Алёна Берндт
Каторгин Кут

Глава 16.

Встал Микита-Кутерьма как вкопанный перед Степаном, да и куда ему бежать, вон за спиной-то Степановой урядник стоит, дочку на руки подобрал и тетешкает…

Степан видел, как побледнел Микита, забегали глаза, руку было за пазуху сунул, да так смотрит на Степана, выжидает… А Степан сам опешил, глазам не поверил, да неужто он. А Микита подмигивает, да глазами на урядника вертит, губы шевелятся, да Степан его не слышит.

Так и разошлись, ничего, каждый своей дорогой. Не стал Степан кричать, побоялся. Хоть после и ругал он себя за то, что испугался, а не за себя, за Машеньку боязно стало… Не смог, а ведь надо было, наверное, крикнуть Баланову – дескать, вот он, держи! А что – держи?! Тот стоит, девчонка на руках, а у Микиты-то поди карманы не пусты, да за пазухой чего-то да припас… Все бы и полегли!

Да что, как себя не оправдай, а испугался! Степан качал головой, ругая сам себя. Не ожидал он, расквасился в спокойном-то житие, позабыл, что лихо рядом бродит, да с жизнями людскими не шутит. Теперь вот шёл да думал, надо Баланову сказать всё же про эту встречу. Ведь Микита видал, что Степан со двора урядника выходил, как бы тому не грозило это бедой… Небось, один Степан жив и остался из всех, кто Микиту в лицо видал, кроме его сотоварищей. Остальных-то поди болото приняло…

Прошёл Степан чуть дальше по улице и остановился, всё никак не мог с думой собраться, чего купить-то пошёл, всё в его душе взметнулось, вспомнилось. Огляделся, вроде бы тихо всё, мигом скрылся Микита в извилистых улочках Ярмилино, только собаки лениво побрёхивали со дворов прохожему вслед.

Не пошёл Степан дальше в лавку, вернулся в урядников двор, чем хозяина удивил:

– Ты что, Степан, никак заплутал? Ну, давай я соберуся да с тобой схожу.

– Нет, Савелий, не потому я вернулся, – ответил потемневший лицом Степан, – Поговорить надобно!

– Машенька, поди к матушке, спроси, когда обедать станем, – сказа Савелий дочке, поняв, что разговор непростой.

– Ты, Савелий Яковлевич, вот что… остеречься надобно тебе, да и мне тоже, – неловко начал Степан и рассказал о встрече, случившейся прямо за урядниковыми воротами.

– А ты уверен, что это он? Может обознался? – спросил побледневший Баланов, – Ежели всё так… надобно снова дозорных ставить, как бы снова они деревню не запалили. Да и в Уезд сообщить… Ох, ну дела, видать придётся снова своих отправлять к родителям, всяко спокойней.

– Дозор-то может и надо, только тайный. Ты бы, Савелий, подглядеть постарался, к кому он сюда хаживает? Ведь не за леденцами в лавку он сюда явился!

Задумался Баланов, даже про наливку свою позабыл, так и сидел за обедом, не глядя ни на домашних, ни себе в тарелку. Так и Степан сидел, хмурый да задумчивый, всё себя корил.

На другой день отправлял Баланов семейство в город к родне, недовольная Софья Алексеевна на мужа сердилась, но не ослушалась, собралась сама и детей собрала. Машенька сидела рядом с матерью в бричке и со слезами махала платочком провожающему их отцу и Степану. Тут же и сам урядник с доносом собрался в управу, наказав старосте держать ухо востро.

– Ну, Степан Фёдорыч, благодарствуй за работу, вот тебе расчёт, сколь и договаривались. Домой вертайся да оглядывайся, мало ли что, – наказывал он Степану, – Бог даст, ещё свидимся, наведаюсь я опосля к тебе на выселок!

Перед отъездом восвояси Степан заглянул к Ефиму, узнать новости да упредить их, ведь тоже ребятня там мал-мала меньше. Хмурился Ефим, слушая Степанов рассказ:

– А я ещё голову ломаю, чего это староста наш мужиков собрал, кто покрепче да посерьёзней. Сказал -дозором будем сидеть, кто на колокольне, а кто на старой мельнице у ручья. Вон оказывается какая в том причина! Только я думаю, что надо тогда ещё и в переулке караулить, где ты душегубца этого встретил, ежели там он объявился… м-да, к кому же он ходит сюда, нарядный! Вот вопрос!

