Анастасия Ток
Вспоминая о том, что сейчас в будущем
– Эй, ты…С гребнем на голове…Ты все-таки умеешь привлекать внимание…– звучит над ухом знакомый резковатый голос. Кто-то кладет на плечо Дога мягкую лапу с короткими, но остренькими коготками. Панк испуганно оборачивается. Перед ним стоит призрак былой дружбы. Неон плутовато улыбается кривой усмешкой, но единственный глаз полон доброты. Доггер и не подозревал, что во взгляде хорька может быть столько тепла.
– Ты все-таки умеешь привлекать внимание, брат, – повторяет Неон. – Я хотел свалить, заботливо упаковал все денежки в чемодан и собрался бежать в другой город на поиски…новой сделки. Но, представляешь, поезд отменили! Я сразу вспомнил о тебе, брат. Идиотизм какой-то, но подумал, что это ты меня проклял, поэтому я уехать не могу. Как там эта еретическая чепуха-то называется? Карма что ли? Не перебивай! Так вот, я вспомнил о тебе и пошел к себе домой. Но тут ты стоишь и что-то стонешь. Пришлось остановиться.
– С вами все в порядке, ребят? – спросил один из суетящихся в толпе лис в чьем портфельчике лежал ноутбук с отчетами и докладами. Похоже, Неон прав, и Дог все-таки смог привлечь внимание, несмотря на общее настроение деловой занятости и спешки, царящее в толпе. За лисом выстроилась целая очередь обеспокоенных граждан, наперебой пытающихся выяснить: в чем же дело?
– Все окей, – спокойно заверяет собравшихся хорек. – Просто мы тут заболели малость новой разновидностью чумы. Называется «дружба». Распространяется быстро, передается стремительно от одного к другому и поражает, прежде всего, мозг.
– Дружба – это чума?! – не то с восторгом, не то с испугом переспрашивает Доггер, в чьих глазах еще стоят слезы, но морда преображается радостной улыбкой. Он все еще плохо понимает, что происходит, но судя по тону Неона, по его глазам (а для Дога оба они всегда были целы) что-то хорошее.
Толпа озадаченно пожимает плечами и, подобно медленно уходящей волне, отливу, смывающего следы на песке и уходящему в бурные воды моря, схлынула от двух мирившихся друзей.
– Слушай, брат, – живо начинает хитрый хорек, – давай опять продавать? На этот раз по-честному. Слово даю! Я знаю одного персонажа у него товар – просто бомба! Документики, справочки – все как полагается, на месте. А ты у нас опять звезда маркетинга! Ну, хочешь же?
– Ничего я не хочу, – обиженно отмахивается пес.
– Что за дела? Разве мы не помирились?
– А я извинений не слышал! Хотя и не глухой еще!
– Оке-е-ей…Прости, – неохотно бубнит Неон.
– За что? – упрямится Дог.
– Что обманул и кинул.
– А теперь все вместе скажи.
– Ты начинаешь язвить, а это значит, что уже не сердишься!
– Хм!
– Ладно…П…П…Пр…Просто поговорить пришел!
– Чего?! Ну и катись колбаской по Малой Спасской!
– Прости, что обманул и кинул!
– Прощаю! Я повлиял на тебя, как и на всех живых существ, встречающихся со мной. В тебе что-то переменилось.
– Ну, а продавать будем?
– Нет. Мне домой пора. Наверное…Я не знаю!
– Да все ты знаешь, – неожиданно серьезно говорит хорек. – Тебе домой нужно. На сцену.
– Думаешь, можно?
– Нужно. Задыхайся от угара сценического, играй роли, ломай комедию, а публика пусть отбивает лапы от аплодисментов… Теперь спой мне.
– Как петь-то? Микрофона нет, гитар нет, барабанов нет.
– Ты и без микрофона орёшь. Спой для меня и для них.
Все, что произошло дальше Доггер плохо помнит. Только ему показалось, что где-то вдалеке барабан начал отбивать ритм, а над ухом зазвенела гитара, у которой лопнула одна струна. И все вопят: «Хой! Хой», а сам он поет что-то дворовое, озорное и очень веселое. И в песне что-то про друзей, соловьев и пивные ларьки.
