Алла Вячеславовна Белолипецкая
Трансмутация
Берестов ощутил, как перед глазами у него всё поплыло – и не из-за удара по голове.
– Ты готов убить всех, – прошептал он.
Но Денис будто и не услышал его – продолжал разглагольствовать:
– Теперь наш продукт будет именоваться капсулой Берестова/Ли Ханя. Но для тебя это и не новость! Я помню, как ты год назад заявился на закрытую презентацию этой капсулы в Шанхае. И покрыл китайских товарищей трехэтажным русским матом. А потом пригрозил им миллиардными исками о нарушении прав интеллектуальной собственности – если они эти капсулы станут производить. Раньше говорили: ругается, как извозчик. А после твоей эскапады можно было эту идиому скорректировать: ругается, как генетик. Догадываюсь, от кого ты таких выражений набрался!
Макс только поморщился: тот эпизод он помнил очень хорошо. А его друг детства продолжал:
– По счастью, китайцы не поняли, что ты там говорил про сексуальные сношения с их матерями. А вот про интеллектуальную собственность поняли – очень хорошо. И сдрейфили. Так что мне пришлось им пообещать: я улажу все разногласия с тобой, прежде чем начинать производство. Корпорация «Перерождение» уже приобрела патент на производство нового шедевра. И на наших складах – на настоящих складах, а не в той кладовке, которую ты разгромил, – уже дожидается отправки покупателям двадцать миллионов экземпляров капсул Берестова/Ли Ханя.
– Двадцать миллионов! – эхом повторил Макс.
И на сей раз старый друг услышал его – хотя истолковал этот возглас по-своему.
– Да, да, – покивал Денис, – это огромные деньги. Но роялти от реализации твоих капсул ты больше получать не будешь. Хотя, конечно, по-прежнему останешься вторым крупнейшим акционером «Перерождения». И я не лишу тебя права на получение дивидендов. Так что ты сможешь за свой счет поддержать кое-кого, кто пострадал по твоей вине.
– Весь мир пострадал по моей вине.
– Ну, насчет всего мира – это спорный вопрос. А вот балбеса, который прошлой ночью привез тебя на стоянку корпорации, я, конечно же, вынужден буду уволить. Символично, что ты выбрал именно его себе в пособники: он ведь фактически твой тезка.
– Он понятия не имел, что везет меня.
– Знаю. Но его привычка опаздывать стала притчей во языцех еще в то время, когда ты не был таким чистоплюем и трудился со мной бок о бок. И все знали: он каждый раз упрашивает дежурного, чтобы тот пропустил его побыстрее – чтобы не быть уволенным за опоздание. Проще простого было проникнуть в «Перерождение», забравшись под брюхо его шикарной тачки – как сказали бы мои дедушка и бабушка.
И Макс понял: его друг детства разыграл всё, как по нотам. Ждал – не мог дождаться, когда Берестов подставится. Потому и не увольнял этого опоздуна, который стал пешкой в игре их обоих.
– Ты и тачку у него отберешь? – спросил Макс.
– С какой же стати? Я не зверь. Ты знаешь, почему он каждый раз опаздывает – опаздывал, точнее говоря? Он всегда едет на черепашьем ходу, чтобы не повредить свою драгоценную машину. Разновидность компенсации: красота его автомобиля – как возмещение за его собственную страхолюдную внешность. Наверное, теперь на этой машине он поедет к себе на родину – в Ригу.
– Он латыш? – удивился Берестов.
– А ты не знал? Представители нордической расы бывают не только такими.
И президент «Перерождения» снова раскинул руки, явно собой любуясь. А затем посерьезнел, присел на диван – рядом с Максом.
– Но это всё – шелуха, – сказал Денис. – Я хочу, чтобы ты уяснил главное. Если ты еще хоть раз попытаешься встать у меня на пути, я миндальничать больше не стану. У меня есть видеозапись – как ты крушишь собственность «Перерождения». Свою собственность, если разобраться. И я легко найду психиатров, которые на этом основании признают тебя невменяемым и отправят на принудительное лечение. А заодно я просвещу твоего отца: относительно того, что на самом деле случилось со Светланой Берестовой, его обожаемой женой и твоей мамочкой. Однако, – Денис поглядел вдруг на Макса мягко, почти просительно, – мы в любой момент, брат, сможем вернуться к нашим прежним взаимоотношениям. Забыть все обиды. Тебе достаточно будет только предложить мне что-то новое из своих разработок – для практического применения.
