Анатолий Безуглов
Прокурор

Так Степан Герасимович потерял двух любимых людей. Теперь у него на руках осталась внучка (жену он похоронил несколько лет назад)…

– Вы вчера приехали из Зорянска? – спросил облпрокурор, когда Измайлов присел на стул.

– Да, – ответил Захар Петрович.

– Ночевали в гостинице?

– Нет.

– Нет? – переспросил Зарубин так, словно он ждал совершенно противоположного ответа. – Вам же был забронирован номер в гостинице «Центральная».

– Я приехал очень поздно. Поезд задержался. Оползень… – стал сбивчиво объяснять Захар Петрович. И замолчал, поймав себя на мысли, что оправдывается, как нашкодивший мальчишка.

– И где же вы остановились?

– У одной знакомой, – ответил Измайлов уже спокойней. И добавил: – Старой знакомой.

– Простите, как фамилия этой знакомой?

– Сейчас – не знаю…

Захар Петрович вдруг почувствовал, что такой ответ не понравился Зарубину. Тот нахмурился.

– Девичья фамилия – Хижняк, – поправился Захар Петрович. – Знаете, интересоваться теперешней было как-то неудобно… Я знаю ее как Хижняк…

Степан Герасимович некоторое время раздумывал, постукивая пальцами по столу.

– И все прошло спокойно, без эксцессов? – спросил наконец он.

– Да какая-то глупая сцена… – начал было Измайлов.

– Глупая? – сердито перебил его Зарубин.

И, сдержавшись, протянул бумагу, написанную от руки.

Это было заявление в обком партии от некоего Белоуса Д.Ф. Написано корявым почерком и с грамматическими ошибками. Белоус писал:

«Моя жена, Марина Антоновна Белоус, возвращалась от родственников из Зорянска. Я не знаю, как у них произошло в поезде, но она уверяет меня, что компания мужчин в ее купе вела себя по-культурному. А может быть, они притворялись. Особенно зорянский прокурор З.П. Измайлов. Когда они приехали в Рдянск, вышеназванный прокурор города Зорянска напросился в дом моей жены под видом поздравить ее с днем рождения. Моя жена сказала, что с ними увязался другой мужчина. Звать его Альберт, а фамилию он скрыл. Но никакого Альберта в моей квартире не было, когда я утром пришел с дежурства. И не знаю, обманывают меня насчет Альберта или они договорились так с прокурором, чтобы отвести мне глаза. Что сам видел, то и сообщаю. Кроме моей жены и Измайлова, я никого в квартире не застал. Зато налицо были следы пьянки.

То, что прокурор Измайлов провел ночь в моем доме и с моей женой, вам подтвердит мой сосед Заикин Афанасий Семенович. Он видел, как Измайлов рано утром уходил из нашей квартиры, после того как я его выгнал.

Убедительно прошу партийные органы разобраться в поступке гр. Измайлова и наказать. Он разрушил мою семью, воспользовавшись положением прокурора. Государство дало ему эту должность и звание не для того, чтобы приходить в чужие дома с подлыми и низкими намерениями. Если таким доверять власть, то честным и трудовым людям деваться будет некуда…»

Измайлов читал заявление и мучительно соображал, когда Зарубин получил этот документ.

…Выходит, Белоус сразу же утром, после ухода Захара Петровича из квартиры Марины, отправился в обком. Да, скорее всего, это было именно так, иначе заявление не попало бы так скоро к Зарубину. Измайлов припомнил, что облпрокурор исчезал во время утреннего заседания.

Измайлов кончил читать и вернул заявление Зарубину. Тот положил перед Захаром Петровичем пуговицу.

– Ваша? – коротко спросил Зарубин.

Это была обыкновенная пуговица, металлическая, с гербом, какие пришиваются на обшлага. Измайлов невольно посмотрел на рукава своего форменного пиджака.

На левом одной пуговицы не хватало…

– Возможно, моя… – растерянно сказал он.

А ведь вчера она была. И Галя никогда не допустила бы такой неряшливости в костюме мужа.

И вот эта безделица, в другое время – пустяк, явилась последней точкой.

«Ну и дурак же этот Белоус! – подумал со злостью Захар Петрович. Выставлять на позор жену…»

– Все было не так, – глухо сказал он.

