Бело-золотой бык встал на край облака, утробно замычал, и с его шкуры заискрили в разные стороны молнии.
– Дочке привет передавай. Будете свадьбу справлять, приглашай, – сказал Гмерти-громовержец.
– Самым дорогим гостем будешь! – чёрный драконоподобный ящер оскалился в подобии улыбки, расправил кованные, золотые крылья, попрощался и скрылся в облаках.
Старый бог произнес задумчиво:
– Из всех проходимцев, с которыми обычно связывается моя дочь, он первым пришел свататься.
Гмерти закрыл глаза, задремал. Мысли погружались в самую глубину вертящегося между рогами голубого шарика Мира. Древнему богу снилось, как во все времена и эпохи тысячи гигантских, разумных рептилий гибли в неравной борьбе с человеком.
На них наступали с копьями и мечами.
В них палили из пушек.
Дальше на смену приходили динамит, гранаты, автоматы и пулеметы, добивая самых последних представителей вида.
Бык пробормотал сквозь дремоту:
– Мордой ты не вышел, зять. Случится что с тобой, дочка расстроится…
Вешапи, летящий среди облаков по направлению к вырастающим горным хребтам Кавказа, внезапно почувствовал, что его относит в сторону Карпат. Всё его тело словно бы сдавило со всех сторон. Его что-то сплющивало и толкало, причиняя мучительную боль. В глазах стало темно, он ничего больше не видел. Крылья не махали, лапы не слушались… Внезапно в глаза резанул свет. Не выдержав мучений, дракон заорал.
Белый Волк толкнулся мордой в бок громовержца.
– Чего тебе, Случай? – Гмерти приоткрыл один глаз. – Смотри, какой славный у меня зять получился.
Волк глянул вглубь Мира, где повитуха прижимала к груди орущего человеческого младенца.
– Нравится? – с гордостью спросил бог.
– Хороший мальчик, – усмехнулся Случай. – Только дочка твоя его ждёт в конце шестнадцатого века, а родился он у тебя двести лет спустя.
Бык подозрительно глянул в хитрую волчью морду.
– Тебе не кажется, что кто-то меня толкнул в ответственный момент?
– Случайно вышло, – ухмыльнулся собеседник.
– Может, всё правильно, – подумав, сказал Гмерти. – Зять у меня с Кавказа. По древнему обычаю «Избегания» не должен жених видеть невесту до свадьбы. Я его богом сейчас сделал. Ему для опыта небольшой крюк по временам полезен… Молодой он, разберётся.
– Зная Госпожу, все ещё больше запутается, – ухмыльнулся Случай.
– Эй, вставай, приехали.
Суровый охранник загремел ключом, снимая проржавевший замок с находившейся на повозке деревянной клетки.
Женщина, спящая на ворохе соломы внутри нее, открыла глаза и резко приподнялась на локтях, оглядывая местность.
Ничего особенного она не увидела. Перед ней была типичная аргентинская эстансия[1], состоящая из ряда хозяйственных построек. Среди них выделялся добротный двухэтажный дом со следами облезшей побелки на стенах. За особняком справа располагался огромный сад, по которому гуляли козы и овцы. Слева – пустое, вспаханное поле. Оно плавно переходило в необъятную, до горизонта, пампу[2] с редкими чахлыми кустами.
– Дон Гарсиа! Какая честь для нас! – со стороны особняка, распугивая кур и уток, нёсся старый управляющий дон Хорхе. – Мы с супругой всё приготовили к вашему приезду.
Старик остановился напротив коня, на котором восседал мужчина средних лет. Всадник был одет в богатый камзол из хорошего сукна, поверх которого выделялся когда-то белый, а теперь рыжий от пыли отложной воротник по французской моде. Из-под запыленной шляпы с роскошным страусовым плюмажем на плечи опускались вьющиеся, с проседью, волосы. Звали приезжего Гарсиа Кинтера.
