Анатолий Никифорович Санжаровский
Сатира. Юмор (сборник)
Заговори сегодня воронежский степняк с чистокровным запорожцем – вряд ли поймут в доподлинности друг друга с первых глаз, а вот крючковатые слова, живописно перекрученные судьбой вдали от днепровской сини, непременно расколдуют союзом, уяснят себе тот же час; зато манера слушать, лучезарно светясь и сияя и загодя в искренности радуясь каждому звуку, каждому жесту рассказчика, зато манера говорить, говорить пленительно-певуче, доверительно-мягко, говорить светло-доброжелательно – Боже праведный, да все это духом сполна выкажет родство, хоть и разделенное пропастью веков.
Мне почему-то кажется, всяк говорящий на украинском не горазд на злое, настолько младенчески чист этот язык. Холодный ум скажет – вздор, я перемолчу, я ничего не отвечу, но в мыслях я еще с большим убеждением встану на сторону своих слов, а отчего – я и себе не объясню.
Анатолий Санжаровский
В. М. Чечвянский
Радостная параллель избранное
К 125–летию со дня рождения В. М. Чечвянского (1888–1937).
В «Избранное» вошло все лучшее, что написал «Колумб украинского юмора и сатиры» Василь Михайлович Чечвянский, которого по праву считают украинским Зощенко.
Книга вышла в свет на средства московского писателя и переводчика Анатолия Санжаровского.
Василь Чечвянский, или Зачем Ильф и Петров приезжали в Харьков
Предисловие
Василь Чечвянский и Остап Вишня.
Между ними много общего. У них одна подлинная фамилия – Губенко, – потому что они родные браты. Оба сатирики-юмористы.
Классики украинской литературы.
Василь Михайлович Губенко родился 28 февраля (12 марта по новому стилю) 1888 года на хуторе Чечва (Полтавщина). Отсюда и псевдоним Чечвянский.
Под хутором Чечва
Эту «слабость» он позаимствовал у младшего брата, у Павла Михайловича, первый псевдоним которого был Грунский (по местечку Грунь, близ которого родился в том же хуторке Чечва).
Как писал Вишня, ходило много кривотолков среди родственников о его появлении на свет божий. Одни твердили, что его нашли в капусте, другие авторитетно уверяли, что его принёс трудолюбивый аист, третьи клялись-божились, что его достали из колодца, когда поили корову Оришку. Павлуша подрос, огляделся и храбро выдвинул свою версию о рождении, которой упрямо придерживался всегда. Утром и вечером. До обеда и после. Родился он ночью 13 ноября 1889 года. Вскоре взялся за пастушье учение, поскольку «очень рано начиналась учеба на селе. Первая наука – это гуси. Высший курс – это свиньи».
Несмотря на эти крестьянские университеты, братья росли живыми и любознательными. Помогали родителям по хозяйству, ездили верхом на лошадях, бегали в лес по орехи, летом купались на речке и удили рыбу…
Сыновья крестьянина по образованию военные фельдшера. Учились в одной киевской военно-фельдшерской школе. После ее окончания Василь экстерном сдал в Харькове экзамены за восьмой класс мужской гимназии.
В семье приказчика полтавской помещицы фон Рот, отставного солдата Михаила Кондратьевича Губенко, прослужившего в русской армии 20 лет, было 17 детей.[1] Жену звали Параска (Прасковья) Александровна. В девичестве носила фамилию Балаш. До замужества жила в соседнем селе Вязовом.
После Остап Вишня вспомнит:
«… родители были ничего себе люди. Подходящие. За двадцать четыре года совместной их жизни послал им Господь всего-то семнадцать детей, ибо умели они молиться милосердному… Появился я на свет вторым. Передо мной был первак, старший брат, опередил меня года на полтора».
Был это Василь. На снимке он с длинными черными волосами, стоит рядом с матерью.