– Нет, брат, – сказал Макс, – у меня для тебя ничего нового не будет. Больше – никогда.
Часть первая. Безликие
Глава 1. Территория колберов
5 июня 2077 года – 27 мая 2086 года
Рига – столица Балтийского Союза
1
Настасья не помнила, когда она в последний раз выходила в город. Да и существовал ли он вообще – этот город Рига? Она не была в этом уверена. То ли ходила она когда-то по его мощеным булыжником улочкам, то ли – ей это просто приснилось. И под ногами у неё всегда был только асфальт примыкавшего к дому двора-колодца, куда дедушка выводил их с Иваром на прогулки все последние девять лет – ночами, чтобы никому не попасться на глаза. То ли видела она когда-то золоченых петушков на высоких шпилях соборов, то ли – навоображала их себе после того, как прочла сказку Пушкина о Золотом петушке. То ли слушала она когда-то вместе с родителями органную музыку в готическом храме, то ли музыка Баха всегда звучала только в её наушниках, которые она надевала, когда делала заданные дедушкой уроки. Ни она, ни её единственный друг Ивар школу не посещали с 2077 года.
Единственное, что она помнила почти без пробелов – это тот день в самом начале июня 2077-го. День, когда они с её другом Иваром Озолсом – им было тогда по девять лет – окончили начальную гимназию. И мама подарила ей книгу сказок – настоящую книгу: бумажную, с глянцевыми цветными картинками. А мама Ивара, Татьяна Павловна – та и вовсе подарила сыну круглый золотой медальон с изображением святого Христофора.
Раньше этот медальон носил папа её лучшего друга и одноклассника – пилот электрокоптера, катавший туристов над Рижским заливом. Ивар всегда думал, что святой Христофор бережет его папу. И, наверное, так оно и было. Потому как в тот единственный день, когда он забыл медальон дома, его «вертушка» разбилась. Те, кто оставался на земле, видели: в открытую кабину влетела чайка. А что было потом – рассказать никто не смог. Случилось это двумя годами ранее, в 2075 году, когда они с Иваром только-только пошли в первый класс. А в 2077-м старшие сестры Ивара – Карина и Сюзанна – чуть с ума не сошли от злости, когда узнали про медальон. Каждая из них считала, что золотая вещица должны достаться ей. И уж никак не этому сопляку.
Ивару досталось и еще кое-что, чем его сестры не обладали: необыкновенная красота. И Настасья догадывалась: в действительности обе мегеры злятся именно из-за этого. Завидуют фиалковым глазам Ивара, и его длинным черным ресницам, и русым кудрям, и нежной коже. Ну, на что всё это мальчишке? Хотя, как выяснилось позже, две его сестрицы как раз и не остались внакладе. Уж им-то не пришлось учиться на дому и выходить погулять только ночью, как каким-нибудь вампирам из старинных книжек!
Но в тот июньский день 2077 года родители Настасьи не ведали, что грядет. Хотя, казалось бы, все предвестия уже тогда были налицо. И Настасья много раз ловила себя потом на мысли: «Мама, папа, ну, зачем же вы повезли нас туда? Как вам взбрело в головы устроить тот пикник на взморье?»
2
Желтый пляж выглядел безжизненным, как Сахара в полдень.
– Надо же, – удивилась мама Настасьи, – такой денек славный – а никого нет!
– Ну, Машенька, зато весь берег в нашем распоряжении! – бодро отозвался Настасьин папа. – Располагаемся!
И они вчетвером стали раскладывать на песке скатерть, посуду и еду из плетеной корзины для пикника, пледы для лежания и коробки для сбора янтаря. Они заранее условились, что после трапезы все вместе отправятся на его поиски. И к концу дня определят победителя: кто наберет больше остальных этих застывших капелек, казавшихся медовыми. Ивар любил их сосать, как леденцовые карамельки.
