Анастасия Ветрова
Однажды

Полная версия

Глава 3

ГЛАВА 3

– Что? – вскричал Виталик, – Развод? Какой развод? Почему? – недоумевал он.

– Я так решила, – ответила Оля.

– Ты решила? А как же я?

– Вить, я не смогу, как раньше, понимаешь?

– Что, из-за той ссоры? – он скривился.

– А тебе кажется это незначительным? Я нашего ребёнка потеряла между прочим именно из-за той ссоры! – Оля уже понимала, что ещё чуть-чуть, и она сорвётся на крик, и начнётся просто очередной скандал, от которого толку не будет, а ей это было совсем не нужно, просто хотелось побыстрее закончить разговор и поставить точку. Но Виталик так быстро сдаваться не хотел, поэтому решил переменить тон и попробовать воздействовать другим способом.

– Ну, я ж извинился, я же сказал, что это больше не повторится, ты что, мне не веришь? – он просительно посмотрел на неё, но чувствовалось, что это всего лишь ход, чтобы заставить её передумать.

– Не знаю, как тебе можно верить теперь… если потеря ребёнка для тебя – всего лишь очередная ссора…, – она развернулась, чтобы выйти из кухни, но Виталик удержал её за плечо:

– Постой-постой, то есть ты хочешь сказать, что всерьёз надумала заявление на развод подавать? И куда ж мы свалить намерены? – от скромного выражения лица ничего не осталось, проступили черты злости и ревности, – Это чтоб все потом трындели на каждом углу, что жена меня бросила?

– Я тебя не бросаю, я по-честному ухожу…, – Оля устала от бесполезного разговора.

– Никуда ты не уходишь! Или… – тут он недоверчиво покосился на неё, – может, ты уже нашла себе кого-то?

– Ты с ума сошёл? Мне что, больше делать нечего? – изумилась Оля.

– А кто тебя знает, вдруг? – он подозрительно на неё посмотрел, – Сидела-сидела себе тихонько, а тут р-раз – развожусь! – он передразнил её интонацию, – Не дам развод! Точка!

– Сама возьму! Разведут всё равно!

– Что ты! – саркастически улыбнулся он, но через мгновение улыбка стёрлась с лица, он схватил Олю обеими руками за плечи и стал трясти: – Не смей! Не смей, я тебе покажу – разводиться! Дрянь такая! Попользовалась, значит, всеми благами – а теперь сматываться? Разбежалась!

– Что, ударишь? – Оля сжала губы, смотря ему прямо в глаза. Именно вот сейчас ей почему-то было не страшно.

– Ты меня на понт берёшь, что ли?

– Ну конечно, ты ж у нас больше не будешь, я и забыла! – она понимала, что зря распаляет его, но уже сама завелась и не могла остановиться.

– Чего? – он уже разошёлся до такой степени, что перестал контролировать себя, лицо было перекошено от злобы, ноздри раздувались, кулаки были сжаты и тряслись.

– Да я тебя! – и влепил ей пощёчину, потом ещё, не разбирая уже, куда попадает. Оля пыталась закрыться руками, но кулак всё равно проехался по скуле и подбородку.

Анна Николавна, услышав через стенку, что происходит, на этот раз не стала молча сидеть у себя, наплевав на то, что решила в своё время не вмешиваться, пока Виталик бушует. Сейчас она понимала, что всю свою злость, агрессию он сейчас выплеснет на Олю, и неизвестно, чем это закончится. Анна Николавна влетела в кухню, схватив его за руку и закричала Оле:

– Оля, беги быстрей, быстрей давай!

Оля схватила сумку в коридоре, нацепила первые попавшиеся туфли, и понеслась вниз по лестнице вон из подъезда.

***

… Да, после возвращения домой появилось какое-то ощущение лёгкости, исчезла постоянная напряжённость… почти исчезла… На развод он ещё не согласился, и по-прежнему не оставлял её в покое. Месяца два она практически не вспоминала о его существовании, даже удивляясь, что он так быстро оставил её в покое, но однажды, выходя из здания автошколы, она увидела у крыльца Виталика, он знал, где она учится, потому что она давно уже записалась туда, правда, пошла только месяц назад, потому что ждала, когда наберут группу. К её дому он, видимо, приходить не решился, а вот сюда – да. Он подошёл к ней:

– Здорово…

– Ну, чего надо? – вместо приветствия воскликнула Ольга.

