Анастасия Сагран
Дорогая эрцеллет, успокойся!

Валери, нахмурив красные брови, углубился в просмотр страниц, а окружившие его так и застыли. Кому-то легко представилось сейчас, что это сам Кардиф сейчас сидит перед ними за чтением. Кто-то раздумывал над тем, можно ли хоть одной живой душе, кроме близнеца хозяина дневников, прочесть их. А кто-то, и это был Алекс, разглядывал явные схемы, вычерчивая которые, Кардиф местами протыкал рыхлую бумагу насквозь. Присев рядом и протянув руку к письму со схемой, Алекс наткнулся на предупреждающий взгляд Валери:

– Ты можешь узнать там то, о чём ни за что и никогда не хотел бы узнавать.

– Долгая жизнь меня ко многому подготовила, – ответил принц, но, развернув бумагу и увидев, что именно рисовал Кардиф и какие расчёты делал, Санктуарий не смог сдержаться: – Ого! Парнишка даром времени не терял!..

– Что вы нашли?

– Нечто, что может разниться с тем, что предсказывал Сапфир.

– Предсказывал на счёт чего именно? – встревожился Валери.

– Подскажи-ка, когда он это рисовал? – показал Алекс письмо.

– Лет… двести назад, не меньше.

– Тогда это ещё интереснее.

– Что интереснее?! – начал злиться почти святой.

– Твой брат обдумывал, как покинуть планету методом древнейших. Возможность достигнуть предела явно не давала ему покоя. А здесь как раз есть расчёты скоростей выхода на орбиту для его тела. Не советую пользоваться, они могут быть не вполне верны. Да и нужных поправок нет.

– Не вполне верны? – переспросила Моргана.

– Не люблю делать вычисления на ходу, но его цифры я запомнил, как-нибудь проверю.

– А, да, если бы они были верны… – Валери задумался так глубоко, что казалось, наступит весна, прежде чем он снова заговорит. – Сапфир говорил, что Роджер спит. Он мог оцепенеть для перелёта.

– Перелёт сложен. И невозможен без химии перевёртышей. Если ты увидишь в его письмах, что он дошёл до этой мысли…

– То он может быть на другой планете сейчас? – воскликнула Моргана.

Алекс поколебался, но кивнул, решив дополнить как можно более объективно и осторожно:

– Всё-таки перелёт с планеты на планету, особенно своими силами, впервые, без высоких технологий, очень сильно влияет на тело и сознание. Вероятнее всего, крылатый, даже попав на другую планету, всё равно завершает цепенение и засыпает… на миллионы лет и не просыпается иной раз вовсе. Надеюсь, он слышал об этом.

– Но только это могло бы объяснить его слишком затянувшееся отсутствие, – возразил Элайн.

– Сапфир предсказал, что Роджер вернётся, – напомнил Валери. И, после долгой паузы, добавил: – При моей жизни, если я правильно понял подтекст.

– Давайте искать дальше! – чуть веселее, чем нужно, предложил Алекс. – Это только одно письмо и одна гипотеза. Скоро мы найдём что-нибудь ещё.

Считалось, что папаша Брианы держался среди лучших фехтовальщиков, был известным охотником до прекрасного пола, при этом не дурак выпить, в музыке и поэзии – талант, и образование имел потрясающее. Так когда он успевал шерстить легенды о древнейших, исследовать границы возможностей тела и писать философские заметки? Что ещё там, в этих его дневниках?

Довольно много. В продолжение перебирания дневников Кардифа, Санктуарий понял, что давно не имел такого увлекательного чтения.

– Темно, – пожаловался через полсвечи Санктуарий. – Что со светом?

– Сюда до сих пор не провели электричество, – поднимаясь с места, сообщил Валери, – придётся как прежде, свечами.

– Сильвертон трясётся над каждым матти?

– Это всё новый дворец, его строительство, – проговорил Валери. Алекс пронаблюдал, как почти святой зажигал свечи и тихонько, одними губами, читал краткие молитвы. Благодарил бога за священный огонь?

– Моргана, скажи, твой супруг в постели с тобой тоже благодарит Единого?

