Анастасия Ветрова
Однажды
– Володь, тебе, говорят, новенькую подсунули? – усмехнулся из окна «пятнашки» пузатый дядька в шерстяной шапке, сдвинутой на макушку.
– Да вродекак.
– А чего её к нам-то? – поинтересовался дядечка.
– Да фиг её знает, она у меня ещё не была. Думал, поставлю ей сегодня на последнее время, а тут мои что-то там переиграли и пихнули её сегодня в первую.
– Ну, сейчас поглядим, значит. Везёт тебе на девчонок-то, а? – подмигнул он Владимиру.
– Да ну тебя, Димыч, какая разница, девчонка или парень, я ж работать пришёл, а не на девок пялиться.
– Да причем тут это-то, я про другое! –он с кряхтеньем открыл дверь и тяжело выкатился из машины. – С девчонками веселее кататься, они болтливые, всё про всех рассказывают, – засмеялся Димыч, похлопав Владимира по плечу.
– Ой, а ты и рад послушать сплетни! – добродушно засмеялся он в ответ.
– Я себе настроение утреннее поднимаю, очень так помогает, лучше кофею, который на меня совсем не действует!
– В такую погоду, по-моему, ничего не действует, – зевнул Владимир.
– И не говори! – поддакнул Димыч, а потом тихонько тронул его за куртку, указывая в сторону киоска, – Глянь, не твоя там новенькая маячит?
Укиоска стояла невысокая девчушка в синих джинсах и коротком пуховике кофейного цвета с меховой опушкой, озираясь по сторонам и не решаясь подойти к учебныммашинам.
– Иди давай, а то назад уйдёт! – шепнул Димыч, и Владимир пошёл к своей машине.
Девчушка нерешительно пошла в его сторону.
– Здравствуйте, я к Вам на вождение… – скорее спросила, чем утвердительно произнесла она.
– Ну, наверное, ко мне. – он мягко улыбнулся. – Вересова, да?
– Ага.
– Ну, садись, поехали на автодром.
Он открыл перед ней пассажирскую дверь, она забралась внутрь. Владимир сел на водительское, поглядел на её озябшие руки, на ботинки в свежих разводах…
– Пешком шла, что ли, ноги промокли? – участливо поинтересовался он.
– Ну да, в какую-то лужу вляпалась, погода мерзкая такая! – смущаясь, ответила она.
– Ну, давай, устраивайся, сейчас согреешься, я печку посильнее включу.
Через десять минут они приехали на автодром. Они поменялись местами. Руки у неё согрелись более-менее, и она стала осматриваться на водительском месте.
– Ой, а как тут? Я на пятнашке ездила, там, регулировка другая…, – она шарила под сиденьем в поисках ручки, чтобы пододвинуть сиденье.
– А, сейчас покажу.Здесь вот справа такая фиговина… – он чуть нагнулся и пододвинул сиденье поближе, – А спинку слева поищи… нашла? Ну вот, достаёшь до педалей?
–Да, нормально, спасибо.
–Давай карточку. У тебя которое занятие уже?
– Шестое, – ответила она, протягивая ему карточку, слегка помятую в уголках.
–Угу, кивнул он, – просматривая записи, – так…Оля, автодром у нас в какой стадии, что не получается? – он поднял на неё глаза.
– В гараж кривозаезжаю, на эстакаде глохну периодически… – пожала она плечами.
– Ясно, сейчас проедем круг и выясним, пристёгивайся. Согрелась хоть чуть-чуть?
– Ага. – довольно улыбнувшись, ответила она.
По дороге Владимир успел расспросить её, почему она вдруг перевелась с другого филиала. Оля ответила, что переехала в этот район, и туда теперь неудобно ездить будет, вот поэтому и попросилась сюда поближе к дому, чтобы с работы успевать на теорию. В карточке он прочёл, что ей двадцать шесть лет, хотя на вид она была не старше Леры или Наташи из его группы, которым было по девятнадцать. Худенькая, невысокого роста, тёмные волосы собраны в хвост на затылке, карие глаза с пушистыми густыми ресницами, мягкий овал лица, изящные, как у пианистки, кисти рук и тонкие пальцы, внешность не броская, но задержать взгляд хотелось, чтобы рассмотреть.
