Анатолий Цыганок
Жизнь российская. Том первый
Глава 4
"Далёкое детское время"
Счастье лучше богатства.
Русская пословица
Изумительная пора
Василий Никанорович разобрал постель, лёг на пухлую пуховую подушку, одеялом толстым укрылся с головой.
Но сон не шёл. И глаза закрывал, и дышал ровно, и заставлял себя уснуть.
Но… сна нет… Что за дела… Непонятно. Что-то держало его… Или кто-то…
Долго лежал Кульков на кровати – то на спине, то на одном боку, то на другом, то плашмя распластывался. Никак не мог уснуть. Всё ворочался и вздыхал.
Широкая кровать казалась пустынной и холодной.
Не хватало любимой Тонечки, родной жёнушки, милой супруженьки, такой тёпленькой… парной… фигуристой… нежненькой… привлекательной и обаятельной…
Вспомнил Василий детство.
Маму. Папу. Своих друзей. Школьных и соседских ребятишек.
Многое перед его глазами сейчас стояло. Как они во дворе в игры играли. Прятки. Догоняжки. Выжигалы. Лапта. Городки.
Да! Милое было время! Счастливое!
Видение продолжилось.
Вот они, соседские мальчишки и девчонки, за багульником в лес идут, а вот уже за черёмухой цветущей.
Вот сирень во дворе расцвела. Яблоньки, черёмуха, рябина там же.
Ароматы стоят!!! Чудные!!! Дивные!!!
Дышишь… дышишь… – и никак не надышишься…
Вот он с ребятами на велике гоняет по двору, по улице, по пустырю за домом.
Радость!!! Веселье!!!
Вот они с мамой и папой за город поехали. На речку, на луг зелёный и цветущий. Маки, васильки, ромашки, лютики…
Вот он ловит красивых бабочек. По травке-муравке бегает босиком, без сандалий. Цветочки нюхает. Ах, как же они приятно пахнут.
Счастье!!! Огромное детское счастье!!! Ах, как хорошо с родителями…
Вот он на порхающих в небе голубей смотрит.
Загляденье!!! Ах! Как они кружатся. Эх! Как они кувыркаются.
На ласточек Василий любуется. На стрижей.
Какие они быстрокрылые. Какие они юркие. Какие они прелестные.
Ох, какое это чудо!!!
Вот лягушка квакает: ква! ква! ква!
Ох, как это мило. Как это забавно. Как это трепетно.
Живое существо! Божье созданье!
Вот плисочка серенькая прыгает: прыг-прыг-прыг, скок-скок-скок.
Вот кузнечик зелёненький стрекочет, песенку о чём-то поёт.
Вот стрекозка крылышками прозрачными шелестит.
Вот пчёлка нектар собирает. Ах, какая она труженица! Вот непоседа…
Вот муравей маленький огромную соломинку тащит, упирается, старается, до дому спешит. Тоже труженик! Да ещё какой! Геракл! Вот молодец!
Букашки разные ползают… жучки… паучки… козявки…
Божья коровка чудесная свои прелести показывает.
Дятел-работяга ствол долбит. Скоро дыра в дереве насквозь будет.
Вот милая кукушка кукует… говорит что-то кому-то… рассказывает о чём-то…
Солнышко светит… Ветерок шумит… Водичка в реке блестит…
Небо голубое… облачка беленькие… Даль безмерная…
А вот коршун кого-то зло высматривает… оттуда… с неба… поймать хочет…
А может… это ястреб… орёл… беркут… или другой какой хищник…
Глава 5
"Сон несуразный"
А дело бывало – и коза волка съедала.
Русская пословица
Очевидное сумасбродство
Кульков уже час целый лежал. Или даже два… Может, все три…
Маялся. Ворочался. Ругался. И на себя… и на других…
Пытался уснуть. Но не получалось. Хоть ты тресни.
Наконец повезло, бог смилостивился, – задремал истерзанный страшными думами Василий Никанорович, провалился в убегающую от него бескрайность.
Стало свободно и легко. Невесомо даже.
Пропало ощущение тяжести.
Полетел он куда-то в неизвестность… как листик… как травинка… как былинка… как пёрышко… как пушинка…
И приснился ему сон… увлекательный такой… из детства…
Будто маленьким мальчиком бегает он по полянке зелёненькой, ловит бабочек сачком марлевым на длинной-предлинной ручке, показывает их маме и папе.
