bannerbannerbanner
Трансмутация

Алла Вячеславовна Белолипецкая
Трансмутация

Полная версия

Настасья чуть было не сказала: «Ну и пусть». Но потом нащупала в кармане ветровки запечатанный в полиэтилен квадрат. Вещь эта явно имела для её дедушки громадную ценность. И теперь она, Настасья, была не вправе погибнуть – унеся с собой последнее, что от него осталось.

Она сжала левую руку Ивара, и они поспешили к мосту.

Глава 5. Провал

28 мая 2086 года. Вторник, после полуночи. Рига

1

Сперва им показалось: они намного опередили безликих. Те двигались совсем не шустро, а пастыри понукали их без особого усердия, явно желая лишь одного: чтобы заблудшие овцы добрались до какого-то места назначения. И вряд ли им был госпиталь, где трудилась когда-то Татьяна Павловна, мама Ивара.

Однако тусклый свет, освещавший набережную, путал расстояния. Ивар и Настасья только-только ступили на мост, когда услышали многоголосое свистящее дыхание, вырывавшееся из вертикальных прорезей-ноздрей безликих овец. И, увы, они двое уже не могли идти быстрей. Ивару и без того каждый шаг давался с болью, и на лице у него выступили крупные капли пота.

Пройти они могли только на верхний ярус моста; выезд на нижний ярус – автомобильный – имелся лишь из туннеля, выходившего к самой набережной. И ясно было, что пастыри погонят безликих тоже по верхнему мосту. Однако выбора у беглецов не оставалось.

– Мы сможем! – Настасья крепче сдавила левую руку Ивара. – Бежим!

Но всё, что им удалось – это пойти более или менее быстрым шагом. Здесь под их ногами не было битого стекла, и девушка поминутно оглядывалась – смотрела, далеко ли от них безликая толпа.

Но и люди в масках – gute Hirten, добрые пастыри – явно не были слепыми: они тоже обозревали место действия. Настасья заметила, как двое чернолицых сблизились и принялись совещаться. При этом они периодически взмахивали своими шестами, указывая в сторону моста.

– Что, нас заметили? – Ивар задал вопрос шепотом, но всё равно закашлялся.

– Не говори ничего, пожалуйста! – Настасья, не удержавшись, снова глянула через плечо. – Они далеко, и мы в любом случае успеем раньше них перейти на ту сторону.

Но первые безликие уже подходили к мосту. И пастыри при помощи настойчивых тычков шестами заставляли их поворачивать в нужном направлении: к пешеходной дорожке.

– Надвинь капюшон пониже! – велел Ивар. – Главное, чтобы они не увидели наших лиц. Прости, что я потерял сумку твоего дедушки!

– Да помолчи ты! При чем тут вообще сумка?

– Если б у нас оставались деньги, мы могли бы купить себе новую одежду. Тогда у пастырей было бы меньше шансов опознать нас.

– Да кто они такие – эти пастыри? – Настасья забыла даже, что сама велела своему другу молчать.

– Мама рассказывала о них – по секрету. В её госпитале…

Договорить он не успел. Настил пешеходной дорожки, по которой они шли, задрожал и словно бы даже загудел. И Настасья не стала больше глядеть назад. И без того было ясно: безликих начали загонять на мост.

Ивар тоже всё понял.

– Пошли, и не оборачивайся больше! – Он снова сжал её руку – повлажневшей от пота ладонью. – Если на мосту провалы, нам нужно смотреть под ноги.

Луна светила ярко. Да и, к тому же, мост освещали уцелевшие фонари и красные сигнальные огни – призванные обеспечить безопасность проходящих судов (которых, правда, той ночью не наблюдалось вовсе). Так что темные пятна провалов Ивар и Настасья заметили еще шагов за десять. Не сговариваясь, они подались влево: к огражденью дорожки, отделявшему её от нижнего уровня моста, по которому не проезжало ни одной машины. Прижавшись к поручням спиной, они стали бочком пробираться мимо провалов, временами возвращаясь на сам настил – в тех местах, где он оставался целым.