Выяснил, что она работает в менеджером в салоне сотовой связи, хотя и закончила институт по юридической специальности. Больше пока ничего вытащить из неё не удалось. Не то чтобы он страдал от избытка любопытства, просто привычка такая у него была: на первом занятии составить себе своего рода психологический портрет ученика, чтобы понять, какой к нему нужен подход, наскольколегко человек идет на контакт, восприимчив ли к замечаниям, которые он вставлял между вопросами о жизни, работе, может ли одновременно держать на контроленесколько моментов. Иногда, конечно, ошибался в человеке, не без этого, но чаще угадывал. ОляВладимиру в целом понравилась: достаточно уравновешенная, вроде ответственная, вежливая (сам не зная, почему, он не терпел девушек, которые без конца сыпали ругательствами, или того хуже, матерились через слово, пожалуй, только Лапина не раздражала своей манерой, но Лапина – это, скорее, исключение). Он, конечно, сам не был идеальным в этом плане, прекрасно пользовался великим и могучим, но выражаться позволял себе либо при разговоре с самим собой, когда никто не слышит, либо только при мужиках, возможно, поэтому и от других того же требовал, а может, просто воспитание свою роль сыграло: у них дома никогда ни дед, ни отец не позволяли себе нецензурно выражаться при женщинах и детях, да и вообще, редко повышали голос, но при этом могли очень строго высказать или даже просто посмотреть так, что хотелось спрятаться пониже под стол, пока взрослые не забудут , чем он провинился. А мама всегда говорила, что нужно уметь человеку объяснить словами, без крика, но так, чтобы он чётко понял. Вот, может, благодаря этому из него и получился такой неплохой педагог, ну еще и своего рода талант имелся.
Он привык всё тут же на месте объяснять, иногда по нескольку раз, потому что не все ученики сразу соображали, что и как нужно делать. Если человек что-то неправильно делал, он ему объяснял сразу, где тот промахнулся, а потом ещё раз просил повторить уже правильно, а излишне самоуверенных, те которые считали, что водить умеют от природы, и опыта езды по сельским дорогам им с лихвой хватит, он периодически специально подводил к таким ситуациям, где им хошь-не-хошь, а приходилось признавать, что учиться нужно, даже если ты сто раз талантлив.
Но никогда Владимир не повышал голоса, даже когда его раздражал человек, сидящий на соседнем кресле, разные же приходят учится, некоторые и неприятны могут быть в общении, некоторые вообще свысока смотрят, как на обслуживающий персонал, попадалась ему парочка таких, но выбирать не приходилось, кого поставили, тех и обучать надо было, но он всегда умел именно объяснить, донести так, чтобы ученик не просто заучил и повторял как автомат, а именно понял, но сам не лез, руль не выхватывал, как иногда делают инструкторы, за исключением некоторых ситуаций, когда это было жизненно необходимо. Просто комментировал, не раздражался, даже если машину явно третировали, а пытался успокоить ученика, чтобы тот собрался с мыслями и перестал нервничать, и вот за это ученики его просто обожали и говорили про него, что он и мартышку водить научит так, что она экзамен в ГИБДД сдаст с первого раза. Постоянно приходили и благодарили после выпуска. С некоторыми он потом поддерживал хорошие отношения, с кем-то лишь случайно виделся на улицеи только здоровался, но так или иначе плохих отзывов о себе не слышал еще ни от кого (даже те два сноба, смотревшие на него и его не люксовую машину чуть ли не с презрением, через несколько занятий поменяли свое отношение).