– Когда мне передали это, – брезгливо кивнул на заявление Зарубин, – я подумал: клевета… Скажите, вы действительно ночевали у этой Хижняк-Белоус?

– Ночевал.

– Мужа дома не было?

– Не было.

– Значит, вы были с ней только вдвоем?

– Почему! Ночевать остался и этот самый Альберт Ростиславович.

– Выходит, Белоус врет, что застал только вас?

– Понимаете, и в самом деле, когда Белоус пришел утром, Альберта Ростиславовича уже не было…

– Значит, все-таки не врет…

– Не врет, – сказал Измайлов растерянно.

И эта растерянность не прошла незамеченной.

Зарубин взял заявление, положил в сейф. Посмотрел на часы, на Измайлова.

– Придется вам писать объяснение, – сухо произнес он.

– Объяснение?! – вырвалось у Захара Петровича. – На это… на этот… – Он никак не мог подыскать нужного определения.

– Да, объяснение, – раздраженно сказал облпрокурор. – Мы должны выслушать и другую сторону.

Он положил в сейф и пуговицу.

«Я уже – другая сторона», – с горечью и недоумением подумал Измайлов.

– Не знаю, поверите ли вы мне, – глухо сказал он.

Степан Герасимович чуть усмехнулся.

– Презумпция невиновности распространяется и на прокуроров…

– Когда представить? – спросил Захар Петрович.

– Чем скорее, тем лучше. – Он подумал и закончил: – Разобраться в этой истории я поручу Авдееву. Считайте это служебной проверкой…

Ольга Павловна Ракитова, помощник прокурора Зорянска, пошла на машиностроительный завод в воскресенье. Это было 30 июня. Вчера «самсоновские» трудились, так сказать, по закону: последняя суббота месяца всегда была рабочей на предприятии. А вот сегодня…

День стоял жаркий. На небе выплеснулись редкие перья облаков. Легкий ветерок колыхал кроны деревьев, гонял по дорогам и тротуарам тополиный пух. Лето наливалось солнцем.

Уже подходя к воротам завода, Ольга Павловна заметила, что стоянка личного транспорта, огороженная железной сеткой, заставлена машинами, мотоциклами, велосипедами.

На проходной ее встретили без всякого удивления. Словно в простые будни.

– Какие цеха работают? – спросила она у охранника, предъявляя свое удостоверение.

– Да, почитай, все, – ответил тот, скользнув профессиональным взглядом по книжечке.

Ракитова прошла на территорию и в нерешительности остановилась, размышляя, отправиться ли в административный корпус, чтобы поговорить с кем-нибудь из начальства, или же прямо в цех.

И сразу вспомнила наказ Измайлова: «Побеседуйте с людьми…»

Главный, сборочный цех находился далеко. Дорога, залитая гладким асфальтом и обсаженная молодыми яблонями, казалась бесконечной оттого, что была пуста. Где-то впереди, возле громады бетонной коробки, двигались автопогрузчики.

Ольга Павловна зашагала вперед. Территория сверкала чистотой. Недавно прошла поливальная машина. От асфальта парило.

«Даже поливалка сегодня работает, – отметила про себя Ольга Павловна. – Хозяйственный мужик Самсонов…»

Сзади зашумел мотор. Ракитова оглянулась. Из боковой аллеи выехал пустой автокар. Молоденькая девушка в комбинезоне, со сбившейся косынкой на голове, остановила свой транспорт возле Ольги Павловны.

– Куда вам?

– В сборочный, – ответила Ракитова.

– Давайте подвезу, – сверкнула белым рядом крепких зубов хозяйка автокара.

Ольга Павловна колебалась. Удобно ли? Все-таки представитель прокуратуры… Но предложение было таким сердечным и бесхитростным, что она решилась ступить на железную платформу.

– Держитесь, – посоветовала девушка.

Ольга Павловна взялась за металлическую доску сзади водителя.

Когда они таким образом подкатили к главному корпусу, кар лихо развернулся около огромных дверей и стал. Кто-то окликнул девушку. Возле красного щита с противопожарным инструментом стояла группа парней, куривших возле бочки с песком.

Ольга Павловна даже не успела поблагодарить – водительница соскочила со своего места и пошла к парням. А Ракитова – в цех.

Да, работа шла вовсю.