Отец
Мать
Василь Чечвянский в восемнадцать лет начал работать в военных госпиталях, участвовал в Первой мировой войне. В 1917 году перешел на сторону революционно настроенных солдат.
В гражданскую войну – интендант Первой Конной армии. После возглавлял в Ростове-на-Дону санитарную службу Северо-Кавказского военного округа.
Справка
Первые его сочинения были опубликованы в газете – «Советский Юг» (Ростов-на-Дону). В 1924 году Чечвянский демобилизовался. Вернулся на Украину и занялся литературной работой.
Василь играл на пианино.
Когда его раз спросили, где он научился играть, ответил, смеясь:
– Так я ж вырос при дворе.
– Каком? Царском?
– Колхозном!
Василь был очень популярен и красив. И это не прошло бесследно. Ему плеснула в лицо кислотой одна безответно влюбленная в него шизофреничка. Этот несчастный случай стоил ему дорого. Глаза. Пришлось постоянно носить черную повязку.
– После ареста Остапа Вишни в декабре 1933 года, – рассказывал мне Виктор Васильевич Губенко, сын Василя Михайловича, – отца перестали печатать. Семья начала бедствовать. Отцу не давали работать. Он даже не мог под своим именем опубликовать хоть строчку. Все написанное отдавал друзьям, и те, напечатав его фельетон или статью за своей подписью, гонорары отдавали отцу. За отцом установилась постоянная слежка. Отец даже в шутку говорил маме: «Теперь я никогда не потеряюсь! Выглянь, шпик токует под окнами. Всегда провожает на работу, встречает с работы. Теперь я и под машину не могу угодить. Я всегда под надежной опекой!»
И в это время…
Тут нельзя не привести строки из книги Натальи Шубенко «Неизвестный Харьков»:
«К середине 30-х романы Ильфа и Петрова были переведены на множество языков – редкий случай популярности при жизни. Среди них есть и столь экзотические, как румынский, хорватский, македонский и даже хинди. Отсутствовал, как ни парадоксально, перевод… на украинский. Пытаясь решить эту проблему, Ильф и Петров в 1936 г. вновь приезжают в Харьков на встречу с писателем Василем Чечвянским. Увы, работе не суждено было осуществиться: через несколько месяцев украинского писателя арестовали и расстреляли как «врага народа». Впрочем, и сам Ильф держал наготове сумку с двумя сменами белья.
А первому изданию ильфо-петровского романа на украинском языке суждено было появиться на свет лишь спустя 35 лет после этой встречи».
«Опекунство» органов длилось до 2 ноября 1936 года, когда Чечвянского арестовали.
Во время следствия жена Надежда Михайловна как-то исхитрилась добиться свидания с Василем Михайловичем. Его вид напугал ее. Был он в синяках, изможденный. У нее с болью вырвалось:
– Вася! За что они тебя так?
– Мне, Надя, шьют литературные ошибки… Бьют каждый день…
Но литературные ошибки – это всего-то лишь туманный фон. На самом же деле из него выколачивали признан в причастности к какой-то украинской контрреволюционной националистической фашистско-террористической организации.
Под побоями человек ломался и начинал «признаваться», наговаривать на себя и на близких.
14 июля 1937 года писателю был вынесен смертный приговор.
В протоколе закрытого судебного заседания выездной сессии Военной коллегии Верховного суда СССР в тот же день записано:
«Подсудимый ответил, что виновным себя не признает. От своих показаний на предыдущем следствии отказывается, поскольку дал их под нажимом следствия… Подсудимый заявил, что показания не соответствуют действительности… В последнем слове ничего сказать не пожелал…».
На следующий день, 15 июля, Василя Михайловича расстреляли в Киеве. И лишь в октябре 1938-го семье сообщили о его смерти… от болезни сердца. (!)