Поели они быстро, а потом разбрелись по берегу и принялись босыми ногами разгребать песок.
– Я первый нашел, я первый! – закричал Ивар; в руках у него был кусочек янтаря, формой походивший на крупную божью коровку.
– Подари его мне! – попросила Настасья.
И её друг тут же отдал ей свою находку.
Впрочем, таких находок в тот день их ждало еще множество. Казалось, янтарь на взморье никто не собирал уже давно: в песке там и сям мелькали световые искорки. Одно было плохо: вода еще не успела прогреться. Дети забегали в неё время от времени, но почти тут же с визгом выскакивали обратно. И начинали дурачиться: бегали наперегонки – увязая в песке и периодически падая, – шутливо дубасили друг друга и брызгались холодной водой. Родителей Настасьи они не видели – но нисколько из-за этого не беспокоились. Куда больше Ивара волновали чайки: он боялся их и всё время озирался по сторонам – не подлетят ли они откуда-нибудь сзади? Вот потому-то, должно быть, он и сделал свое открытие.
– Смотри! – Он вдруг указал куда-то за спину своей подружке.
– Ага – смотри, смотри! – передразнила его Настасья. – Я отвернусь, а ты на меня – водой?
– Да нет же! Правда – погляди, что это там такое?
Настасья обернулась – и чуть не выронила коробочку с янтарем. На границе между лесистым берегом и пляжем, под нависшими корнями сосен, она увидела что-то вроде длинной полуподземной галереи – то ли пещеру, то ли грот. Это явно было творение природы – не человека. По идее, такая галерея и возникнуть-то не могла – должна была бы осыпаться. Но вот, поди ж ты – не осыпалась!
Увидеть вход в неё было почти невозможно: он казался низким и узким, как барсучья нора. Разглядеть его мог, пожалуй, только ребенок – и только с той точки берега, где они с Иваром находились.
– Туда можно забраться! – воскликнула Настасья. – И никто нас не увидит. Даже мои мама и папа!
– Тогда бежим туда! Сделаем им сюрприз!
И они побежали: растрепанные, разгоряченные, гремя кусочками янтаря в пластиковых коробках. Потом – много позже – Настасья пришла к выводу, что именно в тот момент на пляже появились гости. Однако дети их появления не увидели. А главное – новоприбывшие тоже не увидели их с Иваром.
3
Пробираться под переплетением сосновых корней оказалось занятием непростым, даже опасным. Настасья падала дважды, и так треснулась коленкой о какой-то корневой выступ, что чуть не заплакала. А Ивар один раз провалился в песок по самый пояс. И Настасья едва-едва сумела помочь ему вылезти. Думала уже: придется бежать за родителями, звать их на помощь. И весь их сюрприз пойдет насмарку.
– Фу, – выдохнула она, когда её друг выбрался, наконец, из песчаной ловушки, – хорошо хоть это – не зыбучие пески. Мой дедушка рассказывал: такие бывают. Попадешь в них – и тонешь, как в болоте.
– А где же твои мама и папа? – спросил вдруг Ивар. – Я что-то их не вижу.
Настасья выглянула из-за переплетения корней – как из-за театральной кулисы. Их скатерть, корзина для пикника и пледы находились на прежнем месте; но её мамы и папы и вправду не было ни вблизи, ни в отдалении. Только их ярко-алые коробки для янтаря виднелись рядом с ребристым корзиночным боком.
– Может, они искупаться пошли? – предположила Настасья.
– Искупаться? В такой воде?
– Ну, мой папа даже в крещенской проруби купался. Он говорил мне, что… – Договорить она не успела: Ивар вдруг зажал ей рот перепачканной в песке ладонью и потянул за собой – вглубь природной галереи, в густую тень.
Девочка вывернулась из-под его руки и хотела было возмутиться, но Ивар тут же снова зажал ей рот и прошептал в самое ухо:
– Тише! Ничего не говори! Я думаю, это они.