Ну, наверно, так и должно быть, если работа – любимая и приносит столько удовлетворения и положительных эмоций.
Примерно через три недели график полностью устаканился, никаких накладок не было. Вопреки опасениям Владимира Анатольевича, новенькая поладила с другими одногруппниками, а Лапина довольно мирно к ней отнеслась и не придиралась, поскольку Оля сразу дала понять, что готова подстраиваться под остальных, потому что прекрасно понимает, что она вклинилась посередине процесса обучения, ну, на том и порешили.
Вождение Оле давалось неплохо, она с удовольствием ходила на занятия, по теории тоже всё было достаточно гладко, преподаватель попался толковый, опытный, разбирал с ними разные ситуации, доходчиво разъяснял задачки из учебника, даже Лодкин, тот, который чуть не вылетел с курсов из-за пропусков, взялся за ум и теперь исправно посещал каждое занятие.
В целом, учиться оставалось примерно ещё два месяца, потом внутришкольный экзамен, а потом уже в ГАИ. Оле действительно было очень удобно учиться именно здесь, потому что после работы она как раз успевала доехать до автошколы, сходить на теорию, а потом сразу домой, потому что там было-то всего через улицу пройти. А с вождением Владимир всем шёл навстречу: кому удобно было, тех ожидал возле школы, а остальных мог подхватить или высадить где-нибудь по пути.
Так что Оля наконец выдохнула и почти перестала по истечении нескольких недель, как она переехала жить обратно к родителям, оглядываться каждый раз, выходя из подъезда или из автошколы. Несколько недель назад она бегом бежала на остановку из школы, еще до перевода сюда, чтобы быстрее уехать домой… Но постоянная, хотя и не такая уже изнывающая, тревога всё равно преследовала её, не так-то просто было избавиться от воспоминаний за такое короткое время.
Глава 2
ГЛАВА 2.
В один из дней Оля собиралась на вождение, нужно было ещё успеть помыть посуду, глотнуть кофе, чтобы совсем уж спать не тянуло, а то глаза так и закрываются, а тут ещё и водить надо, но сама виновата – нечего было вчера до трёх ночи в телевизор пялиться, но тут как же, один за любимых фильмов шёл – «Весна на Заречной улице» – такая неплохая старая советская романтическая история, которая сейчас была очень созвучна её непонятному состоянию.
Непонятным оно было от того, что она сама ещё не разобралась, что с ней происходит: то ли весенняя погода влияет, то ли просто давно ничего нового в её личной жизни не происходило с тех пор, как она разошлась с мужем, то ли ещё что-то было причиной. Нет, депрессии не было, наоборот, после разрыва их отношений она ощущала некий эмоциональный подъём, казалось, будто её наконец выпустили из душной мрачной клетки и дали вдохнуть воздуха в полную силу…
… С Виталиком она познакомилась ещё учась в институте. Он был с другого факультета. Что касается внешности, то у него она была совершенно непримечательной, ничего такого, чем можно было бы заинтересовать и уж тем более сразить с первого взгляда: невысокий, худощавый, слегка сутулый, короткие волосы каштанового цвета с залысинами надо лбом, от чего лоб казался несоразмерно высоким. Тонкий нос, чуть впалые щёки, узкие губы, которые он по привычке сжимал так, что казалось, их практически нет на лице, и глаза какого-то странного, почти прозрачного холодного оттенка, как будто две льдинки смотрели на тебя. Единственное, эти странные глаза заставляли задержать взгляд на его лице: невольно привлекал внимание необычный, такой холодно-прозрачный цвет радужки. Эти глаза сосредотачивались на лице собеседника, не согревая ни внутренней теплотой, не заставляя улыбнуться, но тем не менее, действуя, словно магнит. Позже Оля часто размышляла, что, в принципе, встреть она его где-нибудь на улице или просто в институтском коридоре, что наверняка уже не раз происходило, она бы и не обратила на него внимания, потому что это было вскользь, всё равно что видишь каждый день в автобусе одних и тех же людей по дороге на работу: вроде бы уже знаешь их, но всё равно пропускаешь мимо себя не задумываясь, как часть декорации.