15 августа 1937 года появляется оперативный приказ № 00486 наркома внутренних дел СССР:
«С получением настоящего приказа приступить к репрессированию жен изменников родины: имеющие грудных детей немедленно отправляются в лагерь без завоза в тюрьму вместе с детьми, откуда дети при достижении 1–1,5 лет передаются в детские дома НКВД.
Арестованные дети комплектуются по группам так, чтобы в один и тот же детдом НКВД не попали дети, связанные между собой родством или знакомством.
При аресте жен их дети старше 1–1,5 лет изымаются. На каждого ребенка старше 15 лет заводится следственное дело, и дети направляются в детские приемники отделов трудовых колоний НКВД.
Имущество арестованных жен конфискуется, квартиры опечатываются. Операцию закончить до 25 октября 1937 года».
Жену Надежду Михайловну – она служила медсестрой еще в Первой Конной армии у Буденного – «уложили» в срок. Ее арестовали 3 октября 1937-го как члена семьи врага народа, а детей, двух малолетних сыновей Павла и Виктора, упекли в детприемник при тюрьме, где она сидела, ожидая суда.
В квартиру же Чечвянских со всем их имуществом барином въехал мозолистый чмырь из НКВД.
А Павла и Виктора упрятали в мелекесский детдом НКВД на Волге.
Надежда Михайловна получила восемь лет «отдаленных лагерей». И когда ее везли товарняком по этапу в сибирскую глушь, она оторвала от простыни кусок и химическим карандашом написала на нем письмо. На одной станции она кинула в толпу на платформе эту завязанную в узелок тряпочку с адресом сестры Лидии Михайловны, жила в Ростове-на-Дону.
Добрая душа отправила это тряпичное письмо Лидии Михайловне уже в обычном конверте.
В письме была одна мольба: «Сеструшка! Спасай моих сыновей! Забери сынков из каторжного детдома к себе».
Лидия Михайловна была знакома с женою Максима Горького. В Москву и подалась Лидия Михайловна. И Екатерина Пешкова разузнала, где находятся Павел и Виктор. Помогла Лидии Михайловне забрать племянников из Мелекесса.
Павел и Виктор стали жить у нее. Началась война. Павел – он был старший – ушел на фронт. Матери он так и не увидел. А Виктор, ставший потом водителем, дожил у тети, пока не вернулась из тюрьмы мать.
Я первый, кому удалось собрать в одну эту книжку еще не известные русскому читателю рассказы и юморески двух родных незаконно репрессированных братьев-погодков – Василя Чечвянского и Остапа Вишни.
Сама же Лидия Михайловна позже сгибла в лагерях неизвестно где…
Павел храбро сражался.
Молодым погиб в бою за родной Харьков.
В 1957 году Василия Михайловича и Надежду Михайловну полностью реабилитировали. Надежда Михайловна жила в Харькове, умерла от туберкулеза.
Остап Вишня был в двадцатые годы самый популярный на Украине писатель. «Гоголь Октябрьской революции» – так называли его тогда.
Однако на него сфабриковали дело. Обвинили в причастности к несуществующей контрреволюционной украинской военной организации и в подготовке покушения на жизнь высокопоставленного партработника, секретаря ЦК КП(б)У П. Постышева. И целые десять лет, с 1933-го по 1943-й, провел Вишня в печорских лагерях.
По словам внучки Марьяны Евтушенко, «повод для ареста был, мягко говоря, странный – терроризм. Якобы юморист с товарищами готовил покушение на известного партийного деятеля Павла Постышева. Обвинение было настолько нелепым, что на допросах в НКВД писатель не смог удержаться от шутки: «Почему бы вам не обвинить меня и в изнасиловании Клары Цеткин?» По иронии судьбы, через несколько лет сам Постышев был объявлен врагом народа и приговорен к высшей мере наказания. И, по семейной легенде, Вишня вновь не удержался от иронии, дескать, я же первый хотел его расстрелять! Но это было через несколько лет, а в начале срока юмориста едва самого не поставили к стенке. По рассказам очевидцев, а может, просто байка такая, писателя спас псевдоним. Приказали ликвидировать Остапа Вишню, а заключенный по документам был под настоящей фамилией и именем – Павел Михайлович Губенко. Впрочем, родные скептически относятся к этой версии и рассказывают историю о том, что деда спасли морозы, которые сковали реку Печору. Пароход с арестантами долго не мог пробиться к порту назначения. И пока арестанты шли по этапу, начальника лагеря успели снять с должности и расстрелять, а приказ о расстреле Вишни счастливо потерялся».