И Настасья, проследив направление его взгляда, поняла: они – это вовсе не её родители. Это – те самые люди, рассказы о которых она слышала в гимназии и на улицах. О них говорили всегда шепотом, всегда – с оглядкой по сторонам. Как будто одно их упоминание могло навлечь беду на говорившего.
Настасья как-то спросила о них своего дедушку, который знал всё на свете. И тот сразу помрачнел. Но не стал наводить тень на плетень.
– Да, Настасьюшка, – сказал он, – люди с колбами, или просто колберы, действительно существуют. Недавно появились – примерно с год назад. Хотя во всех выпусках новостей говорят: ложные слухи, ни одного свидетеля нет. Да и не мудрено, что их нет…
Она попыталась тогда выведать у деда: почему это не мудрено? Но тот быстро перевел разговор на другую тему – не стал ничего объяснять.
И вот теперь четыре колбера шли по пляжу, растянувшись короткой цепью. Что это были именно они – девочка сразу уразумела: один из них на ходу убирал в поясную сумку металлически блестевший предмет, напоминавший колбу от старинного термоса. И такие же в точности сумки имелись у всех четверых. Колберы крутили головами – будто высматривали кого-то.
– Тут, на песке, есть еще маленькие следы, – проговорил один из них. – Похоже, они с детьми сюда приехали. И возможно, дети у них тоже – подходящие.
– Эй, ребятки! – Другой колбер поднес ко рту сведенные рупором ладони. – Бегите-ка сюда! Ваши мама с папой зовут вас. И ругаются, что вы никак не придете.
Настасья почти непроизвольно дернулась, собираясь отозваться. Но Ивар удержал её: крепко, до боли, сжал свободной рукой её левое плечо.
– Детки! – Третий колбер тоже возвысил голос. – Идите сюда! Мы вас отведем к маме и папе. – И он замер на месте, прислушиваясь.
– Да, может, это чужие дети были? – заметил четвертый. – Шастали здесь какие-нибудь маленькие засранцы – а теперь ушли.
– Ага, конечно! – Первый колбер осклабился. – Пойдет тебе кто-то из мелких сюда один! Все окрестные жители знают… ну, или догадываются, что за бизнес мы здесь ведем.
А второй колбер снова поднес руки ко рту:
– Ребята, в последний раз прошу: идите сюда! Не придете – мы сами вас отыщем, и тогда вам не поздоровится!
Тут Настасья снова попыталась выскочить на пляж. Но, конечно, не из-за услышанных слов. Она увидела: на некотором отдалении, метрах в пятидесяти от страшной четверки, качаются на волнах три надувные лодки. И ей показалось, что она узнала людей, которые лежали в двух из них.
Ивар тоже заметил эти лодки, больше похожие на надувные матрасы. Однако он шепотом велел Настасье:
– Сиди тихо! Не дергайся!
Но она больше и не дергалась. Только всматривалась в очертания плавучих матрасов, уже порядочно отдалившихся от берега.
– Да не придут они – даже если слышат! – Четвертый из колберов раздраженно цыкнул зубом. – Мы только внимание к себе привлечем.
И колбер №3 поддержал его:
– Да, нужно уходить! Если кто-нибудь додумается позвонить в полицию и нас застанут с этим, – он ткнул пальцем в свою поясную сумку, – мы станем первыми в Балтсоюзе, кого за такой бизнес казнят.
А Настасья всё глядела на людей в лодках. Она по-прежнему не видела их лиц, но их одежда… Девочка всматривалась в неё почти минуту, однако потом отвлеклась: между колберами что-то произошло. №3 и №4 повернулись спинами к своим товарищам и шли теперь к сосновому лесу, обрамлявшему пляж.
– Эй, – крикнул им №1, – Вы куда? Нужно еще приглядеть за теми! – И он кивком головы указал на удалявшиеся от берега лодки, осадка которых была теперь заметно больше, чем вначале.
– Вот вы и приглядите! – бросил, не оборачиваясь, один из уходивших.