А в тот раз получилось так, что обстоятельства сложились определённым образом. На одном из чьих-то многочисленных, шумно празднуемых всем потоком, дней рождений они как-то разговорились. Выяснилось, что у них немало общих интересов, есть, что обсудить, о чём пообщаться. Виталик был умным, эрудированным собеседником, при этом ему было присуще чувство юмора, которое, правда, довольно часто переходило в сарказм, а когда ему было нужно, он мог быть весьма обаятельным.
Позже они договорились созвониться, а потом стали ходить на какие-то мероприятия и тусовки. Их всё чаще видели вместе, отношения незаметно закрутились, и вот она уже с нетерпением ждала от него телефонных звонков, бежала на свидание с сияющими глазами, улыбалась всем и вся от того, что она любит и, хотелось надеяться, да нет, даже чётко верить, что она ещё и любима.
Виталик был внимательный, заботливый, но, правда, только первое время, месяца три-четыре их отношений, когда ему нужно было завоевать безоговорочно её внимания и утвердиться на определённой позиции. А вот потом ей всё чаще приходилось добираться домой одной после их встреч: он просто сажал её на маршрутку, ссылаясь на то, что ему надо ещё сбегать по каким -то делам, и вроде это выглядело для Оли нормально, потому что периодически они гуляли не только вдвоём, но и парами, и она ехала домой с кем-то из девчонок, поэтому и не брала в голову такие, как ей казалось, мелочи. Но чем дольше они встречались, тем меньше уже он пытался скрыть свою истинную натуру: иногда позволял себе прикрикнуть на неё, грубо ответить, но Оля как бы пропускала всё это мимо себя, считая, что это просто такой период в жизни, и всё образуется, просто надо дать ему время, у всех же такое бывает, на работе у него проблемы, вот и раздражается, а она просто неправильно выбирает момент, когда с чем-то к нему обращается.
А вот Виталик прекрасно осознавал, что Оля влюблена в него по уши, поэтому уже можно было и показать, что он тут главный, ему нравилось, что она себя чувствует зависимой от него, что он может вертеть ею, как хочет, главное, внушить ей, что так и должно быть, что он – предел её мечтаний. Ну, а Оля и подумать о другом-то не могла в силу своей малоопытности: это были первые её настолько серьёзные отношения, её первый мужчина и, понятное дело, она считала, что и единственный.
… Где-то через два с половиной года, как они встречались, Оля поняла, что беременна. Естественно, первым человеком, кому она сообщила эту новость, был Виталик. Оля была несколько растеряна, но в то же время рада, и надеялась, что он тоже обрадуется, но вместо восторженных заявлений он как-то смутился, помолчал немного, а потом сказал в замешательстве, почёсывая лоб:
– Наверное, нам надо расписаться, если ты, конечно, точно уверена, что беременна…
– Виталь, четыре теста, что я, придумываю по-твоему?! К врачу я уже записалась, если что! – Оля уже готова была разреветься из-за того, что он совсем не так отреагировал, как она ожидала. Но тут Виталик сообразил сказать:
– Нет-нет, что ты, я не в том смысле, просто я не готов как-то был, что у нас вот так вот рано всё получится, но тут уж раз теперь получилось, то куда деваться… – как бы сам с собой рассуждал он.
Оля поникла, но потом всё же решила, что, наверное, он и в самом деле просто ошарашен этой новостью, потом придёт в себя и поймёт, что всё замечательно, хотя почему-то ей самой не сильно в это верилось после их разговора, но она тогда была влюблена в него, влюблена той максималистской любовью, которая склонна идеализировать многие вещи и закрывать глаза на очевидные.