По воздуху, поддерживаемые железными руками, двигались агрегаты. Десятки людей были заняты в различных операциях.

– Вам кого? – перекрикивая шум, спросил у помпрокурора молодой парнишка. На шее у него, как праздничная гирлянда, висели на проволоке какие-то детали.

– Начальника цеха, – так же громко ответила Ольга Павловна.

– Щукина? Вон он, у себя, – показал куда-то наверх паренек.

Почти под самым потолком виднелось нечто вроде домика, державшегося бог знает на чем.

Ракитова искала глазами, как до него добраться. Молодой рабочий без слов пошел вперед, жестом предложив двигаться за ним.

Шагая вслед, Ольга Павловна отметила про себя, до чего же юн этот внимательный рабочий.

– Ты из этого цеха? – спросила Ракитова, хотя вопрос мог показаться и глупым: что ему делать в чужом цехе.

– Да, – кивнул паренек. И указал Ольге Павловне на лестницу, ведущую под самый потолок.

– А фамилия?

– Бойко! – крикнул он.

И зашагал прочь, как бы давая понять: болтать праздно некогда, надо работать.

Кабинет начальника цеха оказался довольно большим. На столе селектор. Перед глазами хозяина кабинета – ряд телевизионных экранов.

Щукин, седой, высокий, со шрамом на переносице, был в чистой синей рубашке с короткими рукавами и отложным воротничком. Он, видимо, помнил Ольгу Павловну по прошлым посещениям, потому что протянул ей сильную загорелую руку с наколкой-якорем выше запястья и предложил:

– Присаживайтесь, товарищ Ракитова.

И хотя внешне начальник цеха выглядел спокойно, но, кажется, приход помощника прокурора его все-таки насторожил.

– Ну как? – спросила Ракитова. – Все у вас сегодня вышли?

Разговаривать здесь можно было не повышая голоса: шум из цеха почти не проникал.

– Почти все… Есть, конечно, отдельные несознательные… А большинство вышли.

– И кто же эти «несознательные»? – поинтересовалась Ольга Павловна.

Включился селектор. Щукин нажал кнопку, и из микрофона раздался женский голос:

– Когда же, наконец, подвезут изоляцию, товарищ Щукин?

– Уже везут, везут. Работайте, – ответил начальник цеха.

– Что я, юбкой своей буду обматывать?

– Не базарь, – урезонил Щукин невидимую собеседницу и прервал связь. – Вот видите, – обратился он к помпрокурора. – Из-за несознательных страдает производство. Кто-то не вышел на складе, а наши бригады простаивают.

– А у вас в цехе сколько человек не вышло? – поинтересовалась Ракитова.

– Четверо.

– Почему?

– Один квартиру получил. Переезжает. Как будто это нельзя в другой день… Я бы отгул потом дал. Хоть на три дня!

– Еще?

– Другой автомобиль чинит… Вот так и получается, своя рубашка ближе к телу. На завод, на план плевать. Не понимают, что конец квартала.

– А как профсоюзная организация?

– Что скрывать, сам член профкома. – Щукин вздохнул. – Да, мало мы еще воспитываем в людях сознательность…

Ольга Павловна хотела пояснить, что имела в виду, как относится профсоюзный комитет к сегодняшней работе. Но передумала.

А Щукин продолжал:

– Не волнуйтесь, меры примем… Не понимаю я таких. Завод им – жилье, путевки, ясли, а они? Психология какая: побольше взять, поменьше отдать…

Снова позывные селектора. И, когда послышался голос Самсонова, Щукин, хотя и сидел на стуле, словно бы вытянулся по стойке смирно.

– Как идем? – спросил директор.

– По графику, Глеб Артемьевич. – Начальник цеха пододвинул к себе бумажку с колонкой цифр: – Уже триста восьмой вышел…

– Уложишься?

– Разобьюсь…

– Разбиваться не надо. Уложись.

В динамике что-то щелкнуло.

– Вот вам ответственность! – сказал начальник цеха, кивая на селектор. – Директор работает, а слесарь, видите ли, прохлаждается на рыбалке…

«Между прочим, еще неизвестно, кто прав», – хотела возразить Ольга Павловна. Но снова ничего не сказала. И спросила:

– У вас в цехе парнишка работает. Бойко…

– Ну? – подозрительно посмотрел на Ракитову Щукин, видимо соображая, что бы такое мог натворить подросток.

