Алла Артемова
Ольга
– Насколько мне известно, ваш друг в недавнем прошлом был военным. А кем вы стали, когда закончили гимназию? – Это была ловушка, которую русская девушка умело расставила Гансу, и тот попался в нее.
– Скажу вам честно, я всегда восхищался Генрихом и старался во всем подражать ему.
– Так вы в прошлом тоже были военным? – уточнила на всякий случай Ольга.
– Да. Правда, моя военная карьера продвигалась не так успешно, как у Генриха, но… Впрочем, оставим это. Я хочу, Ольга, выпить с вами. Генрих, у тебя есть шампанское? Прикажи, пусть принесут. Ольга, вы хотите шампанского? – с пафосом спросил Ганс.
– Уже поздно. Я устала и прошу меня извинить. А шампанское, я думаю, мы выпьем с вами в другой раз, – Ольга перекинула сумку через плечо и, гордо ступая, удалилась в дом.
– Генрих, ты слышал, что твоя русская обещала мне? – спросил Ганс и без сил повалился на землю.
– Да, слышал, – задумчиво отозвался Генрих, а про себя подумал: «Не дай Бог, чтобы она вспомнила, кем ты был во время войны».
V
В эту ночь Ольга так и не смогла заснуть. Девушка взволнованно ходила по комнате, время от времени подходя к окну и, чуть прищурив глаза, смотрела в темноту ночи. Она пыталась вспомнить, где и при каких обстоятельствах видела этот небрежный жест руки, который позволил себе друг немца по отношению к ней, и взгляд его колючих глаз, наводящих на нее ужас, стоило подумать о нем. Девушка перебирала в памяти наиболее запомнившиеся эпизоды из своей жизни, но все было напрасно. Может быть, она ошиблась, и ей все это показалось? Тогда почему на сердце так тревожно и она не находит себе места? И Ольга вновь напрягала свою память, точно от того, вспомнит она или нет, зависела ее дальнейшая судьба.
Наконец, не выдержав, она стала размышлять вслух:
– Ганс, кажется, так называл своего друга немец, когда рассказывал о нем. Возможно, я видела этого Ганса в концлагере. Но кто он? Один из эсэсовской охраны? Нет, не думаю. Слишком маленькая сошка. Судя по словам немца, меня привезли в замок по распоряжению его друга. Комендант концлагеря? Нет. Тот был массивен и груб, а этот полная ему противоположность. Тогда, может быть, его помощник или, вернее, один из помощников? Тоже маловероятно. Он скорее похож на адъютанта коменданта концлагеря, – Ольга обхватила голову руками и на миг застыла. – Адъютант… да, да, адъютант. Как же я могла забыть о нем… Но как его звали? Как? Ганс… Точно, Ганс Вольф, – Ольга почувствовала, как холодная испарина покрыла лоб. – Невероятно! Одно лицо, фигура и даже тот же характерный жест руки – пренебрежительный и в то же время похотливый. Все сходится! Друг немца, который сегодня представился мне как Фагундес, и адъютант коменданта концлагеря Ганс Вольф – один и тот же человек. Но что он здесь делает? Фашистский ублюдок! Холеный, довольный жизнью… Неужели ему удалось скрыться от правосудия, в то время как многие из его жертв давно покоятся в сырой земле, а те, кто выжил, остались калеками на всю жизнь? Разве это справедливо?
Прошло почти три года, как закончился Нюрнбергский процесс над главными немецкими военными преступниками. Газеты всех стран мира подробно освещали этот процесс. Ольга не пропустила ни одной статьи. Из них она узнала, что главнокомандующий германского ВМФ Геринг, приговоренный Международным военным трибуналом к смерти, избежал виселицы, успев за два часа до казни раздавить во рту капсулу цианистого калия. Министр иностранных дел Риббентроп, начальник верховного командования вермахта Кейтель, руководитель РСХА Кальтенбруннер и семь других военных нацистских руководителей были повешены, а заместитель Гитлера Рудольф Гесс приговорен к пожизненному заключению. Ольге даже попалась маленькая заметка о концлагере «Равенсбрюк», где она провела больше года. Прочитав ее, девушка почувствовала в душе глубокое удовлетворение. Справедливость все-таки восторжествовала. В заметке говорилось, что комендант концлагеря, один из его помощников, старшая ауфзеерка и еще несколько фашистских офицеров были приговорены к смертной казни. Вот только Ольга не могла вспомнить, говорилось ли в той заметке что-нибудь об адъютанте коменданта концлагеря.
