Аллегра Геллер
Привратник
Чувствую, как по телу прокатывается тепло, где-то под ребрами образуется вакуум, предчувствие искрится током на кончиках пальцев.
Мужчина в шляпе, который стоит в очереди, поднимает голову и смотрит на меня. Глаза у него как будто потеряли цвет: остался только черный зрачок и кант по краю радужки. Я слышу гул крови в ушах и тишину, которая давит на барабанные перепонки. Он не один, кто смотрит на меня, – поднимает голову старушка с саквояжем, затем мальчик с чемоданчиком в виде машинки. У них одинаковые бесцветные глаза. Золотистые нити пульсируют над их головами, на них больно смотреть – слезы льются, превращают аэропорт в акварельный набросок.
– Закрой глаза. – Звук голоса гулкий, как удар в бубен.
Разворачиваюсь, почти ничего не вижу, шатаясь, делаю пару шагов – и утыкаюсь в куртку. Чья-то рука плотно обхватывает меня – слезы не впитываются в обработанную пропиткой ткань, молния впивается в щеку. Под курткой тепло, под моими ладонями – шелковистая ткань рубашки. Чувствую, как человек, обнявший меня, вытягивает руку за моей спиной. Я поднимаю голову вверх, щурясь, чтобы разглядеть его глаза под козырьком кепки: один голубой, другой – обесцвеченный серый, как у бесшумных людей. Золотая нить над его головой пульсирует, еще одна вьется по левому плечу, определяет движения руки. Сердце снова ударом отправляет кровь в виски, я пытаюсь вырваться, но он держит меня и крепко прижимает к себе и, может быть, что-то говорит, пока мне наконец не удается успокоиться.
Через полчаса мы сидим за одиноким столиком с видом на летное поле. Я пью кофе, который принес мне Макс. Во рту остается терпкий привкус вишневых косточек. Мне все еще страшно, но я уже не плачу.
«Если слишком долго смотреть, можно ослепнуть», – сказал он. Глаза до сих пор чешутся – красные от лопнувших сосудов белки видны в отражении на стекле.
– Ты видел меня здесь раньше? – спрашиваю я.
Мужчина в куртке фыркает, как будто я спрашиваю о чем-то совершенно очевидном, и касается козырька. Его глаза снова скрыты тенью.
– Проверяешь? – усмехается он и называет меня по имени, а потом произносит цифры и буквы, месяцы и даты.
Чувствую, как по загривку ползают маленькие паучки с колючими лапками мурашек. Это странно, чертовски странно – он называет рейсы и даты моих прилетов, которые я сама вспоминаю с трудом.
Макс замолкает и стоит, положив руки в карманы.
– Кто ты? – начинаю я с простого вопроса.
– Gatekeeper, – спокойно отвечает он.
– Привратник, – пытаюсь подобрать русское слово. – В каждом аэропорту?
– В Дубае четверо. В Павлодаре достаточно одного.
– А здесь?
– Очень нужно пополнение штата.
– Вот как.
Мы молчим. Женский голос на трех языках объявляет посадку.
– Я догадывалась, что вы существуете, – выдавливаю я.
– «Догадывалась»… Детский сад, – бубнит он. – Ты меня вызвала. Билеты положила на алтарь, оставила угощение и постучала три раза.
– Я… случайно, – говорю я, засовывая нос в стаканчик, и чувствую, что у меня горят щеки. Значит, круг в три четверти – это символ, а не какой-то там полустертый значок.
