Амир Гаджи
Тайные свидетели Азизы. Книга 2. Адель
Глава 3
Гримаса подлости
Ещё кровоточило сердце страны от позорного Портсмутского мирного договора с Японией, по которому проигравшая Россия уступила супостату южную часть Сахалина, а также права на Ляодунский полуостров и Южно-Маньчжурскую железную дорогу, как начались новые поражения русской армии в новой войне. Однако кому война, а кому мать родна. Первая мировая война стала источником невиданного обогащения властей предержащих в России.
Петроград, 6 марта 1915 года, суббота. Советник Управления полиции Петрограда Аркадий Огарок за завтраком читал своей жене, адвокату Зинаиде Петровне, репортажи утренних газет о немецких погромах в Москве.
– Смотри, какая дикость, – сказал Огарок, надкусывая творожную ватрушку, – немцы бьют наших на фронтах, а русские «ура-патриоты» вымещают свою злость на московских немцах. Быдло голову подняло, кругом забастовки. В Петрограде чернь по углам шушукается, того и гляди под руку бомбисту попадёшь. По всей России полный бардак. У нас в департаменте только и разговоров, где, чего заработать. Россия беременна революцией. Помяни моё слово, смутные времена грядут, законы перестанут работать и в адвокатах нужды не будет. Сейчас самое время задел на будущее создавать. Надо думать…
– А что тут думать, – перебила его Зинаида, – недвижимость – она и в Африке недвижимость, всегда в цене будет. Мне урядник Загуляев одну наколку дал. Тут недалеко дворник, брыдлый басурман, со своей жопастой дурой живёт. Помещение хотя и полуподвал, но собственный вход и прилегающий дворик. Мне говорили, что у него даже камин есть. До него там один еврей, процентщик поганый, жил. Его потом убили, кажется. Неизвестно, каким образом безродный татарин попал в эту квартиру и вообще в Петроград. Сейчас самое время навести порядок. Завтра наведаюсь к заезжему татарину и объясню популярно, что к чему.
Упоминая урядника Загуляева, Зинаида обманывала мужа. В этом не было ничего особенного, она врала постоянно и всем подряд, иногда с умыслом, но чаще просто так, по привычке. Ложь – это среда её обитания, её воздух, без которого нет жизни. Более того, Зинаида была убеждена, что все люди на свете дышат точно так же, как она. Но в этот раз Зинаида не хотела, чтобы Огарок знал о существовании её нового ухажёра, предложившего идею – забрать у татарина квартиру. Её нового знакомого звали Тонинадер. Она встретила его случайно на Пантелеймоновском мосту через Фонтанку в дождливый полдень прошлой субботы. Это был элегантно одетый, обаятельный красавец с умными глазами. От него на километр несло мужскими феромонами вперемешку с новомодным запахом «Шипр» от Франсуа Коти. И когда Тонинадер сверкнул на неё своим аметистовым взглядом, сражённая наповал Зинаида готова была отдаться ему тут же, на мосту, несмотря на многочисленных прохожих и дождь. Однако Тонинадер не спешил немедленно принять её большую любовь, а пригласил Зинаиду на чашку кофе. В кофейне он поведал, что является английским коммерсантом и прибыл в Петроград по коммерческим делам. Сам он родом с Ближнего Востока, отсюда необычное имя. В настоящее время живёт в Лондоне. Он сказал, что весьма рад познакомиться с мадам Зинаидой Баткрэк (назвал её девичью фамилию!): «У вас прекрасные глаза, в них много санпаку». После этих слов Зинаида была готова на всё что угодно, только бы понравиться Тонинадеру, хотя и не поняла, что он сказал про её глаза. Он рассказал ей о квартире Ибрагимова и пояснил, что в этом подвале когда-то жил его дедушка. Это помещение дорого ему как память, поэтому он готов дать за эту конуру хорошие деньги. У Зинаиды появился шанс получить помимо денег ещё и любовь этого красавца, хотя бы кратковременную. Поэтому, порхая вокруг Тонинадера, как бабочка вокруг соломенной шляпки, она поклялась решить этот вопрос в ближайшие две недели.