– Нам нужно идти быстрее! – всё время повторял Ивар. – Плохо, если они просто разглядят нас. А уж если поймают…

И Настасья даже не спрашивала, что именно произойдет с ними в этом случае. Они и без того двигались настолько резво, насколько могли. Однако – недостаточно резво. И, когда позади них началось действо, они оказались слишком близко от него. Так что разглядели все его детали.

2

Настасья с Иваром услышали громкий всплеск далеко внизу. И остановились – почти против своей воли. Они как раз обходили повреждение в настиле дорожки, пробивавшее всю конструкцию навылет, и, когда поглядели сквозь него на реку, сразу поняли, что произошло.

Несколько сероватых тел в изорванной одежде еще плавало на поверхности воды. Но расходящиеся пузыри ясно показывали: еще больше оказалось (безликих) тех, кто уже шел ко дну.

– Пастыри – они знают, как вода действует на безликих? Знают о ложной декомпрессии? И потому их и топят? – спросила Настасья; она была слишком измучена и слишком близка к догадке с самого начала, чтобы удивляться или возмущаться.

– Как правило – да, – сказал Ивар. – Идем!

И они, прижимаясь спинами к парапету пешеходной дорожки, приставным шагом двинулись дальше. Вот только – всплески, доносившиеся снизу, всякий раз заставляли их вздрагивать и замирать на месте. Настасья даже уверилась в том, что до них долетают брызги речной воды – всякий раз, когда очередная безмолвная группа срывается вниз. Но это, конечно, была уже чистая фантазия. А вот что фантазией не было – так это убывающее расстояние между ними и овцами. Хорошо, хоть сами пастыри пока еще на мост не выходили. Настасья видела: она продолжают трудиться у входа на пешеходную дорожку, направляя безликих своими (пастушескими палками) шестами.

Настасья с Иваром видели: безликие идут ко дну безмолвно и бездвижно, словно манекены. И это сходство с манекенами отчасти обмануло их обоих – заставило позабыть правду. Так что они оказались не готовы к тому, что произошло дальше.

После короткой перебежки они добрались до очередной бреши в настиле – не слишком обширной, но расположенной рядом с поврежденным ограждением дорожки. Наверное, кто-то из велосипедистов потерял управление и врезался в него, выломав несколько секций.

– Я пойду первой и буду держать тебя за левую руку, – сказала Настасья.

И они пошли – медленно, почти движком, глядя всё время вниз. Очередная группа безликих незадолго до этого свалилась в реку. И некоторые – кто еще не успел утонуть – проплывали теперь прямо под беглецами. Сероватая кожа трансмутантов окрашивалась в кровавый оттенок сигнальными огнями моста, и большинство из них плыло спинами вверх. Большинство – но не все.

Безликие мужчина и женщина качались на воде рядышком. Возможно, это были муж и жена, возможно – мать и сын. А, может, они были друг для друга посторонними, и вместе их свело лишь усердие добрых пастырей. Но только – они оба плыли с открытыми глазами.

Так Настасья впервые увидела взгляд безликих.

Когда-то в детстве у неё была книжка со сказками саамов – дедушка подарил. Книжка была красивая, с цветными иллюстрациями. Но девочка не потому её запомнила. В тех сказках саамы боролись с многочисленными врагами, и самым страшным из них была чудь белоглазая. Но на картинках в книжке эти самые чудины изображались с глазами обыкновенными, не белыми, и вся причудливость их облика ограничивалась рогатыми шлемами на головах.

А вот у тех двоих, что плыли сейчас по Даугаве, глаза обладали самой настоящей, подлинной белизной. Даже расстояние до реки не могло этого скрыть. Радужная оболочка в их глазах отсутствовала полностью, совсем. Но черные точки зрачков на белой склере глаз всё-таки проступали. И Настасья даже не удивилась, когда взгляд обоих плывущих – предсмертный? посмертный? – вдруг остановился на них с Иваром. Взгляд – совсем не бессмысленный; каким-то образом эти лишенные радужек глаза отображали и ужас, и мольбу, и отчаяние, и гнев.