Эскортесс зажала рот руками, чтобы не расхохотаться в голос. По её глазам Алекс понял, что почти святой всё-таки уж слишком сильно двинут на религии. С другой стороны, как ещё, если не так, заслужить такую огромную любовь Единого?

А тем временем Элайн подобрал листы, которые, едва взяв, уронила Моргана, и стал наскоро просматривать их.

– Хэй, кажется, я нашёл, – нерешительно, не смотря на радость в голосе, проговорил Уоррен Элайн тогда, когда все уже собрались было отправляться ужинать.

– Что там?

– Он искал средство от любви, – передав листы Валери, рассказал Элайн, – что в его случае понятно. Но он сделал предположение, что любовь можно постепенно вылечить, как безумие, и наверняка решил обратиться к одному исследователю, Гранту Долу. Здесь он набросал свои вопросы к нему. Если эта часть дневника не слишком старая, то имеет смысл поискать этого Гранта Дола.

– Да, оно одно из самых последних. Оно написано спустя два лунных периода после того, как он покинул Ньон, – подтвердил Валери. – Я обращусь в архивы к Виру, и он скажет, где искать Дола.

– Нет нужды, – сказал Алекс. – Дол умер. Он всё вложил в создание больницы, которую уничтожили драконы во время войны. Говорят, Дол оставался там до последних минут и погиб, когда здание втоптали в землю. Я помню его имя, потому что на него ссылался Томас Пэмфрой в своих работах. Семья погибшего учёного осталась во владении землёй и домом там, где сейчас находятся леса Гано. Быть может, кто-то уцелел и вспомнит, появлялся ли у них Кардиф?

– Проще, опять же, сделать запрос в архиве.

– Да, потому что, кем бы ни были наследники Дола, наверняка они переехали. Леса Гано стали совершенной глушью в сравнении с тем, что было там раньше.

За ужином Элайн продолжил обсуждение:

– Но, может быть, не застав Гранта Дола в живых, Роджер мог обратиться к перевёртышам… они могли дать ему всё для перелёта на другую планету.

Алекс очень старательно молчал.

– Надеюсь, что нет, – мрачно произнёс Валери. – Но если он действительно пришёл к такой мысли, то скорее он обратился бы к Даймонду, чем к перевёртышам. Не те были времена тогда.

– Верно ведь, – признал Элайн.

– Даймонд бы сказал нам о том, что с ним по такому поводу разговаривал Роджер. Даймонд рад был бы поиздеваться, – возразила Моргана.

– Разве только Роджер не исчез сразу же после разговора, и стало не над кем издеваться, – предположил Элайн.

– С ходу такие дела не делаются, – улыбнулся Алекс. – На подготовку к перелёту крылатым нужно много времени, а Роджер не показался мне торопыгой и глупцом, способным пренебречь важными мелочами.

Вроде бы лишнего не ляпнул.

– Он мог улететь не сразу, а просто исчезнуть в горах, а затем…

– Надо прочитать всё, – понял Валери. Он вздохнул и впервые после возвращения в старый Деферранский дворец семьи, улыбнулся, почти повторив слова Алекса: – Это только второе письмо и вторая гипотеза. Будет ещё!..

Однако больше ничего не нашлось. Кардиф оказался очень думающим крылатым – он много думал, много предположений записал, и много идей, по поводу чего угодно, оставил в дневниках, однако почти не писал о том, что собирается делать и с кем хочет встретиться – наверняка в целях конспирации. Ведь его исполненные планы было бы легко соотнести с его прошлым. В целом, знакомство с дневниками Кардифа заставило всех читающих на обратном пути в Ньон молчать и углублённо размышлять о масштабе личности пропавшего.

Алекс лишь одного не мог понять: какого демона настолько умный, глубоко мыслящий и чувствующий парень, явно же сознательно предпочёл не увидеть в Бриане того, в какую негодницу она может превратиться?

Глава 7. Дом пострадавших

По возвращении в столицу, Брайан Валери оказался втянут в ворох губернаторских проблем и поиски Кардифа приостановились, ведь, ко всему прочему, приближалось восстание – важная веха в истории империи.