В обратную дорогу Степан собрался не один. Ефим, страшась за семью, собрал жену с ребятишками и отправил со Степаном в Богородское гостить у деда Архипа.

– На Богородское они побоятся задираться, – негромко говорил Ефим Степану, – Село большое, намедни сказывали, что там тайно полиция разместилась. Может сочиняют, конечно, но там всё равно спокойнее, чем у нас тут. Вона они, болота то, краем к самой околице подходят… Ты, Стёпа, побереги моих в дороге, я сам недели через две приеду, как старостов дозор отслужу.

До Богородского доехали спокойно, хоть Степан и извёлся в дороге от беспокойства и постоянно вертел головой по сторонам, прислушивался и приглядывался. Но время было дневное, народ нет-нет да и появлялся на дороге из Ярмилино и обратно. Поэтому Степан обрадовался, когда с холма показалось раскинувшееся Богородское.

Дед Архип тоже обрадовался, когда во двор въехала телега, Ефимова ребятня высыпала обнимать деда и Степан заулыбался, так приятно было это видеть.

Домой, на Бондарихин выселок Степан отправился только через день, дед Архип старался задержать его и убеждал, что сейчас одному в глухом лесу сидеть небезопасно, но Степан ничего не мог с собой поделать, не оставлять же дом покинутым…

– Дедо, надо бы всё вывозить понемногу, – отвечал Степан на увещевания деда Архипа, – Инструмент Ивана, да и прочее добро. Скоро весна, а как распутица пройдёт, тогда и я стану в путь собираться. Не оставлять же там всё, растащат! Давай будем потихоньку-помаленьку, к тебе да к тётке Агафье перевозить. Добрым людям достанется, а не каким татям! Я и свой инструмент у тебя стану оставлять, так надёжнее, как в работу ехать, так буду к тебе заезжать и брать, что надо. А то не хорошо это, когда я в отлучке – дом пустой стоит, нет догляда, мало ли…

На том и уговорились, с той поры дед Архип стал приезжать в дом покойной сестры чаще, оставался с ночевой. Они со Степаном перебирали Иванов инструмент, да прочее хозяйство. А вот вести Архип Гаврилович привозил тревожные…

– Сказывает наш староста, под Липовкой потрепали молодцев-то Микитиных здорово, – зажигая лучину негромко говорил он Степану, – То ли выследили с Ярмилино-то, когда Баланов в Уезд донёс, то ли ещё как, а укараулили их. Там, под Липовкой, болото не такое топкое, места повыше, рощи липовые потому там и разрослися. Так вот, они, разбойнички-то, видать и сами от сырости устали, али на зиму там обосновались в землянках. Вот там их и застали, многих побили, каких-то поранили, конечно, живыми в уезд-то отправляли, к тюремному лекарю. А только не всех взяли, упустили тех, по ком давно острог-то плачет! Микита сам, да самые его верные сподручники ушли, как испарились. То ли болотом, то ли ещё как, а только укрытие у них видать ещё где-то есть. Ищут, конечно, как же. Вот только найдут ли, нет ли! Микита этот поди всё уворованное подсобрал, да и был таков! Станет жить на денежки ворованные, кум королю!

– Может найдут, – отвечал Степан, выводя на малой досточке узор, – Куда с этих болот им деваться, ведь дорог не так и много, и почитай на каждой дозор стоит, да не один. Я давеча к тётке Агафье ездил, так по дороге раза три меня дозор окликал, проверял.

– Так-то оно так. Да только уж больно он хитёр, чёрт рогатый! А в Золино, за Липовкой-то, сказывают, дозор-то прибили, всех положили, душегубцы…

Так и жили гудела округа то страшными, то странными новостями, Степан уже и привык к тому, что болтают разное, а что там правда – кто знает. Весна уже чуть разгулялась, на полянах появились тёмные проталины, земля дышала на солнце, отдавая талую воду. В болота, окружавшие и Погребцы и Бондарихин выселок, начали стекаться маленькие ручейки, речушка вскипела сизыми льдинами и налилась начавшимся половодьем.