Бабочки красивые, цветастые, крылышки у них узорчатые, все в крапинках, в полосках и в загогулинках чудных-пречудных, усики длинные-предлинные.
Одна, самая красивая, самая обаятельная, самая привлекательная, подлетела к нему, к Васе, на носик села: усиком щекочет, лапкой скребётся; глазки приветливые у красавицы диковинной, а левым подмигивает малышу, как бы говорит: ну, здравствуй, мальчик-с-пальчик добрый.
Вася радуется. Он счастлив.
Ой, бабочка с ним разговаривает… как подружка верная…
И любимые родители рядом с ним. Они тут. Они вот.
Он к ним тянется, прижимается, ласкается.
Они гладят его, целуют, милуют, лелеют, тискают, души в нём не чают. Нежные слова говорят. Золотцем! Солнышком называют.
Хорошо-то как.
Всем хорошо. И ему, и родителям, и бабочке.
Ой, как славно. Ой, как приятно. До умопомрачения.
Всем приятно. Всем-всем.
Малышу в первую очередь. Он счастлив. Безмерно.
Мама и папа тоже безумно счастливы. Очень и очень.
Они улыбаются. Они безрассудно горды и безмерно рады.
У них сынок есть! Вот он, с ними рядышком.
Они пылинки с него сдувают, соринки стряхивают, волосинки собирают. Веером обдувают. Опахалом обмахивают. Чтоб ему не жарко было.
По головке вновь и вновь гладят, в который уже раз целуют нежно: то в щёчки, то в лобик, то в носик, то в губки, то в шейку; обнимают малыша, тешат, жамкают, боготворят, наслаждаются своим драгоценным сокровищем, по попке хлопают… но не со зла, а так… нежно… любя и обожая безумно.
Вокруг всё зелено. Всё красиво. Бесподобно.
Лужайка. Горы в дали несравненной. Лес. Небо голубое.
Птички носятся. Облака плывут. Цветы яркие. Трава сочная.
Лягушки квакают: ква-ква… ква-ква… ква-ква.
Дятел где-то по дереву колотит: тук-тук, тук-тук, тук-тук.
А кто-то ему отвечает: кто там… кто там… кто там…
Возле ног стрекозки игриво порхают, крылышками своими прозрачными шелестят; воробышки дружески сражаются: прыгают, резвятся, в земле копошатся.
Кузнечики стрекочут. Жучки, букашки ползают.
Мураши без устали работают, трудятся.
За рекой кукушка кукует. Идиллия… Благодать…
***
Вдруг, нежданно-негаданно, подул ветер с дальних тёмных гор, всё завертелось и закружилось.
Вода в реке забурлила, заклокотала, ключом проворно забила, стала стремительно подниматься, выходить из берегов и затапливать лужок этот изумрудный.
Вот уже травы не видно, цветочки скрылись, лягушки разбежались…
А вода прибывает и прибывает, прибывает и прибывает, прибывает и прибывает, окаянная. Всё больше её становится… и всё больше… А ветер всё сильней и сильней.
Порывом ветра подхватило маму с папой и понесло их в стремнину тёмную, в пучину необъятную. Уже скоро их в водоворот засосало. Гигантских размеров воронка поглощала всё, что к ней приближалось.
Это был ад. Это был сущий ад. Всё крутилось и вращалось в бешеном ритме.
Вася-Василёк и глазом моргнуть не успел, как любимые и обожаемые родители махнули руками в последний раз… и скрылись из вида.
Всё, нет их… Где они… Неизвестно… Вот, только что тут были…
Василёк кинулся за ними, но… запнулся за корягу, не смог удержаться и сам в воду свалился. Но… каким-то чудом успел за что-то зацепиться.
Долго он в воде барахтался.
Неведомые силы помогали ему, держали на плаву.
Вася пытался выбраться. Попытка не пытка. Он старался. Но никак не удавалось. Трудно со стихией бороться. Порой даже невозможно.
Стихия – есть стихия. И этим всё сказано.
Ногу поранил малыш, руку порезал, лоб расшиб, нос расквасил, губу разбил, щеку поцарапал, шею едва не свернул, глаз чуть не выткнул о ветку острую…
С великим трудом удалось-таки забраться на толстое дерево.
Вздохнул от радости. Всё! Он спасён! Ура!
Но рано стал радоваться. Сглазить можно. Так всегда бывает. Вот и тут случилось.
