Альманах
Алтарь Отечества. Альманах. Том I
Павел Захарович Бондарь
10 апреля 1949 г., город Тамбов. Павел (слева) с сослуживцем.
Нелли Илларионовна, вдова бывшего фронтовика, ветерана Великой Отечественной войны Павла Захаровича Бондарь, любезно предоставила его воспоминания, которыми он делился после войны с учащимися школ. Наброски после его смерти так и остались в школьной тетрадке.
– Родился я 21 декабря 1925 года в семье крестьян в селе Закреничье Винницкой области. Через несколько лет после моего рождения наша семья переехала в Оренбургскую область, где я окончил школу и работал в колхозе.
8 февраля 1943 года был призван в ряды Советской Армии, учился в военно-пехотном училище города Актюбинска. После окончания училища с июня 1943 года был направлен в 17-ю Гвардейскую Воздушно-десантную бригаду.
В 1944 году в составе 106-й гвардейской дивизии был отправлен в Действующую Армию 3-го Украинского фронта.
В марте 1945 года наш полк вступил в бои в Венгрии и Австрии, участвовал в боях за взятие Вены, за что я был награждён медалью.
Тяжёлые бои были на озере Балатон, где наш полк разбил одиннадцать танковых дивизий фашистской армии.
После взятия Вены полк был переброшен под Прагу – там мы и узнали об окончании войны. Но немцы отходили трудно, с кровопролитными боями. Нашей задачей было их преследование и уничтожение. С боями дошли реки Влтава, по другую сторону которой стояли американские войска. Немцы пытались сдаться американцам, но те их не принимали, пришлось фашистам сдаваться русским. Их, немцев, было так много, что шествие во всю ширину улицы длилось около пятнадцати дней.
Летом 1945 года нашу дивизию направили под Будапешт, где мы стояли долго, жили в вырытых землянках.
Местное население встречало нас с восторгом. Несмотря на трудный марш, настроение бойцов было хорошее, так как закончилась война, и все готовились к возвращению на Родину.
В январе 1946 года наш полк передислоцировали в город Тейков Ивановской области, а в июне – в город Тулу, где он был расформирован. Я был направлен в 347-ой Гвардейский воздушно-десантный полк старшиной батальона.
В октябре 1948 года наш батальон был переформирован в 51-й Гвардейский воздушно-десантный полк.
В 1950 году мне присвоили воинское звание «лейтенант интендантской службы» и направили на должность начальника финансового довольствия госпиталя в составе Советских войск в Австрию.
В 1953 году меня назначают начальником финансового довольствия в составе Советских войск в Венгрию.
С 1957 года служил в военном госпитале № 402 города Калинина в должности начальника финансового отделения.
Затем служба продолжилась в городе Туле, и в 1972 году я был переведён на службу в штат Московского военного округа, где прослужил до октября 2004 года.
– 21 января 2005 года, – рассказывает Нелли Илларионовна, – после тяжёлой болезни мой муж Павел Захарович Бондарь скончался.
Пока жила рядом с таким человеком, как мой муж, бывшим фронтовиком, я не чувствовала его значимости в истории нашего государства. Их, воевавших, ещё было много, но каждый год они уходят. От ран, от болезней, которых полно в таком возрасте. Теперь с горечью осознаю, как много он и его сверстники сделали для нас, они подарили нам жизнь. Нам и следующим поколениям.
Павел Захарович был награждён двенадцатью правительственными наградами, в том числе и за участие в боях, четырьмя медалями и орденом Отечественной войны II степени.
2006
Дыхание любви
Александру Веселовскому, защитнику Сталинграда
Солдатская каска торчит из болота —
Тяжёлые шли здесь когда-то бои:
Друзья мои гибли повзводно, поротно —
Врагу не отдали и пяди земли!
Иду вдоль окопа, что в зарослях скрылся, —
Я, словно, листаю страницы войны…
Здесь друг мой в предсмертье воды не напился,
Чуть-чуть не дожив до победной весны!
Строчил пулемётчик вот тут… где-то рядом,
И вдруг тишина: он подкошенным пал!