Часть 3
Глава 32. Огненное шоу со спецэффектами
С того момента, как Глэйз, Доггер, Джейн, Грей, Орландо и Фрида прибыли на машине времени к себе домой, прошло лишь пару дней. Глэйз и Дог уходили врагами, а вернулись братьями. Джейн была завистницей, а стала верной подругой. Грей…Пожалуй, он мало изменился, однако Джейн отмечает, что песни его стали более серьезными и прошло навязчивое желание кидаться в публику пустыми пафосными лозунгами. Но история на этом не заканчивается.
Фрида обеспокоенно ходит взад-вперед, ее копыта глухо стучат по деревянному полу в фургоне средневекового ученого. Орландо что-то сосредоточенно пишет, а злосчастная машина времени, как забытая и больше ненужная игрушка, отставлена в угол.
– Орландо! – истерично вскрикивает Фрида. Что нам теперь делать? Дог, Глейз, Джейн – эти зверюшки передружились, а я?!
– Иди и ищи себе друзей, если хочешь. Я сам себе и друг, и враг. In me omnis spes mihi est19.
– Ведьмам не положено дружить…Но мне очень хочется!
– Кто тебе не дает? – равнодушно говорит ворон, не отрываясь от записей.
– Зло! Мое злое начало! Меня разрывают противоречия! Ты врач, а даже мне помочь не можешь…Или не хочешь…– со вздохом кончает лошадка.
– Не трать силы на поиски лекарства, от той болезни, которой нет.
Вдруг, глаза лошадки резко вспыхивают зеленым пламенем.
– Идея, мой пернатый ami! Орли, это идея! Сегодня вечером, когда солнце будет садиться, неси на главную площадь города дрова, да побольше! Руби лес, обрывай сучки и ветки! – с нездоровой и неестественной радостью в голосе кричит огненнорыжая.
– Я в город не хожу.
– А сегодня пойдешь, – повелительным тоном приказывает Фрида.
– На меня не действует твоя магия, ведьма, у меня нет души.
– Мне не обязательно нужны волшебные силы, чтобы убеждать, – ледяным тоном отвечает алогубая бестия. Она грубо поворачивает голову Орландо на себя и резким движением заставляет стрелки часов на цилиндре птицы бешено вращаться. – Ты пойдешь в город и принесешь на площадь дрова!
– Сумасшедшая! – испуганно шепчет ворон.
Фрида истерично смеется:
– Попрощайся со своей рыжей подругой, Орли! Ха-ха-ха-ха!
С этими словами Фрида буквально выпорхнула из фургончика в надежде оставить его навсегда. Она уже пыталась намекнуть Орландо на свое несчастье, но ворон, кажется, не услышал ее, но скорее всего, как всегда, не захотел услышать. Лошадка проживает не первую жизнь, ей бы очень хотелось наконец-то покончить с этим нескончаемым потоком перерождений. Быть бессмертной очень грустно, ведь все уже давно известно, каждый раз все повторяется заново, снова и снова…как заезженная пластинка выученной наизусть песни, остановить которую нельзя. Колесо Сансары вращается снова и снова, а Фрида в нем – всего-навсего рыжая белка, вынужденная бежать, чтобы не упасть. Каждый раз, когда она закрывает глаза, ей хочется думать, что на этот раз навсегда. Вид солнца ей надоел, его лучи обжигают кожу, но и луну она больше не хочет видеть. Если бы могла, то выбрала бы просто пустую темноту, абсолютную черную дыру, бездну без начала и конца. Первый раз – Фрида К., потом Азраила, Мара, Олеандра и, наконец-то, снова Фрида. Может быть, если в этот раз она попробует сделать это сама, то все наконец-то кончиться? Первая жизнь казалась ей непростой и нелегкой, но она еще не знала в то время, что предстоит быть пони с рыжей гривой! Дашка, как дурная игральная карта, предсказывающая плохие новости, сбила ведьму, и та теперь не знает, как ей доигрывать свою роль.