Был он по происхождению испанцем, давно обосновавшемся на землях вице-королевства Перу[3]. Ученая степень доктора права давала ему возможность занимать высокий пост судьи в столице провинции Буэнос-Айрес. Эстансия, как и многие земли вокруг, принадлежала ему, но появлялся он тут крайне редко. Чрезвычайные обстоятельства заставили этого человека прибыть сюда с небольшим конвоем охраны зимой, во второй половине июня[4] тысяча шестьсот пятьдесят шестого года.
– Мы вас уже ждём, – старый управляющий подобострастно поклонился.
Дон Гарсиа ничего не сказал, лишь вопросительно приподнял левую бровь.
– Все как просили, сеньор. Пеоны[5] выкопали новый погреб, и вино из подвала перенесли туда… А на место бочек поставили кровать и стол. На двери замок навесили.
Сеньор Кинтера спешился, обернулся на человека у клетки и крикнул в его сторону:
– Санчо, глаз не спускай с неё. Я проверю новые покои для моей… гм… этой…
Управляющий устремил любопытный взгляд туда, куда смотрел его господин.
Из клетки, в которой обычно перевозили скот, придерживая юбки, выбралась красивая женщина. По-возрасту ей можно было дать около сорока лет. Впрочем, может она и была моложе, но рыжий, толстый слой дорожной пыли несколько сбивал с толку. Всё остальное в ней вызвало у дона Хорхе изумление.
Одета незнакомка была по прохладной аргентинской зиме в теплое дорожное пончо, отороченное мехом ламы. Подол платья из розовой, шелковой ткани, шитой золотыми нитями, смотрелся немыслимой роскошью в этой местности. Из-под него при спуске из телеги стала заметна нижняя юбка, подшитая широкой полосой запрещенных в испанских колониях кружев. Женщина потянулась рукой в телегу и достала оттуда мужскую широкополую шляпу со страусовым пером. Её она спокойно надела на голову, убрав внутрь распущенные, золотистые волосы, которых давно не касалась расческа.
На крыльце показалась жена управляющего. Старушка принарядилась к приезду хозяина в свое лучшее платье из темно-синей шерсти, а голову покрыла черной мантильей[6] из шёлка. Её она надевала только по большим праздникам.
– Какая радость, дон Гарсиа! Надолго вы к нам?
– Нет… Предпочитаю добраться сегодня в Буэнос-Айрес, – судья направился к дому, но чуть не споткнулся о курицу. Та выскочила у него прямо из-под ног, и, возмущенно кудахча, бросилась в сторону.
– Осторожнее! – всплеснула руками супруга управляющего.
Кинтера, едва удержав равновесие, обернулся, словно желая проверить, не смеется ли кто-нибудь над ним. Сопровождающие сделали вид, что ничего не заметили.
– Но… как так, сеньор? – продолжала старушка. – Вы редко у нас бываете… Я приготовила угощение… Всё, как вы любите.
– Любезная донья Кларисса, я почти неделю проторчал в этой дыре – Санта-Фе[7]. Только отбыл оттуда по Паране[8] как меня настиг гонец на рыбачьей лодке. Оказывается, сразу после моего отплытия в город, прибыло посольство из Лимы[9].
– Да что вы говорите? – женщина всплеснула руками. – Из столицы?
– Да. С ревизией едет гонец вице-короля со свитой…
Управляющий и его супруга выдохнули в немом изумлении. Вот это новость!
– Я не стал возвращаться в Санта-Фе, чтобы их приветствовать, – продолжил дон Гарсиа. – Посол едет прямо в Буэнос-Айрес, так что свидимся ещё. Но мне надо спешить домой, чтобы дела привести в порядок…
Судья был обеспокоен. Часть серебра с рудников, которое он скопил всеми правдами и неправдами, было надежно припрятано на эстансии. Еще часть давно переправлена в бразильские колонии, куда он мечтал сбежать из этой жуткой, вечно пыльной дыры, куда забросила его судьба.
Он понимал, что бумаги с судебными делами следовало привести в надлежащий порядок к приезду делегации. Посол вице-короля за тем и послан, чтобы сунуть в них свой любопытный нос и найти нарушения. Придется расщедрится на подарки, чтобы высокий гость не видел недостатков. Часто такие визиты приводили к серьезным неприятностям. После них кого-нибудь обязательно снимали с должностей… иногда вместе с головой.