Воспоминания о прошлом вывели девушку из душевного равновесия. Замкнутое пространство спальни стало давить на нее, ей нечем было дышать, она задыхалась. Накинув на плечи шерстяную темно-вишневую шаль, Ольга вышла из комнаты и покинула дом. Она пошла по узкой тропинке вглубь сада. Чудесный сад казался райским уголком. Земля мягко пружинила под ногами Ольги, каблуки уходили в землю. Подняв голову, девушка увидела над деревьями проблески наступающего дня.
«Немец был прав, – раздраженно подумала она, – когда говорил, что все страшное, происшедшее с нами, давно уже в прошлом, и как бы мы того ни хотели, никогда не сможем его изменить. Да, изменить прошлое не в нашей власти, а вот всколыхнуть чувства, которые владели нами тогда, и разжечь их с новой силой – это возможно. Говорят, без прошлого нет будущего. Но разве допустимо, чтобы прошлое вмешивалось в мое настоящее, преследовало меня и не давало мне жить? Всякий раз, вспоминая о концлагере, я не могу не думать о последующих событиях. И от этого вновь ненавижу немца. А я так устала ненавидеть… Я хочу жить как все: радоваться и грустить, удивляться и любить. А вместо этого я постоянно веду борьбу с немцем, пытаясь противостоять его любви, – Ольга горько усмехнулась. – Раньше я мечтала только о том, как вернуться на родину. Если отбросить все, происшедшее между мной и немцем в прошлом, а жить только настоящим, то разве не о такой любви мечтает каждая девушка? Взгляды немца на жизнь и общество, его мысли и размышления об окружающей действительности очень схожи с моими. А целеустремленность и сила воли? Ими можно только восторгаться. Не всякий мужчина способен так упорно и долго добиваться любви женщины. Я уже склонна думать, что это настоящая любовь, а не идиотское упрямство иметь все желаемое любым путем. Я постоянно твержу себе, что ненавижу немца, презираю его и не хочу больше видеть, но это не так. Я лгу себе так же, как и немцу. Вместо того чтобы думать о возмездии, которое с моей помощью должно свершиться над бывшим адъютантом коменданта концлагеря, я думаю о немце. Ганс Вольф… Я должна пойти в полицию и все рассказать о нем. Но если я это сделаю, то изменится не только моя судьба, но и немца. Рассказав о бывшем эсэсовском офицере концлагеря «Равенсбрюк», я не смогу умолчать о его друге. И тогда, кто знает, не коснется ли и его рука правосудия. А если я умолчу о немце, то погрешу против своей совести. Хочу ли я этого? Но мой долг не только перед оставшимися в живых, но и перед теми, кого уже давно нет, – восстановить справедливость».
– Тогда зачем ждать утра, я могу отправиться в полицию и сейчас! – взволнованно воскликнула Ольга и ускорила шаг.
Подойдя к дому, девушка непроизвольно бросила взгляд на окна и вдруг увидела, что в спальне немца и в комнате для гостей горит свет. Тревожное предчувствие охватило ее, и она на миг застыла, не решаясь продолжить свой путь. В этот момент из дома выбежал Шульц и бросился к гаражу. А через минуту Ольга услышала шум подъехавшей к дому машины, за рулем которой сидел садовник. Не заглушив мотора, он вышел из машины, открыл заднюю дверцу и с подобострастным видом стал ждать. Ольга спряталась за кусты и стала издали наблюдать. Ждать пришлось недолго. Через минуту-другую на крыльце дома показался Генрих в сопровождении своего друга. Они подошли к машине и стали тихо о чем-то говорить. До слуха Ольги доносились лишь обрывки фраз, смысл которых увязать между собой ей было трудно. И тогда она, замирая от страха, подошла к ним как можно ближе.
– Ганс, прошу тебя, не злись. Ты сам виноват во всем. Кто тебя просил распускать язык и трепать Ольге о нашей с тобой дружбе? Из всего этого она может сделать определенный вывод.
