Анатолий Алексеевич Гусев
Под Екатеринодаром
– Отступаем, – сообщил Эрдели. – Вам, подъесаул, сопровождать тела Корнилова и Нежинцева в Елизаветинскую и дальше. Разведка пути тоже за вами. Я в арьергарде, а вам, Георгий Антонович, – он обратился к Рашпилю, – отвлекать противника.
– Так точно! – сказали офицеры.
– Выполнять. Георгий Антонович, возьмёте две сотни казаков лейб-гвардии и наших улан. Идти, не таясь, не спеша. Пусть останавливают. В бой ввязаться, но не геройствовать. Людей беречь. И так много потеряли.
– Красные – не меньше, – сказал полковник Рашпиль.
– Потери красных меня не интересуют. Продержаться надо как можно дольше, что бы армия ушла как можно дальше. Всё понятно?
– Так точно.
– Выполнять. Прапорщик, за мной.
Минька Колосов ворвался в штаб красных, где как раз находились два руководителя обороны Екатеринодара – донской казак Автономов, бывший хорунжий по званию, который провозгласил себя главнокомандующим Юго-Восточной революционной армии, именно он в начале марта без боя захватил город и теперь руководил его обороной, и его помощник, кубанский казак, бывший подъесаул, Сорокин.
– Уходят! – провозгласил Минька. – Уходят беляки! Прямо на север. К Садам направляются. Впереди конница. Казаки!
– Та-а-к! – протянул Сорокин. – Надо бы остановить.
– Зачем? – не понял Автономов. – Надо не догонять, а ударить с флангов.
– Я подъесаул, старше тебя по званию, ты всего-то на всего хорунжий, младший офицерский чин.
– Это при старом режиме. А сейчас я старший.
– При каком режиме – не важно. Главное, что я понимаю больше. Надо остановить, окружить и уничтожить. Согласен? И нет больше Белой армии, а у нас с тобой головной боли. А? – Сорокин весело подмигнул Автономову.
– Хорошо, – согласился тот. – Действуй, товарищ Сорокин.
Сорокин повернулся к сидящему в углу на лавке незаметному человеку, в чёрной черкеске с малиновой окантовкой. Это командир кубанских пластунов, прибывших вчера с турецкого фронта.
– Что, товарищ Кожушко, сумеют твои пластуны остановить беляков.
– Вид чего ж – ни? – певучим малорусским говором сказал командир пластунов. – Зумившы. (От чего же – нет? Сумеют).
– И конных не испугаются?
– Ни. От як бы на мене пластуны йшлы, яб занервував. А у вершныка потрапыты простише. А мои хлопци з винтивкою зриднылыся, як с дружыною, поводытыся вмиэмо. Не сумнивайся, товарыш Сорокин. (Нет. Вот если бы на меня пластуны шли, я бы занервничал. А во всадника попасть проще. А мои парни с винтовкой сроднились, как с женой, обращаться умеем. Не сомневайся, товарищ Сорокин).
Пластуны на телегах домчались до окраины Садов, выстроились цепью в два ряда на взгорке. Первый ряд встал на одно колено. Вдали показались всадники белых. Раздалась команда:
– Заряжай! Цельсь! Пли!
Раздался залп. Первые всадники слетели с лошадей.
Конь полковника Рашпиля с удивлением обнюхивал мёртвого хозяина. Только что был жив, конь ощущал его тяжесть на спине, и вот теперь ещё тёплый лежит без движения. Конь чувствует, что хозяин мёртв, фыркает и отскакивает в сторону, но тут же засомневался и опять подошёл нюхать хозяина. Второй залп и пуля попала коню в голову, и он свалился мёртвый рядом с полковником.
– Рашпиля убили, – сообщил с досадой генерал Эрдели, отнимая бинокль от глаз. – Кто по ним бьёт не видно, но бьёт хорошо. Полягут три сотни, если не остановить. А остановить не кому! Полковник убит!
– А они сами? – спросила де Боде.
Эрдели удивлённо посмотрел на ординарца, но простив ей женскую непонятливость, пояснил:
– Они хорошие солдаты, Софья Николаевна. Без приказа не отступят.