Степан ждал погоды, когда дороги просохнут и можно будет отправляться в путь. Хоть и горько ему было покидать выселок, и дом, который обогрел его и приветил, и людей, которые стали ему семьёй, а всё же волнительно было и радостно… Пускаться в путь ему теперь было не так страшно – Архип Гаврилович свёл Степана с купцом, державшим магазин в Богородском, тот как раз тоже собирался за товаром, да не один, а дружной ватагой. И охрану себе брали, чтоб не боязно было, вот с ними и уговорился Степан добраться до тракта, а там и дальше, покуда будет по пути.

Долго думал Степан о своей жизни, советовался с дедом Архипом, с Макаром и Ефимом, да и решил, что правильной была та задумка -побывать на родной сторонке, да и вернуться обратно. Только вот захочет ли матушка ехать на чужбину, сможет ли дорогу дальнюю осилить… Степан почему-то был уверен, что матушка его жива, страшился думать другое!

«Расскажу, как здесь у меня дела идут, вон как много на работу зовут, – думал Степан, лёжа на лавке и закинув руки за голову, – Теперь лето, станут дома справлять, кто по зиме сруб поставил да «выветривал» до лета. Значит плотнику всегда работа будет, и резьба у меня получается всё лучше, тоже заказов будет. Вон, уже пришлось двоим отказать, сказать, что уеду. Может матушка и согласится, коли не шибко слаба стала…»

Степан уже засыпал в своих думах, когда во дворе раздались шаги. Он уже привык жить в окружении леса, когда вокруг только его звуки, а теперь… Это шёл человек, шёл тяжело и шатко!

Глава 17.

Степан поднялся с лавки и осторожно выглянул в окно. На дворе была уже ночь, луна на небе светила тускло, укрывшись сероватой пеленой облаков, её мутный лик не мог пробиться сквозь облачное одеяло и осветить землю. Но приглядевшись Степан всё же у видал, что от калитки к крыльцу идёт человек. Хромая и опираясь на палку, человек озирался по сторонам, останавливался и прислушивался.

Человек с трудом поднялся на крыльцо и снова остановился, беспокойно вглядываясь во тьму, окружавшую одинокий дом на выселке. Раздался негромкий стук и приглушённый голос сказал:

– Хозяева, дома ли? Пустите путника заночевать!

– Кто там? – спросил Степан, нащупывая в темноте кочергу и сжимая её в руке.

– Заплутал я, мил человек, – отозвался из-за двери глуховатый жалобный голос, – Не оставь волкам на съеденье, пусти хучь бы в хлев али амбар, коли боисся. Не обеспокою тебя, по утре уйду, я к родне иду в Ярмилино, с Липовки. Приплутал вот, ногу порвал себе… Ох…

Степан понимал, что выхода у него и нет, кроме как отворить. Хоть и не шибко верил в то, что говорил ему припозднившийся путник, а всё же… Когда-то и его, почти бездыханного спасла названая матушка Марья, хоть и приняла его тогда за разбойника. Так ужли он человека бросит на дворе. Подумал, ружьё бы зарядить, да нечем, как на грех.

Скрипнул на двери отпираемый Степаном засов, сам он покрепче сжал в руке кочергу и прислушивался, но за дверью было слышно лишь тяжёлое с пристоном дыхание.

Степан отворил дверь и шагнул на крыльцо, гость его стоял на верхней ступени лесенки, опираясь одной рукой на палку, а другой держась за перила. При свете мутной луны лица его под надвинутой на брови шапки видно не было, на плече у гостя висел небольшой дорожный мешок.

Степан открыл было рот, чтобы приветить гостя, но тут ему в бок упёрлось холодное ружейное дуло и негромкий, такой знакомый насмешливый голос сказал:

– Ну что, хозяин, принимай гостей!

Дрожь пробрала Степана до самой макушки, голос Захара он узнал бы и через сто лет. И вот теперь он стоял у крыльца, прислонившись к стене за оконной ставенкой, усмехался своей ухмылкой и упирал ствол ружья Степану в бок.

– Ты, хозяин, не боись, коли нам поможешь, мы тебя не обидим, – сказал тот, кто стоял на лесенке, и теперь, когда он заговорил громче, Степан узнал Микиту-Кутерьму.