– Что так грубо-то?

– А я тебя не обязана ласково встречать! – внутреннее напряжение вернулось, стало немножко подтрясывать в нервном ознобе, она боялась, не зная, чего от него теперь ждать.

– А я вот к тебе поговорить пришёл…

– По поводу? – резко спросила она.

– Ну, может, всё-таки ты передумаешь, и мы попробуем ещё раз? – предложил он, правда, незаметно было, что ему самому это нужно.

Ольга скривилась:

– Интересно, с какой целью? Тебе что, скучно стало? Не на кого поорать? – циничным тоном проговорила она.

– Ой, да ладно, ну неужели действительно всё так плохо было? Мы ж вроде нормально ладили-то? Ну, поскандалили, с кем не бывает? Другие, вон, живут так – и ничего! Все довольны!

– Вот другие – ради Бога! А я уже насытилась нашей с тобой совместной жизнью! Всё! Не о чем нам разговаривать! – она развернулась, и пошла к дверям автошколы.

– Ну, не хочешь сейчас разговаривать, поговорим потом, – сказал почти про себя Виталик, и Ольга его не слышала.

Теперь он её караулил почти после каждого занятия, уговаривая вернуться, правда, скорее, в требовательной манере, чем в просительной, а в последнюю встречу вообще пригрозил, что она пожалеет, что отказывается. Ольга испугалась.

От семейной жизни с Виталиком остались только чувство опустошения, боли и унижения. А ещё этот противный, свербящий и нарастающий откуда-то изнутри страх, который она не могла контролировать. Только Виталик появлялся, как её охватывал озноб, и одновременно жгло щёки, как при температуре, дышать становилось тяжело из-за кома в горле, и её словно сковывало этим тягостным ощущением. Дошло до того, что Ольга уже не могла себя заставить идти на занятия, потому что до трясучки боялась, что Виталик стоит и караулит её у школы. Поэтому-то она и попросилась перевестись в другой филиал.

Потом, правда, оказалось, что так даже удобней, потому что ближе к дому, да и он не знал, где это, ну, подумаешь, на неделю там группа позже шла по занятиям, не страшно, зато вот теперь с инструктором повезло.

***

Допив кофе, она надела кроссовки и пуховик, быстренько оглядела себя в зеркало и выбежала из дома. Времени было как раз, чтобы быстрым шагом донестись до школы и не опоздать на занятие.

Оля стояла на парковке автошколы, с удовольствием подставляя лицо весенним солнечным лучам. На улице было слегка морозно, но уже чувствовалось, что не сегодня-завтра наступит долгожданное после месяца унылой серой и мокрой погоды тепло.

Владимира ещё не было, и она поглядывала с нетерпением в ту сторону, откуда обычно выворачивала его пятёрка. Он уже задерживался на десять минут, и Оля собралась было звонить, но вдруг заметила его машину. На правом крыле красовалась свежая вмятина.

– Извини, что задержался, но ты видишь – какое свинство? – вылезая из машины, начал рассказывать он.

– Где это Вы так? – удивилась она.

– Да это не я, это меня, блин! – с досадой воскликнул Владимир,– Вчера на автодроме вечером! – он явно был на нервах, потому что всегда следил за машиной, а тут вот придётся с директором говорить по поводу ремонта, а тот имел дурную привычку вычитать ремонт из зарплаты с последующим обещанием возвернуть, но всё обычно так и оставалось за счёт инструктора.

– А почему? Как так получилось-то? – стала расспрашивала Оля, усаживаясь на сиденье.

– Да как? Обыкновенно! – он всплеснул руками, – Катаемся с учеником по площадке, заехали на парковку, выровнялись, уже начали выезжать на гараж, а тут возьми другая четырнадцатая и стукни нас! – он обречённо взмахнул руками.

– Как же они умудрились-то? – удивилась Оля.