«Они как будто из ада глядят, – подумала Настасья. – Знают, что спасения не будет, но всё равно умоляют их спасти».

И, должно быть, Ивар тоже прочел то же самое во взглядах будущих утопленников. Он подался назад, отпрянул от провала, сквозь который они смотрели вниз. И его мокрая от пота ладонь выскользнула из руки Настасьи. Девушка охнула и потянулась к нему – снова схватить его за руку. Тут-то и появилась она: белая, с черной каймой на крыльях, с тонким и острым клювом. Она возникла ниоттуда-ниотсюда – эта чайка. Настасья вообще всегда думала, что чайки должны спать по ночам, но, как видно, ошиблась.

Ивар при виде птицы вскрикнул – тоненько, почти по-детски. И замахал левой рукой – словно бы стремясь злополучную чайку отогнать, хотя она и так пролетала метрах в двух, не меньше. И – да: чайка скорректировала траекторию свою полета. Сделав неширокую дугу, она облетела их с Иваром, и Настасья не столько услышала, сколько ощутила облегченный вздох своего названного жениха.

Он всю жизнь боялся их – чаек. «Одна такая убила моего папу, а другая – убьет меня», – твердил он. «Ну, прямо как попугай!» – злилась на него Настасья. И еще больше она злилась, когда он пугался любой белой птицы за окном, пусть даже – голубя. Вот и теперь Ивар, хоть и так стоял от пролетавшей чайки на безопасном расстоянии, сделал дополнительные полшажка в сторону, чтобы очутиться от неё еще дальше.

А затем он вдруг резко взмахнул руками – пытаясь удержать равновесие. Его правая нога оказалась на самом краю провала, и Настасья рванулась к нему, пытаясь его поддержать. Возможно, она даже успела бы это сделать – не отступи он на те самые полшажка. Возможно, он и сам сумел бы удержать равновесие – если бы мог задействовать обе свои руки. Но – Настасья промахнулась, пытаясь поймать локоть Ивара. А взмах правой руки её друга – со стороны поврежденных ребер – оказался коротким и бесполезным. И он спиной вперед полетел вниз.

3

Расстояние между верхним и нижним уровнями моста составляло десять футов: Настасья помнила, что еще в начальной гимназии им рассказывали об этом. То есть, в переводе на метрическую систему мер – три метра и пять сантиментов. Упасть спиной на асфальт с такой высоты – почти наверняка означало бы заработать перелом позвоночника и сотрясение мозга.

 

Настасья думала, что закричала, но в горле у неё так пересохло, что вышел только жалкий писк. Она повалилась животом на пешеходный настил (ей едва хватило места, чтобы самой не ухнуть в Даугаву), и свесила голову, пытаясь увидеть Ивара.

И ей показалось, что всё не так плохо, как она ожидала. Ивар сумел зацепиться за какой-то арматурный прут – возможно, за отвалившуюся часть огражденья. Так что до асфальта проезжей части он не долетел: висел теперь на этой торчащей железяке, держась за неё одной рукой.

– Я сейчас! – Настасья всё-таки смогла закричать. – Здесь должна быть лестница! Я слезу и помогу спуститься тебе. Ты только держись!

– Не спеши. Главное, не упади сама. – Голос Ивара доносился словно бы из какой-то потусторонней дали. – Я не сорвусь.

Настасья быстро оглядела боковую часть пешеходного уровня и всего в паре метров от пролома в ограждении увидела узкую металлическую лесенку. Так что четверти минуты не прошло, как девушка уже добралась до её поручней и полезла вниз. «Отчего мы не догадались спуститься раньше? – сокрушалась она. – Зачем ввязались в эту гонку с безликими?..» Объяснение могло быть только одно: чудовищная, отупляющая усталость. И еще, пожалуй – страх, что в любой проезжающей через мост машине могут оказаться новые охотники за головами.

