Анъе Фо
Беспросветная духовность. Последний трамвай
Я зашагал по асфальтированной подъездной дорожке вдоль забора дошкольного учреждения. За тонкими прутьями маленькое здание лучится сотней чистых душ, освещая через огромные окна всю округу. Вот калитка главного входа с переговорным устройством и магнитным замком. Можно подумать, что невинным душам угрожают исключительно неспособные перемахнуть через забор инвалиды, да личности, чей ум не достаточно развит, чтобы связать действие запирающего устройства с подачей электричества. Я уже не говорю про нас, нечестивых, ведь закон жилища на общественные помещения не распространяется. Условные меры безопасности, лишь для вида: чтобы успокоить наивных родителей.
Прохожу мимо. Еще через десять метров распашные ворота с красным запрещающим знаком. «Ну все, теперь детки точно в безопасности», – с иронией замечаю про себя.
Чуть дальше граница детского сада натыкается на высокое бетонное ограждение. Такие обычно возводят по периметру воинских частей и прочих учреждений, в которых нужно, либо оградить обитателей от внешнего мира, либо внешний мир от обитателей. Спустя несколько монолитных секций в оранжевом свете одинокого фонаря возникли металлические ворота. Асфальтовая дорога ведет именно сюда. На синей пластиковой табличке надпись серебряными буквами: «Геронтологический центр». Похоже, что-то связанное со стариками. И хотя, как это не сложно заметить, я тот еще брюзга, эта тема мне совершенно не интересна. Да и просроченные продукты питания, в общем-то, не жалую. Поэтому снова прохожу мимо. И вот, променяв твердое асфальтовое покрытие на топкий декорированный россыпями пестрых листьев половик одной из многочисленных, изрезавших пролесок тропинок, проникаю в сумеречное царство высоченных сосен, кустистых кленов и осин.
Роща обдала меня своим холодным дыханием, приправленным смрадом почившего несколько месяцев назад лета. Ночью будет мороз. И под песню-призрак португальских исполнителей, вообразивших себя волками, из темно-серого неба посыпал снег.
Outside the mythic rains
Let us know we are not insane
Blood debts still to be paid
Instead we celebrate the stranger
Аномалия, как и я сам: листья кружатся вперемешку с белыми хлопьями. Осталось еще недолго. Неспешно продвигаюсь вглубь, изредка подцепляя ногами мертвых детей деревьев.
Inside, the mythic pains are played
Blood doubts are asked again
Beware the answers you cannot tame
Might take you too far away
Почти невесомые снежинки не торопятся приземляться. Мечутся, поблескивая, в остатках светового дня, едва проникающего между частокола подпирающих тяжелое осеннее небо деревьев, будто навязчивые призраки комаров.
Из-за голых кустов шиповника показалась невысокая тонкая ограда и тени ветхих надгробий. Где-то должна быть одна из боковых калиток. Заходить с главного входа я, отчего-то, постеснялся.
А снег припустил еще сильнее, пытается укрыть разлагающиеся листья, но гниющие останки растапливают нежные кристаллики, превращая его в грязную кашу. Ну, где же он, этот вход? Я нетерпеливо всматриваюсь в призрачный силуэт старого погоста. Уже не сильно заботясь о внешнем виде обуви, отчаянно, наращивая темп, шлепаю по склизкой топи и лужам.
Ощущение цели, проявившееся почти до состояния осязаемости, понимание того, что осталось еще совсем немного, полностью околдовало мое сознание. Музыка отошла на второй план. Мелькают стволы деревьев, ощетинившиеся голые ветки кустарников, снег белесыми черточками проносится по периферии выискивающего вход взгляда. Сердце, подстегнутое нетерпеливым волнением, молотит как работающий на пределе мощности мотор, угнетаемый не поспевающим за ним приводом, готовое в любую минуту вырваться наружу, опередив недостаточно расторопное тело. Еще чуть-чуть и… Ага, нашел! Немного сбавив ход, спешу к прорехе в заборе, расположенной около непонятно по какой причине вынесенного за пределы кладбища захоронения. И косясь на основательно проржавевший металлический лишенный идентификационных признаков обелиск, наконец-то пересекаю границу ветхого некрополя.
Мертвая тишина мгновенно проглатывает шуршание листьев и звук случайно треснувших веток под ногами. Взявшие на себя роль призраков надгробия высятся над щуплыми оградками, выглядывают из-за мощных стволов. Чуть подумав, электронное устройство из кармана моего освященного нафталином пальто передает модулированный слаботочный сигнал на малюсенные мембраны наушничков-затычек.
Звенящая акустическая гитара на пару с басом начинает раскручивать достойную самого Эдгара Алана По драму о потере любимого человека. Сам того не замечая, я замычал, подражая вступлению. От чего у дремучих металлистов всегда самые красивые медляки?
Reverend, Reverend,
Is this some conspiracy?
