Анатолий Алексеевич Гусев
К устью реки Обь
– Сколько нам идти до реки Кулой, Дик? – спросил Пирси.
– Дня два.
– На двух мачтах, думаю, дотянем. Там и ремонтом займёмся.
– Конечно дотянем, Стефан, – уверил шкипера штурман.
На следующий день к полудню тучи рассеялись, показалось солнце. Пинасса вышла из фьорда и взяла курс на юго-восток к реке Кулой, где намечался отдых и ремонт.
Через два дня пинасса бросила якорь в устье реки Кулой. Встали чуть в стороне от реки, занялись ремонтом.
По реке к морю спускались русские кочи с командой от двадцати до тридцати человек. Пинассой никто не интересовался. Привыкли, после судна Ричарда Ченслера, первооткрывателя этих мест. Сначала-то европейские корабли были в диковинку. Удивлялись: как вообще можно на них ходить по Студёному морю?
Вместо трёх дней простояли в бухте реки Кулой три недели. Восстановили мачту, починили шлюпку, тщательно обследовали пинассу и провели ремонт. Северные моря требуют к себе уважение и почтительное отношение.
За день перед отплытием кормчие двух кочей всё же заинтересовались пинассой и решили подойти ближе. Знаками они попросили подняться на борт. Разрешение было получено. И шкиперу, и, особенно, штурману очень хотелось из первых рук получить лоцию прохождения на Канин Нос и дальше к Обскому заливу.
Первым на палубу пинассы поднялся солидный мужчина сорока лет с окладистой ухоженной бородой, одетый в овчинный тулуп, подпоясанный красным кушаком, в кожаной шапке с меховой опушкой и кожаных сапогах. С собой в мешке он принёс большой каравай ржаного хлеба и пять штук кольцевидного, с утолщением на одном конце, пшеничного хлеба.
– Калач, – сказал он, указывая на пшеничный хлеб, – это калачи.
– Сolache, – повторил Пирси.
– Да, да, калачи.
– Сolaches.
И ещё в мешке оказались три огромные копчёные щуки.
– Оголодали небось, – сказал гость сочувственно и ударив себя в грудь, произнёс: – Гаврила.
«Это его так зовут», – понял Пирси.
– Стефан.
Второй помор, мужчина лет тридцати – тридцати пяти, одетый почти так же, как и первый, назвал себя Леонтием. Он ничего не принёс, возможно, что подарки были совместные. Леонтий заложил руки за спину и по-хозяйски стал осматривать пинассу, расспрашивая матросов с помощью жестов. Моряки понимали друг друга и без слов.
– Вы сами-то, кто такие? – спросил Гаврила.
– Englishmen, – ответил Пирси.
– А, – понял Гаврила, – англицкие немцы.
Гаврилу пригласили в кают-компанию, шкипер подарил ему стальное зеркало и маленький гребешок из слоновой кости.
– Премного благодарен, – сказал Гаврила, пряча подарки за кушак.
Ещё ему предложили выпить вина, которое помор выпил с удовольствием.
Началось общение с помощью жестов, языка друг друга собеседники не знали. Гаврила сообщил, что он с Холмогор, идёт на реку Печору бить моржей и ловить сёмгу. Весной они поднимаются вверх по Двине и по Пинеге, потом волок до реки Кулой и с неё они как с горки скатываются до самого моря. Этот путь считается короче и легче, чем морем.
Аттвуд принёс наброски карты до Канин Носа и попросил помора подробно указать курс до мыса. Гаврила охотно согласился. Это оказалось не так просто. Из жестов помора англичане поняли, что поливуха – это подводный камень, а корга – это каменистая мель. Но вот расстояния и направление. Что такое «стриг заката к полуношнику»? Англичане эти слова произнести не могли, не то что понять. Аттвуд принёс компас.
– Вот с этого и надо было начинать, – одобрил Гаврила.
С компасом дело пошло веселей. К вечеру поморы и англичане расстались довольные друг другом.
На берегу у костра Гаврилы собрались кормчие с других кочей.
– Рассказывай, Гаврила Иванович, кто такие?
– Англицкие немцы.
– Что тут ищут?
– Должно быть, чего не потеряли. Сказывали, что путь держат в Обскую губу. А зачем не ведаю. Нищеброды. Даже не угостили ничем. Плохо, наверное, в ихней стране, голодно, вот и маяться по свету. Вина налили и всё. А вот чего подарили.
Гаврила вытащил из кушака гребешок и зеркало.
– Вот! Зачем мне это? Выкинуть что ли?
– Выкинуть всегда успеешь. Дочерям отдай.
– У меня их трое. Передерутся. А зеркало я им купил, три штуки. Голландское, стеклянное, с той стороны серебром покрыто, и оклад серебряный. Вот в него видно, так видно. Дорогое. И жене пришлось покупать.
– Что ты хвастаешься, Гаврила Иванович, у всех такая беда. У жёнок-то глаза завидущие на такие вещи. Но зеркала дешевле, чем ране было.
– Дешевле, – согласился Гаврила.
– А кораблик у них знатный, – сообщил Леонтий, – и против ветра может ходить, и на вёслах, и разобрать его можно, если нужда такая возникнет.
– Это до первых льдов, Леонтий, до первых льдов. Затрёт его во льдах и раздавит как скорлупку.
Утром пинасса снялась с якоря и выходила из бухты в окружении поморских кочей.
– Покажем туземцам, что такое моряки Её Величества? – зычно крикнул шкипер Пирси
Показать не получилось. Поморы пинассу ждать не стали, а пользуясь попутном ветром их кочи быстро ушли за горизонт. Англичане остались одни. Справа по борту тянулся унылый низкий берег. До Каниного Носа шестьдесят лиг, не так много. Но север есть север. На второй день пути задул северный ветер, разразилась буря. Хорошо, что перед этим пинасса огибала длинный мыс, протянувшийся с востока на запад. Шкипер приказал развернуться и укрыться за ним. Два дня пинасса стояла за мысом, пережидая шторм.