Ради пленницы почтенному доктору права пришлось сойти с лодки в устье, взять крестьянскую телегу для перевозки скота, и уже по суше сделать большой крюк, чтобы заехать в собственное поместье. Дон Гарсиа потерял время, поэтому нервничал.
– Из Лимы? Неужто… кораблём? – женщина произнесла последнее слово с благоговейным трепетом.
– Нет… Говорю же, они прибыли в Санта-Фе. Это значит, шли торговым путем через Анды[10] и Парагвай[11]… Ох… Принесла же их нелегкая. Лучше бы из Испании корабль прислали с товарами!
Дальнейший диалог было не слышно, так как и он и управляющий с супругой скрылись в доме.
Дама, вышедшая из повозки, повернулась к охраннику и бросила на него несколько заинтересованных, изучающих взглядов. Ее взгляд откровенно прошелся по его фигуре сверху вниз и обратно.
Мужчина, заметив к себе пристальный интерес, покосился на дом, где скрылся его господин, перевел взгляд на женщину, и словно бы невзначай, подкрутил ус.
В распахнутое окно выглянул дон Гарсиа и крикнул:
– Не разговаривай с ней. Предупреждаю, она коварна и опасна. Если сбежит, спущу шкуру! Веди её в дом.
Санчо неловко кивнул даме в сторону дверей.
– Сеньорита… пройдемте.
Женщина снова обдала его жарким, быстрым взглядом, и, гордо вскинув голову, прошествовала в сторону особняка.
Судья уже стоял посреди гостиной с бокалом вина. По дому разносился дразнящий, ароматный запах жареной страусятины. Пленница невольно сглотнула, так как была голодна. Они проделали длительный путь, а кормили её в последнее время крайне скудно.
Стараясь не глядеть в сторону женщины, сеньор Кинтера произнес, обращаясь к управляющему:
– Дон Хорхе… Головой отвечаете за то, чтобы эта сеньорита ни с кем… Слышите? Ни с кем, даже с вами… не говорила.
Лицо доньи Клариссы удивленно вытянулось. Обычно обращение «сеньорита» использовалось относительно незамужних девиц. Неужели эта красивая дама до сих пор не была замужем?
– Заприте её в подвале, – продолжал доктор права. – К ней – не входить… никого не впускать. Выставьте охрану из тех крепких пеонов, которые ни слова по-испански не понимают.
– Что же вы так, сеньор судья, – дама обворожительно улыбнулась. – К чему такие строгости? Я – всего лишь… женщина.
У нее был неплохой испанский, но все-таки в нём слышался заметный итальянский акцент.
– Вот этого я и боюсь! Никому… Слышите, никому с ней не разговаривать! – рявкнул судья и пояснил: – Дон Хорхе, это очень, очень опасная мошенница и преступница. Глазом моргнуть не успеете, она тут всё вынесет и всех оставит в дураках! Тогда я лично спущу шкуру с каждого, кто не углядел.
– Святая Матерь Божья! – выдохнула донья Кларисса, пораженно уставившись на женщину в дорогой и пыльной одежде. Можно ли было вообразить эту скромно потупившуюся даму опасной преступницей?
– Мне позволено будет умыться и немного вина с дороги? – не теряя достоинства, спросила незнакомка.
– Не беспокойтесь, сеньорита. Кормить вас будут. Воды умыться – принесут. Только не надейтесь сбежать! – ухмыльнулся судья улыбкой, которая напоминала оскал сытой пампасной лисицы.
Женщина вскинула на него лучистые, серо-зеленые глаза. О каком побеге может идти речь, если он сам подчистую обокрал её, не оставив ни денег, ни драгоценностей? Никакой описи изъятого этот человек не произвёл. Всё сразу же перекочевало в его кошелёк. Кажется, это и называлось местным правосудием. Самым обидным было то, что у него оказался её дорогой браслет. Это тревожило и волновало больше любой другой потери.
– Сеньор судья, может быть мы обсудим с вами… – начала пленница, но была перебита.