– Ну как, по-дурацки совершенно! Там девчонка одна сидела, инструктор покурить вылез, она стала задом сдавать, а подъехала слишком близко к правому краю и криво как-то, ну и…

– Да, нормально, ну подождала б хоть, пока вы отъедите…

– Ну, вот видишь, решила, видимо, что мы уже выезжаем… От директора наслушаюсь по поводу… – он потёр ладонью лоб и тяжко вздохнул.

– Ну, так не Вы ж виноваты? – не поняла Оля.

– Ну, ты думаешь, его волнует? Всё равно наорёт, что машина теперь стукнутая, а он в убытке! Скажет, чтоб у механика спрашивал на ремонт, а тот к нему пошлёт, ну, и в итоге я крайним буду… Да ну, блин, поехали лучше! – он расстроено отвернулся к окну.

Оля отпустила сцепление и тронулась со стоянки. Хотелось что-то сказать ему утешительное, но она почему-то стеснялась.

Вообще, с некоторого времени, она себя стала как-то глупо чувствовать в его присутствии: отвечала невпопад, краснела, если он её хвалил за что-то, ладони на руле потели, а глаза упорно смотрели только на дорогу. Кажется, он ей начинал нравиться, но она, естественно, осознавая это, очень боялась, что он заметит. Тогда б она просто умерла со стыда, нельзя же позволять себе влюбляться в инструктора, что он о тебе подумает? Дурочка, которая вместо того, чтобы вождению учиться, на шею вешается? Ну уж нет уж, лучше перетерпеть и успокоиться потом, когда закончатся занятия, иначе ведь будешь себя полной идиоткой чувствовать, если какой-то слушок просочится, особенно, если Лапина заметит, а она очень наблюдательная в этом плане. Можно было бы поступить проще: попросить поменять инструктора. Но ведь тогда бы пришлось выдумывать причину, он бы не понял, в чём дело, и всё равно получилось бы по-дурному, да и непорядочно как-то по отношению к нему… Да и самой, честно говоря, совсем не хотелось ничего менять…

Вдруг машина резко дёрнула носом и остановилась.

– Оля! Ну мы чего ж творим-то? – вдруг выкрикнул Владимир, давя ногой на педаль тормоза. Оля вздрогнула от неожиданности.

– Ты сегодня явно где-то в другом месте обитаешь! – он укоризненно на неё посмотрел.

Оля встряхнулась и тут только углядела, что светофор-то красный, а перед капотом бампер другой машины. Руки мгновенно вспотели, и она испуганно повернулась к нему.

– Я…ой…

– Оль, соберись, пожалуйста, надо повнимательней, – строго сказал он. Оля вжалась в воротник куртки и уставилась на светофор, промычав что-то вроде «постараюсь».

Нет, Владимир Анатольевич никогда не повышал голоса, даже укорял как-то полушутя, максиму вот так строгим голосом замечание сделать мог, но в то же время давал понять, что на его слова следует обратить внимания.

Но Оле стало как-то неловко от того, что в этот самый момент она задумалась именно о нём, напрочь забыв про дорогу.

– Ну, давай, стартуй! – уже весело сказал он, – Ты чего сникла?

– Да ну, Владимир Анатольич, чего-то я сегодня с утра какая-то несобранная, погода, наверно, такая… – принялась выдумывать себе оправдание Оля, а у самой в голове свербило: «Ой, хоть бы ничего не заметил, это надо ж быть такой тупой, чтобы в его же присутствии начать обо всём этом думать…»

Ну а что делать, если поневоле думалось? Молодой, интересный, добрый, знающий, да ещё и на внешность весьма привлекательный… От него все ученики обоих полов были в восторге, не говоря уже об ученицах всех возрастов.. Как тут не обратишь на него внимания? Хотя он вёл себя исключительно педагогично: ничего лишнего не позволял, всё только по делу, ну и разговоры на общие темы. Но почему-то настолько располагал к себе своей естественной открытостью, заинтересованностью в собеседнике, что у Ольги волей-неволей стали появляться фантазии на тему. К тому же, внешне он соответствовал её предпочтениям, в отличие от бывшего мужа, который, как она сейчас уже осознавала, вообще непонятно как смог заинтересовать её как мужчина, потому что внешность у него была настолько серенькая, что Оле уже просто казалось теперь, что на неё какое-то затмение нашло, когда она стала с ним встречаться.