На площади Свободы сегодня вечером неспокойно. Ворон, чье тело выстроено шестеренками, собирает в кучку дрова, добытые им сегодня в лесу. Он угрюмо смотрит на окружающих, стараясь как можно меньше обращать внимание на все внешнее, стремясь больше уйти в свое внутреннее. На площади собираются недоумевающие жители Хилтопгера, среди них и Дог тоже. Наконец-то появляется Фрида. На ней длинная фиолетовая мантия, стекающая обволакивающей магмой по земле. Аромат распустившихся с приходом весны цветов смешивается с запахом разгоревшихся от ее взгляда дров и поленьев. Лошадка ступает гордо, словно несет на голове пятиконечную корону, боясь уронить ее и свое достоинство заодно. Она снисходительно оглядывает публику, насмешливо улыбаясь и нагло смеясь в лицо. Фиолетовый браслетик, купленный в первый день пребывания в городе яркой ленточкой, обвивает копыто пони. Распущенная грива струится по плечам, в рыжие космы вплетен бутон белой лилии и желтой хризантемы, челка аккуратно уложена спадающей на глаза волной. Зеленые глаза подведены черной тушью, ресницы кажутся еще пышнее, длиннее и выразительнее. Ее движения изящны, но строптивы. Во взгляде чувствуется протест, злая ненависть. Ведьма подходит к разгорающемуся костру.
– Я не могу начать шоу! – громко заявляет она, как ведущий на праздничном концерте. Такое чувство, что из своей смерти лошадка решает сделать красочное представление. Но собравшиеся и приглашенные даже не знают того, зачем они здесь. Вдруг, в толпе загорается пятнышко голубого цвета. Как ни смешно, но самый важный гость, приглашенный на странный «праздник», заявляется самым последним. Разноцветные браслеты на копытах отражают лучи заходящего солнца, сверкая и переливаясь радужными полосками. Бордовая разлохматившаяся челка развевается на ветру, что приносит с собой прохладу наступающего вечера. Это Дашка. Она с удивлением смотрит на подругу. Сначала Фриды долгое время не было в городе, а теперь, когда она наконец-то вернулась, вместо теплой дружеской посиделки подруга приглашает ее на главную площадь города…Зачем? Дашка сразу же отмечает про себя безупречный внешний вид Фриды, словно та не живое существо из плоти и крови, а хрупкая фарфоровая куколка с витрины магазина. Такое чувство, что лошадка долго и усердно готовилась к этой встрече.
– Дашутка! Вот и ты! – не радостно, а, скорее, напряженно и наигранно приветствует пегаса ведьма. – Ты можешь порадоваться вместе со мной! Ведь все это шоу в твою честь!
– Фрида, я не понимаю…О чем ты? Какое шоу? Почему на площади Свободы? Почему здесь горит костер? Разве можно разжигать огонь в городе?.. – взволнованно и путанно кричит Дашка из толпы.
– Нам с Орландо все можно. Да, Орли? – огненнорыжая оборачивается к ученому. Он стоит совсем рядом с огнем, равнодушно двигая поленья ближе к искрам. Срубленные дрова загораются красным языком пламени, постепенно чернея и превращаясь в уголь, который так любит использовать ворон для своих чертежей и анатомических схем.
– Можно…– апатично поддакивает он, даже не понимая, с чем соглашается.