– Ну, ступай в избу, да кочергу-то дай-кось сюды! Есть там у тебя ещё кто? – резко сказал Захар и ткнул дулом ружья Степану в рёбра, – Как положено путников угости да приветь, тогда может и в живых тебя оставим.

Они вошли в избу, Степан зажёг лампу и всё ждал, когда же эти двое распознают его. Но Захар сразу же кинулся осматривать дом, есть ли здесь ещё кто-то. А Микита устало опустился на лавку у двери и отложил свою палку. Нога у него была замотана окровавленной тряпкой, он морщился от боли и потирал озябшие руки.

– Давай, что в печи, всё на стол мечи! – хохотнул Захар, он хоть и перехватил ружьё, но всё же из рук его не выпустил, – А что, есть у тебя чем рану обиходить товарищу моему, а? А?… Так это ты!

Захар прищурился и подошёл ближе к Степану, который стоял возле стола и исподлобья глядел на своих гостей, раздумывая о том, как бы ему кинуться и достать под шестком топор.

– А, это ты, чёрт!… Ну же я тебя… по кускам разберу, – голос Захара охрип и низко раздавался под сводами избы, – В этот раз до кровавой пены… не выбересся, о смерти скорой молить станешь…

Он надвигался на Степана, достав из-за пояса короткий клинок. Степан стоял, глядя в сверкающие злобой глаза и приготовившись встретить врага… крови которого он тоже жаждал!

– А ну, стой! – грозно крикнул Микита и с трудом поднялся, – Охолонись, я сказал! Вы чего, сдурели что ли?! Ну-кась, я сказал!

Захар ощерился, дыхание его было прерывистым, тяжелым… но всё же он повиновался окрику своего главаря, хотя это далось ему с великим трудом. Ноздри раздувались от лютой злобы, рот разъехался в хищном оскале.

Степан же глянул мельком на Микиту, опустил голову и отошёл ближе к печи, не выпуская из виду Захара.

– Нашли время, кулачный бой устраивать, – Микита снова опустился на лавку, было видно, что каждое движение вызывает у него страдание и боль, – Захарка, охолонись, я сказал. Ты чего взвился-то?

– Ты чего, ослеп что ли?! – заорал Захар, вращая глазами и указывая Миките на Степана, – Ты чего, не признал его?! Мы его тогда с Прошкой-покойничком в болото кунали, как он выбрался, а?! Ты как выбрался, гад ползучий?!

– Не твоя забота! – проворчал Степан и сел на низенькую скамеечку у печи, шесток был совсем близко, только руку протяни, и вот он – топорик…

– И что за беда, с болота выбрался? – Микита устало потёр лицо, – Ты, Захарка, как пёс, будто с цепи сорвался. Угомонись, чего орёшь, как оглашенный! Ну, не утоп он, и чего?! Мы все в острогах побывали, не такое ещё видали! Ты, Захарка, поди того не знаешь, что он меня тогда в Ярмилино возле урядникова дома застиг, а ничего… не выдал! Это уж после нас старостов помощник укараулил, бес его раздери! Вот и началась наша напасть… нам сейчас помощь нужна, а ты орёшь, как баба на базаре!

– Ты! Говори, да думай, – проворчал Захар, но тон уже сбавил и на Степана не глядел, – А, как знаешь! Ежели решил ты голову сложить – дело хозяйское!

Захар сел в углу, поперёк себя положил ружьё и привалился спиной к стене, не спуская глаз со Степана.

– Ты… как тебя звать, добрый человек, запамятовал я, сколь вас таких бывало, – ласково спросил Микита, глядя на Степана, – Ты не страшись, Захарка у нас любит пошуметь, ничего он тебе не сделает, покудова я не прикажу! Сказывали нам, что тут на выселке бабка живет, лекарство ведает. Так ли это?

– Было так-то, – хмуро отозвался Степан, – Преставилась Марья Тимофеевна. А лекарство знала, меня вот выходила, дай же ей Боже Царствия Небеснаго!

– А ты?

– Чего – я?

– Ты ей что ли сродник, али кто есть? Тоже может ведаешь?

