. Вряд ли ослобождение тут попрет. Да где… Придется и на курорт вас послать.
Симулянт. На курорт? Да дорогой же ж мужчина науки! Что ж ты молчал? На курорт! На курорт! (Танцует).
Врач. Успеете! Надо сначала небольшую операцию.
Симулянт. Операцию? Зачем же операцию? Мо, хватит пока ослобождения?
Врач. Нет, товарищ. Там у вас двенадцативерстная кишка малость испортилась, так мы ее чуточку, верст на пять, укоротим. Отрежем! Ложитесь сюда!
Симулянт. Да я здоров!
Врач. Ложитесь, ложитесь. (Достает из шкафа большущий нож).
Симулянт. Хворые ноженьки, спасайте! (Убегает).
Врач. (Достает из ящика стола колбасу, отрезает кусок, начинает есть и хитро улыбается.) Санитар! Давайте следующего!
Триумф жены
(Шутка)
В харьковский горсовет избрано 30 процентов депутатов-женщин.
В жилкооперативе довольно любопытная ситуация сложилась.
Современная ситуация.
Возвращаюсь как-то домой и встречаю соседа тов. Зайца.
Стоит на лестнице и плачет.
– В чем дело? – спрашиваю. – Почему плачете на ступеньках, а не на своей жилплощади?
– Не позволили.
– Кто?
– Горсовет.
– Не может быть, говорю, такого, чтоб запрещали гражданам плакать гам, где возжелается. Я всегда плачу у себя дома.
– А я реву, как видите, на людях…
– Да в чем же дело?
– В активности и популярности. Теперь наша квартира не квартира, а филиал горсовета. Сегодня выборы были…
– Ну?
– Ну и ну! Моя жена прошла от неорганизованных домохозяек, ваша домработница Феня Кривоножка – от организационных домработниц, тов. Ткачучка – от жилкооператива, а Лозиха – кандидатом. Сейчас распределяют функции. На кухне такой пленум стоит…
Тут Ткачук идет. Увидел нас, за голову схватился.
– Прошли? – спрашивает.
– Единогласно!
– Так и знал! Мне всю ночь мандаты снились. Что ж теперь делать, товарищи граждане?
Заплакали мы коллективно. Плакали, пока совещание на кухне не закончилось.
Потом впустили нас.
– Заходите, – говорит моя Феня, – да организованно, не топайте, как жеребцы: тов. Ткачучка сейчас тезисы для доклада выдумывают.
Поразбрелись мы по комнатам, а через час снова сошлись в коридоре.
– Ну как? – спрашиваем друг друга.
– Меня уже втянули, – ответил тов. Заяц. – Приказали написать и повесить на двери, вот.
Показывает на табличку: «Дежурство членов горсовета от 5 до 9 ежедневно».
– Я тоже уже чувствую женину популярность, – вздохнул Ткачук. – Уже моя дочка Леська заявила: «Какой же ты отец, раз даже в кандидаты не попал? Что я завтра в детском саду скажу? Отсталый ты элемент».
– Хорошо, что моя Феня не родственница мне, все легче. Хоть дети укорять не будут! – радостно выкрикнул я.
– Не велико счастье, – раздался за дверью голос шестилетнего сына. – Запомни: гулять теперь я буду только с Фенею. Феня – власть! А ты что? Приятно, когда тебя власть за руку ведет.
Я прикусил язык.
– Это еще ничего, – шепотом говорит Ткачук. – A вот как теперь на предмет брани? Ну как ты ее отбреешь? Может, именно она дежурит? Исполняет служебные обязанности? Уголовным кодексом пахнет. Вон оно что! Придется, наверно, ночью, когда уснет.
В первом часу ночи мы снова сбежались в коридоре: Ткачук, Заяц и я.
Члены горсовета спали.
Ох и влетело им!