Через месяц они расписались, и Оля переехала жить к нему. Виталик жил с матерью в двухкомнатной квартире. Поначалу всё вроде было ничего, со свекровью Оля поладила. Это была мягкая и покладистая женщина, она была рада, что Оля появилась в их семье, да и к тому, что Оля была беременна, отнеслась очень хорошо и жаждала появления внучки, поскольку собственной дочери у нее не было. Но единственной слабостью её был сын, который имел на неё сильное влияние и мог манипулировать матерью. Поначалу Оля не обращала внимания, но потом всё чаще стала видеть, что в каких-то спорных ситуациях свекровь старается лишний раз промолчать, а Виталик уж слишком категорично отстаивает свое мнение, хотя обычно Анна Николавна была права. Споры в основном происходили из-за того, что Виталик часто проводил время у друзей, задерживался иногда допоздна, но стоило матери что-нибудь сказать ему или попробовать объяснить, что лучше бы побольше времени уделять беременной жене, как Виталик тут же начинал злиться, весь раздражался и начинал кричать на мать, чтоб не лезла не в своё дело, да и при первой же вспышке его гнева она старалась запереться в своей комнате, уходя со словами «Виталька, конечно, тебе решать, я просто поинтересовалась и всё.»
И всё – весь остальной вечер её было не видно и не слышно, Оля претензий ему не высказывала, стараясь следовать примеру свекрови, он вроде бы успокаивался, и какое-то время всё было по-прежнему.
… Это произошло где-то через несколько недель после свадьбы. Виталик пришел домой очень поздно, было уже почти три часа ночи. Оля места себе не находила, расхаживая вдоль окна и то и дело поглядывая в ту сторону, откуда обычно он шёл домой. Анна Николавна пыталась отвлечь невестку, хотя, чувствуется, сама была уже как на иголках. Мобильник у него не отвечал, и Оля уже прокручивала у себя в голове всё мыслимое и немыслимое, что могло случиться с её мужем по дороге домой.
– Олечка, нельзя так волноваться, он придёт домой, ничего плохого с ним не случилось…
– Анна Николавна, вы же видите, сколько времени! Я так с ума сойду!
– Оль…, – тут она слегка запнулась, – ты понимаешь, он и раньше так приходил нередко… просто вы тогда вместе не жили ещё, я думала, он с тобой провожается…
– Да мы почти никогда позже половины двенадцатого не расходились! Он сажал меня на маршрутку, а сам шёл куда-то….
– Ну вот, а домой приходил уже совсем поздно, у Вадика, наверно, сидел, ты же знаешь, у них там вечно компании собираются.
– Нет, ну раньше, понятно, но сейчас-то ведь у него семья… я ж ребёнка жду, в конце концов, а он меня доводит тут! – Оля уже была на грани, голос дрожал от готовых вот-вот прорваться слёз, потому что нервы достигли пика напряжения, и она уже не знала, куда себя девать.
– Оленька…
Но тут раздался металлический звук ключа, поворачивающегося в замке, и вошёл Виталик. Анна Николавна схватила её за руку, шепнув:
– Ты только спокойно, не надо сейчас…
Оля недоумённо смотрела на Виталика, который привалился к стенке прихожей, стаскивая с себя шапку. Зло глянул на них:
– Ну, чего вылупились обе? Марш спать!
– Вить, ну уже четвёртый час пошёл, где ж ты был-то? Ты б хоть предупредил… – начала Анна Николавна.
– Не твоё собачье дело! Где хочу – там и бываю! Тебе чего надо? Заняться нечем?
– Виталь, я уже все нервы вымотала, ты соображаешь, что творишь? Телефон недоступен, ты ушёл ещё с утра, мы тут не знаем уже, что и думать, а ты – не ваше дело?! А чьё тогда? – Оля не выдержала и сорвалась уже на крик, – Я боюсь, вдруг с ним что случилось, а он ещё претензии предъявляет, почему я поинтересоваться хочу, по какой причине муж домой под утро приходит? Это что – нормально?