– Я не ведаю, – пробурчал в ответ Степан, – Я сам в остроге почитай половину жизни прожил! Ты коли оттудова, так знаешь, учат там ведовству, али нет!

– Давай его пришибём, да и делов! – прошипел Захар, – Чего ты с им цацкаешься! Да потом дальше двинемся, покудова эти псы не разнюхали, что мы тута!

– Да умолкни! – поморщился Микита, – Может вот, товарищ нам станет! Ты, Степан, не думай… Это Захар так, шумит. Дай-кось тряпицу чистую, что ли, рану мне перевязать. Виш как оно вышло, осталися со всей-то ватаги токма я да Захар! А было то нас… Кого собаки-ярыжки споймали, кто полёг буйной головою, а кто и убёг подале отседова, задумал жизнь переменить свою. Да и Бог с ними, что уж.

Захар поднялся, положил ружьё на лавку и направился к печи. Не глядя на сидящего рядом Степана, он взял ухват и поддел томящийся в тёплой ещё печи горшок с кашей. Шумно втянув сытный дух, он огляделся в поисках ложки. Тут же сел за стол, поставив перед собой горшок и нимало не глядя на Микиту и Степана, стал жадно есть.

Степан поднялся со скамьи и добыл из печи другой горшок, с вечера поставил томить чай на травах, после открыл сундук и достал чистое полотно.

– Сымай, чего там у тебя. Я не смыслю во врачевании, так хоть омоем, – хмуро сказал он Миките.

По избе разнёсся нехороший дух свернувшейся крови, грязи и гнили. Степан подумал, что дела Микиты скорее всего плохи, нога его потемнела, широкая рана словно бы вывернулась наружу рваными краями. Марья Тимофеевна как-то такое лечила, Степан видал, у одного охотника с Погребцов такая хворь приключилась, поранил он ногу в лесу, после в болото провалился. Бабушка Марья тогда сказала, что у него «антонов огонь» сделался, и отправила его к уездному лекарю, где охотнику ногу и отняли по самое колено.

Микита и сам похоже чуял, что рана его плоха, повернулся спиной к Захару, скрывая от того ногу и подставляя ее над ушатом, поставленным Степаном.

– К лекарю тебе надо, – пробормотал Степан, – Знахарство никакое тебе не поможет.

– Ладно, поглядим, – тихо ответил Микита, – А ты тут что, один теперь остался?

– Один. Родня редко бывает в гости. А тебе кого надобно?

– Не заявятся никто по утру-то? – усмехнулся Микита, – А то Захарка их пристрелит, как зайцев. Ладно, не серчай. Так тебя как звать-то, мил человек?

– Степаном, – буркнул Степан, его мутило от гнилого запаха, он подобрал грязную тряпку, которой была обмотана Микитова нога и собрался было выйти на двор

– Куда?! – заревел Захар, отбросив ложку, – Ты чего на его рассусоливаешь?! – он злобно глянул на своего товарища.

– Да ладно тебе, куды он девается, – махнул рукой Микита, – Ты, Степан, вот что… Болота тутошние знаешь ли?

– Смотря чего вам надобно, может и знаю, – проворчал Степан и сказал, глядя Захару в глаза, – Ну, тогда ты сам ступай на двор, кинь это куда подальше. Или мы тут все передохнем от гнилого-то духа!

– Иди давай сам! – буркнул Захар, – Я отседа за тобой пригляжу!

После Микита с трудом поднялся и опершись на палку дохромал до стола. Усевшись там, он кивнул Захару, чтоб тот дал ему воды, а после снова пристально глянул на вернувшегося со двора Степана.

– Ты же сам с острога! Неужто тебе не тошно от этих ярыжек и прочего сброда? Неужто не хочется хоть опосля мучений как человек пожить?

Степан молчал и сидел у печи, в ней теперь трещал огонь, и он угрюмо помешивал уголья кочергой.