А Владимир – да, совсем тот тип мужчин, что ей нравится: темноволосый, подтянутая фигура, красиво изогнутые брови, открытый взгляд, добродушная улыбка… Ну, это в целом, то, что отметилось в памяти с первой встречи, а потом уже стали проявляться особенные черты, такие, которые, казалось, заметны только ей одной, а остальные видят лишь в общем: прядка, постоянно падавшая на лоб, которую он отправлял на место привычным движением пальцев, полуулыбка, появлявшаяся, когда он шутя укорял её за промахи, то темнеющие до почти чёрно-коричневого, то вдруг светящиеся янтарно-карим оттенком глаза; слегка приподнимающаяся правая бровь в ответ на какую-нибудь спорную реплику, и заразительный мальчишеский искренний смех… Всё это, как назло, зарисовывалось чёрточка за чёрточкой в памяти, оформляя уже такой знакомый образ в её мыслях.

– А я думал, погодка сегодня наоборот – весенняя совсем, небо – видишь – яркое такое, насыщенное…, – мечтательно произнёс он, прервав её размышления, – …ну ты давай, не отвлекайся, через час вот можешь любоваться красотами природы, а пока что любуйся красотами дорожных знаков.

– Так, а… здесь мы прямо с обоих рядов можем проехать? – спросила Оля, поворачивая на очередную улицу.

– Я ж говорю – на знаки поглядывай: вон, смотри, – он указал пальцем вверх, на растяжку над дорогой, – что изображено? Правый ряд прямо и направо, левый – прямо и налево, так что езжай, в каком хочешь, но лучше в правом, налево больше машин поворачивает.

Оля послушно перестроилась и покатила вслед за красным фольксвагеном прямо.

– О, вон, видишь, машинка наша стоит? – он показал рукой в окно. У обочины стояла на аварийке семёрка из их же школы, возле которой в задумчивости стоял инструктор, изучая бампер придирчивым взглядом. – Давай поворотник, и объезжаем её! – скомандовал Владимир.

Оля щёлкнула переключателем, а он открыл окошко, высунулся оттуда и весело крикнул:

– Са-аня, здоро-о-ва! Чего там интересного увидел?

– Колотый бампер, мать его! – отозвался инструктор, – второй раз уже! – он кивнул в сторону ученика, сидевшего за рулём с виноватым видом.

Оля засмеялась, а Владимир уселся на место.

– Чего смеёшься-то? – улыбнулся он, – Будешь ездить в задумчивости, как сегодня, я так же перед машиной ругаться буду!

– Да ладно, Вы – и ругаться? – недоверчиво воскликнула Оля.

– А что, думаешь, не умею, что ли? Это я при тебе помалкиваю! – он засмеялся.

Было так замечательно и спокойно, хотелось ехать и ехать вот так, поворачивая по слякотным улицам, осыпая брызгами луж, в которых неровной рябью отражалось весеннее небо, обочины, и просто чувствовать себя счастливой только от того, что рядом с ним так легко и ненавязчиво, так окрылено… такое как будто совсем новое это было состояние влюблённости, как будто не было такого никогда раньше… хотя, конечно, было, просто забылось уже, а как оно…

«Но ведь что толку? Всё просто отлично, но только в одностороннем порядке, не могу же я тут ему рассыпаться в признаниях, я-то для него – кто? Всего лишь ученица, нет, пардон, ученик – ведь он всегда так упорно подчёркивает, что не делает различий, так что тем более, разлетелась тут, понимаешь! А может, попросту, всё из-за Виталика этого? Просто выжала тогда из себя всё, и казалось, что уже бесполезно – ничего не почувствую, потому что очень устала, потому что надоело, потому что опять неизвестно, что из этого выйдет… Никто ж не предупредил, что вот попадётся тебе такой вот Владимир Анатольевич, от которого крыша поплывёт… Вот вроде ничего такого в нём нет сверхнового, а почему-то из головы не лезет…»

Собственно то, что с ней произошло, было даже закономерно, потому что после грубости, разочарования, постоянно гнетущего чувства паники и нервозности, мучивших её в присутствии теперь уже бывшего мужа (пусть она ещё и не получила официальную бумажку, для неё это ничего не меняло), вызывавшего теперь только отвращение, ненависть и отторжение от всего связанного с ним, Владимир получился чем-то вроде абсолютной противоположности по отношению ко всему этому.