Crucified for no sins
Put an image beneath me
Бреду себе по узким проходам, выискивая центр этого домена скорби. Вспоминаю те времена, когда здесь можно было свободно прогуливаться среди деревьев, не подчиняясь воле печального выстроенного из оградок лабиринта. Кладбище, на котором, при другом стечении обстоятельств мог бы залегать и ваш покорный слуга, выросло, состарилось и умерло, а я вот нет.
Без каких-либо намерений мой взгляд скользит по редким, не затертым безжалостным временем, датам на могильных плитах и табличках каркасов жестяных надгробий. Статистика может сколь угодно вещать о легендарных древних тружениках-долгожителях. Однако результаты нехитрых подсчетов разницы между годами рождения и выбытия безжалостно рушат стройные этажерки сводных таблиц: сорок пять, пятьдесят шесть, тридцать семь, двенадцать, двадцать три, семнадцать, восемь… …месяцев. Ненасытная кладбищенская земля безжалостно проглотила всех без разбора: еще трудоспособных взрослых, едва вкусивших жизни подростков, совсем малых детишек. Да уж, как тут «коротать век», если большинство и до половины не добирается.
И дались мне эти смертные! Да просто отвлекаюсь, чтобы снять мандраж. Нет, мне ничуточки не страшно. Видимо более чем за сто лет бессмертного существования инстинкт самосохранения как водой смыло. Я бы сказал, что это волнение, ну как перед важным выступлением или когда собираешься сделать что-то новое, неизведанное, или накануне предстоящего далекого путешествия.
Вот я и на месте. Окончательно сдавшееся солнце, открыло путь из «ниоткуда» вольготно разлегшимся вдоль и поперек земной поверхности мрачным теням, зависающим между щербатыми стволами-истуканами полудвижениям, подмигивающим из непроглядной мглы подозрительным бликам и прочим порождениям пугливого подсознания. Ни прошлое, ни настоящее, и уж тем более ни будущее теперь не имеют значения. Бойкие гитарные риффы становятся едиными с ударами сердца, а музыка фоном к сценке случившегося взаправду триллера. Приложив небольшое усилие, приоткрываю основательно проржавевшую калитку украшенной замысловатым узором оградки. Наверное, тишину морозной осенней тьмы прорезал зловещий скрип потревоженных, долгие годы пребывавших в летаргическом сне, петель. Внутри почти квадратной формы некро-загончика, рядом с сильно накренившейся, норовящей вот-вот упасть, гранитной стелой, я бы сказал, что почти даже уютно. Скинув со спины свой готический рюкзачок, один за другим выкладываю на малюсенькую трухлявую лавочку набор из предметов, скорее подходящих охотнику на вампиров, нежели такому мерзкому воплощению худших суеверий и предрассудков как я.
Немного медлю. Прогнав еще раз в голове последовательность действий, делаю глубокий вздох и приступаю к построению мизансцены для реализации годами проигрываемого моим депрессивным мозгом сценария.
Со стороны, конечно, все выглядит очень странно. Хотя кто-то, прогуливаясь по погруженному во тьму старому кладбищу, и увидев подростка замершего в странной позе над накренившимся надгробием, сжимающего в левой руке загадочную коричневую склянку, а в правой – блестящий, похожий на нож, предмет, возможно, испугается и даже, по всей вероятности, закричит, испортив мне все действо. Но на мою удачу желающих совершить вечерний променад в этой части рощи нет. И лишь едва различимые лица, глядящие с выцветших фотокерамических овалов окрестных памятников, станут свидетелями того, как я, выпив раствор коллоидного серебра и перерезав себе горло серебряным ножом, потеряю сознание. А потом навалюсь всей массой своего бесчувственного тела на упертую под грудину, чуть левее от центра симметрии, деревянную полуметровую спицу, предположительно осиновую.
Наверное, от меня и тела-то не останется. Это, конечно, если верить фильмам и книгам. Ну а на тот случай, если я все же не обращусь в пепел, то нашедшие мое тело наверняка решат, что подросток добровольно распрощался с жизнью из-за неразделенной любви или, там, например, участие в очередном молодежном челлендже из соцсетей обернулось несчастным случаем. Конечно, сотрудникам полиции придется попотеть, определяя мою личность и разыскивая родственников. Но, я думаю, в конце концов, сильно никто переживать не будет, когда мои нечестивые останки зароют вместе невостребованными людскими. Мне-то уж точно будет без разницы.
Ну что, за ваше нездоровье! Я залпом выпиваю из банки дрянь, всю до дна. Как будто воды хлебнул. Вот только вместо послевкусия легкое жжение в горле и немного в пищеводе. А дальше, ничего не происходит. Вот, блин! Тогда, вложив всю силу в скользкую металлическую рукоятку переточенного до хирургической остроты предмета из набора чьего-то фамильного серебра, чиркаю кромкой серебряного лезвия поперек шеи, резко и хладнокровно. Однако, вопреки ожиданиям кровь не хлынула фонтаном, а как-то, я бы сказал, лениво потекла противными холодными струйками прямиком за шиворот свитера. Хотя стоит отметить, что несколько скупых капель, все же шлепнули на полированную гранитную стенку обелиска. Да что же это такое?