– Проведи нас через болота! – сказал Микита, – Ведь ежели ты бабки-ведуньи сродник, то поди все дорожки тут знаешь! Потому и с болота тогда выбрался, знал, чего делать и куды идти! Выведи нас на большую реку, что за болотами, в обход дозоров! Я за то тебе денег дам столько, что не у каждого купца в казне есть! Избу себе в Уезде купишь, дело какое поставишь! Видать это твоя-то бабка тогда в лесу нам с Лёнькой-висельником встретилась, ехала она в Погребцы, а мы с добычей ей попалися, шли на схрон свой! Не ко времени она нас увидала тогда, старая! Мы и её тогда… просили нас сквозь болота отвесть… да только она нам отказала, ну и пришлось Лёньке ей погрозить, да тока карга старая раньше Богу душу отдала, покуда мы её уговорили! Ты, Стёпа, не думай, за бабку твою я после Лёньке самолично отплатил – прибил его, горемычного, да в болото кинул.

Захарка засмеялся, Микита вторил ему, а Степан понял, кто же тогда напугал Марью Тимофеевну, из-за кого не сдюжило её доброе сердце.

Глава 18.

– Ну, что скажешь? – пристально глядя в лицо Степану спросил Микита, – Хучь, ежели подумать, чего тут выбирать! Либо ты нас ведёшь, либо голову свою тут и сложишь. Что, поди ведь жить-то охота?

– Чего ты его спрошаешь! – прорычал Захар, – Прикажем и пойдёт! А не пойдёт, так его дело, на том свете свидимся!

Микита укоризненно посмотрел на Захара и покачал головой. Тот замолк, но злобного своего взгляда не погасил. Встал со скамьи, пнул ногой кованый сундук и откинув крышку стал рыться внутри. Степан глядел на это и думал, как же хорошо, что он догадался много раньше увезти из дому всё ценное, отдать деду Архипу и тётке Агафье на сохранение.

– Ладно, ты покуда поди-ко, Степан, баню нам справь. Сам видишь, устали мы, промёрзли да промокли. Одёжу бы поменять, подыщи, что есть годное, да и сам соберись. Не хочу грозить собрату, всё же мы с тобой одного поля, но тебе и вправду деваться некуда. Завтра с утра отправимся, а покудова – отдохнём, подкрепимся да выспимся. И не глупи, жизнь, она дороже.

Степан вышел на двор и осмотрелся. На улице только начало светать, рассвет забрезжил тонкой кромкой над горизонтом. Обернувшись, он увидал, что на крыльце стоит Захар с ружьём в руке и пристально за ним наблюдает. Пожав плечами, Степан подумал, что словно бы и вернулись к нему острожные-то времена, догнали его и здесь, да делать нечего, всё от него самого теперь только и зависит. Растворив двери старенькой баньки, он набрал охапку поленьев и стал растапливать печь.

– Что стоишь? – сказал он Захару, – Раз уж зовёте меня к себе в сотоварищи, так бери ведро да пойдём на колодец, пособляй воду носить! А в лакеи я к вам не набивался и не пойду, хватит с меня, в остроге сколь на услуженье был, еще и тут! А нет – так можешь меня тут пристрелить, на другое я не согласен!

Захар хмыкнул, но ружьё опустил, а когда за его спиной показался опирающийся на палку Микита, который что-то негромко ему сказал, так и вовсе скривился, но ослушаться не посмел. Взял вёдра и пошёл следом за Степаном к колодцу.

А Степан всё думал, куда же это девается вся Захаркина весёлость да добродушие! Ведь каков лицедей – на ярмарке так только и шутил, добряк-добряком, щипал за бока торговок да отпускал прибаутки, а вон, гляди-ка, какая личина являлась миру, когда был он, Захар, тут настоящий!

Когда баня была готова, Микита кивнул Степану и лишь мельком глянул на Захара, который с недовольным видом сидел на крыльце накинув на плечи зипун.

– Самому мне не управиться, – сказал Микита Степану, – Уважь гостя, напарь косточки. А Захар нас покудова покараулит.

Степан хотел было сказать, что такой «охране» он не верит, но смолчал. На самом деле, почему бы Захарке не приставить к двери бани поленце, да не убраться куда подальше одному… Хотя, может статься, думал Степан, замачивая в ушате веник, дело тут в награбленном богатстве. Не так глуп этот Микита-Кутерьма, чтобы такому как этот Захар, доложить, где запрятано добро… ведь не зря Микита упомянул, что даже товарища своего Лёньку прибил. Не за бабушку Марью, конечно, как он говорил Степану, а скорее всего потому, что тот знал то место, где вся добыча схоронена.