Санктуарий, устав ждать, написал супруге на метакарту. И получил самый обыкновенный ответ через сутки:

"Я нахожусь у своей матери", – писала она, – "ты можешь приехать и познакомиться с ней, наконец".

Если бы Санктуарий мог бешено крутить головой и брызгаться ядовитой слюной, он бы делал это после такого сообщения, потому что желание после такого ответа возникло ещё как. Мать Брианы, судя по рассказам, одна из тех стерв, которые искренне не понимают, почему они стервы, и не просто никогда не меняют стиля поведения, но предсказуемо ужасны, если пытаться с ними общаться, и милы, если держаться от них как можно дальше. И, если вспомнить, каков и отец Брианы, то эрцеллет при таких родителях просто совершенство.

"Но как он, Роджер Кардиф, крылатый, который уже достаточно узнал женщин и их характеры, мог жениться именно на такой?" – недоумевал Алекс, однако собираясь в путь. – "Неужели правду говорят, что он вовсе не такой уж охотник до откровенных удовольствий, а просто излишне влюбчив? Пожалуй, если это так, то это наводит на определённый вывод. Хорошо", – решил принц, – "если благодаря любви Кардиф прожил с этой женщиной лет пять-семь и выдержал её характер, то следует заставить себя обожать её. Это же не надолго, в конце концов!"

Путь к дому матери Брианы (Алекс так и не вспомнил, как зовут тёщу), занял всего несколько свечей. Больше времени ушло на то, чтобы дождаться возвращения сервов, посланных за подарками. Бриана почти никогда ничего не рассказывала о том, как, где и с кем живёт матушка, так что пришлось раскошелиться и на подношение возможному новому отчиму эрцеллет, и гипотетическим тётушкам и дядюшкам, а так же и предполагаемому отряду ребятишек.

На месте оказались все: мельтешащие детишки под ногами, тётушки, рассаженные рядками по диванчикам, отчим и дядюшки, которые, как ранее и подозревал Алекс, были здесь не только слабохарактернее и бесправнее женщин, но и моложе. Скоро запутавшись в том, кто чей слишком молодой муж, а кто чей слишком взрослый сын, Санктуарий решил не уподобляться представителям своего пола в этом доме и не прятаться под карточным столом, а влезть в самую гущу дамских сплетен и стать полноправным участником на празднике зависти и клеветы. Одно радовало: Бриана молча осуждала здесь практически всё и всех, за исключением младших детей, с которыми с удовольствием возилась.

При первой же возможности Алекс подробно рассказал Бриане о путешествии в Сильверхолл. В ту ночь, ещё тёплую для начала зимы, они болтали почти до рассвета, сидя на перилах балкона отведённой им спальни, мешая горячий шоколад с латкором и глядя на звёзды. Ей очень не понравились выводы, которые она сделала:

– То есть отец либо мёртв, потому что ошибся с траекторией, и его унесло мимо обитаемой планеты, либо отравился химикатами перевёртышей или Даймонда, либо будет спать пару-тройку миллионов лет в мёрзлом песке под чужими звёздами?

– Ну, может, в болоте под чужими звёздами. Хотя целее будет, если, конечно, в мёрзлом песке…

– Ты пытаешься шутить, я знаю, но это не уместно сейчас, Алекс. Я зла. Как он мог так распорядиться своей жизнью?!

– Кхфп! – профырчал-проплевался Алекс, не зная, как ещё выразить насмешку, раздражение и бессмысленность ответа на глупый вопрос.

– Но это же идиотизм! – возмущалась Бриана. Так хороша в этом сумраке под звёздами глубокой холодной ночи. И, тем не менее, Алекс решил напомнить о реальности, в которой совершенства нет:

– Попробуй сказать, что и ты никогда не совершала идиотских выходок.

– Сейчас ударю.

– Понял, понял, я должен верить, что то, что ты делаешь, всегда исполнено глубокого смысла, и если я его не вижу, то обязан молчать, пока не отыщу его. Так? Хорошо, тогда, чтобы я не попадал в неудобные ситуации, занимайтесь иногда самокритикой, дорогая эрцеллет.