– Сколько ему лет?

– Семнадцать, кажется. – Начальник цеха все еще выжидал, что же скажет помощник прокурора.

– Еще кто-нибудь из подростков сегодня трудится? – спросила Ракитова.

До Щукина, кажется, начало что-то доходить. Он поерзал на стуле, переложил зачем-то бумаги с места на место и осторожно произнес:

– По-моему, у нас больше нет таких зеленых… Из ПТУ идут в другие цеха, менее ответственные.

Ольга Павловна поднялась.

– Ну, не буду вас сейчас отвлекать. Более подробно поговорим в другой раз.

Начальник цеха тоже встал.

– Я провожу…

– Не беспокойтесь. Я еще побеседую с людьми…

Последняя фраза, видимо, насторожила Щукина. Он суетливо проводил помпрокурора до дверей. И когда Ракитова спустилась в цех и глянула наверх, то увидела, что начальник внимательно наблюдает за ней сквозь толстое стекло своей конторки.

В цеху было жарко. Около сатуратора с газированной водой стояло несколько человек.

– Как трудимся? – спросила Ольга Павловна молодого парня в рабочем комбинезоне, надетом на голое тело.

– Нормально, – задорно ответил тот. У него были голубые глаза, реденькие баки и соломенного цвета усы.

– Женат?

– Не успел еще…

На них с любопытством поглядывали две женщины, ожидавшие, когда освободятся стаканы.

– Почему согласились работать в воскресенье? – поинтересовалась Ракитова.

– Все работают, – удивился вопросу парень. – План даем, понимать надо!

– В воскресенье надо отдыхать, – назидательно сказала Ракитова. И, чтобы этот тон не обидел, с улыбкой добавила: – А то и впрямь не найдешь времени жениться.

– Так им и в холостяках не плохо, – заметила одна из женщин. – Хочешь – пей, хочешь – гуляй, никто не заругает…

– Неженатые тоже нужны, – серьезно сказал парень, отдавая стакан женщине. – Газеты читать надо. О нас, холостяках, даже научные статьи пишут…

– И все-таки отдых – вещь серьезная, – сказала Ракитова. – Об этом тоже в газетах пишут. Разрядка…

– У них одна разрядка – «безрукий», – хмуро произнесла другая женщина.

Парень в комбинезоне пропустил замечание мимо ушей.

– Какой отдых? – махнул он рукой. – Валяться на койке в общежитии? Уж лучше здесь. Польза. И государству, и себе. Платят – не жалуемся. В тройном размере…

Ольга Павловна вышла на улицу. Возле бочки с песком все так же сидело несколько человек, казалось, те же самые. Но когда Ракитова пригляделась, то убедилась, что другие. В том числе и Бойко. Увидев помпрокурора, он поспешно бросил окурок в бочку.

– Сколько тебе лет? – спросила Ольга Павловна.

– Шестнадцать… – Он смутился. – Это я так, балуюсь. А вообще, мне уже почти семнадцать.

– И кто же разрешил тебе выйти сегодня на работу?

На Ольгу Павловну устремились любопытные взгляды.

– Как же, надо… – опешил паренек. – Я комсомолец…

– Нельзя тебе. По закону запрещено, – сказала Ракитова. – Работа ведь сверхурочная, а ты несовершеннолетний…

– У нас перед планом все равны, – усмехнулся высокий жилистый рабочий.

Ракитова обратилась к курившим с тем же вопросом, что и к рабочему в цехе: как они относятся к работе в выходные дни?

Ответили по-разному.

– Начальство приказывает – мы выполняем…

– Клевая работка. Вкалываешь день, получаешь за три…

А один, пожилой, в кепке, махнул рукой:

– Что там деньги. Не мы для них, а они для нас. – Он поднял над редкой шевелюрой головной убор, почесал макушку. – Отдыхать человеку тоже надо…

– Ты же первый пришел сегодня, Федотыч, – поддел его кто-то. – План, говоришь, выдать надо.

– И пришел, – согласился Федотыч. – Не спорю. Как же не прийти? Щукин разгон такой устроит. Чуть ли не во вредители произведет… А насчет плана я вот что скажу: ежели бы с начала месяца да каждый день все путем двигалось, то и план бы давали, и отдыхали в положенные дни. А то сегодня, видите, как лихорадит. А все потому, что конец полугодия! Завтра, да что завтра, целую неделю прохлаждаться будем, если не больше… Верно я говорю?