Может потому и растянулся теперь Микита так спокойно на устланном соломой полке́, вдыхая берёзовый парный дух.

– Ты, Степан, не думай худого, я ведь от сердца тебя в сотоварищи зову и не лукавлю, – говорил Микита с придыханием, – Мы, острожники, вместе должны держаться, али ты сам того не понял? Что, хорошо ли, по-доброму ли на тебя народ глядит, узнав, откудова ты? Верят тебе, привечают в доме гостем дорогим? Нет! Все от тебя только худого ждут! И никто тебе не поможет, окромя таких же, как и ты сам! Вот и я это понял, когда в мир-то попал. Никому я не нужен, так вот упадёшь, а как увидят, что ты острожник, каторжанин, так и бросят тебя подыхать в канаве, как собаку. Ты думаешь, от чего Захарка такой злой? Не злой он, а людями обиженный, вот что! Потому я и зову тебя с нами! Человеком станешь, а для этого что только и нужно – деньги да богатство, по им теперь люди душу человеческую меряют, хороша она или плоха!

Степан молчал, охаживая Микиту веником. Хотел было сказать ему, что недолго тому осталось по белу свету на двух-то ногах ходить. А ежели не попадёт к лекарю, так и вовсе ждёт его в скорости жестокая смерть… Рана на ноге была плоха, очень плоха…

– Тебе надо к лекарю, вот что, а не про болота думать, – пробурчал Степан, – Помрёшь ты, понимаешь нет? Я видал такие раны, бабушка и лечить не бралась, нет на такой недуг травок-корешков, надо в город.

– Ты вовсе дурак?! – яростным шёпотом ответил Микита, поглядывая на дверь, – Ты это при Захарке не вздумай больше говорить! Он ежели только заподозрит, что я… Ни мне, ни тебе живу не быть! Молчи лучше, да соглашайся, что прошу – делай! Я обещанного назад не заберу! Вот перейдём через болота, там и к лекарю, за деньги меня всяк примет! И тебя отблагодарю щедро!

– Дозволь хоть лошадь к сродникам отвести, в Липовку, ведь недалече, – попросил Степан, – Не оставлять же тут. По болоту она не пройдёт, а тут оставить… на голодную смерть, душа не позволит. Дозволь, не сбегу я никуда, с вами пойду!

– Ладно, поглядим, – ответил Микита, – Давай парку, сам парься, а я покуда полежу.

Микита закрыл глаза, лицо его было бледно, а дыхание тяжко, и Степан подумал, что смерть идёт за ним скорее чем тот думает. Уже стоит за плечом и усмехается тому, слыша, какие резоны у Микиты на будущее…

После в баню пошёл Захар, но двери не запер, и всё поглядывал, сидит ли укутанный в зипун Микита на крыльце, караулит ли его самого. Быстро омылся, париться не стал, да и выскочил обратно, с опаской поглядывая на раздувающего самовар Степана.

– Захар, ты опосля проводи товарища нашего, ему надобно лошадь в Липовку свести. Не пропадать же животине, раз он надумал с нами идти! Вот и товарищ наш новый, верный! А, Захар?

– Вот ещё! Делать мне нечего! – пробурчал Захар и с опаской покосился на Микиту, у которого поперёк колен лежало ружьё, а второе, которое они нашли в избе и ранее принадлежащее хозяину дома Ивану Михеевичу, стояло рядом у перил, – Думаш, я что ли не устал, отдохнуть не хочу, гонишь меня опять!

– Ладно, ты поспи, отдохни покудова, время-то ещё ранее, – примирительно сказал Микита, – А опосля и сходишь, тогда и я посплю. Нам тут засиживаться нельзя, того и гляди кто-нибудь да нагрянет проведать выселок…

– Самовар вскипит, траву тебе сварю, полегчает маненько, – сказал Степан, – Бабушка Марья её варила, сама и собирала-готовила.

Он стал перебирать в сенях душистые пучки, развешанные на стене, и слышал, как Микита тихо-тихо разговаривает с Захаром, стараясь, чтобы Степан их речей не услышал.