«Надо будет поподробнее расспросить Ивара о добрых пастырях, – думая Настасья, перебираясь с лестницы на проезжую часть моста. – Сделаю это, как только помогу ему слезть. Быть может, они не так уж опасны для нас – мы же не безликие…»

Думая так, она подбежала к тому месту, где повис над землей Ивар и крикнула:

– Ты как?

Её друг ей не ответил. И только теперь Настасья уразумела, что ни за какую железяку рукой он не цепляется. Это железяка зацепилась за его левую руку: пробила её насквозь в области запястья. На черной ветровке Ивара кровь была не особенно заметна, так что, глядя на него сверху, девушка ничего не разглядела. Зато увидела сейчас: светло-голубые джинсы её друга и его белые летние туфли не просто окрасились в ярко-алый цвет – они продолжали напитываться этим цветом всё больше и больше. Кровь выливалась из руки Ивара пульсирующими толчками.

4

– Ивар! Ив!..

Когда она позвала его в третий раз, он чуть разлепил глаза и даже попытался ей улыбнуться, но не сумел выговорить ни слова. И снова смежил веки. Настасья понимала: он повредил артерию, скорее всего, лучевую или локтевую. Дедушка объяснял ей, что в подобных случаях нужно накладывать давящую повязку немедленно. Самое большее – в течение двух минут.

Немедленно – это слово пульсировало у неё в голове с таким же упорством, с каким кровь вытекала из тела Ивара. Но – внутри этого слова, как бы под ним, прятались два других: слишком поздно. Настасья пыталась их отогнать, отбросить, однако они нагло лезли вперед и не собирались отступать.

Она позабыла о безликих, позабыла о пастырях с их шестами, позабыла даже о (чуди белоглазой) двух почти утопленниках. Её взгляд метался по четырехполосному шоссе моста в поисках хоть чего-нибудь, что могло бы ей пригодиться. И – она такую вещь углядела. У обочины проезжей части, возле обращенного к реке края моста, круглился на асфальте продолговатый бок то ли какой-то бочки, то ли маленькой цистерны. Настасья кинулась туда и в самом деле обнаружила пустую емкость в форме цилиндра: примерно метр в высоту и полметра в диаметре. На ней было что-то написано краской: от руки, неровными буквами. Но Настасья не разобрала из-за темноты, что именно.

Емкость оказалось пустой, и Настасья тут же покатила её туда, где висел на ограждении Ивар. К великой её радости, тот всё-таки пришел в себя – проговорил, когда увидел её:

– Хорошо, что ты это нашла. Я надеюсь, ты сумеешь подобраться ко мне поближе.

– Конечно, сумею! – воскликнула Настасья, ставя цилиндрическую емкость вертикально и взбираясь на неё. – Вот, сейчас…

Её руки не дотянулись до Ивара: кончики пальцев рассекли воздух сантиментах в двадцати от подошв его туфель. А по крышке бочки будто забарабанил дождь, и на ней возникла россыпь мелких алых пятен округлой формы. От отчаяния девушка даже взвыла, а из глаз у неё брызнули слезы.

– Ничего, – прошептал Ивар. – Еще есть время.

Он произнес это с такой пугающей уверенностью, что Настасья даже перестала плакать. Что-то в его интонации было не то. Какой-то в ней прятался подтекст. Но какой именно – ей некогда было думать.

Она еще раз огляделась по сторонам, и тут её осенило. Ивар-то висел на частично оторвавшемся фрагменте ограждения – и этот фрагмент уперся теперь нижней частью в принесенную ею бочку. То есть – превратился почти что в лестницу.

Настасья ступила на первую перекладину, потом – на вторую, и псевдолесенка заскрипела, закачалась под ней. На миг девушка даже уверилась, что ограждение сейчас полностью оторвется, а сама она рухнет спиной вниз, на асфальт проезжей части. И Настасья замерла, не двигаясь – но ненадолго. Едва убедившись, что импровизированная лесенка по-прежнему упирается нижним краем в пустую бочку, она полезла дальше. Железная конструкция ныла и дрожала, но Настасья игнорировала это. И скоро её лицо оказалось на одном уровне с лицом Ивара, который снова открыл глаза. И заговорил.