Рабочие загалдели.

– Это точно.

– Ты, Федотыч, Самсонову выскажи.

– Зато своей старухе нынче снесешь четвертной.

– Несознательный ты элемент, Федотыч. Никто нас сюда на аркане не тянул.

– Не тянул, – усмехнулся Федотыч. – Это как сказать…

– Не тянул. Вот Лапшин из принципа не явился, и никто ему ни слова не говорит. Так что не наводи тень на плетень.

Федотыч промолчал. За него ответили другие.

– Лапшину не очень-то денежки нужны. Тесть ему полдома отвалил да мотоцикл с коляской.

– Молоток Лапшин, по закону действует…

Ракитова зашла еще в два цеха. Они тоже работали. Пустовало лишь здание конструкторского бюро.

Ольга Павловна решила поговорить с Самсоновым.

В административном корпусе было прохладно и тихо. Кондиционер поддерживал постоянную температуру. Ракитова зашла в приемную. И встретилась с директором лицом к лицу. Он давал какие-то указания секретарю.

– А-а, у нас в гостях закон, – радушно поздоровался с Ракитовой Самсонов. – Знаю, знаю… Проверяете, не прячем ли мы снежного человека?

Эту шутку он повторял не первый раз. Она ему явно нравилась.

– Вообще-то принято сначала к руководству, – пожурил он Ольгу Павловну. – Я ведь могу дать больше информации…

– Вот я и пришла, – несколько сухо ответила Ракитова.

– А теперь я занят, увы, – развел руками Самсонов. – Так что извините…

– У меня есть несколько вопросов, – настаивала Ракитова.

– Честное слово, Ольга Павловна, занят. Давайте завтра, а?

Ракитова растерялась. И не очень уверенно произнесла:

– Лучше сейчас…

Но тут же ругнула себя в душе: нет, с Самсоновым она решительно не умеет выдерживать соответствующий ее положению тон.

– С радостью бы, – усмехнулся Глеб Артемьевич. – Но московские товарищи не могут ведь ждать…

Он протянул ей руку, давая понять, что не изменит своего решения. И, выходя из приемной, добавил:

– Так что завтра… Звоните.

Ольга Павловна, едва сдерживая обиду и возмущение, вышла в пустой тихий коридор. Она поняла, что, делая ей шутливый выговор, Самсонов на самом деле не шутил.

«Ничего, – подумала Ракитова, – в понедельник вернется Захар Петрович и сумеет заставить Самсонова отнестись к нашей работе с должным вниманием. И еще посмотрим, что он скажет о нарушениях, обнаруженных сегодня…»

В проходной Ольга Павловна встретила молодую женщину, которая подвозила ее на автокаре. Она кормила грудью ребенка. Рядом пожилая женщина поправляла в коляске матрасик и простынку. Наверное, мать.

«Значит, и кормящие сегодня работали», – отметила про себя Ракитова. Еще одно нарушение закона о труде.

Субботний день участников конференции был посвящен, как выразился Ляпунов, культурному отдыху. В первой половине – поездка в музей-усадьбу известного русского художника прошлого века, вечером – посещение областного драматического театра. Давали спектакль по пьесе С. Родионова «Криминальный талант». Она была выбрана устроителями конференции, видимо, с умыслом, так как рассказывала о следователе прокуратуры.

Но Захару Петровичу Измайлову было совсем не до отдыха. После разговора с Зарубиным он всю ночь не сомкнул глаз, думая о том, как выпутаться из нелепой, глупой истории, в которую он попал. С утра в его номер забежал лосиноглебский прокурор поделиться впечатлениями о конференции, а заодно пригласить позавтракать в буфете гостиницы. Чтобы не показаться невежливым, Захар Петрович пошел с ним. В буфете наскоро перекусывали те, кто собирался ехать в усадьбу – автобусы уже стояли наготове. А ехали почти все.

За их столик опять подсел Петелин с бутылкой кефира и бутербродами. Он стал расписывать красоты мест, в которые их собирались везти. Это был дежурный маршрут для всех совещаний.

