Анастасия Попова
Светочка. История одного поступка
Светочка слушала этот безумный перечень своих правонарушений и у неё тряслись руки, ноги, кожа, прожилки, вены, кровь – всё, что есть в организме.
– Ге.. генерал. Я… Я не собираюсь, это, предъявлять обвинение Серёжину… Просто. Это… Мне сказали, что есть другая версия и… я. В общем, на Ксенофондова у меня достаточно. Достаточно, если суд такого же мнения, как следствие.
Тон генерала потеплел.
– Мы всегда знали, что в находкинском следствии работают только порядочные сотрудники. Родина вас не забудет!
О! Светочке предлагают взятку! Ну, что ж, продавать душу дьяволу гораздо приятнее за хорошую цену.
– Ге… генерал. Разрешите вопрос.
– Разрешаю.
– Ну… если вы не можете ответить честно, пообещайте, что вообще не ответите.
– С вами говорит генерал ФСБ. Москва, если вы меня с кем-то перепутали.
– Я знаю, вы представились. Хотя ладно, забудьте.
– Задавай свой вопрос, отвечу честно.
– Нет, я не то, чтобы там из корысти какой-то, просто… Просто для меня это важно. Короче, а как Родина не забыла полковника, нашего начальника по Находке?
Генерал громогласно расхохотался в трубку.
– Начальник следствия Находки у Родины на хорошем счету. Поэтому он спокойно работает и спокойно спит по ночам.
Светочка была настолько ошарашена, что забыла, кто на том конце провода.
– То есть вы хотите сказать, что полковник всё это делал бесплатно?
Тон генерала снова стал железным.
– А вам мзду подавай?
– Да не, я не про то. Я букашка маленькая, меня раздавить – раз плюнуть. Но полковник…
– Ваш полковник – букашка на два миллиметра крупнее вас. Никто из следствия Находки ни копейки не получил за эти дела. И не получите, а если вы будите задавать вопросы не по существу, мы подумаем, стоит ли вам доверять.
– Извините, генерал. Я… здесь все знают, что я не особо умная. Простите, если что не так. По поводу Ксенофондова, я обещаю.
– Первый и единственный раз прощаем, до свидания.
Светочка, за которой пристально наблюдали все, кто находился в кабинете, положила трубку и засмеялась в голос.
– Рита, ты прикинь… Никто из наших ни копейки не получил.
– И что?
– Ни копейки, Рита! Полковник, половина следствия и все-все. Бесплатно!
– Что ж, по-твоему, лучше тачки и хаты на чужом горе зарабатывать?
Светочка в один миг перестала смеяться.
– Просто мы все твари дрожащие. Вот кто мы.
Светочка стала что-то быстро выбивать на компьютере. Она печатала долго. Другие ничего не делали, только смотрели на неё. Когда Светочка закончила, она передала бумагу Рите.
– Он это никогда не подпишет.
– А чё это ему не подписать? С закрытыми глазами, например или пару раз мордой о стол. Ну, отдамся, на крайний случай, если заортачится. Напомню старую поговорку: пусть лучше 12 судят, чем шестеро несут… Ритка, прикинь, вот я сейчас пойду к невиновному человеку, будь он хоть трижды брат Лошади, дам ему вот это вот. Уломаю. Не потому что я такая вот растакая, отрицательный герой романа, а потому что уломали меня. В свою очередь, кто меня уломал? Ты, генерал-майор и этот непонятный генерал из Москвы, потому что уломали вас. Вместе мы огромная многотысячная армия, страшная сила, безумный капитал… А по одиночке – ноли. Ноль плюс ноль плюс бесконечное количество нолей в алгебре равняется нулю, а у нас равняется системе. Надо будет об этом рассказать училке математики, всегда мечтала свести её с ума…
Светочка вышла. Это она в кабинете была смелая такая. На самом деле, она не представляла, каким образом Ксенофондов подпишет эту бумагу. Но она знала одно: если он не подпишет, её уничтожат. Равно как и его. Наверное, надо как-то так объяснить.
Худой, длинный, с огромными чёрными бровями. Такой неказистый, такой нескладный человек. Разве кто-то может пожалеть этого Ксенофондова…
– Дайте мне бумагу, я всё напишу, что надо.
Светочка протянула ему свою паскудную распечатку, он уточнил, куда ставить росписи и, без эмоций на лице, поставил. Светочка не понимала. Нет. Он не мог так просто сдаться. Даже она не много, не долго, но всё-таки сопротивлялась.
– Артур, ты чё, ты понимаешь, что ты подписываешь? – не выдержала Светочка.
– А куда мне с тобой тягаться? Знаешь, в тот день мы с Ксиной подрались. Она кричала, что я ничтожество, лох. Кричала: «Сделай что-нибудь, чтоб я тебя зауважала». Я взял её мафон, дискачи и выкинул в окно. Потом мы пошли всё это собирать и… Тут-то подоспел ваш начальник… А мы ведь ему на новое окно уже деньги собрали…
– Ты не понял, тебе шьют другое.
– Кто шьёт?
Светочке было очень стыдно. Это неправда, что делать мерзости легко. Делать пакость прекрасно понимая, что тот, против кого ты делаешь пакость, это понимает в два раза тяжелее, чем просто делать пакость, а просто делать пакость в восемь раз сложнее, чем делать по-честному… И Светочка сейчас бы всё отдала, чтобы сделать по-честному.
– Ну я…Я тебе это шью, – наконец ответила она.
– Да знаю я. И знаю, почему этим занимаешься ты. В Ксину метила?
Светочка отвела взгляд.