Фрида тщательно продумывала то, как совершит свой триумфальный уход со сцены. Она пригласила многих, беда в том, что не все из приглашенный поддались уговорам странной рыжей пони и пришли на площадь. Но здесь были Дог и Дашка, конечно же, Орландо, а это главные фигуры в шахматной партии Фриды. Ведьма спланировала многое, но оркестр ей организовать не удалось. Придется умирать без музыки. Но тишины ждать не стоит. Тотчас же раздадутся вскрики ужаса, панические возгласы и вой сирен экстренных служб. Лошадка аккуратно берется за крыло ворона, почти как в первый день, когда она пыталась подняться с деревянного пола в фургоне, только-только появившись в этом месте и в это время. Она странно смотрит на него, словно пытается сказать что-то, но только не языком и не мимикой, а одним лишь взглядом. Орландо старается разгадать это немое послание. Фрида почти беззвучно шепчет ему не то «спасибо», не то «прости». Хотя ни то, ни другое не слишком конкретно и ясно. Механическая птица из шестеренок любит физику и алгебру, где все можно объяснить формулой и логикой. Фрида – единственная задачка, для которой он не может подобрать верного решения. Взмах царственно-роскошной фиолетовой мантии и…Ведьма бросается в огонь. Толпа возмущенно рокочет, кто-то в ужасе бледнеет и вскрикивает, белая кошечка из пекарни падает от ужаса в обморок, управляющая пабом Реджина пытается вспомнить адрес ближайшей больницы или милиции, чей-то перепуганный голос взволнованно шепчет: «Воды! Воды! Скорей воды!». Глаза Доггера округлились, словно из пса он превращается в ночного ухающего филина.
– Такого я не ожидал…– растерянно бормочет он.
Орландо с испугом смотрит на красное пламя огня, которое стало ярче от рыжей гривы Фриды. Его новые вставленные линзы отражают свет костра. Ворон чувствует страх, даже ужас, который вот-вот перерастёт в безумие и панику. Фрида, даже будучи в огне, ломает его систему, разбрасывает шестеренки, выкидывая болты, вырывая из железного корпуса гайки. Искры пляшут в его глазах. В пламени костра танцует Фрида. И этот костер здесь по вине Орландо. Ученый чувствует, что к нему снова возвращается то неприятное чувство, когда к искусственным глазам подкатывает поднимающее из недр механизма машинное масло черного цвета. «Это просто огонь глаза щиплет. Но…разве он может как-то раздражать мое зрение?» – думает он, пока не замечает незнакомого пегаса, скачущего к костру.
– Стой! – кричит он, – ты куда собралась?
– Там Фрида! – обеспокоенно бросает ему на ходу Дашка.
– Она же ведьма, – не впопад отвечает ворон.
– Она не ведьма – она мой друг! – раздраженно откликается пегас.
Ученый рассеянным взглядом смотрит на Дашу. В ее карих глазах стоят слезы, она спешит пробраться сквозь толпу к огню. Неужели надеется спасти Фриду? Орландо никогда не принимает спонтанных решений, не идет на поводу у своих эмоций и тщательно обдумывает каждый свой шаг. Но в эту минуту он почему-то, вдруг, теряет контроль над собой и действует по команде импульса.
– Не нужно, – останавливает он голосом и жестом крылатую подружку Фриды, – я, как видишь, железный и мне не так страшен огонь.
После этого Орландо еще секунду смотрит на пляшущие языки пламени и извивающуюся в них рыжую лошадку, чья мантия мелькает в огне фиолетовыми пятнами. Миг – он с разбега на своем колесе, как выпущенная стрела, погружается в огонь. Совершает скачок в другое измерение с истошным, пронзающим тишину криком, в котором слышится скрежет, стук и щелчки, искаженное человеческое «а-а-а-а-а-а!». Ворон слышит, как свистит чей-то крик. Но чей он распознать не получается. Возможно, его собственный вопль, возможно, плач Дашки, может, крик боли Фриды. Из огненной завесы ворон выходит с ведьмочкой, которую он несет на своих железных крыльях. Его механический корпус лишь слегка покрылся черным налетом, а Фриде повезло куда меньше. Ее мантия траурным саваном волочится по земле, распущенная рыжая грива кажется седой из-за осевшего пепла, макияж уродливыми струйками растекся по мордочке, веки закрыты, глазные яблоки отчаянно пульсируют под ними. Грудь разрывает кашель, значит, лошадка еще жива. Ее тело каждый раз вздрагивает от очередного приступа. Дашка с испугом смотрит на подругу, боясь, что та вот-вот задохнется. Кашель начинает раздражать горло. Вдруг, вместе с очередным приступом из ведьмочки выскакивает черный сгусток вязкой слизи. После этого лошадка спокойно делает вдох, умиротворенно выдыхает и открывает глаза. Первое, что она видит – железный клюв Орландо. Второе – растрепанную бордовую челку Дашки и ее прямые ресницы.