Писатель был реабилитирован.
А до этого…
В январе 1927 года в Харькове начал издаваться первый на Украине журнал политической сатиры «Червоний перець». Среди его основателей и сотрудников оба брата. Василь много писал. Свои юморески сам и иллюстрировал. За год журнал завоевал широкую популярность. Наивысшим моментом празднования годовщины было торжественное надевание штанишек юбиляру. Дескать, подрос младенец, пора и штанишки носить.
Карикатурист дружески представил читателям этот момент. Тут мы видим и братьев. Они рядом.
О них сказано:
«Остап Вишня. Редактор «Червоного перця». Женат. Бывший блондин. Охотник. Недавно с ним произошло чрезвычайное происшествие: застрелил зайца. Ей-богу! Но это злодеяние никак не подействовало на его (не зайца, а Вишни) мировоззрение. Чувствует себя бодро даже тогда, когда к нему приходят представители всех украинских газет и журналов и говорят: «Дядя, дайте фельетон! Ну хотя бы вот такусенький. Дайте же!»
Юморист, но в последнее время начал прятаться. Причина – «Дайте же!»
Василь Чечвянский. Шахматист и юморист. Талантливый шахматист среди юмористов и талантливый юморист среди шахматистов.
Секретарь редакции, но еще не битый. Любимые выражения: «Не пойдет!», «Пойдет», «Товарищ, зайдите завтра». Пишет много. Самое выдающееся его произведение такое: «Выписывайте «Червоний перець». Подписная плата на месяц – 30 копеек, на шесть месяцев – полтора рубля и на год-три».
В годовщину пятилетия журнал снова представил читателям своих сотрудников:
«Уважаемый читатель, насколько «Червоний перець» его изучил, прочитав заголовок фельетона, сразу опускает глаза на подпись. Кого бить? А подпись редко бывает членораздельной.
Всегда она складывается из двух-трех букв: «М. Б.», «Бона», «О. В.». Так дальше нельзя. Читатель должен знать, кто его враг, извините, автор, и я ему покажу. День пятилетнего юбилея я отмечаю полной ликвидацией обезлички.
Подписи: Вас. Грунский, Чечь, Вас. Ч., В. Ч., Чиче, Чіче, Чечь, Чечвянский-Колумб, Василь Чечвянский-Колюмб, Чіче-Рон и др. скрывают известного юмориста Василя Чечвянского. Этот автор прячется за псевдонимами с одной целью – утаить от жены подлинную сумму литгонорара.
«О. В.», «В.» – подписи тоже известного юмориста.
В восстановительный период этот известный юморист имел псевдоним Остап Вишня, но в пору реконструкции отказался от него и приобрел себе реконструктивный псевдоним «О. В.».
Веселым, острым, злым своим словом братья служили народу, боролись за его идеалы.
Незадолго до кончины Вишня записал в свой дневник:
«И если мне за всю мою работу, за все то тяжкое, что пережил я, посчастливилось хоть разочек, хоть на минутку, на миг разгладить морщинки на челе народа моего, весело заискрить его глаза – никакого больше гонорара мне не надо.
Я – слуга народный!
Я горд этим, я счастлив этим!»
Какие отношения были между братьями?
Как Вишня смотрел на Василя Чечвянского?
По словам Ю. Мартича, Остап Вишня не только любил его как брата, но и высоко ценил как соратника по жанру.