К нему не успела сестричка, что градом
Свинцовым была сражена наповал.
Под этой берёзой в бреду я валялся,
От ран обескровлен, почти что убит…
Хоть в миг просветленья я с жизнью прощался, —
Счастливая карта мне выпала «Жить!».
В беспамятство пал я на четверо суток.
Очнулся внезапно – поют соловьи,
Щекочут лицо лепестки незабудок, —
А я ощущаю дыханье любви.
И так захотелось мне вырваться, люди,
Из огненных лап той страшнейшей войны, —
Чтоб выжить и жить в ожиданье прелюдий
Осенней поры, лета, зим и весны!..
Чтоб щуриться, глядя на яркое солнце,
Иль просто по полю пройтись босиком,
Чтоб девушка мне улыбнулась в оконце,
К себе пригласила зайти вечерком…
Отдал бы я всё за столетия мира, —
Дороги к Победе ведь слишком трудны!
И ноют глубокие раны-пунктиры…
Я всё-таки счастлив!
Я счастлив, что дожил до этой весны!
29 апреля 2006. М. Веселовская-Томаш
Александр Петрович Веселовский, Таисия Григорьевна Кочунева-Веселовская
29 июня 1941 года
После битвы под Сталинградом в госпитале города Магнитогорска. Конец 1942 года.
Запах горькой полыни
Очерк
В праздники чаще всего мы собирались у родителей мужа.
За длинный стол, на котором красовались вкусные блюда, свекровь садилась слева от нас, а свёкор – справа. Мы, дети и внуки, восседали по обе стороны от них.
Почти всегда чаепития, застолья заканчивались воспоминаниями родителей о военных годах: как воевали, как встретили друг друга, а затем поженились, как трудно было восстанавливать порушенную экономику, страну поднимать из руин – они помнят всё до мелочей.
…Казалось бы, события отошли в давность, а свежи в памяти – будто только-только закончилась война, ещё гремит победный салют.
Когда стрелка Великой Отечественной войны стала заметно склоняться к своей второй половине, в 1942 году Тая поступила в Рязанское пехотное училище. Воевать ей, слава Богу, не пришлось, хотя несколько месяцев была во фронтовом резерве лейтенантом-миномётчиком под Сталинградом. Как раз наступил переломный момент, и Тая на передовую не попала. Можно сказать, ей повезло. Но она, кстати, была награждена Орденом Отечественной войны II степени.
Маховик войны, сначала набравший сумасшедшие обороты, стал со скрипом буксовать. Наступил светлый день, и фашистская колесница смерти остановилась!
Победа, оплаченная ценою миллионов человеческих жизней, пришла в каждое селеньице, каждый город, большой и маленький. Пришла она, выстраданная сердцем каждого жителя огромной страны.
К счастью, Тае не пришлось заглянуть смерти в лицо, хотя дыхание она её ощутила в полной мере. В новом будущем без войны ждала её встреча с молодым, высоким, стройным, красивым лейтенантом Сашей. Особая выправка подсказывала, что он вчерашний солдат. Портрет мужественного молодого человека дополнял ёжик густых, пышных волос цвета шатен. Он был несколько раз ранен, но к любви это не имело никакого отношения!
…Шёл 1944 год.
Демобилизованный по ранениям молодой лейтенант Александр Веселовский работал в средней школе города Бора.
Военкомат его направил в город Дзержинск провести военные сборы с учащимися химического техникума. Тая в это время работала в военкомате. И тоже была направлена на эти же военные сборы.
…Александр, идя по тропинке двора, заметил: навстречу ему идёт симпатичная ну совсем молоденькая, невысокого росточка девушка-лейтенант. Ближе она оказалась ещё милей, но чуток взрослее.
Таисия Кочунёва (в центре) с подругами в г. Дзержинске на военных сборах. 1944 год.
Он заговорил с ней, о чём – уже и не упомнит, так и познакомились.
– Тая! – Представилась девушка на вопрос, как её зовут.
Надо же, – подумал Саша, – и девушка красива и имя необычное!
Шустрая девчонка двадцати лет оказалась не только обладательницей необычного и редкого имени, стройной, а ещё в её в глазах вечно плясали-вертелись весёлые чёртики. А какие пироги пекла! Была искусницей-рукодельницей.