Она себе внушала, что этого отрезка времени в её жизни просто не существовало, это было просто кино, от которого осталось некое тягостное впечатление, а так – не было наяву ничего, с ней – не было, есть только то, что происходит сейчас, а то, больное, неправильное просто нужно не вспоминать и затолкать так далеко, чтобы стёрлось это ощущение резкой царапающей боли на скуле, душащего страха и опустошённости, которое появилось в ней после больницы. Что-то там внутри поменялось, не разорвалось, не надломилось, а просто приобрело иную составляющую и выставило незримый экранчик, скрывавший её страхи внутри и не дававший другим заглянуть сквозь эту оболочку. А на Владимира экранчик не действовал, его улыбка, искренность, ненавязчивая обеспокоенность ласковым негромким успокаивающим голосом проскальзывала сквозь оболочку, затягивая те пустоты, которые прикрывала внешняя беспечность и спокойствие, и Оля постепенно оживала, чувствуя, что там, внутри, всё-таки что-то осталось от неё прежней, от неё, существовавшей до отношений с Виталиком. Это ощущение наполняло и пыталось вырваться наружу своей эйфоричностью и беспредельностью…

…А он, казалось, ничего не видел…

Внутренне она, с одной стороны, радовалась тому, что он не замечает этой перемены, и не возникает двусмысленности в их общении, а с другой стороны, ей ужасно хотелось, чтобы вот однажды, взглянув на неё, он бы всё понял и отозвался…

Но он по-прежнему относился к ней так же, как и к другим ученикам, разговаривал с той же интонацией, смотрел тем же взглядом, одинаково ласковым для всех, но так греющим её одну… а может, и не только её, но об этом не хотелось задумываться.

Глава 4

ГЛАВА 4.

В этот раз Оля опаздывала с работы, директор всю смену оставил на пятиминутку, затянувшуюся почти на час. Она позвонила Владимиру, предупредила, что задержится, в итоге, занятие началось вместо пяти только в начале седьмого, и, соответственно, закончилось уже почти в девять вечера. На улице была темень полнейшая, а до дома идти пешком и дворами. Оля нехотя потянулась к ручке двери, но Владимир вдруг спросил:

– Тебе далеко до дома-то идти?

– Да нет, тут через две улицы, там, где магазин круглосуточный – не особо…, – ответила сбивчиво Оля.

– Да всё равно, давай меняться местами – подвезу, а то по темноте-то ходить страшновато, наверно? Тут освещение фиговое, а мне всё равно в ту сторону ехать…, – он взглянул на неё вопросительно, Оля пожала плечами и согласно кивнула.

Выходя из машины, она поблагодарила его, слегка смущаясь:

– Спасибо, что подвезли, а то и вправду как-то стрёмно тут вечером…

– Да не за что! До послезавтра тогда, пока!

– Ага…

Владимир проехал вглубь двора, чтобы развернуться, а Оля пошла в сторону подъезда. Там кто-то стоял и курил, но из-за лампочки, светившей ему в спину, лица не было видно. Только подойдя совсем близко, она поняла, что это Виталик, и сразу же как-то резко тошно стало, возникло желание немедленно убежать, прыгнуть обратно в машину и уехать отсюда. Но уже было поздно, он её увидел, пришлось идти.