– Та колба, что была у Сюзанны – я видел, ты её подобрала. Она всё еще при тебе? – спросил он.

Настасья сперва опешила, но потом, крепко держась за огражденье одной рукой, вторую сунула под ветровку и проверила карман кардигана.

– При мне. – Она даже представить не могла, зачем Ивару понадобилось это знать.

– Тогда слушай. Не пытайся меня отцепить. Я намного тяжелее тебя, и ты меня не удержишь. А если я упаду, то могу разбить себе голову. Так что лучше оставь меня так.

– Но как же?..

– Погоди, дай мне сказать. Я хочу, чтобы ты дождалась момента, когда всё со мной будет кончено. Думаю, это случится скоро: я уже не чувствую ни рук, ни ног. Не перебивай – у меня мало времени. А когда я… когда я уйду, ты должна произвести экстракцию. Я хочу, чтобы ты это сделала. Время у тебя будет: процесс можно осуществить в течение тридцати минут после смерти объекта. Я читал об этом. Засеки время по часам…

Он закашлялся, и только тут, увидев огромные кровавые пузыри у него на губах, Настасья вспомнила о том, что у Ивара еще и сломаны ребра. И всё же – признавать неизбежное она не желала.

– Нет, – она замотала головой, – я даже слышать этого не хочу. Сейчас я придумаю, как мне освободить твою левую руку. И ты ни за что не упадешь, если будешь правой рукой…

Она хотела сказать: держаться за ограду. Но, даже и без сломанных ребер, как бы он стал держаться, если руки его и вправду ничего не чувствовали? И главное: как ей было снять его с арматурного прута, на котором он висел? Чтобы отцепить Ивара, ей пришлось бы его приподнять. И не имелось даже призрачных шансов, что ей удастся это сделать.

А её названный жених между тем продолжал:

– Мне всё равно не выжить – с такой кровопотерей. Но капсула с моим экстрактом – она поможет выжить тебе. Это – твой билет в Новый Китеж. Твой дедушка хотел, чтобы я отвез тебя… – Он снова закашлялся, и кашлял целую минуту кряду; кровь двумя струйками потекла у него по подбородку.

Настасья отдала бы всё, что у неё осталось: и пустую капсулу, и даже загадочный дедушкин подарок – за возможность просто расплакаться. Если бы она могла заплакать прямо сейчас! Но – тогда бы она точно ничего не сумела разглядеть в окружавшей их с Иваром темноте, едва подсвеченной тусклыми фонарями на мосту. А она так хотела наглядеться на него! Пусть лицо его было бледным и в крови, пусть фиалковые глаза покрылись красноватыми прожилками, пусть вьющиеся волосы сбились и торчали патлами – он всё равно был самым красивым парнем на свете. Лучшим парнем на свете.

– Не умирай, Ив, – прошептала она – ненавидя себя за то, с какой жалкой, беспомощной интонацией выговорила это. – Я люблю тебя. – Никогда прежде она не говорила ему этого. – Не умирай, ладно?

Он поглядел на неё так, словно был перед ней в чем-то виноват. Потом сказал:

– Мы еще встретимся – когда-нибудь. Я тебе обещаю. Ты не веришь в реинкарнацию, а я – верю. И я к тебе вернусь. Я тоже тебя люблю. Всегда тебя любил. И всегда буду.

Настасья не сдержалась и всё-таки заплакала. А, чтобы слезы не застилали ей глаза, потянулась левой рукой – вытереть их. В тот же миг её левая нога потеряла точку опоры, и девушка не сумела сохранить равновесие – заскользила по ржавому огражденью вниз.

5

Она всё-таки не упала на асфальт. Какая-то острая кромка вспорола ей штанину джинсов и глубоко пропахала левую икру, Настасья ободрала об ограду обе ладони, но смогла извернуться и спрыгнуть на крышку пустой бочки.

– Всё хорошо, Ив! – крикнула она. – Я уже лезу обратно.