Бриана подумала, улыбнулась и протянула ему руку с порядком замёрзшими пальчиками:

– Если это весь ваш рецепт, господин лекарь, то я благодарна.

– В мой рецепт входит процедура, о которой я ещё не говорил.

Став серьёзнее и нежнее, эрц-принцесса поднялась с места и вернулась в спальню. Через стеклянную дверь Алекс наблюдал за её движениями и ощутил настойчивое желание молитвой поблагодарить Единого за невероятное тепло внутри, которое из-за Брианы с её "ужасными" характером и воспитанием, ему никогда и никак не потерять. Пока она любит его, он ни за что не сможет оставить её.

Алекс старательно развлекал себя, придумывая для семьи матери Брианы (которую звали то ли Белла, то ли Беатрис), сначала наиболее точные прозвища, а затем испытания, с которыми бы эти разумные справились бы или наоборот – не справились. Но от этого занятия его настойчиво отвлекали две мысли. Первая состояла в том, что в этом царстве властных женщин что-то не так, а вторая мысль концентрировала внимание Алекса на то, что Бриане в таком месте как-то… спокойно. Да, среди этих родственников она потускнела, да, пламенной любви её все эти крылатые не вызывают, но должна быть причина, по которой она выглядит в этом доме отдыхающей, расслабленно-сонной.

Ради этого "отдыхающего" вида жены, Алекс позволил себе задержаться в таком месте на несколько дней. Он так и не понял, можно ли было найти что-то хорошее здесь, кроме тренировки духа и подкрепления семейной связи. Но едва Бриана и Алекс решили вернуться в Три-Алле, как случилось это – он получил все ответы самым откровенным образом:

– Матушка, разрешите мне чаще навещать вас, – обращалась Бриана к матери перед самым отъездом. Ну а Санктуарий только что заметил, что у матери и дочери одинаково строгие причёски – фактически вариации пучков. И одинаковая страсть вставлять белые отвороты воротников даже к самым легкомысленным платьям. Правда, Бриана больше любит тёмные и насыщенные цвета.

– Конечно, дорогая. Пусть ты напоминаешь мне твоего отца, но ты всё равно останешься моей горячо любимой старшей дочкой, – с немалой нежностью отвечала Беатрис. Или Белла. Или как-там-её. Может… Белинда?

Нет, показалось. Бриана вовсе не копирует мать.

– Простите, матушка.

– Ничего милая, ты же не виновата, что эгоисты-мужчины так двуличны и жестоки, – говорила матушка успокаивающим тоном. – Просто продолжай сохранять свою твёрдость и береги себя, чтобы противостоять им и сохранить мир в своей душе. Ты всё делаешь правильно.

Внезапно Алексу захотелось ударить тёщу по носу, чтобы она ощутила всю "правильность" поведения дочери на себе.

– Рада, что ты заговорила об этом, – вдруг блеснула глазами Бриана. – И ты всё правильно рассказывала – большинство могущественных мужчин не слишком считаются с теми, кто слабее в чём-либо.

– Таковы все мужчины, – кивнула хозяйка дома. И продолжала говорить с полным сознанием правоты: – Им плевать на чувства, они не желают ничего слышать, даже если это крайне важно. Они не сворачивают с выбранного пути и не признают ошибок. Они хитры, ветрены, не надёжны, и если тебе кажется, что тебя ценят и уважают, то это просто очередная их уловка.

"Невероятно!" – поражался про себя Алекс. – "Невероятно, что я слышу всё это!"

Но возмущение мгновенно пропало, потому что Алекс увидел в глазах обеих женщин, матери и дочери, страдание и веру в то, что они сумеют "защититься". Мать, скорее всего, действительно узнала мужчин не с самой лучшей стороны, познала предательство и бессилие, и брак с таким типом, как Кардиф, не просто не исцелил её душевных ран, а усугубил их. Только считая мужчин опасными, она окружает себя теми из них, чьи мысли и побуждения для опытной женщины легко читаемы – молодыми, едва вошедшими во взрослую жизнь крылатыми.