… Владимир развернулся и мельком глянул в сторону подъезда, выезжая из двора. Заметив, что Оля остановилась и разговаривает с кем-то, пробормотал: «Хм, парень, что ль, её? Мог уж и у школы встретить тогда, что ж она у него одна ходит-то по таким тёмным улочкам?» – и сам себя поймал на том, что его как-то неприятно удивило, что у неё кто-то есть, даже, скорее, огорчило… А почему – непонятно: «Да мне-то, собственно, какое до этого должно быть дело?” – и сам себе ответил: «Так, просто странно, для меня она по сути всего лишь ученик, и то как-то переживаю, как до дома дойдёт, а это – что ж? Девчонка ведь, мало ли что…» – и вдруг возникло какое-то неприязненное чувство по отношению к этому ему, и стало даже немного обидно за Олю. Она ему очень нравилась как человек, он успел уже привязаться к ней, она перестала быть чужой, просто очередной фамилией в графике. В принципе, он ко всем своим ученикам очень хорошо относился, тепло, он не мог просто как робот безразлично воспринимать их только как конвейер новых подопытных, раз в два месяца сменяющих друг друга. Переживал за каждого, получается у того или нет, помогал, настраивал, возился с девчонками, когда те ревели по поводу провала на экзамене, пытался их сам записать на пересдачу побыстрей, переделывал график занятий, ждал с перерывами и даже переносил на выходные, если ученик не успевал по работе или учёбе, волновался вместе со всеми при проезде элементов на автодроме, знал, как тот или иной ученик отреагирует в определенном случае, потому что это была не просто работа, а любимая работа, и учить он умел так, что у него хотели учиться даже злостные прогульщики. Правда, иногда это выходило ему боком, потому что другие инструктора, которые могли схалявить в чём-то или просто не хотели возиться с очередным не шибко понятливым, сплавляли таких Владимиру, потому что тот не отказывал. Хотя у самого нагрузки было под завязку. Но зато и от учеников была моральная отдача, а это же тоже немаловажно.

***

– Господи, ну что тебе ещё от меня надо, а? – Олю охватило какое-то чувство безысходности: всё снова – здорова. Краем глаза она отметила, что Владимир проехал на выезд, и вздохнула с сожалением – надо было Виталику сюда явиться и подпортить настроение! Это ж так здорово было – он до дома довёз, пускай просто от доброты душевной, но всё равно – приятно же!

– Я смотрю, ты каждый раз всё радостней при виде меня становишься! – съязвил Виталик.

– А ты какой-то другой реакции ждёшь? Чего тебе на сей раз надо?

Он проигнорировал её вопрос:

– Стало быть, ты от меня ни к кому не уходила, а просто так, утомилась от семейной жисти?

– Ты о чём вообще сейчас? – Ольга не поняла, к чему он это начал.

– Да я о том, милая, что ты мне по ушам ездила, а сама тут с доставкой на дом, да на учебной машинке, смотрю? С инструктором шашни водишь?

– Ты чего, дурак? – опешила Оля от такого вопроса, – И вообще, твоё какое дело? Чего ты ко мне лезешь? А? Я к тебе никаким боком теперь не отношусь! Достать больше некого? – Олю снова затрясло – её всегда пробивала холодная дрожь при виде Виталика после того дня, когда она очнулась только в больнице.

– Так значит, когда я тебе тут в прошлый раз предлагал мировую, ты тут из себя всю такую белую-пушистую строила, а сама уже хвост навострила?

– Отстань от меня, слышишь? – Оля почувствовала себя такой измученной, как будто из неё разом вся энергия вышла, высосалась.

– Не, дорогая, как это – отстань? Я сначала просветиться хочу!

– Обломишься! – проговорила она зло сквозь зубы, – Пусти! Я домой пошла!

Виталик придвинулся к ней вплотную и тихо, но отчеканивая каждое слово, сказал:

– Если ты думаешь, что ты этой бумажкой из ЗАГСа от меня отделаешься, то глубоко ошибаешься, зайка моя! Я не люблю, когда меня так кидают, запомни, или ты уже забыла, как в больнице побывала? Могу ещё раз проживание там обеспечить, если по-хорошему не понимаешь!

Тут ноги почему-то стали какие-то ватные, и слегка замутило от чувства страха, свербившего изнутри и начинавшего усиливаться. Он это заметил и ухмыльнулся. По сути, как любой человек такого склада, как правило, слабохарактерный и с кучей комплексов, он выбрал себе так называемую «жертву», и получал совершенно истинное удовольствие от того, что имеет над ней власть, пусть это власть страха, давления, пусть она его ненавидит при этом, но он-то имеет над ней влияние, она от него зависима.