Анна Николавна слегка дёрнула её за кофту, чтобы притормозить, но толчок был дан. Виталик отлепился от стены и попёр на мать:
– Ты чего тут лезешь? Кому сказано – спать!– проревел он.
– Виташ, пожалей Олечку, ей волноваться нельзя…, – робко пискнула мать.
– Иди, давай, дверь видишь? Открыла её, залезла внутрь и заперлась, и чтоб я тебя не видел! – он махнул рукой в сторону двери в комнату. Анна Николавна поспешно юркнула туда, причитая на ходу: «Ой, Господи, убереги, вразуми его…»
Оля слегка отшатнулась назад, с ужасом смотря в полные бешенством глаза мужа, но тем не менее, обида ещё не до конца вылилась, и она воскликнула:
– Ты что так ведёшь себя? Почему ты так с матерью разговариваешь?
– Чего? Ты ещё мне будешь диктовать, как и что делать? Не выёживайся и знай своё место! Молчала бы лучше, её тут как человека держат, а она ещё и недовольна! Ты зарываться стала, дорогая, я этого не потерплю, слышишь? – он схватил Олю за ворот халатика и стал трясти.
– Не смей мне указывать, что делать! Никогда не смей!
Оля уже не в силах была как-то сопротивляться. Она просто замерла, уставившись на его кулак, сжимавший трикотажный воротничок. Потом вдруг почувствовала, что голова как-то поплыла и кулак стал размазанным, а потом и вовсе пропал, и она как будто куда-то провалилась.
Очнулась она в больничной палате. Голова нестерпимо болела, и с трудом удавалось сосредоточиться на каком-то предмете. Потом взгляд остановился на каком-то женском лице. Лицо сказало:
– О, молодец, очухалась, ща медсестре на пост скажу.
Через пару минут пришла медсестра, померила давление, поправила катетер на руке и молча вышла в коридор.
Потом приходил Виталик, потом мама, но Оля лежала словно в каком-то отупении: в мозгу чётко отпечаталась только одна фраза, сказанная будничным тоном: «К сожалению, Вы потеряли ребёнка. Но в целом всё хорошо.»
«Как может в целом быть хорошо, если я его потеряла? Как такое вообще могло со мной случиться? Как?» – кричало всё у неё внутри.
Оказалась, что после того, как она потеряла сознание, у неё открылось кровотечение, вызвали скорую, но ребёнка спасти не удалось. Врачи сказали – стресс в первом триместре весьма чреват выкидышем. Виталик сидел возле её постели, повторял беспрестанно:
– Олечка, прости меня, прости, пожалуйста, я не знаю, что случилось, я не хотел, правда не хотел…
А она не хотела его слушать, больше не хотела. Потому что враз как-то отшибло всю ту неземную любовь и идеализацию, ей казалось, перед ней совсем чужой человек, с которым теперь как-то ведь надо будет жить, но как? Пока тяжело было об этом думать, после наркоза мысли отказывались строиться в логические цепочки, и Оля закрыла глаза и уснула.
Приехав домой, она поняла, что, как раньше, жить уже точно не получится, потому что, увидев Виталика с такой стороны, она больше не могла принимать его как своего мужа. Ведь муж, по идее, должен уважать, защищать, заботиться, а тут вышло совсем наоборот… Если его не остановило ничего сейчас, то кто знает, как впоследствии это проявится?
Некоторое время она собиралась с мыслями, внешне делая вид, что всё, как обычно. Виталик в первые дни после её возвращения изображал из себя заботливого мужа: он приносил ей чай в комнату, покупал любимые шоколадки, помогал даже кое-что по дому делать. А Оля гадала, действительно ли это чувство вины и раскаяния в нём говорит, или он просто хочет всем показать, что он не муж, а золото. Родителям, кстати, Оля так и не смогла признаться, из-за чего именно угодила в больницу, они считали, что это просто неудачное стечение обстоятельств. А Анна Николавна, естественно, тоже помалкивала. Она по-своему переживала, сочувствовала невестке, это у неё проявлялась в том, что она больше обычного хлопотала по дому, не давая Оле практически ничего делать самой, и тихонько вздыхала, сидя за вязанием в своём кресле.