Что касается Брианы, то с детства она видела слёзы матери, слышала немало упрёков в адрес отца, и так сформировала своё представление о мужчинах. Слишком откровенная в своих рассказах мать-мученица, слишком ветреный и обаятельный отец, которого, к сожалению, не возможно не любить – всего этого в прошлом должно быть достаточно, чтобы и в настоящем плохо чувствовать себя даже рядом с любимым мужем. И понятно, почему она убежала именно тогда, с того вечера Белого Блока и забралась так далеко. Она спряталась под крылышко понимающей матери в самом натуральном страхе – ведь почти все собравшиеся принцы производили впечатление более могущественных и бездушных версий Роджера Кардифа. Но, как тогда объяснить продолжающуюся любовь к нему, Алексу? Разве он не такой же, как и все они?

Санктуарий привёз супругу домой, стараясь оставить самые глубокие размышления на потом, и сделать вид, что вообще ничего из разговора Брианы с матерью не слышал. Но зато теперь ему захотелось вбить Кардифа в землю по подбородок, вместо пары планируемых ударов по носу (это отец научил Бриану пускать в ход кулаки). Но чтобы получить своё жестокое удовольствие, Алексу предстояло сначала найти эту сволочь. И снова "но": если найти и вытащить это чудовище из норы, в которой он прячется, и не убить его, то, пожалуй, где-то снова начнут появляться маленькие Брианы и страдающие леди. Так что, может быть… пусть спит до поры? Это самое гуманное решение, как ни крути.

По возвращении Алекс стал гораздо внимательнее смотреть на жену. У него никогда не было привычки наблюдать за Брианой не отрывая глаз – обычно это она внимательно следила за ним. Иногда Санктуарий думал, что это потому, что жена влюблена, иногда полагал, что супруга ждёт повода, чтобы ударить, но сейчас понял – он для неё всегда был опасен, несмотря ни на какие чувства, и это она ждала удара. Каково это, интересно? Каково любить нечто опасное? Наверняка же не раз её ранил, но она не сбегала. Это такая храбрость, или всё это расчёт, за исключением влечения и привязанности?

Как бы там ни было, но Санктуарий, следя за тем, не вздрагивает ли её рука, протянутая ему, не холодеют ли пальцы, не отливает ли кровь от лица, чаще стал встречаться взглядом с Брианой. С детства усвоенный ею урок гласил, что наслаждение вниманием мужчины всего лишь первая ступень к тому, чтобы стать жертвой, заложницей обстоятельств, которые он создаст вокруг. Так что некоторое время она достаточно плохо реагировала, но поскольку ничего ужасного вслед за взаимным разглядыванием не случалось, она начала расслабляться и обвиваться вокруг Алекса подобно змее, чтобы лаской выпытать хоть что-нибудь о причине перемен. И, независимо от его и её целей и желаний, оба вдруг стали куда ближе. Это было странно, и следовало признать, что даже в первое время союза такого уровня интимного доверия не существовало. Теперь же вдруг оказалось, что каждую свечу вдвоём они могут превратить в потрясающее приключение и без игры в скандал.

Глава 8. Предчувствие ужасной правды

Чтобы пережить восстание неподалёку от столицы и вернуться, как только появится необходимость, принцы и регенты из Белого Блока со своими семьями разместились в ближайшем из всех имений принцев – довольно большом доме, принадлежащем Макферстам. Бодряще прохладные галереи, соединяющие флигели, словно созданы были для того, чтобы прогуливаться с дочерьми в ожидании новостей из столицы. А Дэлсиер и Дануин представили новую технологию, благодаря которой больше не нужно было ждать новых слепков для метакарт. Теперь информация о происходящем в Ньоне поступала непрерывно, а летшары подчинялись непосредственному управлению.

Конечно, едва Алекс сообщил жене, что Сапфирта сбежала в Ньон, Бриана потеряла всякий покой и больше не выпускала из рук метакарту. Санктуарий, видя её, всё ухудшающееся, состояние, постарался отвлечь Анну и Шеридан игрой, однако едва девочки перестали цепляться за мать, готовую сорваться в истерику, он не бросился опрометью за Сапфиртой, а продолжал стоять и смотреть на жену. Пары мгновений хватило Бриане, чтобы понять – он не сдвинется с места.