Узнав, что Захар Петрович остается (он сослался на неотложные дела), его стали усиленно уговаривать присоединиться к экскурсантам. Естественно, безуспешно.

– Сердечные дела? – весело подмигнул прокурор из Лосиноглебска.

– Скорее уж сердечно-сосудистые, – мрачно отшутился Измайлов.

А сам подумал: «Действительно, от моих неприятностей можно запросто схлопотать и инфаркт. Наверное, он так и случается. Живешь себе – и вдруг бац!» Захар Петрович тут же постарался отогнать от себя эти невеселые мысли. Он не мог решить для себя: хорошо или плохо, что областной прокурор поручил служебную проверку именно Владимиру Харитоновичу. Помимо служебных отношений у них была еще чисто человеческая симпатия друг к другу. И не потому, что Авдеев поддержал Захара Петровича в первый же год его переезда в Зорянск, когда он вступил в конфликт с тогдашним прокурором. Более того, как много лет спустя узнал Измайлов, Владимир Харитонович явился его «крестным отцом» при назначении на теперешнюю должность. По-настоящему у них завязались приятельские отношения в последние годы, с того дня, как они однажды вместе отдыхали в санатории возле Светлоборска. Авдеев родился под Новосибирском, в таежной деревеньке. И признался, что нет для него ничего милее, чем бродить по лесу. Все шутил: брошу, мол, прокуратуру, пойду в лесники. Помнится, в ответ на это Захар Петрович со смехом сообщил, что он оставил профессию лесника ради юстиции. Авдеев откуда-то узнал, что Измайлов увлекается лесными скульптурами, и, приехав по делам в Зорянск, непременно захотел посмотреть их. Наверное, понравились, потому что он выпросил одну.

Правда, Захар Петрович слышал, что и у Владимира Харитоновича есть хобби – вязание, но спросить об этом Авдеева не решался. И хотя никто и никогда не видел старшего помощника прокурора области по кадрам со спицами в руках, но сам он и его жена всегда носили шерстяные вещи явно ручной работы.

Короче говоря, Авдеев знал Измайлова не только как прокурора. Так что, казалось бы, он должен был подойти ко всей этой истории, в которой ему предстояло разобраться, без всякой предвзятости. А с другой стороны… Когда Захар Петрович бывал в Рдянске с Галиной, не зайти домой к Владимиру Харитоновичу – значило бы обидеть Авдеева и его жену. И каждый приезд в Зорянск Авдеев считал непременным и обязательным побывать у Измайловых. Он хорошо знал Галину и Володю, ту атмосферу, которая царила в их семействе. И вот теперь эта нелепая история… Что подумает Авдеев? Поверит ли?

Измайлов сидел в тихом номере, прикидывал так и этак, несколько раз снимал телефонную трубку и снова опускал на рычаг, никак не решаясь набрать номер Авдеева.

А решение пришло само собой, когда Захар Петрович попытался написать объяснительную записку, которую просил представить Зарубин. Он вдруг понял: наедине с бумагой ничего не получится. Ему нужен был живой человек…

– Владимир Харитонович, – сказал Измайлов после приветствия, – Зарубин уже дал насчет меня указание?

И хотя они были на «ты», Измайлов умышленно опустил местоимение.

– Да, – чуть помедлив, ответил Авдеев. – А что?

– Хотел бы зайти… Можно?

– Добро… Жду.

«Вот и весь, как поется, разговор, – невесело отметил про себя Захар Петрович. – Иди разберись, как настроен сейчас Авдеев…»

Входил Измайлов в кабинет с раздвоенным чувством.

Владимир Харитонович сидел за столом, в очках, над какой-то книгой.

– Проходи, садись. – Авдеев снял очки.

У Захара Петровича несколько отлегло – встретили его на «ты». Но сам он решил обращаться на «вы».

– Почему не поехал на экскурсию? – спросил Владимир Харитонович.

– До поездки ли мне… – Измайлов даже несколько опешил.

– А что? – пытливо посмотрел Авдеев. – Встряхнулся бы…

– Встряхнули уже. Да так, что не приведи господь! Мучаюсь, пишу объяснение и не знаю, что писать…

– Как было, так и пиши, – спокойно посоветовал Владимир Харитонович.