Воскресенье для Полины и Кешафа Ибрагимовых по-настоящему праздничный день, если не идёт снег и у дворника нет неотложной работы. Сегодня был именно такой день. Полина напекла татарские перемяшки со свежей бараниной и подала наваристый бульон на бараньих косточках. Кешаф наслаждался перемяшками, запивая их острым, горячим бульоном. Он чувствовал себя настоящим татарским ханом, глядя на то, как суетится вокруг него Полина, со всей своей искренностью ублажая всякое желание мужа. Они жили вдвоём, потому что их единственный сын – контр-адмирал Российского флота Ибрагимов Геннадий Кешафович, в настоящее время командовал эскадрой кораблей Тихоокеанского флота во Владивостоке. Воскресную идиллию безжалостно разрушил неожиданно громкий стук в дверь. Не дожидаясь ответа, дверь отворила расфуфыренная дама неопределённого возраста.
– Вы к кому? – одновременно, не сговариваясь, спросили ошалелые Ибрагимовы.
– К вам, к кому же ещё, – сквозь зубы процедила Огарок. – Меня зовут Зинаида Петровна, я адвокат, хозяйка адвокатской конторы «Вердикт» и жена советника Управления полиции Петрограда. Мне необходимо выяснить, откуда вы прибыли к нам в Петроград и на каком основании вы вселились в это помещение. Мне известно, что у вас нет законных прав занимать эту жилую площадь. Мы не позволим кому ни попадя нарушать законы Российской империи. Я могу немедленно вызвать полицию и вышвырнуть вас отсюда, но это будет не по-христиански. Даю вам неделю найти себе другое жильё или убраться из Петрограда туда, откуда вы сюда припёрлись. Надеюсь, я ясно выразилась. До свидания! – И, закрывая за собой дверь, добавила так и не проронившим ни слова Ибрагимовым: – Ровно неделю, и ни дня больше.
Оставшись одни, Ибрагимовы пытались понять произошедшее и оценить серьёзность прозвучавшей угрозы. Единственное, что срочно необходимо предпринять, – так это посоветоваться со знающим и авторитетным человеком. По мнению Кешафа, таким человеком мог быть недавно назначенный имам[3] Соборной мечети на Петроградской стороне, на углу Кронверкского проспекта и Конного переулка. Его звали ахунд[4] Жалялетдин Нежеметдинов – прямой потомок знаменитых имамов Соколовых, вошедших в историю своим служением в Ярмарочной мечети Нижнего Новгорода. Два года назад, в феврале 1913 года, эта мечеть ещё не была до конца построена, но первое богослужение к трёхсотлетию дома Романовых уже было проведено.
Часы в витрине часовой мастерской напротив их дома показывали два часа пополудни, и, опасаясь не застать имама на месте, Кешаф поспешил в мечеть. По дороге в мыслях он выстраивал свой разговор с имамом, и когда, незаметно для себя, он переходил с быстрого шага на бег, его голова только успевала вырабатывать новые варианты трудного для него диалога. В этот момент он вспомнил надпись на портале над центральным входом в мечеть: «А когда вы закончите молитву, поминайте Аллаха, будь то стоя, сидя или лёжа», и от себя Кешаф шутливо добавил: «И даже когда бежите». Сейчас он корил себя за то, что не поминал Аллаха так часто, как этого требует Священный Коран, не читал намаз пять раз в день и не всегда строго соблюдал правила жизни правоверного мусульманина. Одним словом, был по уши грешен, а потому Аллах отвернулся от Кешафа и не замечает, как несправедливо отнимают у него крышу над головой и лишают работы.
Как и подобает каждому входящему в мечеть, он совершил ритуальное омовение в хаузе, оборудованном в специальном помещении за её пределами, разулся и, проходя под аркой центрального входа, пробурчал себе под нос клятву стать настоящим мусульманином, если Аллах поможет ему сохранить дом и работу. Будущее покажет, что Ибрагимов сдержал эту клятву и со временем был похоронен на престижном месте мусульманского участка Ново-Волковского кладбища.