– А я был уверен, что больше моего её ненавидеть нельзя. Но… знаешь, жизнь такая штука… Когда меня сюда загребли, когда мне стали шить этого Бушлаева… Там сначала другой следак занимался, но он перевёлся в Партизанск. На хрен ему тот Партизанск сдался… А потом и от туда свалил. Так вот, когда мне стали это шить, Ксина всех на уши поставила, собрала на адвоката. Сейчас хочет по газетам, на всякое там телевидение пойти. А много с этого толку, у вас же там сумасшедшее бабло крутится… Вроде бы на фига это она? Так получилось. От тюрьмы и от сумы не зарекайся, стену лбом не перешибёшь… Всё равно, спасибо ей за это, никогда не забуду.
– Чем ты занимался, пока это всё ни случилось?
– Я строитель. Цемент таскаю, камни кладу.
– Много зарабатывал?
– Двацатка в месяц обычно выходит, а один раз 30 было.
– Это ж такой ужас, тяжело, на холоде особенно…
– Нет, не ужас. Нас, строителей, обычно много на доме. Как тараканов. И все туда-сюда и все матерятся, шутят, перекуривают иногда. Мы утром приходим и, кто-нибудь обязательно скажет: «А месяц назад пятого этажа ещё не было». Сложно объяснить, как это, когда на твоих глазах растёт дом, в котором каждая квартира стоит в десятки раз больше тебя со всеми твоим добром. И этот дом построил ты. А, когда ты умрёшь, дом всё равно будет стоять. Я, иной раз, с друзьями прохожу, говорю: «Этот дом построил я с пацанами». А они мне: «Чё, внатуре? Красава!» Короче, тебе не понять. Построить дом – это круто. Круче, чем за бабло сажать людей. Ты любишь свою квартиру?
– Люблю.
– А ведь её построили пацанишки натипе меня. Квартира – это всё. Это самое дорогое, что есть в Находке. Квартира это… тупо звучит, наверное, это Родина. И знаешь, я отсижу. Вы ж мне много не дадите, хоть и в погонах, всё равно какие-никакие люди… Я отсижу и буду дальше строить. Такой уж я человек. Это я нужен тебе, чтоб не слететь с хлебного места. А ты мне не нужна. Я буду строить, даже если всё ваше следствие взлетит на воздух. Даже если…
– Артур…
– Закусило, да?
– Ты спал с Алисой?
– Чё, упала, ты посмотри на неё и на меня. Я у неё закурить просить побоялся бы. Вообще, я её видел, она меня, может, тоже мельком, но ей десять человек в ряд поставишь, скажешь показать меня, она не покажет. Ну, а с Бушлаевым мы, и вправду, как-то цапанулись. Ревнивый он, как чёрт. Был. Да и я так-то спокойный, а с пьяну и двинуть могу.
– Если понадобится, сможешь это повторить для журналистов или на суде?
– Хочешь вслед за Бушлаевым отправиться?
– Сможешь или нет?
– Смогу, чё мне!
Светочка разорвала позорный протокол на мелкие кусочки и вышла. Вышла улыбаясь, с ощущением, что сдала экзамен на пять, хотя самой в пору было прикидывать – что лучше застрелиться или повеситься.
Она шла по Народному проспекту и смотрела на дома. Где-то в других больших городах, где много разных зданий, такие дома обозвали смешным словом хрущёбы. А Находка вся состояла из хрущёб, и никто не думал назвать свой дом даже хрущёвка. Да, это серые однотипные пятиэтажки с маленькими кухнями и крошечными ванными. Но в каждой такой хрущёвке живёт 50 семей, в каждой хрущёвке проходит чьё-то детство и начинается чья-то старость. А построили их такие пацанишки, как Ксенофондов. Серёжин такого простого бесхитростного человечка, не задумываясь, задавил бы, как букашку. Светочка не Серёжин. Она видела, что у Артура есть представления о жизни, есть какие-то свои, смешные, мелкие ценности, а значит, он человек. Нет, Светочка никогда не была очень уж честной, и даже однажды получила за это три тысячи, но заволокитить чей-то мелко бытовой скандал не всё равно, что отправить за решётку молодого парня, который не сделал ничего, кроме того, что попал под раздачу. И ради чего? Чтобы прикрыть филейную часть какому-то Серёжину? А, кто он, в сущности, такой без следствия, прокуратуры, ФСБ и таможни? Мелкий мошенник и бандит, каковых Светочка штук пять посадила? И можно было бы понять, если бы всё держалось на огромных деньгах. Тогда – сами подонки, сами берём. Но… всё держится на тупом, непонятно откуда взявшемся страхе, – как бы чего ни вышло. Откажусь – посадят, уволят, убьют. Но тот генерал из таможни отказался. И Бушлаев отказался, и друзья Бушлаева тоже. А если сегодня откажется Светочка, а завтра прокурор, а послезавтра судья… То… Ничего у этого Серёжина не выйдет. И ведь, имеем право отказаться. А что, человек проводит на работе большую часть своей жизни. Твоя работа – это то, за что ты уважаешь себя сам и хочешь, чтобы уважали другие. Твоя работа – это ответ на вопрос «Кто ты?»
В 2009 году случился кризис, и денег у людей не стало. Все деньги были только в госпредприятиях. И позвонковая система была у всех, кто работал в госпредприятиях, предприятиях мэров и губернаторов. Поэтому всем напоминали, где лежат листы – писать заявления. И, как бы по-хамски ни вели себя руководители, люди молчали. Больше никто не работал на результат – все работали, чтобы не потерять места.