Так переплелись их судьбы!
…Я решила: надо непременно оставить воспоминания родителей для потомков рода Веселовских. Сегодняшнее поколение передаст их следующему, чтоб никто никогда не забывал о тех зловещих событиях, которые творили варвары-каты на нашей родной земле. Чтобы помнили Александра Веселовского, который не прятался за спины других и героически сражался не на жизнь, а на смерть. Трижды был ранен и контужен. До сегодняшнего дня в его голове остаются пять осколков, застрявших во время войны, пять страшных «шансов» смертельного исхода: трогать опасно. Так и носит в себе постоянное напоминание о жизни и смерти. Как напоминание о зыбкости пребывания на земле… Чтобы потомки гордились своим дедом, прапра… дедом.
Обязательным «атрибутом» воспоминаний родителей было то, как прошла их «свадьба»: оба в военной форме, шинель в руках одного и другого, расписались без всяких формальностей, без ожидания на проверку месяц-два. Из богатства – только любовь! Но разве этого мало?!
Где-то среди всего вороха воспоминаний, когда увлажнялись глаза и серебрились слезинки, Таисия Григорьевна поднималась, подходила к Александру Петровичу, целовала в макушку. Он отвечал ей той же нежностью, обняв жену, прикасаясь губами к щеке и ко лбу.
Доставался альбом, и начиналось очередное путешествие по прошлому. Через фотографии оживали годы их молодости. События, которым, казалось, уже нет места в памяти, истёрлись они. Ан нет: всплываютчёткие и ясные родные лица. Всё вращается, как в калейдоскопе: то военные эпизоды приблизились, то вкрапнулись события уже мирной жизни, то опять они вплывают в «до войны»…
В каждую встречу с родителями мужа я, ещё не только не открывшая дверь в литературу, а даже и не имевшая этого в помыслах, просто сидела и слушала, завидуя этим двум прекрасным людям: да, выпала война на их долю, но и огромное счастье. В пору всеобщей беды, горьких потерь и трудностей они нашли друг друга и никогда не расставались, пройдя все суровые испытания, неожиданно ворвавшиеся в судьбу их поколения.
Таисии Григорьевны не стало семь лет назад. Шесть лет прошло, как скоропостижно скончался брат мужа Сергей, совсем молодым. Отец заметно сдал, пережив трагические минуты. Но жизнь продолжается во внуках, правнуках Тимофее, Элике, Владике и правнучке Милане – мы зовём её Милашкой.
По-прежнему семья Веселовских собирается за праздничным столом, правда, теперь реже и не в прежнем составе.
Горько сожалея о том, что когда-то не сохранила воспоминаний родного отца, которому тоже довелось воевать, кажется, под командованием прославленного полководца маршала Г. К. Жукова, внимательно слушаю Александра Петровича, боясь пропустить хоть слово.
Чуть слышно звучит слегка дрожащий от волнения его голос: Александр Петрович окунулся в своё прошлое.
– Я родился третьего сентября 1923 года в селе Смолино Ардатского района Нижегородской области. Это между Дивеевым и Саровым. Вы все, уверен, слышали о Саровской пустыни, монастыре. Его так назвали в честь великого святого Серафима Саровского. Там после войны расположился атомный центр.
Отец мой, Веселовский Пётр Николаевич, родом из тех же мест. Он родился 12 октября 1903 года. Работал бухгалтером. В 1919 году, в шестнадцать лет, ушёл добровольцем в Красную Армию, это в Гражданскую войну. Ещё раньше, в 1918–1920 годах, тоже была война, – уточнил для малышни Александр Петрович. – Он был комиссаром лыжного батальона! Вот настолько с виду мальчишки были в то время серьёзными!
3 апреля 1949 год. Слева направо: Таисия, Евдокия Кузьминична и Александр Веселовские.