Кешаф вошёл в молитвенный зал под роскошным сотовым сводом портала мечети. По исламской традиции этот огромный зал был лишён всяческих изображений, лишь на стенах арабской вязью были начертаны строки из Корана. Пол был устлан шерстяными коврами ручной работы. Кешафу показалось, что в зале не было ни души. Сейчас над этой пустынной территорией общения с Аллахом торжествовала сакральная тишина. Кешаф осмотрелся и наконец увидел человека. Этот единственный прихожанин, низко склонив голову, мирно спал в неудобной для сна позе, сидя по-турецки, скрестив ноги, напротив обращённого в сторону Мекки михраба[5]. Вдруг из узкого проёма, спрятанного за минбаром[6], вышел мальчик-шакирд[7] с верблюжьим пледом в руках. Кешаф знал этого подростка, он его земляк, тоже из города Форт Верный. Его звали Абай. Его недавно привезли в Петроград из медресе[8] «Исхакия» татарской мечети Верного. Этот мальчик был свидетелем гнусного убийства своего друга. Поэтому, спасая ребёнка от дурных воспоминаний, мусульманская община Верного обратилась к имаму Соборной мечети Петрограда принять Абая в медресе «Мирас» столицы России, и здесь он был принят как родной. Абай осторожно, чтобы не разбудить, подошёл к спящему человеку и бережно накрыл его тёплым пледом. Имам мечети Жалялетдин Нежеметдинов, а это был именно он, поднял голову и, глядя на мальчика поверх своих очков, поблагодарил за заботу. Кешаф понял, что имам не спал, а читал толстенный фолиант в видавшем виды, истрёпанном кожаном переплёте, лежащем перед ним на специальном пюпитре. В эту минуту в голове и душе Кешафа боролись два чувства: первое – не мешать учёному мужу постигать премудрости бытия, сохранённые для потомков в этой старинной книге. Второе его чувство было сугубо шкурное – попросить у знаменитого и влиятельного имама помощи в сохранении своего жилища и работы. В этой недолгой борьбе победило второе чувство. Кешаф на цыпочках подошёл на почтительное расстояние за спиной имама и замер, не смея приблизиться к этому великому человеку. Так он мог бы простоять до конца своей жизни, если бы Нежеметдинов – Соколов не сделал ему знак рукой подойти ближе. Кешаф исполнил приказ и, упав на колени рядом с имамом, дрожащим голосом произнёс традиционное исламское приветствие: «Ас-саляму алейкум» («Мир вам и милость Бога»). «Ва-алейкум ас-салям, ва-рахмату – Ллахи ва-баракятух» («И вам мир и милость Божья и Его благословение»), – ответил имам и улыбнулся. – «Вижу, что в мечеть привело тебя не только желание помолиться во славу и благодарность Аллаху. Скажи, что мучает тебя, чем заполнено твоё сердце».
Стоя на краю пропасти, в которую хотел бы провалиться от стыда, Кешаф вкратце рассказал об угрозах адвоката. Слушая его, имам, прикрыв глаза, подумал: «Поистине, лишь испытывая в жизни жестокие и болезненные удары, мы начинаем ощущать потребность в чём-то высшем, и тогда мы начинаем искать Аллаха», – и вслух спросил:
– Что ты намерен делать?
– Я верю во всемогущество Аллаха и хочу просить его…
– Просить? – перебил Кешафа имам. – Само понятие просить чего-либо у Аллаха является святотатством. Лучше поблагодари Аллаха за то, что ты проснулся в своей постели, ведь многие не имеют тёплой постели, а кто-то не проснулся вообще. Ты даже успел позавтракать перемяшками, запах которых распространяешь на километр вокруг себя, а многие не ели несколько дней. – После этих слов Кешаф покраснел как рак. – Благодарность помогает осмыслить каждый момент твоей жизни и радоваться тому, что ты жив, ты можешь видеть солнце и луну, ты можешь слышать пение птиц и шелест листвы, ты можешь наслаждаться запахами весны и многим другим, что создано Аллахом. Слепая вера никогда не даёт спасения, тебе самому надлежит добиться его. В тебе самом заключено в тысячу раз больше, нежели во всех книгах, вместе взятых, и проповедях учёных мужей.