– Не желаю ничего слушать… У меня посольство из Лимы вот-вот нагрянет… Не до вас… – доктор права обернулся к дону Хорхе. – Её – в подвал. Запереть до моих дальнейших распоряжений… А вы, сеньорита, радуйтесь, что сейчас вы у меня на эстансии, а не в тюрьме Буэнос-Айреса… Но, возможно, мы это исправим. У нас там палач без дела давно скучает… Меня все слышали? – он обвел взглядом присутствующих. – Сначала сам шкуру спущу с того, кто не углядел за ней, а потом передам палачу на выделку…
Супруга управляющего перекрестилась. Охранник на всякий случай отодвинулся от незнакомки на несколько шагов, словно бы она была зачумленная. Старый Хорхе нахмурился и строго сказал:
– Следуйте за мной, сеньорита.
Пленница одарила судью укоряющим взглядом, но тот на неё больше не смотрел.
Ей же пришлось отправиться за стариком в сторону винного погреба, который спешно переделали под место, которое должно было стать местом заточения.
– А я, пожалуй, перед отъездом, не откажусь от вашего чудного жаркого, донья Кларисса, – сказал Кинтера, когда где-то внизу подвала загремели ключи замка.
Пленница невесело усмехнулась, оглядывая прохладный, но сухой подвал, который освещался дневным светом из крохотного окошка под самым потолком. В его проёме сидела кошка, щуря на непрошенную гостью сонные глаза.
Женщина села на кровать и взглянула на единственную собеседницу:
– По сравнению с тюрьмой Санта-Фе это место даже… не самое дурное на свете. Здравствуйте, сеньорита кошка, давайте знакомиться. Меня зовут – Ирэне. И хотела бы я понять, что тут делаю…
Как узница не ломала голову, не могла взять в толк, почему судья, всю дорогу пугая рассказами о палаче Буэнос-Айреса, развернулся и привез её в самое обычное поместье. Женщина не удивилась бы, если бы он решил скоротать с ней время. Но он вёз её сюда в клетке для скота, как пленницу. Всё это наводило на тревожные мысли.
Семь дней назад в Санта-Фе дон Гарсиа сидел у окна в небольшом, но добротном доме, находящемся недалеко от деревянного причала. В руках его был кожаный кошелёк, из которого он высыпал на стол небольшую кучку серебряных реалов[12]. Одна из монет покатилась по столу, и судья поймал её ладонью у самого края. Он прижал металлический кружок к столешнице, подвинул его в общую кучу и внимательно стал пересчитывать деньги. Высокий, плотный человек в полинявшем камзоле, стоящий рядом со столом, напряженно следил за этим действием.
– Отвиль, мне кажется, или тут не достает десяти реалов? – судья приподнял левую бровь и чуть поджал губы.
– Всё, что есть, дон Гарсиа. Сейчас не очень судоходное время на реке, – буркнул его собеседник. – Иезуиты[13] уже опасаются так просто свои суда гнать из Парагвая.
– Я понимаю, – почти ласково произнес Кинтера, сгребая деньги обратно в кошелёк. – Может, ваши люди плохо работают? Вы же помните о наших договоренностях? Я закрываю глаза на то, что вы тут, на реке, пиратствуете. Но вы же понимаете, что в наше время услуга идёт за услугу? Мне кажется, кто-то начал… жадничать?
Судья перевёл скучающий взгляд на огромную в своей полноводности мутную реку, на которой покачивались рыбачьи лодки.
– Ваша милость, кораблей давно не было. А те, что идут, вооружены. Иезуиты делают из индейцев гуарани армию, обучают их… Нападать на них все сложнее.
– При этом они почему-то из Парагвая регулярно шлют нашему губернатору гонцов, чтобы тот приструнил грабителей, совершающих набеги на их территорию! Говорят, какие-то разбойники и разоряют индейские посёлки. Видимо, что-то… или кто-то их всё-таки беспокоит? – дон Гарсиа поднял на Отвиля хитрые, внимательные глаза.