– Почему я еще жива? – удивляется она, пытаясь восстановить разрозненные кусочки воспоминаний прошедших нескольких минут.
– Потому что тебе рано умирать, – пророческим голосом отвечает Орландо. – Ты больше не будешь перерождаться снова и снова, твое колесо Сансары остановилось. Черная скверна на земле – злой дух, мучающий тебя и вспыхивающий в глазах зеленым пламенем. Его больше нет. Ты плачешь. Ты раскаиваешься. Не я буду твоим врачом. Отныне…– не зная имени Дашки, ученый кивнул головой в ее сторону.
Фрида осторожно опускается на землю. К ней тотчас же подбегает перепуганный и взволнованный Доггер:
– Фридка!! Мощно! Жива?! – Сваливает он все возгласы в одну кучу, – как отрикошетило тебе! Теперь ты на ошибках учишься!
– Что же Вы, профессор Доге, по дисциплине «шоу и эффекты» поставите мне в зачетной книжке? – как всегда лукаво и с ухмылкой спрашивает лошадка, утирая остатки прозрачных, как дождевые капли, слез.
– Хм…За спецэффекты и слезы – «отлично», – дурачится вместе с ней Дог.
Вместе со смехом уходит страх и волнение.
– Дашка, я без тебя так косячила! – с раскаянием и с виноватой улыбкой признается подруге Фрида.
Пегас лишь молча улыбается, чувствуя, что ей все труднее и труднее сдерживать подступающие сентиментальные слезы. Зато теперь она чувствует, что именно с этого момента все пойдет так, как нужно и не будет больше ни истерик, ни воплей отчаяния. И даже белоснежные клыки у ведьмочки больше не смущают ее. Есть вещи, ответы на которые лучше не знать. Дашка готова принять свою подругу такой, какая она есть. Тем более теперь, когда их дружбе, кажется, больше ничто не угрожает. Фрида отряхивает гриву от пепла, к испорченным огнем локонам возвращается рыжий цвет. Пегас помогает очистить пряди от мусора и, вдруг, начинает заплетать гриву своей подруги в тугую косу.
– Тебе так больше идет, – поясняет она.
Фрида соглашается. Раз уж она перестала быть строптивой бестией, то почему бы и ее гриве не стать покорнее?
– Что делает Орландо? – неожиданно спрашивает Доггер.
Все обернулись на птицу. Ворон вытаскивает откуда-то из-за пазухи те самые шахматы, на которые наложила чары ведьмочка. Он резким движением кидает черно-белую доску в огонь.
– Это единственное, что должно сегодня сгореть, – строго заключает он.
Доска моментально охватывается языками красного пламени, возмущенно потрескивает, но все-таки медленно и постепенно начинает тлеть.
– Там был мой автограф… – грустно произносит Дог.
– Ничего, – отмахивается Фрида, стирая со щек следы сажи и копоти, – Орли прав. Распишешься еще раз на чем-нибудь другом.
Помедлив, рыжая обращается к Орландо:
– Спасибо…
В ее голосе появляются нотки искренней благодарности. Лошадка изучает новые эмоции. Эта жизнь не похожа на все предыдущие. Она совершенно другая и тем интересная.
Орландо молча пожимает крыльями, собираясь убираться из города прочь.
– Стойте, ворон, – обращается к нему дружелюбный пегас, – останьтесь с нами. Вы как птица Феникс возродились с Фридой из огня! Раз Вы ее друг, то и мой тоже. Будем общаться, встречаться, пить, в конце концов чай, читать одинаковые книжки…
– Нет, – резко отказывается ученый, – не останусь. Чай мне нельзя, а те книги, что я изучаю вы не станете читать.
– Брось, Орли, – уговаривает Фрида, – будем вместе учиться новому, откроем совершенно другую жизнь для себя! Я же знаю, ты хороший…
– Если внедрить в часы лишний механизм – они сломаются, – многозначительно говорит птица.