Ответа не последовало, но она тут же принялась перебирать руками по перекладинам ограды, отталкиваясь правой ногой. Левая её нога болела так, что казалось: боль ввинчивается, как штопор, прямо в мозг. И Настасья старалась не смотреть вниз – чтобы не увидеть, насколько быстро её джинсы краснеют. Однако она не сомневалась: эта травма, в сравнении с теми, какие получил Ивар, может считаться пустяшной. Да и потом, по крышке бочки больше не стучала кровавая капель. Выходило, что и её рана не так уж сильно кровоточила, и повреждение на руке Ивара закрылось само собой.

– Ив, я уже здесь!

Она попробовала улыбнуться, всматриваясь в его широко распахнутые фиалковые глаза; и ей показалось, что Ивар тоже улыбается перепачканными в крови губами. Но кровотечение из его руки и вправду прекратилось. Так что, вероятно, никакая артерия всё-таки не была повреждена.

– Ив, кровь уже не идет! – воскликнула девушка радостно. – Может быть, ты попробуешь упереться ногами в ограду, а после этого мы с тобой вместе…

Настасья осеклась на полуслове: улыбка её жениха выглядела бесчувственной, застывшей. А его глаза… Она могла бы поклясться: во взглядах чуди белоглазной, проплывавшей под мостом, и то просматривалось больше выражения, чем в теперешнем взгляде Ивара.

– Ив, что с тобой? – Настасья почему-то перешла на шепот. – Ив?..

Он ей не отвечал. И только теперь она поняла, что его чудесные глаза всё это время глядели на неё, не мигая. Рискуя снова сорваться, Настасья протянула руку и коснулась его щеки. Кожа юноши показалась ей холодной и какой-то резиновой.

Настасья переступила на шаг ближе к Ивару – и конструкция под ней, как ни странно, даже не вздрогнула. Секунду или две девушка держала руку на весу, но потом всё-таки прижала пальцы к его шее. И держала их прижатыми целую минуту. А потом, поменяв руку, снова попыталась нащупать пульс. Но биения не было. И раскрытые глаза Ивара так ни разу и не моргнули за это время.

Настасья испытала такое чувство, будто на неё свалилась громадная груда камней – каждый размером с человеческую голову. И с каждым её вдохом численность этих камней прибывала, как если бы их всё сбрасывали и сбрасывали на неё.

В этой груде имелись камни старые: воспоминанья о её маме и папе, о гимназии, в которую они с Иваром ходили и об их прежнем городе. Но такие камни составляли только нижний слой груды; они давили на Настасью, но давление это не грозило ей смертью. Иное дело – свежие камни: её дедушка, вступающий в горящую квартиру Озолсов; горящий мертвец на асфальте двора; безликая девочка, нянчащая свою куклу. Однако и это давление Настасья могла пережить. Знала, что могла.

Но вот камень, который всю эту пирамиду увенчал… Это было уж чересчур. Ну, не мог же, в самом деле, Ивар – её Ивар: всегда храбрый, всегда оптимистичный, всегда знающий, что нужно делать, – умереть вот так? С какой стати ему было умирать? Им было только по восемнадцать. И разве не для того дедушка прятал их от колберов целых девять лет, чтобы они могли прожить счастливую и долгую жизнь? А её дедушка был мудрее всех людей на свете! Почему же он тогда не предвидел, как всё закончится?

– Почему, дедушка? – Настасья даже не заметила, что говорит вслух. – Почему ты не придумал другой план? Почему полез в огонь? Почему позволил Ивару умереть?

Ей пришло в голову: никто даже не сможет её несостоявшегося жениха опознать. Никто не поймет, кто он, когда его тело найдут. Теперь, когда их дом сгорел, а приготовленные дедушкой биогенетические паспорта потеряны вместе с сумкой, ни у кого на свете не осталось их изображений: ни Ивара, ни самой Настасьи. Но – она ведь не уйдет отсюда, не оставит его одного, правда?

– Я не уйду, Ив? – Настасья с удивлением поняла, что задает вопрос.