Свалился Вася с того дерева, упал в воду холодную, захлебнулся, стал кричать неистово, барахтаться, чтобы выбраться; а студёная бездна тянет его к себе и тянет, она всё тянет и тянет, тянет и тянет, тянет и тянет.
Он от неё… а она к себе…
Он от неё… а она снова к себе… к себе… к себе… всё тянет и тянет.
Вася-Василёк вилять начал как уж, петлять как суслик полевой по степи, ногами бултыхать; что есть мочи он сопротивляется, из последних сил выбивается, бога себе на помощь зовёт, лихоматом кричит и орёт отчаянно.
Горло уже не функционирует. Голоса нет. Сорвал, малыш, свой голосок звонкий.
Всё, нет больше у Васи голоса. Нет. Беда сплошная. Связки как тряпки болтаются.
Как ещё на помощь звать? Как? Да никак!
Хрипит Вася… глаза его чуть из орбит не выскакивают…
Смотреть на него страшно. Страшно и больно. Не мальчик, а зверёк какой-то… неопознанной породы…
А вода не уступает. Не желает. Не хочет. Прёт и прёт, прёт и прёт, прёт и прёт. С удвоенной силой тянет, с утроенной, с учетверённой… с упятерённой…
Ещё дальше его затягивает. И ещё глубже тащит.
Зацепиться не за что; он машинально размахивает руками и ногами, извивается как змей юркий, тонкий, длинный и склизкий, противится всеми фибрами.
Уже сил нет. Всё… Вася выдохся и начал понемногу сдаваться стихии; тело заледенело, зачерствело, стало непослушным и непокорным.
Темень вдруг привалила. Чернущая до черноты самой чёрной.
Тут как тут темь эта. Явилась! Чертяка. Не запылилась… Мгла. Ни зги не видно.
И… тишина мрачная водрузилась… И страх появился…
Дятел неугомонный откуда-то взялся. Снова по дереву с остервенением колотит, как будто продолбить его насквозь хочет; дай ему волю, так он весь лес таким макаром передолбит, чертяка.
Коршун в небе из ниоткуда возник, гость незваный, бес чёртов. Высматривает, гадина, кого бы поймать… кого-то растерзать… кого бы сожрать с потрохами…
А в голове затикало вдруг громко… и всё тикает, тикает и тикает, не переставая, как на старой, заезженной пластинке: «Господи, помоги… Господи, помоги… Господи, помоги… Прошу тебя… Господи… Смилуйся…»
***
Василий Никанорович резко проснулся.
Глаза навыкате. Вот-вот из орбит выпрыгнут.
Голова трещит… Как бы на части не раскололась…
Ум за разум заходит… Извилины за загогулины цепляются…
Где это он? Что с ним? И вообще… что сейчас происходит… и… почему…
Сердце бьётся, готовое в любую минуту выскочить из сдавленной неведомыми силами груди.
Из горла хрипы и сипы вырываются.
Нос не дышит.
Лоб чугунный.
Простыня в комок собралась, в бок узлами твёрдыми давит.
Одеяло мокрое разбросано по постели.
Подушка… измятая-перемятая… на полу валяется.
Как? Почему? Почему на полу подушка валяется… На кровати же была… Тут она лежала. Под головой. Что случилось?.. Что произошло?..
Ноги ледяные.
Пальцы скрючены.
Икры судорогой перехвачены.
Бёдра и ягодицы каменные.
В паху кутерьма какая-то, будто бы черви там ползают… или змеи…
Нос соплями забит.
В ушах шум.
В глазах поволока.
Слёзы вот-вот польются.
Голова горячая. Как утюг. Котёл паровой, а не голова.
Руки онемели. Или отсохли они… Нет рук… Вообще.
На душе тяжело. Тяжко очень.
«Что это со мной? Умер?? Утонул?? Сгинул?? Или жив пока… Пока?? Почему это пока? Стоп! Нет. Так не пойдёт. Этого ещё не хватало. Надо разбираться. – Василий потрогал себя милого. Еле-еле прикасаясь. Как смог. Как получилось. – Нет. Жив! Точно жив!! Жив, курилка! Неужели это всё мне приснилось? Уффф… отлегло… Хорошо, что это сон… Но плохо, что он приснился мне. – Такими словами оценил обескураженный гражданин Кульков Василий Никанорович страшную ситуацию, ни с того, ни с сего на него навалившуюся. – Да… Влип, похоже… Основательно я влип куда-то…»
***
Сны вообще-то к нему редко являлись. Очень редко.