– Или приобретут новую функцию? – Подсказывает лошадка со стертыми алыми губами.
Орландо молчит. Ему бы хотелось еще раз услышать то, как Фрида ласково называет его «Орли», это больше не раздражает, а приятно радует. Но…с привязанностями лучше заканчивать. К чему, как не к идеалу аскета, живущего среди книг и научных схем, стремился он и его разум? Что он будет делать в компании Фриды и Дашки? Возможно, они бы что-то придумали, но это явно не то, на что ученый будет тратить свою умную голову, которая может родить еще сотни открытий и достижений в научных сферах.
– В своей жизни я сделал одну большую ошибку, – философски начинает он. – Я не заменил на шестеренки свое сердце…Cujusvis hominis est errare, nullius nisi insipientis in errore perseverare20. И тем не менее…Моя уверенность в себе когда-нибудь иссякнет. В сущности, я точно такой же несовершенный механизм, как и все вы. Только вы хотите мне помочь, а я не собираюсь помогать себе!
С этими словами Орландо разворачивается, начав свой путь в сторону леса. Фрида с тоской и грустью смотрит ему вслед. Ей жаль этого одинокого ворона, который отверг руку, предложившую помощь. Наверное, ему будет очень грустно, а потом – обидно и тоскливо. Возможно, он кончит тем, что окончательно сойдет с ума. И тогда разберет себя на части от отчаяния или от того, что безумство стальной хваткой начнет душить. Но, может, ведьмочка заблуждается и Орландо, Орли, найдет свой путь в науке, дальше посвящая себя только ей одной. Это его дорога. Дорога одинокого ученого, пожертвовавшим всем ради Вечного Разума.
– Аdieu21… – роняет напоследок рыжая, не надеясь на то, что ее услышит Орландо.
– Пойдемте-ка лучше в «Black cat», – предлагает Доггер, – там хорошие песни сегодня будут петь.
– Это какие? – спрашивает Фрида. – Твои что ли?
– Так точно! – радостно соглашается панк.
Глава 33. Спой со мной
Яркие огни у сцены освещают фигуру в коричневом плаще с нашивкой в виде черепа. Певец двумя лапами держится за микрофон, громко крича в него бунтарские панковские мотивы. Толпа у сцены радостно топает по полу лапами, визжит, размахивает плакатами с лозунгами, расталкивают друг друга ради веселья. Среди них выделяется пятно рыжей гривы Фриды, собранной в косу, перевязанной алой резинкой, и пятнышко небесного цвета поменьше – Дашка. На сцене зажигает Доггер, чувствуя невероятный прилив безбашенной энергии и искренне радуясь, что он снова выступает на этой закиданной окурками сцене. Джейн без зависти, но с извечной печалью в голубых глазах скачет в обнимку со своей гитарой, наслаждаясь музыкой и энергией всеобщего угара. Песня кончается, с ней уходит целый мир из слов и аккордов. Панк-рокер пыхтит в микрофон, пытаясь и отдышаться, и сказать слово одновременно:
– А сейчас я уйду на время в тень, чтобы пригласить к этому микрофону нашу гитаристку Джей-Джей! Черную кошатину, в честь которой и названа эта пивнушка!
– Меня?! – испуганно и удивленно переспрашивает Джейн, сразу крепко схватившись за гриф гитары. – Но…паб не назван в честь меня…И я…
Пес с ирокезом настойчивыми жестами приглашает ее к микрофону, размахивая лапами, мол, «какая разница? Главное: иди и пой уже!». Джейн осторожно берется за микрофон, закрепляет его на стойке и сначала дрожащим голосом взволнованно говорит, посматривая на улыбающегося в стороне Дога:
– Я…Впервые на этой сцене, как певец…Всё музыкант…Не скрою – это давняя мечта, мне всегда хотелось, чтобы меня услышали, мой голос, песни…
– Начинай уже! – доносится нетерпеливый возглас из толпы.