– Чего тебе нужно? – спросила она. Когда супруг промедлил с ответом, она понадеялась, что странное чувство, сообщающее о том, что принц не собирается спасать дочь – ошибочно. – Так что же тебе нужно, чтобы вернуть её сюда?

– Немного времени, – ответил он, подумав.

– У тебя сколько угодно времени, только спаси её, ты же можешь, правда?

– С чего ты взяла, что ей угрожает такая уж страшная опасность? Сапфирта в Ньоне – всего лишь один перевёртыш среди тысячи таких же, как она.

– Она – одинокая девушка среди крушащего всё на своём пути стада мужланов!

– Всё с ней будет в порядке.

– Ты говорил с Сапфиром?

– Да, – и Алекс замолчал, хотя мог рассказать больше – Бриана поняла это. Её до онемения шокировало спокойствие принца. Чувство опасности кричало о том, что дочь уже не вернётся никогда. Но разум говорил, что Сапфир крайне редко ошибается и следует довериться суждениям древнейших. Правда, чем больше она размышляла, пытаясь внять голосу рассудка, тем большей казалась опасность, угрожающая Сапфирте. Теперь ей вспомнились слова принцев на последнем из вечеров Белого Блока, на котором она присутствовала. Вспомнилось о том, что и как они говорили. Кто для них все перевёртыши. Шёпотом, ещё совсем недавно, Сапфирта поведала о том, что некоторые из принцев провели пару недель в Абверфоре за то, что действительно всё ещё в глубине души желают смерти перевёртышам, как виду. С таким отношением древнейших, им так легко поставить свои интересы превыше жизни Сапфирты! Хуже всего то, что они могут попытаться использовать её, попросят, скажем, пробраться к лидерам восстающих и… что угодно может произойти! Пятнадцатилетняя девчонка где-то там, посреди улиц Ньона!

Руки Алекса удержали Бриану на месте и крылатая, крайне раздражённая и разозлённая, попыталась отбросить их от себя. И чем дольше супруг удерживал Бриану, тем ярче алели её глаза. В конце концов, когда бешенство затопило крылатую изнутри, в руке сам собой появился меч. Алекс едва не сломал ей руку, заставив отпустить рукоять. Когда упавшее на каменные плиты пола оружие отзвенело своё, Алекс сказал:

– Я всё думал о том, как ужасно будет переживать за дочь, не имея возможности ничего сделать до поры, но ты… то, как ты переносишь всё это – ещё ужаснее! Мне следует, чёрт возьми, выдержать ещё и твои порывы!.. Приди в себя! Ни одному крылатому сейчас не место в Ньоне!..

– Почему нельзя было предотвратить всё это?!

Алекс смолчал.

– Почему Кристиан смело подвергается этой опасности?! – продолжала восклицать Бриана. – Почему? Что даёт ему эту силу? Его долг, как командира доспешников? Но твой долг как отца, и мой долг матери, разве не так же важны?!

– Важны, милая, но только не сейчас, не сегодня. Девочка влезает в гущу событий, которые будут иметь отношение ко всей её дальнейшей судьбе. Она решает кто она, осознаёт свою видовую принадлежность прямо сейчас, теперь. Запрещать ей это – значит просто отойти от целой горы проблем, в десятки раз увеличив её!

– Для тебя так важно именно это? Ты хочешь разом выяснить, кто будет принадлежать твоей семье – сильная личность или глуповатая девчонка? Но это же жестоко!..

– Как будто это я предложил ей вернуться в Ньон!..

– Ты не предусмотрел, не спросил, не выяснил всего!.. Я…

– Прекрати нервничать, – почти совсем спокойно приказал Алекс. И это были особенные слова, которые были понятны не только Бриане, но и всем подошедшим на шум.