– У моего Василя только один глаз, – говорил он. – Но видит он тем глазом остро.
За короткую творческую жизнь Василь Чечвянский выпустил семнадцать книг. Его книги тоже были наказаны. Долгие годы они отбывали свою Колыму в библиотечных спецхранах. Для перевода страшно мне было в Российской государственной библиотеке брать в руки книгу с черным туполобым квадратным спецхрановским штампиком. И еще страшней сознавать, что ее более полувека никто не открывал: поверху листы не разрезаны.
Репрессированный сам за четыре года до рождения, а после, через 62 года, реабилитированный, сперва я перевел непроходного Василя Михайловича для себя.
Я обошел несколько московских издательств и везде – отказ. А в «Библиотечке «Крокодила», которую возглавлял заместитель главного редактора журнала «Крокодил» Алексей Ходанов, и вовсе свертелся казус.
– Ваша рукопись пропала, – полуубито сказал однажды он мне. – Исчезла!
– Как она могла исчезнуть? Я же вам ее из рук в руки передавал. Что, марсиане выкрали почитать Чечвянского?
Рукописи не горят. Могли бы еще они слышать и говорить, и тогда б рукопись моя рассказала, что она невольно подслушала этот разговор, лежа в неудобной вульгарной позе на полу между столом и стеною. Всего в четверти от гордо блестящих штиблет на ногах вышепоименованного дорогого субъекта Российской Федерации.
Я принес копию рукописи. Вдобавок вскоре Ходанов сам наткнулся на свою пропажу. («Понимаешь, негодница, завалилась и молчит!») И все равно от этого моя рукопись не «заговорила», не стала книжкой.
А отпустя четверть века все-таки я издал свои переводы «Колумба украинского юмора и сатиры» Чечвянского «Ответственность момента» в «Библиотеке «Огонька» № 27 за 1990 год. Спасибо, поддержал Виталий Коротич, который в то время был главным редактором журнала «Огонек».
Приятно сознавать, что я выхватил из небытия репрессированного и лишь посмертно реабилитированного Василя Чечвянского, этого украинского Зощенко, и первым подал его русскому читателю.
В Харькове на доме, где жили братья, установлена в их честь мемориальная доска.
У этого предисловия горькая судьба.
3 мая 2011 года я отправил его электронкой Ларисе Ившиной, главному редактору всеукраинской газеты «День». По предложению редакции я сократил очерк до одной газетной полосы. Мне духоподъемненько сообщили, что материал выйдет 23 сентября.
Да снафтогазили.
Обiцяв пан кожух, та слово його тєплє.
На 24 сентября были назначены нелегкие газовые переговоры между Россией и Украиной. Наверное, в «Дне» учуяли, что халявные русские шлюзы не откроются, из-за которых, как я предполагаю, материал в газете так и не появился?
Мне доподлинно известно, что Василь Михайлович Чечвянский «невыгодных» газовых контрактов в 2009 году не подписывал. На то была Юлия Тимошенко, творения которой суд оценил в семь лет колонии. Как шутят на Украине, «Тимошенко получила семь лет тюрьмы, а «проффесор»[2] Янукович – семь лет геморроя».
Так почему тогда из-за газа пострадал за компанию с Тимошенко и Чечвянский, великий сын Украины? Правда, их несколько «роднит» лишь то, что каждый в разное время сидел в одной лукьяновской тюрьме.
Была блестящая возможность исправить положение. Появился прекрасный информационный повод для публикации. Подбегало второе ноября. Ровно 75 лет назад, 2 ноября 1936 года, был арестован Василь Чечвянский. К этой трагической дате как не дать материал о писателе-мученике?
Дорога ложка к обеду.
Да… Ложки почему-то выдали до поры и неожиданно на ковыль-костыль, кое-как «отобедали» 21 октября, в самый канун события в судьбе писателя. Почти полгода очерк мариновали и за две недели до трагической круглой даты вдруг напечатали. Подложили москвичу экую свинью! Или это от избытка сала на Украине?