– Ты, Захар, не горячись. Умерь характер свой, пораскинь умом-то сперва, а уж потом ножиком маши. Мы и так всех робят положили, растеряли, только двое с тобой и осталися…

– Дак это и хорошо, – буркнул в ответ Захар, – Добычу делить проще – поровну разделим, да и разойдёмся в разные стороны. Мир вона какой большой, а когда деньги есть – ступай куда хош, и никто тебя не хватится!

– Хорошо-то оно хорошо, да только ведь сам пойми, – продолжал свой тихий уговор Микита, – У меня нога поранена, а нам через болоты пробраться надобно, там, по ту сторону топей, нас и искать никто не станет! А ещё и поклажу с собой нести, тоже дело нелёгкое! Али ты один собрался по болоту тяжесть-то тащить, там ведь скока… сам помнишь! Так что помощник нам не помешает, особливо который тропу через болоты знает. А там… а там поглядим, чего дальше делать с им.

Последние его слова были сказаны совсем тихо, и Степан их почти не расслышал, только догадался, какая участь ему уготована новыми его «сотоварищами», которые хуже волков. Но виду он решил не подавать до поры до времени, зная, что осудят они его по себе, сами бы за посуленное богатство на это пошли, и от Степана ждут того же.

Поэтому, когда после бани сели пить чай, он достал завёрнутый в тряпицу каравай и спросил:

– А что, денег-то сколь ты мне дашь, друг Микита, коли я вас с болот выведу? На дом хватит ли? И чтоб скотину справить, подворье?

– Не боись, на два дома хватит, – хохотнул в ответ Захар, к которому чудесным образом вновь вернулась его весёлость, – И скотину купишь, важным человеком станешь! Только выведи, чтоб дозоры миновать и спокойно добраться.

– Тогда ладно, – кивнул Степан, – Мне и самому на выселке то надоело сидеть, почитай – тот же острог, только что один я тут. В город охота, а тут только вон волки и ходют. Ты, Захар, соберись тогда, до Липовки сходим, лошадку я оставлю сродникам, надо бы лучше в Богородское, но туда далече. Лошадка хорошая, справная, жалко оставлять на погибель.

Степан запряг Рыжуху в лёгкую повозку Марьи Тимофеевны и под присмотром Захара, который так и сидел на крыльце, укладывал в неё оставшийся инструмент, да ещё кой-чего из добра, понимая, что может такое статься, не вернётся он сюда.

После отвара, который Степан приготовил Миките, тому стало немного легче, он стоял у перил и о чём-то тихо говорил Захару, а тот согласно кивал головой.

Солнце уже обогрело землю, когда Степан шёл рядом с телегой, держа в руках поводья, а Захар лежал в повозке и глядел в плывущие мимо облака.

– А ты вот скажи мне, Степан, ты на меня поди серчаешь, за то самое то… ну, когда я тебя с Прошкой на болоте едва не уходил…

– Жизнь такая, всякое в ней бывает, – ответил Степан.

– А ты тогда сразу бы согласился к нам в товарищи пойти, мы б тебя приветили, и пальцем бы никто не тронул. А ты, сам начал артачиться! Микита тебе правду говорит, человек он щедрый, коли поможешь – отплатит по совести!

– Так вы меня тогда и не так чтобы звали, – пожал плечами Степан, – Даже и не выспросили, может у меня дела какие были, я бы их справил и к вам! Сами поспешили человека на тот свет спровадить!

– Тоже верно! – усмехнулся Захар, – А я вот и рад, что ты сподобился выбраться! Ты мне тогда приглянулся, жалко тебя было, да Микиту не ослушаесся! Но ты это… в Липовку я тебя не могу пустить, пойми… А ну как надумаешь к уряднику али в управу донести?! Пусти телегу от околицы, лошадь сама к людям придёт, а мы обратно вернёмся. Нам поспешать надобно, потому как время не терпит! Да и тебя хватиться могут, а мне не хочется тебя снова на тот свет управлять! Что, согласен?

А Степан и сам не хотел в деревню идти, чтобы этому душегубцу не указать, которая изба Агафьи Тимофеевны. Да и как тут возразишь и ослушаешься, когда сидит «товарищ» твой на телеге с ружьём в руках да на тебя глядит.