Двое оставшихся на пляже мужчин переглянулись. И синхронно, не сговариваясь, сунули руки куда-то себе за спину – под блейзеры, за ремни брюк. Там у обоих было по два разных пистолета – Настасья это увидела. И оба выхватили оружие более массивного вида.
В этот момент солнечный луч, бежавший по воде, упал на женщину, лежавшую в одной из лодок: на её длинные черные волосы, стелившиеся по воде. И Настасья узнала её по этим роскошным волосам – свою маму, которая лежала как неживая.
Девочка дернулась с такой силой, что Ивар отпустил её плечо. А когда он снова попытался схватить её, она укусила его за руку, которой он зажимал ей рот. Укусила сильно: на языке у неё тут же возник соленый привкус. А её друг с коротким вскриком руку отдернул. И Настасья выскочила из-под сводов песчаной галереи на пляж.
Ивар кинулся за ней. И в тот же миг раздались два хлопка. Настасья увидела: колберы №1 и №2 держат в руках пистолеты, а двое их товарищей оседают на песок с круглыми дырами в спинах.
– Надо забрать у них капсулы! – прокричал один из стрелявших.
Ивара и Настасью стрелки увидели только тогда, когда те оказались в пяти шагах от них: почти точно посередке между ними самими и убитыми ими подельниками.
4
Колбер №2 направил было пистолет на Настасью, но товарищ резко ударил его по запястью, и тот уронил оружие на песок.
– Ты сбрендил? Попадешь в голову – и всё, хана! А их нам на десять лет жизни хватит!
Но Настасья даже не заметила на этих двоих. Она видела только, как уплывает в море её мама, и побежала к полосе прибоя, зашла в воду – видя перед собой только ту резиновую лодку. Зато Ивар перехватил взгляды колберов: взгляды волков на ягнят. Так он потом сказал Настасье. И уточнил: «Очень голодных волков на жирных ягнят». Всё, что случилось потом, она знала только по его рассказам: сама почти ничего не запомнила.
Тогда, на берегу, Ивар остановился – перестал догонять свою подружку, которая уже забежала в воду. А потом он сделал разворот и припустил к двум застреленным колберам, песок под которыми быстро напитывался кровью. Но всё же мальчик уловил, что колбер №1, у которого оставалось в руках оружие, побежал по воде за Настасьей – одновременно крича своему сотоварищу:
– А ты хватай пацана!
Тот, однако, сперва наклонился, чтобы подобрать свой пистолет с песка. А Ивар подскочил к убитым, сорвал у одного из них с пояса сумку и метнулся с ней к корзинке для пикника. Он успел бы, пожалуй, забрать добычу и у второго мертвеца; но у того при падении сумка отстегнулась от ремня и отлетела далеко в сторону – к песчаной галерее, шедшей вдоль берега.
Ивар видел, как человек, гнавшийся за Настасьей, на бегу сунул свой пистолет обратно за пояс брюк. И как, настигнув девочку, схватил её поперек туловища, зажал под мышкой и поволок к берегу. Но всё же – Настасьин друг не бросил того, чем занимался.
Прежде он только слышал о таких вот зеркальных колбах. Его сестры – Сюзанна и Карина – прямо при нем обсуждали, как здорово было бы, водись у них деньги. Тогда они могли бы раздобыть капсулы Берестова, а потом… Тут они обычно переходили на шепот, так что их брат мог только уловить суть: содержимое всего одной капсулы стоит столько, что, продав его, можно потом не работать всю свою жизнь. Но капсулы, даже пустые, так дороги, что хотя бы на одну им вдвоем придется копить деньги лет десять – не меньше.
Ивар рывком расстегнул молнию на сумке колбера, выхватил оттуда блестящую цилиндрическую штуковину, а саму сумку тут же отбросил. На глянцевой поверхности капсулы двумя квадратами светились индикаторные окошки. В одном из них мальчик увидел трехмерный QR-код. А из другого окошка на него поглядело застывшее, совершенно неживое лицо Настасьиной мамы – Марьи Петровны. Это не была фотография – в полном смысле слова. Потом, через несколько лет, подросший Ивар признается своей подружке, что больше всего этого изображение напоминало посмертную маску – о существовании которых он в то время еще не слыхивал.