И пришлось писать в редакцию такое письмо.
Мне стыдно за газетный материал о Чечвянском под моей фамилией. Я такого материала в «День» не посылал. Это уже в редакции так его «усахарили».
Первое. Почти на две трети материал урезали. Зачем? Во имя чего? Почти полвека я собирал факты из жизни Василя Михайловича. А тут походя какая-то вумничка в один присест выплеснула из очерка на свой вкус львиную долю фактов и никаких дорогих прений.
Если редакция взялась кромсать уже согласованный с нею материал члена Союза писателей, так окончательный изуродованный вариант обязана была согласовать с автором. И тогда бы я отказался от публикации.
Второе. К материалу я прикладывал портрет Василя Чечвянского с его автографом. Почему выбросили фото Чечвянского и без моего ведома сунули в материал фото Вишни? Или в редакции никак не могли отличить Чечвянского от Вишни? А если уж отличили, так и надо было ставить портрет Чечвянского. А то очерк о Чечвянском, а портрет – Вишни! Очень весело? Ну прямо для крокодильской рубрики «Нарочно не придумаешь».
Московские украинцы хохочут, требуют от меня объяснений. А я ничего не могу им сказать. Понимаете, у меня нет слов. Может, эту катавасию вы им объясните через газету?
Третье. Почему материал запихнули под рубрику «Почта»? Чтобы замять и вообще всерьез не отмечать в газете дату важного события в жизни писателя? Повторяю, я полвека собирал материал о Чечвянском, и что, все эти полвека мечтал начирикать письмишко в «Почту» «Дня», которого еще 15 лет назад не было в живых? Не мечтал. И письмо полвека не пишется.
Четвёртое. Дорога ложка к обеду. И когда у нас «обед»? Второго ноября. Ровно 75 лет со дня ареста Василя Михайловича. Сначала почти полгода мариновали, не давали материал. А тут и подкати времечко «обеда». Пошло вроде по-людски. Двенадцатого октября мне сообщили:
«Мы приложим максимум усилий, чтоб текст вышел 2 ноября. Спасибо.
„День“»
Наверно, слишком много сил бухнули. Переборщили. Выскочил материал 21 октября. За две недели до трагической даты. Досрочно. Как в советские времена досрочно сдавали объекты в эксплуатацию. Ну тут-то зачем? Что можно придумать нелепей? Ну прямо валенком в суп! Какой нормальный человек отмечает событие за две недели перед самим этим событием? Это называется, океан переплыл, а на берегу утонул. Так к чему эта спешка? И случайна ли эта спешка?
Кислая епера не все ли та же? Смазать, замять событие? Вроде и отметили, а вроде ж как и не отмечали. Отыгрались изуродованной в редакции заметулькой. Но дорогую галочку добыли-с.
Я писал не по заказу. Заказ – это принудиловка обязательством, рублем. Я же писал о Чечвянском по приказу своего сердца, своей крови, которые помнят, что мои далекие предки по линии отца корнем с южной окраины России.
Очерк этот – дань глубокого уважения к памяти великого украинца. И как соотечественники в «Дне» отнеслись к Чечвянскому? С уважением?
Насколько я знаю, пока не возбраняется иметь мужество исправлять свои ошибки.
Если в «Дне» действительно чтят память писателя, так надо с уважением и отнестись к 75-летию В. М. Чечвянского. Надо второго ноября целиком дать мой уже согласованный с редакцией, выверенный материал, дать безо всяких купюр. Только это и докажет уважительное отношение к памяти великого соотечественника.
Молчание было мне ответом.
А дальше…
А дальше было сплошное киевское молчание…
Как обычно, «День» дублируется в интернете. И снова пришлось мне писать в редакцию:
«В интернетовской копии моего материала о Чечвянском нужно срочно убрать фото Вишни и на это место вставить фотографию В. Чечвянского с его автографом. Это хоть несколько срежет поток издевательских насмешек».