***

С тех пор, как Оля от него ушла, Анна Николавна почти совсем с ним не разговаривала, запиралась и подолгу сидела в своей комнате, она вдруг посмотрела на него совсем по-другому, словно это был не её сын, а какой-то чуждый ей человек, совершенно незнакомый, потому что её сын никогда бы не смог так поступить: жестоко, зло и сознательно больно по отношению к Оле, к их так никогда и не рождённому ребёнку, и к ней.

У неё не укладывалось в голове: она не могла понять, когда он успел таким стать, отчего это всё? Может, она в определённый момент его упустила? Хотя, как? Ведь она даже замуж второй раз выходить не стала, забросила личную жизнь, и всё ради того, чтобы Виталик не чувствовал себя обделённым, чтоб ему не пришлось приноравливаться к жизни с мужчиной, который стал бы в доме хозяином. Таким образом, она считала, щадит его детскую психику, старается не травмировать… Да и потом, когда он уже подрос, она совсем забросила себя и уделяла всё свое свободное время только сыну, даже с подругами перестала встречаться, потому что они постоянно твердили ей о том, что пора бы подумать о себе уже, а она всё отговаривалась, считая, что теперь-то уже поздно, вот лучше дождаться, пока Виталик вырастет, найдёт девушку, с которой она скоро поладит, у них будут дети, и она сможет заняться воспитанием внуков… ан нет… Она всё больше убеждалась, что сын становится очень похожим на своего отца, от которого она когда-то давно ушла, собрав по-быстрому небольшой чемоданчик, надеясь, что больше никогда ничто не напомнит ей от тех нескольких годах её жизни с жестоким, властным мужем, третировавшим её и срывавшим свою злость даже на маленьком сыне, которому тогда едва исполнилось два годика. Но вместо того, чтобы стать добрым, заботливым, чутким, каким она пыталась его вырастить, Виталик рос самолюбивым, дерзким, капризным, пытался всё время привлечь внимание окружающих. Среди ровесников стремился быть первым во всех гулянках, чтобы никто не посмел назвать его маменькиным сынком, не подумал, что он слабак. Для этого он нашёл себе отличное средство: подбирал в своё окружение таких людей, на которых мог влиять, которые были ведомыми, побаивались его, среди которых он мог чувствовать себя лидером и создавать видимость своей значимости. Ребята постарше и те, кто были поумнее, понаглее, прекрасно видели, что это всего лишь показуха, и кто просто игнорировал его, кто откровенно издевался. Виталик злился, бесился от бессилия как-то им ответить, поэтому вымещал свою обиду на своих сотоварищах как умел: криком и кулаками, потому что ведь очень легко воздействовать силой на тех, кто слабее, да к тому же, боится тебя.

Анна Николавна поначалу просто не видела, потом стала замечать какую-то агрессию с его стороны, направленную уже на неё, если она пыталась в чём-то учить его или настаивать на своём. Он немедленно раздражался, лицо краснело, скулы напрягались, а почти прозрачного, ледяного цвета глаза приобретали мутно-серый оттенок, он сжимал кулаки и начинал прерывисто дышать, наступая на неё, пытаясь то ли напугать, то ли спровоцировать, и Анна Николавна, мямля что-то на ходу, побыстрей уползала в свою комнату.