 

Да мало того: она была уверена, что услышала ответ! Губы Ивара, конечно, не разжались, но в своей голове она ясно услышала его слова: «Тридцать минут. И пятнадцать из них уже прошли».

6

– Я не могу этого сделать, – жалобно произнесла Настасья. – Прости меня, Ив, но я просто не могу.

Он больше не отвечал ей. Да он, конечно, вообще не отвечал. И не стал бы он её заставлять делать такое! Он же видел, как это происходит: видел, что сталось с Кариной.

– Не стал бы, если б только было, из чего выбирать. – Настасья сказала это сама – как и сама напомнила себе про тридцать минут.

Какая-то её часть с самого начала знала, что она исполнит последнее желание Ивара. Но только – он не должен остаться неопознанным безликим. Настасья сунула руку в маленький кармашек для часов на своих джинсах и осторожно, двумя пальцами вытянула оттуда малюсенький предмет. Это был кусочек янтаря, который Ивар нашел на взморье в тот самый – последний счастливый – день. Она поднесла ладонь к самым глазам и всмотрелась в эту пустяковину, которую все последние девять лет носила с собой – какая бы одежда на ней ни была надета. Овальное тельце с маленькой головкой – божья коровка, сама собой слепившаяся из смолы много веков назад.

– Вот, Ив, – Настасья прямо поглядела в мертвое лицо своего несостоявшегося жениха, – это твоя карамелька. Ты отдал её мне – не пожадничал. А теперь я возвращаю её тебе. Сладких тебе снов, Ивар Озолс!

И она, рискуя снова свалиться, протянула руку и вытянула у Ивара из-под ветровки цепочку медальона Святого Христофора. И слегка заостренной головкой божьей коровки процарапала на обратной стороне медальона фамилию – Озолс. А потом, упрятав золотую вещицу обратно, Настасья чуть приоткрыла рот Ивара и положила ему под язык маленькую янтарную каплю – перепачкав пальцы в его крови.

«Десять минут!» – прокричал голос у неё в голове.

Но Настасья всё еще всматривалась в лицо Ивара – зная, что видит его в последний раз. А потом её вдруг осенило: может, и не в последний? Может быть, он вернется к ней именно так – таким диким, чудовищным, но вполне реальным образом?

– Ты вернешься, но это будешь уже не ты, – сказала Настасья. – И зачем тогда всё это?

Она подалась назад и уже изготовилась лезть по ограждению вниз, когда вспомнила слова дедушки: Китеж-град. И вспомнила про предмет у себя в кармане. А потом тяжело, медленно потянула из кармана кардигана зеркальную колбу.

– Прощай, Ив, – прошептала Настасья и вдавила кнопку на капсуле.

Острие, которое сразу же выскочило из зеркальной поверхности, показалось ей похожим уже не на жало насекомого. Она решила, что больше всего оно походит на шип какого-нибудь средневекового орудия пытки. Вроде тех, какими была утыкана внутренняя поверхность Железной Девы.

– Но теперь Железная Дева – это я. – Настасья издала то ли смешок, то ли всхлип – она сама не поняла. – Вот так-то, Ив.

7

Уже рассветало, и Настасья смогла, наконец, прочесть надпись, сделанную на злосчастной бочке: Ночью – маски, днем – шляпы. Берегись их! Что это могло означать – у девушки даже не было сил подумать. Припадая на левую ногу, она поковыляла к противоположной стороне моста. Ей нужно было попасть на другой берег Даугавы – где всё ещё работал госпиталь, и она могла бы получить хоть какую-то помощь. Ивара – её Ивара – больше не было. Мертвое тело осталось висеть на арматурном пруту под пешеходной дорожкой моста. Но оно так же мало походило на её красавца-друга, как истаявшая на солнце восковая фигура из музея мадам Тюссо – на свой оригинал. Настасья думала, что захочет еще проститься с ним, прежде чем уходить. Прикоснуться к нему в последний раз. Однако ноги сами понесли её прочь – как только она сунула под ветровку, в карман вязаной кофты, заполненную капсулу.