Для имама этот рассказ Кешафа не был большой неожиданностью. До него уже доходили слухи о несправедливых притязаниях власти к людям нетитульной национальности, инициированных адвокатской конторой «Вердикт» во главе с шайтаном в женском обличии по имени Зинаида Баткрэк. В конечном итоге всякое дело заканчивалось взяткой для чиновников, где обычно «Вердикт» выступал посредником.
– Важно уметь смотреть на вещи шире. Даже в такой неприятной ситуации, как у тебя, можно найти плюсы. Например, сейчас ты сделаешь то, что должен был сделать давно, не надеясь на русский авось. Тебе нужно приготовить все документы, которые подтверждают твоё право проживать в этом помещении. Договорись с людьми, которые тебя хорошо знают, чтобы они дали тебе характеристику, которую ты заслуживаешь. Молись и ничего не бойся, Аллах с тобой. Запомни: величайший грех – это мнить себя слабым, нет греха больше этого. – Потом имам посмотрел на Кешафа поверх своих очков, как простой человек, хитро засмеялся и добавил: – Как говорят русские: «Англичанка гадит».
Через час Кешаф не вошёл, а влетел к себе домой. Это был сильный, убеждённый в своей правоте и решительный человек, готовый побеждать.
– Полина, где мои перемяшки?
– Перемяшки перед твоим носом, а что сказал имам?
– Англичанка гадит! – ответил жующий очередную перемяшку Кешаф и хитро засмеялся.
Как потом выяснилось, адвоката Зинку ограбил и пристрелил в её собственной квартире родной сын. Воистину сказано: «Сделай всё возможное, и Аллах сделает всё остальное».
Глава 4
Анфиса Яковлева
В пятницу, 3 июня 1853 года, в шесть часов утра из главного морского порта Англии, Портсмута, вышла плавучая тюрьма «Георг III». Корабль, взявший курс на Землю Ван-Димена (Тасмания), должен был доставить триста двадцать шесть каторжан в Порт-Артур – крупнейшую заморскую тюрьму Великобритании. Это была последняя доставка осуждённых преступников за пределы Британских островов. Среди пассажиров корабля был малолетний вор и убийца Уинстон Баткрэк (Winston Butcrack). Спустя три часа после выхода в открытое море пройдоха Баткрэк симулировал у себя приступ эпилепсии. Спасая жизнь Уинстону, с него сняли кандалы, подняли из трюма и отнесли в судовой лазарет, где больному была оказана медицинская помощь. Воспользовавшись временным отсутствием судового доктора, Баткрэк открыл иллюминатор и выпрыгнул за борт. Бегство осуждённого обнаружили лишь через час.
В условиях густого тумана и плохой видимости капитан корабля принял решение прекратить поиски беглеца. Кроме того, всем было известно, что в прохладной воде открытого моря человек гибнет от переохлаждения через двадцать-тридцать минут. В судовой журнал была внесена запись о случайной гибели осуждённого Уинстона Баткрэка. Каторжанин, несомненно, мог бы погибнуть, если бы совершенно случайно его не подобрал русский рыболовный траулер, промышляющий сёмгой в этих водах. Англичанина обогрели, накормили, снабдили одеждой и через три недели благополучно высадили в морском рыбном порту Санкт-Петербурга. Может быть, как память о своём купании в холодных водах Атлантического океана, а может быть, по какой-то иной причине, но у Уинстона на всю жизнь сохранился противный сиплый голос. Сейчас он оказался между небом и землёй: для Англии – он мёртв, а для России – не родился. Через месяц санкт-петербургский чиновник, «войдя в положение несчастного горемыки», «назло англичанам» и за небольшую мзду выдал Баткрэку паспорт подданного Российской империи. Так для английского россиянина Уинстона Баткрэка началась новая жизнь.