Однако тогда, в июне 2077-го, ему недосуг было разглядывать эту картинку. Со своей добычей в руках Ивар с размаху плюхнулся на закрытую крышку корзины для пикника. А затем в мгновение ока соорудил на песке диковинную конструкцию. Её основанием послужила одна из ярко-алых коробок для сбора янтаря, брошенных Настасьиными родителями, и сверху тоже была коробка. А между ними Ивар положил сияющую колбу. И поставил босые ноги на верхнюю коробку, хотя пока на неё и не давил: распределил свой вес так, чтобы он весь приходился на крышку корзины.
– Я даже не знал точно, – скажет он потом Настасье, – получилось бы у меня раздавить эту капсулу или нет.
5
Настасья не замечала гнавшегося за ней колбера, пока тот не выдернул её из воды. И она еще некоторое время болтала ногами в воздухе, как если бы продолжала бежать. Человек, схвативший её под мышку, развернулся лицом к пляжу, и Настасья потеряла из виду три надувные лодки, которые уплывали всё дальше в море. Только тут она в полной мере осознала, что происходит с ней самой.
Она даже не подумала, что ей надо подать голос: закричать, позвать на помощь. Конечно, пляж выглядел пустынным, и она помнила, о чем говорили люди с колбами: местные жители давно уже обходят его стороной. Однако она не кричала просто потому, что никогда прежде не попадала в подобные ситуации. И никто не объяснил ей, как нужно себя вести, если тебя хватает незнакомый взрослый дядька.
Но всё же она принялась брыкаться – главным образом потому, что хотела снова бежать к своей маме. А потом увидела Ивара – который почему-то сидел на корзине для пикников. Под ногами у него алели пластиковые коробки для сбора янтаря, а колбер №2 целился ему в голову из пистолета.
Колбер №1, державший Настасью под мышкой, тоже увидел мальчика. Да так и застыл на месте, словно бы и не замечая брыканий пленницы.
– Только попробуй, гаденыш, это раздавить!.. – Колбер №2 повел стволом пистолета в сторону Ивара, но приблизиться к нему не рискнул: у себя под пятой тот держал целое состояние.
– Он раздавит капсулу – а я раздавлю башку его сестре! – прибавил к этому колбер №1, крепче сдавливая Настасью под мышкой.
Но – удивительное дело: в его голосе девочка уловила не столько угрозу, сколько неуверенность. И еще – ошеломление.
– Ага, – сказал Ивар, – только вы почему-то не разрешили своему другу стрелять нам по головам. Выходит, наши головы нужны вам целыми. Если вы навредите Настасье или если выстрелите в меня, и я потеряю равновесие – прощайтесь с вашей добычей. – Он чуть сильнее надавил на верхнюю коробку для янтаря, и оба его противника непроизвольно ахнули при этом его движении.
– Ах ты, щенок… – Мужчина с пистолетом начал материться, но тот, кто держал Настасью, оборвал его:
– Заткнись! – А потом обратился к Ивару: – Ты в шахматы играешь? Знаешь, что такое – пат? Думаю, знаешь – ты вроде умный пацан. Так вот, у нас теперь этот самый пат и возник. Ты не можешь двинуться с места, а мы с моим другом не можем навредить тебе и твоей сестрице.
– Она мне не сестра, – сказал Ивар. – И никакой это не пат.
Настасья слушала их перебранку вполуха: она пыталась повернуть голову так, чтобы посмотреть на своих родителей – в одной из лодок должен был находиться её папа. А человек, сжимавший ей под мышкой, чуть ослабил хватку – потянулся за своим пистолетом. И девочка, вывернув шею, смогла поглядеть назад.
– Нет! – закричала она.
Точнее – думала, что закричала. На самом деле из её горла вырвалось только какое-то шипенье: она потеряла голос, когда увидела, как волна накрыла лодку, на которой плыла женщина с черными волосами. Только теперь Настасья уразумела, что лодка эта тонет. Девочка брыкнулась с такой силой, что державший её колбер не удержал пистолет, извлеченный из-за пояса, и тот бултыхнулся в воду. Здоровяк выругался сквозь зубы – но наклоняться за оружием не стал.