Но вот в последнее время что-то зачастили. Чуть ли не каждый день. Каждую ночь, вернее… То один сон… То другой… То третий… И все какие-то не такие…
Не понять: то ли хорошие они, то ли плохие.
И все по одному и тому же сценарию, как под копирку: сначала он маленьким мальчиком бегает по той зелёненькой полянке из далёкого детства, а потом вдруг становится взрослым и с ним случаются разные неприятные истории.
Вроде как с ним и в жизни должно что-то приключиться нехорошее.
Но пока, слава Богу, – никаких дурных последствий.
Даже вот… в прошлую ночь сон навязчивый постоянно вертелся перед глазами: будто захворал он ни с того ни с сего, всё болело: голова раскалывалась на части, спина ныла, дыхалка не работала, рёбра выпирали, ноги тянуло, руки скручивало, пальцы не гнулись, живот пучило, таблетки не помогали, пришлось даже к доктору идти в районную поликлинику за неотложной медицинской помощью и стоять там целый день в очередях длинных.
Но это было только во сне, а наяву, когда проснулся… – опять никаких последствий, всё обычное, как и всегда, сам – как огурчик малосольный. Хи-хи!
Ни в какую поликлинику он, естественно, не ходил, самочувствие отличное, с утра как штык на работе. Бодр и свеж.
И день, на счастье, прошёл в обыкновенном режиме, отработал нормально, даже лучше, чем нормально – ничего худого не произошло, и даже не предвещало.
Всё чин чинарём. Всё о'кей… Всё гуд.
И настроение, и здоровье весь день прекрасное. Даже отменное.
И в мыслях ничего дурного не напоминало, и про сон уже забыл. Как будто и не видел его никогда. Сна-то того… Вот, только, сейчас… – и то по случаю вспомнил.
Так что, – никаких примет. И никаких вещих снов.
Слава тебе, Господи! Аминь!
Глава 6
"Мудрые наставления ниоткуда"
Авирону чёрт дал оборону – сову да ворону.
Русская пословица
Борьба противоположностей
Через какое-то время пришло некое успокоение. На душе чуток отлегло.
Но не до конца. Кому-то не терпелось встрять. Кто-то ломился в закрытую дверь.
«Всё, что с вами сейчас происходит, вы создали когда-то сами», – раздалось вдруг откуда-то извне. Резко. Хлёстко. Щелчком. Как нагайкой стригануло… или бичом.
Кульков вздрогнул и закрутил головой: кто это сказал? кто?? кто это??
Напряг зрение. Обострил слух. На полную мощность включил обоняние и осязание. Интуицию подсоединил напрямую к мозговым извилинам.
Перевёл все свои органы на усиленный режим.
«Никого нет. Ни тут. Ни там. Ни у окна. Ни за ним. Ни за дверями. Балкон тоже пуст. Мистика… Что это может означать? К чему? Что я создал? Когда? Зачем? И почему? Непонятно… Ладно. Поглядим, что дальше будет происходить. Тогда и выводы делать будем. Так что… ещё не вечер…» – Василий Никанорович успокоился.
Угомонился и выбросил из головы всё то, что ему померещилось. Что показалось. И что он якобы от кого-то услышал.
Время шло. Тикало оно. Тик-так! Тик-так! Тик-так!
Опять он лежал, снова ворочался; в мыслях то одно, то другое, то третье…
Какая-то тревога всё же донимала, предчувствия чего-то нехорошего докучали; сердце щемило… дыхание перехватывало… Словно кто-то следит за ним, каждый шаг, каждое движение, каждый вздох его контролирует… и… даже выдох…
Кто? Кто это? Кто посмел…
Тремор по всему организму распространился. Душа в пятки убежала…
Кульков напрягся, ему хотелось знать этого соглядатая, которому кто-то поручил наблюдать за ним, приглядывать да шпионить.
Тут отчего-то в голове снова шумно стало, затренькало, звоночек тоненьким таким протяжным голосочком продзынькал.
Что это? Кто это? Не понял…
Ба! Да это же древнекитайские наставления кто-то оглашает. Но, кто??
Как колокольчик звонкий. Да ещё с чувством… с толком… с расстановкой…
Дзынь-дзынь… – слово! Дзынь-дзынь… – фраза! Дзынь-дзынь… – предложение!