Баткрэк хорошо усвоил законы криминального Санкт-Петербурга и быстро влился в новую среду обитания. Единственной проблемой этого англичанина была генетическая нетерпимость и пренебрежение ко всему неанглийскому, или точнее ко всему русскому. Баткрэк, конечно, пытался над собой работать, но эта ненависть к России, а также заносчивость и чванство были непреодолимы – как говорится, «горбатого могила исправит». Хотя в этом случае могила вряд ли может исправить исконно английскую русофобию. Он был искренне убеждён, что всё человечество создано Господом Богом только для того, чтобы служить англичанам, и для этого все средства хороши. Баткрэк имел недостаток, который выдавал за достоинство, – он курил исключительно сигары и на это тратил все свои деньги. В один прекрасный день, накануне двадцатого года своего проживания в России, он выиграл в карты у одного местного «каталы» прошмандовку с сожжённой совестью по фамилии Налимарь, которая в среде портовых шлюх носила прозвище Вобла. Баткрэк снял скромную каморку в районе морского рыбного порта и начал жизнь семейного человека. Через год, во время родов его сына – Петра, умерла Налимарь. Баткрэк забрал из родильного дома только сына и отказался от тела жены, заявив, что у него нет денег её хоронить. Этой же ночью сторож родильного дома продал труп двум студентам мединститута за два рубля, а деньги пропил. Спустя три года в ходе криминальной разборки был зарезан сам Уинстон. Незаконнорождённый сирота Пётр Баткрэк не получил от своих родителей никакого наследства, за исключением сиплого голоса.
Рос Пётр под присмотром случайных людей, обитавших в грязных подворотнях порта. Здесь он встретил молодую проститутку – казахскую полукровку Илесу Казбекову по кличке Мамбетка, год назад приехавшую из Семиречья. В тот вечер Мамбетка взяла отгул после бурной оргии с матросами траулера «Удача» из французского порта Брест. Между прочим, капитаном этого траулера был родственник и полный тёзка Жана Франсуа де Гало де Лаперуза, открывшего много лет назад пролив между японским Хоккайдо и русским Сахалином. В связи с этим французские матросы считали, что имеют право требовать от русских и японских шлюх скидку в цене за их услуги. Однако Мамбетка была непреклонна: «За удовольствие надо платить сполна». Эта практическая жилка Илесы понравилась Баткрэку. Между Петром и Илесой возникло то, что они называли высоким словом «любовь». Всё было хорошо до тех пор, пока Илеса не объявила, что ждёт ребёнка. Она давно мечтала вернуться домой, и этот ребёнок ей был не нужен, но Пётр настаивал на рождении дитяти. Они договорились на том, что Казбекова родит ребёнка и передаст его Петру на воспитание. Так и случилось: родившуюся девочку Илеса оставила отцу, а сама свободная и счастливая уехала в своё Семиречье, где вскоре была утоплена в горном озере Иссык недалеко от города Форт Верный.
Пётр назвал свою дочь Зинаидой. Однажды он случайно встретил недавно осиротевшую девушку Анфису Яковлеву – светлой души человека, которой трагически погибшие родители оставили в наследство небывалую роскошь – комнату в бараке рабочих Путиловского завода. Ради этой комнаты Пётр готов был сделать всё что угодно, лишь бы понравиться Анфисе, и даже принял православие. Добродушная Анфиса жалела отца-одиночку и его безвинно брошенное четырёхлетнее дитя. Скоро они обвенчались. Анфиса признала Зинаиду Петровну Баткрэк своей дочерью, а через год у них с Петром родился сын. Зинка гордо носила фамилию на английский манер и даже позже, выходя замуж, вначале не хотела её менять. Она, щеголяя своим английским происхождением, не подозревала, что слово «Баткрэк» означает ложбинку между ягодицами у человека и переводится с английского достаточно грубо – как «трещина жопы». Между прочим, католическая церковь называла это место на теле человека «вратами ада». Знающие люди утверждали, что над всей сатанинской фамилией Баткрэк висел рок проклятья.