– Мы сделаем вот что, – проговорил тем временем Ивар; его голос казался спокойным. – Вы отпустите Настасью, и она побежит за помощью. После этого я сосчитаю до ста – и побегу за ней следом. Вам же останется ваша добыча. И, если вы не дураки, вы возьмете ваши колбы – ваши капсулы Берестова, – и дадите отсюда деру. Не станете дожидаться, когда прибудет полиция. И преследовать нас тоже не станете.
– Ты еще будешь указывать, что нам делать?
Это произнес колбер №2, стоявший на берегу. И тут же Настасья услышала щелчок взводимого курка. У её папы имелось оружие, так что она сразу узнала этот звук. Но всё же – она не повернула головы к пляжу: продолжала смотреть туда, где погружались в воду уже наполовину спущенные резиновые лодки – вместе с её родителями. Если только это и вправду был они. Девочка внезапно испытала прилив надежды: а вдруг она ошиблась? Вдруг это вообще были другие люди? Ведь резиновых лодок с одинокими пассажирами было три, а не две! И от этой мысли Настасья словно бы встрепенулась – и поглядела, наконец, на своего друга.
Тот сидел в прежней позе и, казалось, даже не замечал наведенного на него пистолета.
– Я вам не указываю, – сказал он. – Я предлагаю. Машина, на которой мы сюда приехали, осталась на стоянке перед выездом на пляж. Рано или поздно кто-нибудь её заметит. И тогда…
Он не договорил: колбер №2 всё-таки спустил курок. Пуля чиркнула по левому плечу Ивара (стрелявший явно метил ему не в голову). И сразу же после этого несколько вещей случилось подряд, следуя друг за дружкой с такой быстротой, что Настасья ни тогда, ни позже так и не сумела определить, какой была истинная последовательность событий.
Левая нога Ивара соскользнула с коробки, а правой ногой – вряд ли умышленно – он тут же с силой уперся в алую пластиковую крышку. Раздался треск и два страшных крика – так люди кричат, если случилось что-то непоправимое. Настасья подумала: это кричит её друг – смертельно раненный. Каким-то акробатическим кульбитом она сумела вывернуться из рук державшего её мужчины и рухнула лицом в воду. Но при этом она всё же успела заметить, что Ивар не упал – по-прежнему сидит на корзинке, хоть лицо его и приобрело оттенок хлопковой ваты. И не похоже было, что кричал он.
А уже в следующие миг – Настасья даже не успела вынырнуть – стоявший в воде рядом с ней колбер вдруг резко покачнулся назад. И стал заваливаться навзничь, широко раскинув руки.
6
Потом полицейские придут к заключению, что какой-то неизвестный снайпер произвел три выстрела с интервалом в две-три секунды. Первый – в колбера №1, который за мгновение до этого держал Настасью. Второй – в колбера №2, который перед тем пальнул в Ивара. Третий – в одного из людей в надувных лодках: в мужчину, который сразу же после этого пошел ко дну. Что послужило для снайпера сигналом открыть огонь: выстрел в мальчика или то, что девочка сумела-таки высвободиться из рук преступника – полиция не знала. А Настасью в тот момент это и вовсе не волновало. Всё, что она поняла: двое негодяев, которые чуть было не убили их с Иваром, получили каждый по пуле в грудь.
Когда Настасья выскочила на берег, её кожа окрасилась в такой же ярко-алый цвет, какими были их коробки для сбора янтаря. Здоровенный колбер, который только что стискивал её своей ручищей, истек кровью с молниеносной быстротой. Много позже Настасья узнала от дедушки, что существуют особые пули с антикоагулянтами. Даже небольшой раны бывает достаточно, чтобы человека убить. А тогда она не знала даже слова «антикоагулянт». Но и без того поняла, что обоих колберов подстрелили на совесть. Тот, у кого был пистолет, валялся теперь на берегу с дыркой в груди и выглядел не более живым, чем пластиковые коробки для янтаря.