– Я ведь прокурор, понимаю, что каждое слово, каждый факт… – Захар Петрович замолчал, махнул рукой: сами, мол, знаете.

– И я вот сижу и думаю, как тебя, прокурора, занесло в этот дом? Не мальчишка ведь, семейный человек…

– Значит, занесло! – произнес Измайлов, злясь на то, что Авдеев хочет, кажется, учить его морали.

– И здорово обложил тебя утром муж этой Марины Антоновны? – чуть усмехнувшись, спросил Авдеев.

– За милую душу!

– И правильно сделал.

– Как это?! – вскинулся Захар Петрович.

– А так… Хотел бы я посмотреть на тебя в его ситуации. Приходишь домой, а тут – незнакомец…

– Я бы сначала разобрался…

– А потом?

– Это уж судя по обстоятельствам.

– Какие же у тебя? – спросил Владимир Харитонович уже без насмешки. – Чай не к родственнице на праздник пожаловал, не к сестре, чтобы распивать вино и запросто оставаться на ночь!

Измайлов помолчал. Слова Авдеева задели его за живое. Смущал тон. Но он-то и помог найти силы выложить то, что, возможно, не сказал бы Захар Петрович, например, Зарубину.

– А может, была ближе, чем сестра, – проговорил он негромко.

Владимир Харитонович, как говорится, остолбенел. За чем-то надел очки, потом снял и некоторое время не мог вымолвить ни слова.

– Так, так, – наконец обрел он дар речи.

– Вы хотели правду…

– Ну-ну… Так договаривай, – скорее потребовал, чем попросил Авдеев.

– Я же хотел жениться на Марине Антоновне! Мечтал, понимаете?!

– Это когда?.. – осторожно спросил Авдеев.

– Когда… Двадцать пять лет назад!

Владимир Харитонович откинулся на спинку стула и так сидел некоторое время, переваривая услышанное.

– И почему не женился? – спросил он.

Захар Петрович вдруг почувствовал в его словах простую человеческую заинтересованность и желание понять.

– Долго рассказывать…

– У нас время есть.

– Ну что ж, тогда слушайте…

И Захар Петрович рассказал о том парнишке, который приехал в Дубровск учиться на лесничего. Был у того парнишки друг Борька Межерицкий. Когда Измайлов учился на последнем курсе лесного техникума, Борис слег в больницу с воспалением легких, и выхаживала его стройная, молоденькая, симпатичная медсестра. Сначала Захар бегал навещать друга. А когда тот вылечился, продолжал приходить под окна больницы с охапками сирени, чтобы дождаться после дежурства медсестру. И хотя она была старше Измайлова, это его не останавливало: другую он не хотел бы назвать своей женой. Так, во всяком случае, думал Измайлов тогда.

Были объяснения, клятвы, мечты… А осенью он ушел в армию… Посылал в Дубровск одно письмо за другим, но безответно. И когда через год службы получил трехдневный отпуск, поехал не к матери в Краснопрудный, а к невесте…

Но невеста была уже замужем за ученым из Москвы, уехала в другой город. И мать Марины сказала, что пусть Захар не ищет с ней встреч, забудет…

– И все? – выслушав Измайлова, спросил после долгого молчания Авдеев.

Захар Петрович кивнул.

– Позавчера мы встретились с ней впервые с тех пор…

– Ты не спросил, почему же она так с тобой поступила двадцать пять лет назад?

– Нет, не спросил. А зачем? И так ясно – поманила столица, кандидат наук…

– Тоже верно, – согласился Владимир Харитонович. – Послушай, а Галине Еремеевне ты никогда не рассказывал об этой Марине?

– Зачем? – повторил Захар Петрович. – Это было до нее.

– Хорошо, – сказал Авдеев. – Кое-что теперь мне ясно. Но кое-что… Выходит, пословица права, что первая любовь не ржавеет? Так?

– Ржавеет, не ржавеет, – хмуро ответил Измайлов. – При чем здесь это?

– Ну, шевельнулось здесь? – Авдеев положил руку на грудь.

– Что, этот вопрос тоже в порядке служебной проверки? – усмехнулся Измайлов.

– Брось, – поморщился Авдеев. – Мне самому хочется разобраться…

Он встал, прошелся по узкому проходу меж книжных шкафов. И Захар Петрович почувствовал: сейчас спросит самое неприятное.