Когда Зинке исполнилось четырнадцать лет, её изнасиловал пьяный родной отец. Но соседи, хорошо знавшие девицу, были уверены, что она родилась плёхой и сама совратила отца на этот грех.
Надо сказать, что папаша не испытывал угрызений совести по этому поводу. Во-первых, потому что у него была атрофирована та часть тела, которая отвечает за совесть. Во-вторых, он не воспринимал её как свою дочь или вообще как девочку. Он даже не воспринимал её как человека. Для него она была живая бессловесная игрушка – домашняя плосконосая обезьянка. Он так её и называл: «Моя обезьянка».
Хотя Природа и наградила Зинку женскими гендерными признаками, назвать её стопроцентной женщиной было трудно, поскольку, во-первых, у неё был ярко выраженный мужской кадык и, во-вторых, черты лица были явно мужскими. Лицом она напоминала трансвестита под макияжем. Кроме того, у неё совершенно отсутствовал лоб. Казалось, что волос на голове растёт из бровей, и, чтобы скрыть этот недостаток, ей приходилось опускать чёлку ниже глаз. Её короткие кавалерийские ноги, соединённые вместе, образовывали классический эллипс, что, конечно, не придавало ей привлекательности. Подавая себя блондинкой, она постоянно обесцвечивала свой волос, вследствие чего он рано начал выпадать. Завершал образ Зинаиды Петровны её стиль одеваться – триумф пошлятины и китча. Кроме того, Зинка родилась с симптомами промискуитета – тяжёлого психического отклонения, выраженного в патологически повышенном сексуальном влечении, когда беспорядочные, «обезличенные» половые контакты происходят компульсивно, даже с незнакомцами, с людьми любого возраста и пола, в том числе с близкими родственниками, с целью непрерывной смены сексуальных партнёров. У Зинаиды Петровны оно имело меркантильную форму, обусловленную непомерными материальными запросами. В просвещённой Европе это состояние получило название «мессалинизм» по имени Валерии Мессалины – третьей жены римского императора Клавдия, которая была известна своим распутством, властолюбием и жестокостью. Зинаида Петровна получила эту неизлечимую болезнь по наследству от своих бабушек по отцовской линии. Известно, что её бабушки в нескольких поколениях промышляли проститутками в морском порту Портсмута. Они с детства учили своих дочерей всем премудростям мастерства, поскольку в то время конкуренция в этой профессии была очень высока. В ту пору Англия занимала первое место в Европе по количеству проституток на душу населения. К слову, это не мешало англичанам утверждать, что именно они являются образцом моральных принципов.
После смерти Мессалины римский сенат приговорил её имя к забвению, но дьявольский «мессалинизм» и впредь распространялся по миру со скоростью холеры. Через месяц после изнасилования «обезьянки», во вторник, 15 февраля, Пётр Баткрэк насмерть замёрз в канаве недалеко от дома, возвращаясь пьяным из кабака. Позже, пока Анфиса была на работе, Зинка надругалась над своим младшим братом, а вечером своим противным сиплым голосом смаковала детали этой подлости соседке по дому. Грязь этих подробностей ядовитыми змеями расползлась по головам жителей округи. Мать Зинки – чистая, набожная женщина, узнав об этом позоре, ночь напролёт молилась своему Богу о защите души малолетнего сына от поругания и, проклиная Зинку, просила Бога лишить её права рожать детей. Она ещё не ведала, что Бог не слышит проклятий, проклятия слышит Сатана, и он всё сделает как надо.