Не глядя на мертвецов, Настасья кинулась к своему другу. Но раньше, чем она успела до него добежать, на пляж высыпало несколько десятков людей: кто – в полицейской форме, кто – в белых халатах, а кто – просто в обычной одежде. И все они помчались к ним с Иваром.
– Мои мама и папа! – закричала им девочка – всем сердцем надеясь, что это не её мама и папа.
Она указала рукой в сторону залива. Однако ни одной резиновой лодки на волнах уже не качалось.
7
То, что происходило дальше, Настасья помнила смутно. И отчасти – из-за того, что люди, заполонившие пляж, говорили между собой в основном на латышском языке. Их понимал только Ивар: по матери он был русским и посещал русскую гимназию, но его отец – погибший пилот электрокоптера – был латышом.
Настасья знала, что давным-давно – лет за пятьдесят до её рождения – в Риге вообще хотели запретить школам и вузам вести обучение на русском языке. Но с тех пор многое переменилось. Например, вместо трех отдельных государств – Латвии, Литвы и Эстонии – на карте Европы появилось новое территориальное образование: Балтийский Союз. И, согласно международному праву, его устав нужно было зарегистрировать в Организации независимых наций (которая прежде именовалась не ОНН, а ООН). А императивным требованием ОНН являлось то, что конституция любого интеграционного блока должна была гарантировать равные права представителям всех наций, проживавших на его территории. Так что, начиная с 2048 года, когда Балтийский союз возник, не могло быть уже и речи о том, чтобы запрещать кому-либо учиться или общаться на родном языке. Однако полиция и властные структуры формировались в основном из представителей бывших титульных наций. В Риге – из латышей.
И Настасья не разбирала почти ни слова из того, что говорили запрудившие пляж люди. Хорошо хоть врач «скорой помощи», который первым подбежал к ним, изъяснялся по-русски. Он быстро осмотрел плечо её друга, сказал, что рана поверхностная, неопасная, а затем наложил на неё регенерирующую повязку – одну из тех, что производились в Евразийской Конфедерации под брендом «Лист подорожника». Настасья при этом заметила, с каким выражением доктор поглядел на остатки раздавленной колбы под ногами у Ивара. У этого вполне взрослого человека чуть слезы на глазах не выступили.
– Что здесь произошло, ребятки? – обратился он к Ивару и Настасье.
Но те даже не успели ему ответить: до них донесся торжествующий возглас одного из полицейских. Он быстро произнес что-то по-латышски, обращаясь к своим коллегам.
– Он сказал, – перевел Ивар для Настасьи, – что колба с содержимым, что была при убитом – разбилась. Но зато порожняя – в сохранности.
А полицейский уже показывал своим коллегам предмет, извлеченный из поясной сумки колбера №2, который стрелял в Ивара. Это была блистающая колба в упаковке из какого-то прозрачного материала. Должно быть – особо прочного, раз уж она уцелела при падении своего владельца.
Другие полицейские тут же кинулись в воду и с поразительной быстротой и сноровкой выволокли на берег тело здоровяка, всего несколько минут назад державшего Настасью под мышкой. И – при осмотре сумки, что имелась и у него, тоже обнаружилась аналогичная вещица.
Полицейские радостно загалдели, явно поздравляя друг друга с какой-то удачей.
– Они очень довольны, что неизвестный стрелок попал этим двоим в грудь, а не в головы, – пояснил Ивар Настасье. – Наверное, хотят подвергнуть убитых этой… как её… забыл название… Ну, в общем, они хотят что-то вытянуть из их мозгов.
Один из двоих полицейских, что держали в руках обнаруженные колбы, нажал на какую-то кнопку, выступавшую над зеркальной поверхностью. И наружу выдвинулось острие – словно жало из брюшка осы. Полицейские заспорили было, кто-то указал на тела двоих колберов, что были убиты раньше – своими же подельниками. Но тот, кого Настасья сочла главным, отрицательно покачал головой и что-то произнес, сделав запрещающий жест рукой.