Ого! Вот это как! На свитках древних они написаны. И кем-то вслух рассказаны. Да! Озвучены они! Кем-то… неизвестным… невидимым… неосязаемым…
Видения такие пред Васей образовались. Пред гражданином Кульковым. Да. Пред ним. Пред Василием Никаноровичем. Как призраки в пустыне жаркой и знойной.
К чему бы это? А?? Что бы это значило? Странно всё… и неестественно…
Ну-ка… Ну-ка… Что за ерунда… Что здесь происходит? Что там ещё говорят? О чём? Ладно. Смиримся. Помолчим. Почитаем. Послушаем. Запишем. Или запомним.
***
Откуда-то со стороны помимо его воли в воздухе звонко и монотонно раздавалось:
«Забудь… свой… возраст…»
«Не оценивай… себя… по годам…»
«Лечи себя упражнением, словом, травой и массажем, теплом и холодом; вдыхай аромат деревьев и трав…»
«Ешь рис, пей чай, мясо прячь в овощах…»
«Следи за теплом поясницы и почек, следи за холодом головы…»
«Больше смейся; по большей части радуйся…»
«Забудь о плохом… Совсем об этом забудь…»
«Ты защищён, если мягок…»
«Ты мягок тогда, когда спокоен…»
«Ты спокоен тогда, когда здоров…»
«Люби людей…»
«Тех, кого любить не получается – не замечай!»
«И тогда ты будешь жив… здоров… и счастлив…»
***
Встревоженный Кульков повторил про себя трижды то, что услышал. Ему это надо.
Дал себе команду: запомнить всё: слово в слово; букву в букву; каждую закорючку.
Запомнил тут же. Это для него пустяк. Не то запоминали. Память хорошая. Даже отличная. Превосходная. И большие объёмы информации проглатывали запросто.
Василий оценил усвоенное положительно. Как было ему сказано, как было предписано. Кем-то… неизвестным.
Ему понравилось. Очень даже. Ого! Результат, возможно, будет.
Да ещё позитивный! Вот здорово! Классно это! И круто! Так теперь говорят.
Решил Василёк на себе это всё интересно озвученное испытать. Эксперимент, так сказать, провести. Тут же. Не отходя от кассы.
Пробежался по пунктикам: туда, сюда и обратно.
Задумал поспать. Чтобы выздороветь. А потом взять и успокоиться.
А затем… умягчиться, как это предписывалось наставлениями из Поднебесной.
Ну и так далее. По восходящей к началу.
Возраст свой он забыл сразу, чтобы не было недоразумений. Но заснуть не мог. Никак. Не шёл сон и всё тут. Ни в какую… Как назло. Уговоры самого себя тоже не помогли, не подействовали. Видать, демоны болотные не давали. Бесы этому препятствовали.
Что делать? Как быть? Вопросы сами возникли. Сами собой предстали. Ну-ка! Ну-ка! Что надо делать в таких случаях?? Ответ откуль-то явился: считать надо!
Стал считать!
Сперва бегающих перед глазами нестриженых баранов, после просто до ста.
Раз, два, три, четыре… пять… вышел зайчик погулять… Шесть, семь, восемь… мы вас всех помочь попросим…
Его понесло…
Тридцать… сорок… пятьдесят… пригласите поросят.
Вскоре появились куры, гуси, индюки… лисы, волки и медведи…
Вот кукушка голосок подала, лягушка заквакала, кузнечики затрещали, дятлы долбить начали своими крепкими клювами по деревьям по кустам и вообще по всему стоявшему и лежавшему…
Вот они… долбят и долбят… долбят и долбят… долбят и долбят… в труху всё превращают… коршуны с ястребами опять налетели… так и кружат… так и кружат… глазами своими острыми на землю глядят… сожрать хотят… голодные твари…
Через какое-то время Кульков заметил, что дошёл уже до четвёртой сотни. Но не стал останавливаться. Будь как будет. На то воля Божья.
Господь знает, как должно быть.
Дальше считать стал. Уже без присказок.
Только цифры одни… только числа голые…
Пятьсот… Пятьсот пятьдесят… Пятьсот шестьдесят шесть… Шестьсот… с полтиной… Перевалил за семьсот, за восемьсот, за девятьсот… за тыщу!
На вторую попёр…
Продолжил свой счёт, отвлёкся, забылся. Понемногу успокоился и потихоньку уснул.
Слава тебе, Господи! Случилось.
Глава 7
"Прошлая действительность"
Был празднику трезвон.
Русская пословица
Удивительная пора
И вновь во сне явилось прошлое: Василий с Тоней, с любовью взявшись за руки, танцуют ёхор. Ой, как мило…
Рядом такие же пляшущие человечки. Люди.