С рассветом Анфиса навсегда бежала из дома вместе с обиженным сыном. Люди говорят, что она утопила ребёнка и погибла сама, но это неправда. Она не могла взять на себя этот грех. Она тайно отвезла до поры совращённого мальчика в мужской монастырь Владимирской епархии, известный более как Смоленско-Зосимовский пустырь, недавно восстановленный заботами наместника Троице-Сергиевой лавры архимандрита Павла после духовного запустения. Здесь мальчику дали новое имя, и дальнейшая его судьба не известна никому, кроме Бога, разумеется. Только ОН знал, что сын Анфисы, невинное дитя, родился в грязи семейного быта, пройдя через тернии низкого сознания людей, нёс свой крест праведника. Вскоре ребёнок был отогрет душевной теплотой монахов и, словно озёрное растение лотос, раскрылся божественным цветом чистоты и нравственности. Прошли годы, и после мученической смерти за свою веру, в период большевистского беспредела, он – страстотерпец, был канонизирован Русской православной церковью, а несчастная Анфиса, уехавшая послушницей в Барятинский Софийский женский монастырь Елецкой епархии, замаливала собственные грехи.
Зинаида Петровна унаследовала от своих предков сиплый голос, курение сигар и ничем не оправданную заносчивость. Не имея образования и не умея ничего другого, она оказывала платные услуги похотливым мужчинам. В основном это были прокуроры, судьи, адвокаты, полицейские и преступники всех мастей. Другими словами, наиболее алчная, безнравственная и коррумпированная категория граждан. Зинка «трудилась» много, в три смены, до сорока клиентов в сутки, за что получила псевдоним Обмылок. Однажды у Зинки-Обмылка случилась неожиданная беременность, что вызвало у авторитетных клиентов определённую тревогу, поскольку, во-первых, не знали, кто же отец ребёнка, но главное – что Зинка категорически боялась делать аборт. Посовещавшись, авторитеты постановили: Зинке надо рожать, а ребёнка «повесить» на её клиента – Аркашу Огарка, пообещав ему должность советника в Управлении полиции Северной столицы. Огарок-каналья потребовал «венчание против должности», и пока утрясали вопрос о его назначении, родился мальчик-ублюдок. Его назвали Женей по настоянию известного налётчика Димона Шибяева. Считалось, и не без оснований, что именно Шибяев приходится биологическим отцом ребёнку. Димон взял на себя все финансовые затраты на взятки для назначения Огарка, благо в правоохранительной системе существует негласный, но всем известный прейскурант кадровых назначений. Венчание молодых проходило быстро, ночью, в часовне богом забытой деревни, в присутствии свидетелей. За два червонца, литр самогона и жареного гуся в яблоках церемонию провёл пьяный священник.
Годы шли, и от беспутной жизни внешность Зинки стала заметно меняться. Она и в молодости не была красавица, но с годами стала похожа на жабу, хотя сравнивать Зинку с жабой – значит оскорбить божью тварь. Макияж и обесцвеченный волос делали её лицо просто отвратительным. За последнее время она сильно поправилась. Её, словно мавританскую невесту, разнесло до центнера с гаком, не меньше. Клиенты перестали её посещать, и она решила, что пора в своей жизни что-то менять. Вместе с мужем, как обычно мошенническим путём, она отжала небольшую адвокатскую компанию «Вердикт», которую в дальнейшем будут использовать как инструмент для передачи взяток от несчастных просителей к представителям Фемиды. Бандиты в складчину с чиновниками купили для Зинаиды Петровны дипломы об образовании и необходимые лицензии на работу в качестве адвоката. С этого времени Зинка-Обмылок преобразилась в Зинку-Адвоката.
Поставленный на широкую ногу конвейер мздоимства приносил значительный доход. Не доверяя мужу и банкам, Зинка хранила свои сбережения дома, купив для этих целей металлический шкаф, ключ от которого лежал в ящике туалетного столика её спальной. Аркаша также не доверял жене и банкам и на свои деньги тайно покупал у сотрудника Императорской рентерии, её ещё называют Бриллиантовым кабинетом Зимнего дворца, ворованные необработанные алмазы. Для четы Огарок это была лучшая форма вложений собственных средств. Алмазы Аркаша хранил дома в небольшом сейфе швейцарской работы, который был вмонтирован в стену его кабинета за дешёвой живописной подделкой на картину итальянского мастера Тициана, проданной Огарку очередным проходимцем по цене дорогого подлинника. Ключ от сейфа на серебряной цепочке всегда висел у него на шее.