Прошло примерно две недели, этого времени вполне хватило Оле для того, чтобы понять: она не сможет переступить через себя и продолжить делать вид, что ничего не произошло. Слишком жестокий урок она получила от жизни, чтобы он прошёл впустую. Она твёрдо решила, что нужно менять всё кардинально. К Виталику она сейчас не чувствовала совсем ничего, кроме, пожалуй, презрения, как к какому-то неприятному насекомому. Даже ненависти не было, просто выгорело внутри всё, и пока на этом месте была только щемящая пустота. Больше она злилась на себя, за то, что столько времени потратила зря, за то, что позволила Виталику поставить себя в такое унизительное положение, а больше всего за то, что настолько низко себя ценила, что могла такое отношение его принять за любовь.
***
… Она постучалась в комнату к свекрови. Анна Николавна сидела перед телевизором, довязывая рукав кофты, но, казалось, мысли у неё были где-то далеко, а телевизор работал просто так, для фона, чтобы вязалось быстрее. После произошедшего она совсем притихла, с Виталиком почти не разговаривала и всё больше сидела в своей комнате, видимо, считая себя отчасти виноватой в том, что произошло.
– Анна Николавна, мне нужно кое-что сказать Вам…, – начала Оля.
– А? – очнулась она от размышлений и повернулась в сторону невестки.
– Я хочу… подать на развод…, – медленно произнесла Оля.
Анна Николавна вздохнула и опустила глаза:
– Я тебя понимаю, пойми, я тоже осуждаю сына, я виновата, что…
– Да нет, ну при чём тут Вы? Вы же не справились бы с ним! – воскликнула Оля.
– Да нет, я не об этом…, – она горестно усмехнулась, – я должна была предупредить тебя перед свадьбой, что он такой, ведь это не впервые началось…
Оля недоверчиво посмотрела на неё:
– Но ведь он…, она умолкла, ожидая, что ответит свекровь.
– Знаешь, до того как он начал встречаться с тобой, у него была девушка, Рита, это курсе на третьем было, она даже жила у нас какое-то время, но один раз случился скандал, Рита не сдержалась и влепила ему оплеуху, не знаю толком, в чём там было дело, но что-то такое она ему не спустила… и вот он разбесился до того, что избил её. Рита не стала никому ничего говорить, по-тихому ушла и всё, больше я её не видела.
Анна Николавна глубоко вздохнула, собираясь с мыслями, и продолжила:
– А потом появилась ты, и он вроде бы стал меняться, стал со мной спокойно разговаривать, без раздражения, шутил, такой бодрый ходил, я решила, что наконец нашёлся кто-то, кто сумел на него повлиять в лучшую сторону. А потом я узнала, то у вас будет ребёнок, я надеялась, что в нём что-то другое проснётся, и эта агрессия уйдёт… но, видимо, тут бесполезно…, – она умолкла на секунду и тяжело вздохнула. – … И вот теперь ты из-за этого пострадала, а если б я тебе сразу сказала, может, всё и обошлось бы по-другому…
Оля задумалась, потом сказала решительно:
– Не считайте, пожалуйста, что я на вас обиду держу, нет, мне тоже надо было получше смотреть, а то я розовые очки нацепила и летала от радости, а ведь были моменты, на которые стоило обратить внимание! Просто тогда я не придала этому значения… но, значит, раз так случилось, то так и должно было произойти…учатся-то на своих ошибках…сколько в чужие носом не тыкай, – невесело усмехнулась Оля. Анна Николавна снова вздохнула:
– Ты когда ему скажешь?
– На днях…