А потом появилась эта Рита: неспокойная, шабутная, но добрая. Виталик привёл её жить к ним, Рита жила в общежитии, а здесь ей сразу приглянулось то, что можно самой что-то сделать, что это вроде как дом, где кухня и туалет не общие, а только для своих. Она готовила вкусные ужины, постоянно подбадривала Анну Николавну, усиленно поддерживала Виталика в его увеселительных прогулках, искренне полагая, что раз она разделяет его увлечения, старается не попрекать его ничем, значит, он будет ей за это благодарен. Но вышло отнюдь наоборот: Виталику стало казаться, что она таскается за ним повсюду, потому что хочет его контролировать, как-то подчинить себе, и раз за разом он стал придумывать предлоги, чтобы оставлять её дома. Риточка недоумевала, обижалась, плакала, просила, пыталась объясниться, а в ответ получала сначала просто враньё, потом резкие реплики, а один раз – даже оплеуху, вроде как, чтобы не лезла не в своё дело. Рита схватилась за вмиг покрасневшую щёку, сглотнула, молча посмотрела на него ошеломлённо-обиженным взглядом и ушла в комнату. Виталик спокойно пошёл отдыхать в очередную компанию, снимая стресс любимым коктейльчиком «Чёрный русский», вернулся домой уже за полночь и плюхнулся не раздеваясь на кровать, не заметив сидящую в кресле Риту. Убедившись, что он захрапел, уткнув лицо в смятую плюшевую подушку, она тихонько открыла шкаф, сложила скудные вещички в хозяйственную сумку, аккуратно, чтобы не шуметь, по одной штучке сложила в маленький пакетик квадратный флакончик духов, косметичку, пластмассовую коробочку с украшениями, два тюбика с кремом, пудреницу, которая, правда, нечаянно пролетела мимо пакета и шмякнулась на пол. Рита зажмурилась, потом быстро глянула на Виталика: он по-прежнему спал в той же позе, засунула обратно вывалившуюся пуховку, ладонью стряхнула бежевые крошки под тумбочку, подхватила пакет, также бесшумно прокралась ванную, взяла своё полотенце, шампунь и мочалку, тихонько вылезла в коридор, умудрившись не наступить на вечно поскрипывающую доску под вырезанным из старого настенного ковра половиком. Глянула на дверь Анны Николавны, за которой слышался монотонный говор телевизора, вздохнула, мотнула головой, отбросив упавшую на глаза длинную чёлку, отодвинула защелку и, плавно закрыв за собой дверь, сбежала вниз по лестнице в подъезд, а дальше на улицу, и быстро-быстро пошла прочь, обратно в общую кухню и ванную, где, по крайней мере, она была сама себе хозяйкой в своей половинке комнаты, в которой стояли старенькая кровать, тумбочка, покрытая растрескавшимся лаком, и журнальный столик, который был по совместительству и обеденным, и письменным, и праздничным.

Поутру проснувшись, Виталик не сразу, конечно, сообразил, что Рита ушла, он решил, что она на учёбе. Естественно, он не заметил отсутствия её вещей в коридоре и на тумбочке. Вернувшись вечером и не обнаружив её дома, он стал злиться от того, что она где-то гуляет, вместо того, чтобы сидеть дома и ждать его. Набрав несколько раз её номер, получил в ответ голос автоответчика: «Абонент находится вне зоны действия сети». Распахнув дверь в комнату матери, он с порога проорал:

– Где Ритка шляется?

Анна Николавна взглянула на него с изумлением и проговорила:

– А Рита ушла… совсем… ты разве не заметил?

… А потом появилась Оля, с который всё вроде бы было неплохо до определённого периода: пока она не сообщила ему, что у неё, с какой-то стати, будет от него ребёнок. Виталик совсем не представлял, что вообще теперь делать, и почему вся его такая замечательная жизнь должна в один момент перекроиться и пойти совершенно в другом ритме. Ведь ребёнок – это вечный ор, хныканье, эти бутылочки, разбросанные повсюду, постоянные просыпания ночью и прочие «прелести» – так он воспринимал это событие. Он растерялся и не знал, что делать: с одной стороны ему было вполне комфортно рядом с Олей, она ему нравилась, но вот этой самой большой любви, которой все так восхищаются, у него к ней не было, просто она ему подходила. Враз менять свою жизнь как-то не очень хотелось, было же очень хорошо: домой приходишь, когда хочешь, скучно – пошёл погулял с Олей, надоело гулять – соврал, что надо по работе что-то доделать, и свинтил к друзьям, ну, а потом домой – отсыпаться. Вот она, радость жизни, а теперь чего ж? Жениться ведь придётся, наверно, да ещё и делать вид, что ты счастлив… Как-то странно…