Дважды Бриана самым опасным образом мешала Алексу участвовать в защите планеты от атаки перевёртышей извне. Один раз ему пришлось отнести её в штаб главнокомандующего, чтобы она могла переждать военные действия там. Но в другой раз всё было во много раз хуже – из-за того, что защита растянулась на целый лунный период, и принц не мог нигде оставить супругу одну, ему пришлось скрываться с ней в лесах, чтобы даже случайно не выдать инопланетянам ни убежищ мирных жителей, ни расположения основных сил. А всё начиналось с того, что Бриана слишком нервничала из-за того, что Алекс мог умереть в сражении, и желала полететь и спасти его.

– Зря ты об этом вспомнил. Такое нельзя сравнивать, – однако возразила Бриана.

– Нет, кроме того, что ты точно так же, как и тогда, хочешь сама себя подвергнуть более серьёзной опасности. Самым идиотским образом.

– Для меня беспокойство о жизни дочери не идиотизм, Алекс! И раз ты не разделяешь моих чувств, то нам не о чем разговаривать!

– Вот об этом я и хотел поговорить с тобой, Хайнек, тоже, – Алекс резко отвернулся к принцу Вайсваррену, о присутствии которого мог узнать, пожалуй, только имея глаза на затылке. – Её даже на шаг от себя опасно отпускать в подобных ситуациях. И рядом с собой удерживать так же невозможно.

– Отдай её мне, – только улыбнулся Вайсваррен. – Леди, которые принадлежат мне, абсолютно всегда послушны.

– Кругом сплошь предатели, – проворчал Алекс и повернулся обратно к жене: – Поскольку ты всё равно будешь следить через метакарты за новостями, дай мне знать, когда летшары зафиксируют, что Сапфирта в настоящей опасности.

Мысли, одна хуже другой, всё ещё быстро сменяли друг друга в голове Брианы. Она возмущена была тому, что принцы паясничают в такой момент, она негодовала на Вайсваррена за его слова, о столь многом сразу рассказывающие, она была глубоко поражена, наконец, тем, что по лицу Алекса и его движениям ни на каплю не стало заметно, что он хоть что-то вообще чувствует. Она продолжала впиваться взглядом в его лицо и глаза, но так и не увидела абсолютно ничего, кроме полной уверенности в том, что всё идёт как надо и еле скрываемого желания наорать на неё за то, что она не согласна, не послушна и вообще имеет своё мнение.

– Мама была права во всём! – сказала она, но через мгновение поняла, что так ничего и не произнесла вслух. Что для Брианы оказалось в новинку: "Такого ещё не было с мной", – отмечала она про себя. – "Это как же надо шокировать женщину, чтобы она потеряла дар речи?! Я не прощу ему, никогда".

Решение объявить о войне Алексу возникло одновременно с яростью. Крылатая физически ощутила вспышку своего гнева: внешние уголки век её словно свело спазмом и они чуть заметно опустились, сделав глаза более широкими и вытянутыми, мир почти полностью исчез на один миг – его словно завесили красной рваной тряпкой.

Алекс дёрнулся и отступил на полшага, решив, что схлопочет по носу. Но он всё прочёл по её лицу и глазам правильно, и словно увеличился в размерах. Да, такую реакцию Бриана видела на слова о том, чтобы не подходил больше. На него простые заявления такого рода воздействовали удивительно серьёзно, и если бы она высказалась вслух, пожалуй, длительное разбирательство было бы неминуемо. Но теперь… теперь, когда он научился смотреть на неё и видеть, и говорить ничего не приходится… привычная формула действий изменена, и Алексу приходится больше думать.

"Размышляй, Алекс, над своим поведением!"

А Бриана уходила в сторону большого гостиного зала – там можно было сколько угодно перепроверять наличие новых начинок для метакарт и сверять содержание новых журналов со старыми. Она не пыталась успокоиться – с каждым шагом её разум всё сильнее противился безразличию принцев и Алекса.

Каждый раз, когда она ссорилась с мужем в последние три десятка лет, она точно знала, что не оставит его, потому что любит, и готова была помириться в любой момент, если только это было удобно и преследуемая цель была достигнута хотя бы частью. Но сейчас крылатая осознавала, что любить Алекса, когда в нём есть такое, она никак не может. Того, в ком есть безразличие к маленькой девочке, которую он назвал своей дочерью, любить невозможно. С любовью к нему с этого момента будет покончено.