В грязи повседневной жизни семьи Огарок незаметно рос Женя. Когда ему исполнилось восемнадцать, втайне от родителей он решил уехать в Америку – далёкую страну миллионеров. Он точно знал, что необходимо сделать для этого. Прежде всего, он справил себе три новых паспорта: один на имя очередного проходимца Смолина Анатолия Павловича, давнишнего клиента мамаши, и два других – так, на всякий случай, – на вымышленные имена супругов Георгия Викентьевича и Марины Николаевны Тонинадер. Он знал, что отец тайно скупает алмазы.
Во время очередной встречи отца с продавцом алмазов парень узнал, где тот живёт. В тщательно рассчитанный день Женя явился к продавцу с предложением купить разом все алмазы, которые тот может продать, и по цене выше, чем платил ему отец. Если тот не согласится, обещал заявить на него и своего отца в полицию. На вопрос продавца: «Где вы, молодой человек, возьмёте такие большие деньги?» – он ответил коротко: «У своих родителей».
Продавец согласился и обещал назвать точную сумму сделки через три дня. Настало время решительных действий. Женя снял на имя Анатолия Смолина комнату недалеко от морского порта и дважды появился там, умышленно попадаясь на глаза соседям. Предварительно Женька гримировался под коммивояжёра средней руки. Потом он купил на блошином рынке подержанный чемодан и дорожную сумку, оборудовав их двойным дном. В чемодан он сложил самые необходимые вещи для простого коммивояжёра на несколько дней пути. Через три дня сумма сделки была озвучена, после чего Женя сказал: «Я уверен, что такая сумма у моих родителей есть». На что продавец заметил: «Зная ваших родителей, я в этом не сомневаюсь». Женя торопился закончить дело. Договорились совершить сделку на нейтральной территории в следующую субботу в десять вечера. Женя назвал адрес квартиры, которую он снял специально для этой сделки. Это был район морского порта, где сдают квартиры «по часам» для интимных встреч моряков с портовыми шлюхами. На следующий день коммивояжёр Анатолий Смолин купил билет во второй класс на пароход до Ливерпуля, отплывающий в следующее воскресенье в шесть часов утра. Кроме того, был куплен билет в купе первого класса на имя Огарка Евгения Аркадьевича на поезд Петроград – Москва, отбывающий в субботу в девять вечера.
В субботу в три часа пополудни, как обычно, «дружная» семья Огарок обедала вместе дома. Работающая у них добросовестная повариха сегодня подала на обед куриный суп с лапшой и запечённую баранью ножку с картошкой, жаренной «по-домашнему». Ещё было: винегрет, заправленный прованским маслом, холодная буженина, козий сыр, квашеная капуста, мочёные яблоки, маринованные огурцы и помидоры. Всё было приготовлено вкусно, но для семьи это не имело значения. Они не умели наслаждаться жизнью, в том числе и едой. Им было всё равно, что есть и как. Для них приём пищи была обязательная процедура по заполнению желудка, а сама жизнь – бизнес-проект.
Родители выпили по несколько больших стопок водки. Несмотря на действующий в России с 1914 года сухой закон, в их доме всегда было несколько бутылок лучшей московской водки – «Московская особенная». Всю прислугу, как обычно по субботам, отпустили домой до понедельника. Никаких особых мероприятий на эти выходные не планировали.
Обед прошёл спокойно, без ругани и упрёков. Родители, как всегда, разбрелись по своим комнатам на двухчасовой послеобеденный сон. Через минуту в комнату к отцу вошёл сын Женька и без лишних слов всадил ему в сердце итальянский стилет, снятый накануне со стены отцовского кабинета. Удар был смертельный, недаром Женя целую неделю его отрабатывал. Не вынимая кинжала из трупа, сынок занялся папиным сейфом. Всё оказалось очень просто: ключ висел на отцовской шее, на серебряной цепочке.