Мама моя, ваша бабушка-прабабушка, Маресева Евдокия Кузьминична, родом из города Ардатова, работала учителем. В нашем роду были артист, пономарь, крестьянские бедняки, учителя, воспитатели детских садов…
В тот знаменательный для нас день мать приготовила нехитрый свадебный стол: сварила картошку в мундире и поздравила нас с Тасей. Тогда не то, что сегодня: таких богатых столов, которые ломились бы от яств, деликатесов, не могло быть… В наши дни роскошные свадьбы играют, а молодые поживут год-полгода и разбегаются. Да-а-а, мы с Тасей прожили долгую и счастливую жизнь. Почти шестьдесят лет! Дни нашей молодости пришлись на войну, но души не зачерствели, мы не озлобились. Да и в жизни послевоенной мы нашли достойное место.
– Я, кажется, отвлёкся. – Александр Петрович поправил очки, отодвинул чашку с горячим, душистым чаем, чтоб остыл немного.
– Начало войны? Да, помню. Сразу, после окончания школы я поступил в Ленинградское Краснознаменное артиллерийско-техническое училище. А восьмого июля 1941 года уже был контужен под городом Лугой.
После ускоренного окончания училища в январе 1942 года меня в звании воентехника II ранга направили военпредом на Тульский оружейный завод № 314, эвакуированный в город Медногорск, что под Оренбургом. Но я там служить отказался – в тылу, с женщинами, которые тут же зашушукались: «Женишка к нам прислали!».
Поехал я в Оренбург, в штаб военного округа.
– Прошу отправить меня на фронт!
– У нас сейчас не формируются артиллерийские части, только пехота.
– Согласен в пехоту!
Так я оказался в 196-ой стрелковой дивизии, которая формировалась в местечке Соль-Илецк на границе с Казахстаном.
В дивизии было много казахов, не все они говорили и понимали по-русски, что вовсе не было преградой для дружбы. Да и не велось пустых разговоров. Не до них было. Через некоторое время кое-кто из казахов уже смешно лопотал по-русски, кто-то что-то начинал понимать. Солдаты только и говорили о том, чтобы скорее разгромить врага и вернуться к мирной жизни!
Пришлось специально изготовлять в артмастерской кипятильники, так как казахи очень любили чай.
После формирования дивизия была переброшена под Сталинград, где вошла сначала в 7-ю резервную армию, преобразованную затем в 62-ю. Позднее она стала 8-й Гвардейской.
Десятого июля того же 1942 года наша дивизия была переброшена за Дон, где заняла оборону. С запада, со стороны Донбасса, надвигалась одна из сильнейших в гитлеровском вермахте 6-я армия Паулюса, прошедшая победно по Европе, имевшая богатый боевой опыт. В ней было более четверти миллиона солдат. После того, как она встретила упорное сопротивление с нашей стороны, к ней присоединилась 4-я танковая армия. Вместе с 6-й армией Паулюса к Дону шли румынская, итальянская, венгерская армии. Немецкие солдаты передвигались на машинах, мотоциклах, а у итальянцев были даже ослы! У венгров – конница.
Наша армия и дивизия боевого опыта не имели, приобретали его уже на поле боя.
В начале боёв немцы превосходили нас численностью в полтора раза – это, примерно, сто шестьдесят тысяч человек, в танках – в два, а в самолётах – в четыре раза.
Бои уже развернулись в Донской степи. Совершенно голая, слегка всхолмленная, выжженная зноем равнина, перерезанная реками Чир и Лиска. Вдоль речек и по балкам расположены хутора, в которых росли сады.
В балках росли кустарники, но от их некогда бывшей изумрудной, кучерявой шапки остались блёклые или уже высохшие, свёрнутые листики, почти серые, которые в руках рассыпались в порошок. Они опадали слёзками на землю. За такими кустами не очень-то замаскируешься.
Днём нас мучили зной и жажда: воды было мало. Подвоз боеприпасов, пищи и воды был крайне затруднён, так как всё время в воздухе господствовала немецкая авиация, а укрыться было трудно, почти невозможно.
С рассвета по двадцать пять – пятьдесят самолётов выстраивались в «карусель». С воем пикировали и бомбили, обстреливая всех и вся из пушек и пулемётов. В воздухе постоянно барражировали «рамы» – двухфюзеляжные самолёты-разведчики.