Тот смутился, не зная, как объяснить ситуацию. Процветающее в местных водах пиратство было, пожалуй, единственной возможностью выжить местным жителям. Но с этим рискованным промыслом дело обстояло не гладко.
Санта-Фе был в то время совсем непримечательным городком на слиянии двух рек – Параны и Саладо. Выживал он за счет сельского хозяйства, продажи древесного угля и рыбы. Городишко находился на водном торговом пути между иезуитским государством Парагвай и другими поселениями и городами на Паране.
У иезуитов были собственные судостроительные верфи, металлургия и производство таких необходимых товаров, как плуги, бороны, серпы, посуда, порох и веревки. Буэнос-Айрес, столица Аргентины, не имел собственного производства и мануфактур. Оттуда поставляли вверх по реке кожу и шкуры для выделки.
Сообщение по огромной и глубоководной реке было налажено давно. Это искушало бедных жителей Санта-Фе желанием обогатиться за счет грабежа торговцев.
Городок официально торговал с Асунсьоном[14], но местная беднота не брезговала нападениями и на парагвайские прибрежные деревни, и на речные торговые суда.
Отцы-иезуиты не даром слыли учеными мужами. Они стали принимать меры по отражению атак, обучая индейцев военному делу. Пиратство становилось совсем не безопасно.
Главный судья Буэнос-Айреса все это отлично знал. Для него не было секретом, что за всем этим беззаконием стоит осевший на этих землях французский авантюрист Батист Отвиль. Кинтера давно уже держал его за горло, частенько наведываясь в Санта-Фе.
Губернатор провинции Буэнос-Айрес ничего не знал, и полагал, что судья часто отлучается в этот район исключительно из любви к правосудию.
– Кстати… Я тут посмотрел местные дела… На вас, сеньор, опять пару доносов пришло. Добрые католики этого чудесного города думают: отчего же вы на мессу[15] не ходите? – хитрые глаза судьи остановились на лице француза.
Тот замер, сглотнул так, что желваки на лице заходили ходуном.
– Ваша милость, я… хожу…
– Да? А тут у меня другие сведения, – судья положил перед собой на стол несколько свернутых, мятых по краям листов бумаги, – Кое-кто очень сильно обеспокоен спасением вашей души. Так, мол, и так… Не ходит сеньор Батист Отвиль на мессу, – он развернул лист и ткнул пальцем в строку: – Тут написано: «не впал ли этот человек в ересь?»
Француз покосился на бумагу. Что там было написано, прочесть он не мог, так как был не обучен грамоте.
– Вам повезло, мой друг, что эти доносы попали ко мне. А если бы судебными делами провинции заведовал кто-то менее… добрый? Все-таки я настоятельно рекомендую поддерживать нашу дружбу, – судья тряхнул кошельком, и реалы в нем красноречиво зазвенели, словно бы намекая, какая именно дружба интересует доктора права.
– И еще… скажите мне… Не известен ли вам человек по имени Аурелиано Буэндия? – судья отмахнулся от мухи, которая села ему на лоб.
– Это один из моих людей, – недоуменно произнес француз. – А что с ним?
– Я думаю, что его надо… повесить, – судья скучающим видом скользнул по реке.
В это время муха снова села на дона Гарсиа, и он снова от нее отмахнулся.
– Ваша милость, вы за полгода повесили в этом городе трех моих людей, – Отвиль смутился и побледнел. – Чем вам не угодил Аурелиано?
– В этом городе за последний год я повесил тринадцать человек по подозрению в речном пиратстве. Заметьте, сеньор, из них только трое были – ваши люди, а остальные – бродяги, пьяницы, пеоны и преступники. Но даже ваших я повесил за несговорчивость… и то, потому, что вы, Отвиль, сам пожаловались, что они не делятся.
Француз помолчал, потом спросил:
– Что натворил Буэндия?
Муха, нагло спикировала на руку судьи в третий раз. Сеньор Кинтера потряс кистью.
– Вы его давно знаете? – словно не услышав вопроса, поинтересовался он, внимательно наблюдая за полетом настырного насекомого.