Один только раз девушка обернулась – как Орфей, пытавшийся вывести из царства мертвых Эвридику. И тут же пожалела об этом. По пешеходному мосту шли люди. Даже не шли – фланировали. Сперва Настасья не поняла, почему они идут так медленно, а потом до неё дошло: они аккуратно обходят провалы, сквозь которые безликие падали в Даугаву. Так что спешить им и вправду не пристало.

Лица всех идущих прикрывали уже знакомые Настасье черные маски. Все эти люди (только мужчины, ни одной женщины) являлись, конечно же, добрыми пастырями. И Настасья решила: они сами и проделали дыры в мосту, чтобы сподручнее было топить безликих. Прятать – в прямом смысле – концы в воду.

И теперь пастыри, конечно же, высматривали её. Девушка метнулась вправо – к самому основанию пешеходного настила, молясь, чтобы люди в палаческих масках не успели её разглядеть. Поначалу она никак не могла понять, почему они медлили так долго – не сразу пошли её разыскивать? А потом посмотрела вперед и увидела: у другого берега Даугавы, возле входа на противоположную часть пешеходной дорожки, дежурит другая группа мужчин с зачерненными лицами.

Медленно, почти ползком – и вовсе не из-за хромоты – Настасья стала продвигаться к противоположному берегу вдоль опор пешеходного моста. Она просто не знала, что еще могла бы сделать. Люди наверху шли, переговариваясь на латышском языке, и она улавливала только, что они поминутно призывают друг друга к осторожности.

И тут до неё донесся звук, который она даже не сразу сумела идентифицировать. Слишком уж давно ей не доводилось его слышать: по асфальту шуршали шины приближающегося электрокара. Люди на пешеходной дорожке умолкли все разом. И Настасья почему-то была уверена, что они не просто затаились, но еще и попадали ничком – чтобы их невозможно было разглядеть даже в рассветных сумерках. А когда Настасья рискнула выглянуть из-за опоры моста, то обнаружила: у противоположного его конца тоже больше никто не стоит.

И она решилась: выскочила на проезжую часть.

Водитель черного седана затормозил при виде неё так резко, что на асфальте даже остались темные следы от его шин. Он опустил окно со стороны водительского сиденья и воззрился на девушку – как-то очень уж пристально, словно бы выискивая что-то в её лице.

Уставилась на него и сама Настасья, пытаясь найти ответ на один-единственный вопрос: кто опаснее для неё? Пастыри или этот человек: немолодой, с коротким ежиком седых волос, одетый в дорогой элегантный костюм?

– Вам нужна помощь? – Водитель седана задал вопрос по-латышски, но потом, заметив непонимание, повторил его по-русски, с легким немецким акцентом.

– Д-да… – Настасья не очень уверенно кивнула.

Ей показалось, что этого человека она уже видела прежде, хотя и довольно давно.

– Вы одна или с кем-нибудь? – задал между тем водитель новый вопрос.

– Одна, – честно ответила Настасья – хоть и понимала, как рискует.

– С вами приключилась какая-то беда?

И девушка на одном дыхании выдала:

– Я возвращалась от подруги, и около моста натолкнулась на целую толпу этих… ну, вы понимаете. Они сбили меня с ног, я упала и потом долго не могла подняться – они всё шли и шли… Но потом я всё-таки вырвалась и побежала на мост.

Новое выражение возникло при этих её словах на лице пожилого мужчины. Словно бы – смесь сочувствия и осознания собственной вины.

– Я вижу, вы ранены. – Он кивком указывал на её голень. – А я как раз еду в больницу. Так что садитесь – я вас подвезу.

В последний момент Настасья заколебалась было. Но потом бросила короткий взгляд назад, и увидела: один из людей в масках приподнялся над пешеходным настилом и глядит прямо на неё. А водитель уже открыл для неё заднюю дверцу своего электрокара. И Настасья поняла: она просто не может больше бояться. Страх вытянет из неё последние силы, какие еще остались. Она коротко вздохнула и села в машину незнакомца.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27 
Рейтинг@Mail.ru