Наша армия оборонялась активно, предпринимала крупные контратаки, перераставшие в упорные встречные бои. Доходило дело и до рукопашных схваток. Силы были неравные, но всё же нам удалось сорвать план немцев – двадцать пятого июля с ходу захватить Сталинград. Не получилось у Гитлера блиц-крига!
Ценой своих жизней нам удалось на целый месяц задержать продвижение немцев на Дону. Не только мы, но и немцы несли значительные потери. Всего за двести дней Сталинградской битвы они потеряли полтора миллиона своих солдат. Особенно тяжёлые бои за Доном шли двадцать пятого и двадцать седьмого июля, когда в сражении участвовали наши две танковые армии, 1-я и 4-я. Они находились ещё в стадии формирования и комплектования.
После боя на одном из холмов вся земля была серой от осколков. Я смотрел на землю – казалось, была глубокая осень. Ни травинки зелёной, ни цветочка: всё выгорело, побурело, поседело. От взрывов, от огня, от горя…
Как мы выжили в тех условиях, сегодня даже трудно представить! Каждый из нас располагался в окопе или ячейке, которые едва успевали отрыть. Верхний слой земли был твёрдым, как камень. Днём нас изнуряли зной, жажда, а ночью было довольно холодно. Завернёшься в плащ-палатку или шинель, как в кокон, согреешься, боишься шевельнуться, чтоб не ушло тепло. Только разносится по степи густой, терпкий запах горькой полыни, к которому примешивались гарь и пыль. Резкий запах облизывал слизистую носа и глотки, разъедая её, затем по горлу всасывался в лёгкие – по самые бронхиолы, вызывая приступы удушья. Пока частично не приседала пыль, и не рассеивалась гарь, спасал кашель. Но кашлять громко – нельзя! Всё-таки фронт!
Чувство опасности как-то притупилось. Я даже не могу сказать, что было страшно – скорее любопытно: лез туда, куда мне совсем не надо было!
В дни смертельной опасности больше думал о матери: ей тяжело будет, если меня убьют.
В 1942 году мой отец, Пётр Николаевич ВЕСЕЛОВСКИЙ также, как и в Гражданскую войну, ушёл на фронт добровольцем. В первый же день пропал без вести: поезд отошёл от вокзала, попал под бомбёжку… И всё – никаких следов о том, что жил человек на земле! А ведь у него была броня, освобождение от армии, так как у него было очень плохое зрение. В ту пору маме было всего сорок лет. Она так и не вышла больше замуж – всё ждала мужа с войны. А прожила восемьдесят девять лет!
Пётр Николаевич Веселовский (первый ряд, крайний справа) – в 16 лет в должности комиссара лыжного батальона. 1919 год.
Должен заметить, что тогда не было чувства какого-то героизма: делал то, что нужно. И всё! Сейчас уже многое забылось, вспоминаются отдельные эпизоды.
Однажды ночью мы с шофёром на грузовом автомобиле везли мины к 120-миллиметровым миномётам: это боеприпасы очень большой взрывной силы.
Уже рассветало, а мы были ещё в пути. Буквально в полукилометре от батареи, куда я вёз мины, был мостик через небольшую, безымянную речушку, вернее, ручей. Брёвна на мосту, видимо, не скреплённые между собой, раскатились в разные стороны, и наша машина села на раму. В это время более десятка наших танков пошли в атаку. За ними на бреющем полёте гонялись немецкие самолёты. Ко мне подбежал майор-танкист.
– Убери машину! – Кричал он, размахивая пистолетом.
Один из самолётов дал очередь прямо по нам, и мы упали рядом.
Я говорю ему:
– В машине 120-миллиметровые мины, если они сдетонируют, от нас останется лишь мокрое место.
Один из танков вытолкнул наш автомобиль вместе с остатками моста. Другие танки форсировали ручей сходу и вступили в бой. Мне пришлось добираться до батареи под обстрелом. Тем не менее, мины я привёз вовремя: как оказалось, их запас на батарее подходил к концу.
Мы внимательно слушали мерный, тихий голос нашего видавшего вида бывшего фронтовика.