– Ты прав! – резко и бодро соглашается Джейн. Она втягивает когти, быстро-быстро набирает аккорды, как только музыка начинает звучать, ее голос становится уверенным, сильным, мощным и звучным. Она улыбается.
Зал восторженно вопит и вторит ей на финальных строчках песни. Дог радостно мотает головой в такт музыки, пластично пританцовывая на заднем плане, заводя толпу еще больше. Реджина, услышав что-то новенькое, спустилась посмотреть, что же такое необычное творится на сцене. Жанна на какое-то время прекращает разносить полные тарелки, пустые кружки, одобрительным визгом поддерживая Джейн, искренне радуясь за черную кошку и похлопывая в такт в ладоши. По залу разлетаются строки:
– Пластмассовый мир победил
Макет оказался сильней.
Последний кораблик остыл
Последний фонарик устал.
А в горле сопят комья воспоминаний
О-о, моя оборона –
Солнечный зайчик стеклянного глаза,
О-о, моя оборона –
Траурный мячик нелепого мира,
Траурный мячик дешёвого мира.
Пластмассовый мир победил,
Ликует картонный набат –
Кому нужен ломтик июльского неба?
О-о, моя оборона –
Солнечный зайчик незрячего мира,
О-о, моя оборона –
Траурный мячик стеклянного глаза,
Траурный зайчик нелепого глаза22…
Эпилог
– Так, Черника, чего ты там последнее написал?
– Дописываю: «Траурный зайчик нелепого глаза»…
– Молоток!
– Неужели все так и было, Доггер, а? Правда-правда так было?
– Кого хочешь спроси – все подтвердят. Вон, Глэйзяру спроси.
– Подтверждаю! Честное психиаторское!
– Лирики, конечно, много получилось…М-да…А что делать? Весна! У-у-у, в «Black cat» пора идти! Руководству со мной худо, а без меня – еще хуже! На том и стою. Так и живу. И ведь буду, мать моя анархия, жить!
– А я без тебя Вертинского читал…
– Уж прям Вертинского? Читал? В пабе?!
– Да! Сшил костюм, гуталином раскрасился и прочитал под аккомпанемент фортепиано. Ух, с трудом, а все-таки нашли инструмент. Прошу прощения, но теперь нам время от времени вместе выступать. Зрители попросили меня о продолжении.
– Ну, чудеса!
– Джули тоже очень понравилась!
– Кому?
– Джули! Я не рассказывал о ней? О, какая досадная ошибка с моей стороны! Она просто прекрасна, ни в жизни такой не встречал!
– Ну-у-у-у во-о-от…Опять началось…Я это уже слышал несколько раз, и все у тебя каждый раз как в первый.
– Нет, ты не прав! Этот случай особый и исключительный. Я посвятил Джули уже несколько стихотворений. Она находит их очень милыми.
– Ладно…Ну, а с публикой – молодец. Не растерялся. Сообразил и ловко сделал. Это же глубокая и интересная тема: веселый Арлекин и грустный Пьеро на одной сцене!
– И я о том же подумал!
– Конечно. Ты же способный ученик.
– Как?
– Способный ученик! Ну, не подмастерье же уже в конце концов!
– Дог, то есть, Учитель, Вы хотите сказать, что я Ваш ученик? Прошу прощения…
– Хочу. Хочу и говорю. Ты мой ученик!
– Я счастлив, я так счастлив! Вы не представляете!
– Представляю. Погоди радоваться. Забыл, что ты там последнее написал?
– Ох, Учитель, мне, к своему стыду и позору, не хватает слов, чтобы описать все те радостные и счастливые эмоции, что переполняют меня в эту минуту! Ах, прощу прощения. Я записал: ««Траурный зайчик нелепого глаза».
– Хорошо. Это будет прекрасная пьеса! В ней каждый сыграет самого себя! Успех обеспечен! Построим в пабе театр! Настоящий камерный театр! И тоже сделаем из этого пьесу. Моя воля: всю свою жизнь превратить в пьесу и обыграть ее на сцене! Талант, что тут скажешь! Ну ладно, Черничка-ученик, теперь осталось написать одно-лишь слово в этой истории…
Конец