Хорошо… Душевно.
Всем. И им, и другим, и третьим, и четвёртым.
И тем… что в сторонке стоят… платочки в руках теребят…
Да уж… Всем хорошо. Всем дивно.
Так и должно быть. Праздник же.
Вокруг много разных счастливых лиц.
Всевозможных.
И светлых, и смуглых.
Все веселятся и радуются.
Ох, как чудесно…
Сверкают чёрными, синими, голубыми, карими, жёлтыми и зелёными очами. И широко раскрытыми европейскими, и узкими раскосыми азиатскими.
Африканских только не хватает. И австралийских. Американских глаз тоже не видно. Нет. Совсем их тут нет. Отсутствуют они.
И все люди в движении, в танце.
В национальном.
В степном.
В кочевом.
В ярком.
В животрепещущем.
Проходит великий народный бурятский праздник Сурхарбан.
Прелестно! Всем весело и радостно.
Чудесно! Эх, ма-а… Хорошо-то как… Душа поёт…
Выступают спортсмены, атлеты: национальная борьба, перетягивание каната, бег в мешках, конные скачки.
Немного поодаль по мишеням стреляют лучники. Мергены, так их тут называют.
Красиво стреляют! И метко!
Загляденье сплошное! Восхитительно!
Глава 8
"Кошмары безрассудные"
Бди!
Козьма Прутков
Сплошное безумие
Праздник продолжается. Всё идёт по плану.
Мергены всё также стреляют по мишеням и стреляют.
Вдруг один из них поворачивается и выпускает стрелу прямо в Василия.
Да-да! В него! Именно!
Ни в кого-либо… Ни в этого… и ни в того…
А в Василия свет Никанорыча!
Да! В человека божьего. В жителя земного. В прекрасного человека. В страдальца. В работягу. В трудягу. В семьянина хорошего. И вообще… в вежливого, грамотного и культурного гражданина свой страны, родины, государства российского.
У того поджилки затряслись, чуть не перевернулся, от беды неминуемой спасаясь, опять душа в пятки ускользнула. Сердце замерло. Уши заложило. В висках затикало и заторкало. На глаза пелена наползла. Дыхание остановилось.
Стрела попала точно в цель – в него. В горло.
Крови нет, но боль дикая… Боль страшная… Боль адская… Ужас, как больно!!
Второй мерген делает то же самое. И опять в него. И снова в горло.
Потом третий… Четвёртый… Пятый… Шестой… Седьмой… Восьмой… Девятый… Десятый… Одиннадцатый… Двенадцатый… Тринадцатый…
И вот уже целый поток стрел летит в сторону бедного, бледного и растерявшегося Кулькова Василия свет Никаноровича.
Ох и ах!! Вот как. В него. И больше ни в кого.
Как же так-то… Почему… Зачем… Для чего…
Увернуться нет никакой возможности; пригнуться, скрыться… тоже не выходит.
Да. Попал Василий в переделку. В перетряску. В передрягу.
Врагу такого желать нельзя. Если спрячешься, они в Тоню попадут… в жену родную… в дорогушку…
Вася тут же вздохнул полной грудью, встал во весь рост, на цыпочки, выпрямился, вытянулся в струнку, развёл руки в стороны, заслонил супругу своим телом и так стоял, не двигаясь. Терпел. Стиснув зубы. Закусив до боли губы. До крови. До последней капли. До синевы. До черноты. До бесчувствия. До потери сознания. До остановки пульса.
А стрелы всё несутся, несутся и несутся. Мчатся! Как угорелые… Стремятся цель поразить, в него вонзиться.
Вот они: летят и летят… шуршат, искрятся, блестят на солнце, переливаются…
Жгучие. Нахальные. Наглые.
Шевелиться нельзя. Никак нельзя. Тоню необходимо защищать! Половинку свою…
Адскую боль терпеть надо. Сжать зубы и терпеть.
Антонину спасать нужно. От стрел этих острых. Не дай бог, заденет.
А они всё летят!.. летят… и летят…
Ох… как страшно… Ах… как боязно…
Горло уже не воспринимает боль, там уже свободного места нет, сплошные стрелы.
Дышать трудно, невозможно продохнуть.
Задыхаться стал. Сил уже никаких.
Когда же это кончится…
Ну когда же… Когда… Когда… Когда-а-а-а-а-а-а-а!..