День Победы Александр встретил буднично: студент Горьковского индустриального института (сегодня это Технический Университет), в который поступил в 1944 году на автобронетанковый факультет. Он шёл от поезда домой. Его ждала мама.
– Моросил дождик. Я шёл быстро. Навстречу шли люди, которые и сообщили мне радостную весть. Наконец, наконец-то разгромили врага!..
Александр Веселовский после пяти с половиной лет учёбы в институте стал дипломированным специалистом, и в январе 1950 года был направлен на Горьковский автозавод. Прошёл все этапы становления руководителя: мастер, начальник участка, заместитель начальника цеха. Член партии стал заместителем секретаря парткома. И пошёл в рост по партийной линии. Секретарь райкома партии, заместитель председателя Комитета Областного Партийно-Государственного Контроля. Не удивительно, что образованный, умный и серьёзный специалист в один прекрасный день стал заместителем главного инженера Горьковского автозавода, а через некоторое время – директором Заволжского моторного завода, откуда его перевели в Москву в Госснаб СССР (Государственный комитет СССР по материально-техническому снабжению) на должность начальника Управления машиностроения. На этом посту Александр Петрович находился до выхода на пенсию.
Не могу представить его начальником: он никогда не повышает голос. О крепких выражениях не может быть и речи. И сейчас льётся спокойный, полный драматизма, рассказ.
– Удивительно, – встрепенулся Александр Петрович, – как лошади чувствовали бой! Жаль, погибало их много.
Как-то ночью я наткнулся на нашу разбитую батарею. Весь расчёт погиб, а непривязанные лошади хмуро стояли, понурив головы, как будто скорбели. Когда я тронул одну из них, она переступила с ноги на ногу и снова приняла такую же печальную позу. Ржание лошадей, как плач по бойцам, было еле слышным. Даже дарованная лошадям свобода казалась совсем ни к месту, не радовала их.
В конце июля, видимо, из-за больших потерь в технической силе, у немцев появились танки и небольшие двукрылые самолеты «Фиат», окрашенные в жёлтый цвет. Они первоначально, как говорили, предназначались для ведения боёв в Африке. Заняв место на господствующих высотах, лётчики с этих самолётов наблюдали и гонялись даже за одинокими людьми. Один из них обстрелял и меня. Я ехал верхом на лошади, вдруг на меня с горки буквально на высоте телеграфного столба летит самолёт. Каким-то образом я успел слететь с лошади, а он первым заходом убил лошадь. Потом дважды разворачивался и строчил по мне. Я, скорее инстинктивно, чем осознанно, укрылся за телеграфный столб, – если человек вообще может укрыться за столбом. Другого выхода не было.
В третий раз, не знаю почему, немецкий лётчик высунулся из кабины – я хорошо видел его лицо в больших очках – пригрозил мне кулаком и улетел.
Уцелел я только благодаря тому телеграфному столбу.
И ещё помню, как мне дважды говорили о смерти без всяких на то видимых причин. Как предчувствие.
– Кто говорил? – Не понял Евгений, старший сын Веселовских, мой муж.
– Мы с квартирьером полка шли в хутор Плесистовский. Был хороший, тихий солнечный день. Словно и не было войны вокруг. Вдруг он говорит:
– Меня сегодня убьют!
Я даже не обратил внимания на его слова. Смерть ходила за нами по пятам, потому и не придал особого значения его высказыванию.
В хуторе квартирьер зашёл в одну из хат, а я остался на улице.
Начался авианалёт. На этот раз я притаился за погребом, покрытым дёрном, и переползал с одной стороны на другую, когда самолёты меняли направление. Вдруг одна из бомб попала прямо в хату! Все, в том числе и квартирьер, погибли! Тут же вспомнил его слова о смерти, и мне стало не по себе. Выходит, человек предчувствует последние мгновения своей жизни?..
Второй случай был на пароходе «Иван Тургенев», когда меня тяжелораненого везли из Сталинграда. Там, в одном из госпиталей, мне удалили четыре осколка без обезболивания: держали за руки и ноги, так как никаких наркотических средств не было. Даже водки не дали – не было!