Редакция не посчиталась с моим мнением.
Тогда по моему требованию материал был убран из интернета.
Что и говорить, отнеслись в киевском «Дне» к своему великому соотечественнику непорядочно.
«День» напечатал два моих больших материала, напечатал нашармака, не заплатив ни копейки. Оказывается, чтобы получить разовый украинский гонорар, надо прописаться и трудоустроиться в Киеве. Что за хреновня?
Ну черт с ними, с гривнами.
Я их никогда не видел. И не жалею.
Меня беспокоит вот что.
Лет пять назад в интернете не было даже упоминания о Чечвянском. Очерк о нем и его фотографию я отправил в киевский биографический банк данных «Личности». Тогда и появились в интернете первый материал о Чечвянском, снимок с автографом, что я посылал. К слову, позже из шести картинок о Чечвянском пять появились при моем старательстве.
Но почему дело с мертвой точки столкнул именно русский? москвич? Почему в Киеве до этого сами не доехали?
Я просил финансовой поддержки у сумского губернатора Чмыря Ю. П. Надеялся, что поможет издать книгу переводов рассказов Чечвянского, его земляка. Даже не ответил чинуша Чмырь. Не ответил на такую же мою просьбу и харьковский губернатор Аваков А. Б. В Харькове прошла почти вся творческая жизнь Василя Михайловича.
Насколько мне известно, за все пятьдесят шесть лет после посмертной реабилитации у В. Чечвянского вышли на Украине лишь две тощенькие книжечки. За последние сорок пять лет ни одной книги не издано на Родине.
Зато в Москве за последнюю четверть века вышли четыре книги его рассказов в моем переводе. «Радостная параллель» была третьей книгой. «Избранное». Я выпустил его к 125-летию В. Чечвянского на свои тоскливые пенсионно-инвалидные миллиардищи. Уцелевший русский репрессированный выдернул из забвения расстрелянного репрессированного украинца.
О чем все это говорит?
Вот и в «Дне» материал о Чечвянском напечатали до его трагической даты. Искорежили очерк. И в газете, и в интернете в материале о Чечвянском дали… фото Вишни. Все это случайно? Все это не подчеркнутое ли неуважение к памяти великого украинца и комок грязи в сторону автора? Мол, под материалом стоит фамилия русского автора из Москвы, все это и падет ему на горб. А наше дело сторона.
Мне все же хотелось рассказать украинскому читателю о Чечвянском, и я послал очерк в писательскую газету «Лiтературна Україна». И тут отнеслись к Василю Михайловичу не лучше. Дали материал под рубрикой «Биографии» за месяц до 75-летия со дня расстрела сатирика.
Поэтому двенадцатого августа 2012 года я написал лично главному редактору этой газеты Козаку:
Уважаемый Сергей Борисович, общепринято, что юбилейные материалы печатаются в юбилейные дни. Но очерк о В. Чечвянском вы дали за месяц до его 75-летия со дня гибели. Почему? К чему такая „изюминка“? Других авторов вы отмечаете вовремя. А почему к Чечвянскому такое непонятное отношение? Ну кто отмечает свой юбилей за месяц до юбилея?
Внагляк отбоярился гордой молчанкой и пан Козак.
Есть на Украине незалежники-самостийники, которые не могут спустить Василю Михайловичу Чечвянскому его доброжелательное отношение к России, к Русскому Слову.
Военная судьбинушка погоняла его в гражданскую по русским просторам. Служил в РККА. Литературную карьеру начинал в Ростове-на-Дону. Писал по-русски. Печатался в русской газете «Советский Юг»… Тесное знакомство с Ильфом и Петровым…
Вот и…
Да, подумать есть над чем.
Анатолий Санжаровский,член Союза писателей Москвы