– Не очень. Ловкий парень… На хорошем счету. С нами недавно. Может быть… месяц или немногим больше того…
– Я так и думал…Так вот… Аурелиано ваш в тюрьме со вчерашнего вечера. Я уже дал приказ отмерять ему веревки… Виселица давно пустует.
Противное насекомое село на столешницу и на глазах судьи стало нахально потирать лапки.
– Вы не ответили. Чем он не угодил вашей милости? – француз нахмурился.
Судья приподнял доносы и с размаху прибил ими надоевшую преступницу. Он смахнул ее со стола и будничным тоном поинтересовался:
– Вы слышали что-нибудь про его кузину?
– У Аурелиано есть… кузина? – совершенно искренне удивился Отвиль.
– Стало быть, он ничего не говорил? – протянул дон Гарсиа и взглянул на муху, заметив, что та еще трепыхается на полу. – Может хвастался или жаловался на неё?
С этими словами он наступил на насекомое, окончательно расправляясь с ним.
На лбу француза пролегли глубокие складки, свидетельствующие о серьезных раздумьях.
– Н-нет… ничего не слышал.
– А про Ирэне де Ла Суэрте вы слышали?
– Кто же не слышал, – чуть ухмыльнулся Отвиль. – Весь город только о ней и говорит. А при чем здесь… она?
– Этот Буэндия хотя бы раз до ее ареста упоминал это имя? Может быть он её искал? Спрашивал о ней?
– Не знаю… я сам не слышал…
Судья встал, взволнованно заходил по маленькой комнате, сцепив руки в замок на животе.
– Я так и знал!
– А что случилось? – Отвиль ничего не понимал.
Глава речных пиратов не мог взять в толк, к чему клонит сеньор Кинтера. Он слышал о громком аресте приезжей женщины на единственном постоялом дворе Санта-Фе. Она была особой во всех отношениях приметной. Красивая, хорошо одетая блондинка, путешествующая в одиночестве – явление не частое в этих краях. В бедном городке не заметить её было трудно. Сначала разнеслась новость о приезде, а когда путешественницу арестовали, только ленивый в городе не обсуждал эту новость.
– Этот ваш Буэндия явился ко мне и заявил, что Ирэне де Ла Суэрте – его кузина, которую он разыскивает, чтобы упечь в монастырь.
– Кузина?! Она? Быть не может! – удивление на лице Отвиля было столь искренним, что сеньор Кинтера тонко улыбнулся, подтвердив все свои догадки.
– Я тоже не поверил ему. Я видел, как эта сеньорита одета. А Буэндия ваш все-таки голодранец… Но я полагаю, что парочка как-то связана. Может быть, они даже сообщники. Знаете, за эту женщину власти Потоси обещают не много, ни мало, а двести песо[16].
У Отвиля непроизвольно приоткрылся рот от удивления.
– Двести песо?! Эта женщина стоит целого состояния!
– Двести, если доставить её туда живой. И двадцать – если мертвой… Буэндия не из Потоси[17], случаем?
– Говорил, что из Асунсьона… Но может из Потоси… Там не очень и далеко…
– Благодарю, Отвиль. Вы мне сейчас очень помогли, – судья хитро ухмыльнулся и взял со стола свою широкополую шляпу с серебряной пряжкой. – Ах, да… пока я занимаюсь делами пары, состоящей из авантюристки и кандидата в висельники, вы бы поискали недостающие десять реалов… Поройтесь в карманах… Не обязательно своих… У вас же люди есть. Вдруг они от вас что-то утаивают? – Кинтера надел головной убор и добавил: – Всегда приятно иметь дело с честными людьми, правда?
С этими словами, едва кивнув на прощание, дон Гарсиа вышел, направляясь от дома главы речных пиратов прямиком к маленькой городской тюрьме. Его слуга Санчо, лениво сидящий на бочке около дома, заметив, что господин не подошел к коновязи, спешно принялся отвязывать коня, чтобы успеть за сеньором. До тюрьмы идти было совсем не далеко, так как Санта-Фе только назывался городом, а на самом деле больше напоминал широко разросшуюся деревню.