– Кто этот парень? – полюбопытствовал Шип Валери из Си, двоюродный брат Брианы, подключая свою метакарту к проецирующему увеличителю и выставив на всеобщее обозрение слепок какого-то перевёртыша. – Лицо кажется очень знакомым, но хоть его и фиксируют сегодня весь день, не могу сообразить, где видел его и с кем.

– Шон Грэм, – одновременно сообщили двойняшки Росслеи и удивлённо переглянулись. Видимо они не обменивались впечатлениями об этом типе, но чем-то он умудрился задеть сразу обоих. – Долгое время считался самым вероятным наследником принца Ханта, – после паузы рассказал Мэлвин Дануин. – Но этот Шон Грэм бунтовал против своего отца и брался за смену власти внутри предела, так что теперь…

– Если бы всё было так, как ты говоришь, он был бы мёртв, – возразил Рональд Мэйн. – Перевёртыши относятся к сыновьям не так, как мы. Для них дети – это прежде всего собственность, о которой лет пять-десять следует заботиться. Взрослый же сын перевёртыша только тогда станет для отца разумным существом, способным вызывать эмоции, когда добьётся более высокого, чем отец, статуса. Что невозможно до тех пор, пока они не отрекутся друг от друга навсегда.

– Так Шон Грэм, похоже, делает всё, чтобы добиться внимания Ханта, – обернулся Лиорг-о-Дарк к увеличенному слепку.

– Похоже на то, – хмыкнул принц Мэйн. – Его шанс получить из этой ситуации максимум довольно высок. Все его действия, если они пойдут на руку принцам из Чёрного Блока, будут вознаграждены, или уже проплачены деньгами из карманов северян. Сложится всё успешно – в империи может появиться если не новый принц, то как минимум повелитель собственного предела, будет он обеспечен землёй или нет. Перевёртыши, организованные им сейчас, могут присягнуть ему на верность, как это делается у них. Тогда Ханту придётся считаться с сыном, как с новой силой.

– Так всё это "восстание" – выделил последнее слово Лиорг, – задумано ради того, чтобы из ничего создать лояльного Чёрному Блоку принца?

– Чтобы бросить его нам в зубы при первом удобном случае, раз с Хантом сделать то же уже не выйдет из-за его брака с леди Берилл, – кивнул Мэйн, блеснув глазами. – Но это всего лишь побочная цель. Нелегко придётся императорской семье. Именно для Бесцейнов готовят перевёртыши более всего сюрпризов. И Классик без сомнения сыграет здесь не последнюю роль из-за своего брака с принцессой крови. Я свалял дурака, признаюсь. Собирался сам предложить ей союз и не сделал этого – послушал Сапфира. А надо было, пусть она человек.

– Вовсе ты не свалял дурака, Рон, – неожиданно мягко возразил Сапфир. – Нельзя руководствоваться политикой в таких делах.

Принц Мэйн не отозвался, но внимательно посмотрел на ясновидящего и долго не отводил взгляда.

Весь день Бриана, вместе со многими из принцев и членами их семей, смотрела через увеличитель на то, что происходило в Ньоне. И пусть никто из присутствующих не переживал так, как она, обвинять окружающих в абсолютной холодности и безучастности не пришло ей в голову.

Операторы летшаров зарегистрировали и то, что главнокомандующий поднебесными окружил плотным кольцом регуляров всю столицу по периметру. Он заявил, что никого не впустит и не выпустит до тех пор, пока восставшие не убавят активность. Бриана было хотела высказать Алексу, что она думает о его промедлении, но решила, что не стоит делать этого. Алекс, если будет нужно, будет пропущен Джулианом Дарком как принц империи и древнейший. Но её, свою сестру, главнокомандующий Дарк отошлёт обратно в любом случае. Несмотря на родство, он никогда даже не заговаривал с ней. Ни разу. Он жёстче и безразличнее кого бы то ни было в клане Сильверстоунов.