И действительно.

– Раз уж мы начистоту, – начал Владимир Харитонович. – У тебя с этой женщиной… Ну, сам понимаешь… Ничего не было?

– Когда? – с вызовом уточнил Измайлов.

– Позавчера, когда…

– Конечно, нет…

Авдеев хотел еще что-то сказать или уточнить, но в дверь постучали. Бросив «Войдите», он сел за свой стол.

Это был Петелин, зашел отметить командировочное удостоверение: участники конференции вернулись с экскурсии.

Измайлов думал, что разговор будет продолжен. Но не дали. Люди шли и шли.

А потом Авдеева вызвал Зарубин.

– Ты когда хочешь домой? – спросил Авдеев у Измайлова, торопясь к начальству.

– Когда велите…

– Подожди до понедельника, – посоветовал Авдеев.

* * *

Говоря Ракитовой, что он занят, директор завода не кривил душой. Самсонов спешил в гостиницу, где его ждали москвичи – начальник главка Лев Григорьевич Бархатов и главный инженер главка Альгис Янович Раупс. Они уже три дня были в командировке в Зорянске и завтра намеревались уехать.

Прознав, что начальство Самсонова останется в городе на воскресенье, председатель горисполкома Чибисов решил показать им место, которое отвели под строительство спортивного комплекса, а после, если гости пожелают, отдохнуть на лоне природы. Бархатов руководил главком давно. Был знающий и строгий – многим директорам крепко доставалось от него на совещаниях. А вот Раупс пришел в их министерство с полгода назад, проработав до этого несколько лет за границей. Что он за человек, раскусить пока было трудно.

Глеб Артемьевич направлялся в гостиницу в хорошем настроении: он покидал завод, когда добивали, как говорится, последние метры перед финишем – план «вытанцовывался». О чем он и сообщил своему начальству. Его поздравили. Бархатов сдержанно, Раупс – более эмоционально, хотя и был прибалтом, которые отличаются, как это принято считать, уравновешенностью и скупостью в проявлении чувств.

Сидя в люксе начальника главка и беседуя с москвичами, Глеб Артемьевич все время раздумывал, как передать им предложение председателя горисполкома. Самсонов высказал Чибисову свои сомнения: вряд ли Бархатов согласится «отдохнуть на лоне природы» – если судить по встречам в Москве, тот отличался замкнутостью и суровостью.

Чибисов же сказал: «Попытаемся…»

И вот теперь, выслушивая от Бархатова замечания о работе завода – а они были достаточно резки и откровенны, – Глеб Артемьевич решил: пусть председатель горисполкома пытается сам.

– И еще я вам скажу, – продолжал нелицеприятную беседу начальник главка, – ассортимент по выпуску товаров народного потребления вами не обновляется уже много лет. Вы, наверное, забыли, что говорил по этому поводу на последней коллегии министерства Бармин…

Бармин был заместителем министра.

– Ох уж этот ширпотреб, – вздохнул Самсонов. – Ведь все понимают, кажется, что эти самые кофемолки, которые мы выпускаем, качественнее и в большем количестве делали бы на специализированном предприятии. А для нас – обуза… Кругом твердят: специализация, профилирование, а…

– Ширпотреб – обуза? – недовольно перебил его Бархатов. – Неправильный взгляд. В корне. Негосударственный подход… Конечно, не от хорошей жизни вынуждены мы вас загружать…

– Вот именно, загружать, – не сдавался Самсонов. – А у меня не хватает людей даже для производства основной продукции. В каждом цеху недокомплект.

– Знаю, – кивнул Лев Григорьевич.

– Так помогите! Дайте людей – и я горы сворочу!

– А где я их возьму? – усмехнулся Бархатов. – Выйду на улицу Горького в Москве: «Дорогие граждане, слесари и токари, милости просим в Зорянск, к Самсонову?..»

– Что же мне делать? – спросил Глеб Артемьевич. – Инженеров к станкам ставить?

– Зачем к станкам? – снова усмехнулся Бархатов. – Это все равно что золотой вазой гвозди заколачивать… Инженерные головы, если их с толком использовать, – это и есть ваш резервный фонд. Направить надобно инженеров, нацелить. Я недавно на Урале был. Там тоже кадры на деревьях не растут. А люди думают, ищут… И находят.