– А все-таки она стерва, твоя русская, – скрипучим злобным голосом выпалил Ганс.
– Не смей так говорить об Ольге, – оборвал друга Генрих.
– А то что? Набьешь мне морду из-за какой-то… Тоже мне, друг, называется. Променял меня на женскую юбку. Любовь у него, видите ли… Генрих, а как же мужская дружба, она для тебя уже ничего не значит?
– Кретин, – моментально отреагировал Генрих на слова Ганса и схватил его за лацканы пиджака. – Только потому, что ты мне друг, я прошу тебя покинуть мой дом, так как пекусь в первую очередь о твоей безопасности, – Генрих небрежно оттолкнул от себя Ганса.
Тот неуклюже потоптался на месте, после чего уже совсем другим голосом, в котором сквозили неподдельные нотки страха, спросил:
– Генрих, так ты думаешь, она узнала меня?
– Не знаю. Но, скорее всего, да.
– И что теперь будет?
– Если Ольга тебя узнала, то молчать не будет.
– Ты что… – дрогнувшим голосом уточнил Ганс, – хочешь сказать, русская донесет на меня в полицию?
– Не исключено.
– Черт! Этого мне еще не хватало. Может быть, пока не поздно, мне следует покинуть Швейцарию? Как ты думаешь?
– Не пори горячку. Я днем позвоню тебе в гостиницу. Думаю, к тому времени все прояснится. Какой у тебя номер телефона?
– Номер телефона? – машинально переспросил Ганс и почесал затылок. Достав из кармана брюк гостиничную карточку, он прочитал: – 33–42–19.
– Хорошо. Жди звонка. Пока, Ганс. И не дрейфь, все обойдется, – Генрих крепко пожал руку Ганса, а другой похлопал его по плечу.
– Пока, Генрих. И все-таки, твоя русская стерва, – злорадно произнес на прощание Вольф и, не дожидаясь, пока друг обзовет его в очередной раз кретином, сел в машину и небрежно бросил Шульцу: – Поехали.
Генрих подождал, пока «Бьюик» выедет за ворота виллы, и лишь после этого вернулся в дом.
– Боже мой, – тихо воскликнула Ольга и со злостью топнула ножкой, – уехал. Немец опередил меня. Но ничего, мы еще посмотрим, кто кого. Они говорили о гостинице и даже называли номер телефона. Сейчас, сейчас… – Ольга нетерпеливо потерла рукой лоб. – 33… 42… 19. Да, кажется так, – и она еще раз скороговоркой произнесла цифры, стараясь лучше запомнить их.
В этот момент недалеко от нее послышался глухой треск, словно кто-то случайно наступил на сук или ветку. Ольга вздрогнула и, пересиливая себя от страха, оглянулась. Кругом не было ни души. Девушка бросила взгляд по сторонам и вдруг… Ей показалось, что за деревьями, стоявшими вдали, кто-то прячется. Ольга прижала руки к груди, пытаясь успокоиться и взять себя в руки. Ее глаза впились в дерево, за которым, по ее мнению, стоял человек. Она не ошиблась. Через минуту от дерева отделился темный силуэт и двинулся в ее сторону…
Генрих вернулся в спальню, разделся и лег в постель. Закинув руки за голову, он с облегчением вздохнул. Кто знает, подумал Генрих, возможно, Ольга не придала никакого значения пьяной болтовне Ганса и не стала анализировать и сопоставлять его рассказ с тем, что когда-то рассказал он ей сам. А если все-таки стала? В этом случае девушка пойдет в полицейский участок и все расскажет о Гансе, после чего того могут арестовать. Одно то, что он привез друга в свой дом, было большой ошибкой с его стороны. Ему следовало отвезти Ганса в гостиницу, и тогда Ольга никогда не узнала бы об их встрече. Генрих вовремя сумел исправить свою оплошность, когда среди ночи разбудил Ганса и, извинившись, попросил его уехать. Теперь, после того как Ганс уехал, Генриху следует придумать для Ольги правдоподобную причину, по которой тот уехал. Постепенно мысли о друге отошли на задний план, и он решил было немного поспать, но какое-то беспокойство, близкое к страху, не давало ему покоя. Генрих подумал об Ольге. Он опасался за жизнь любимой, хотя и понимал, что Вендлер вряд ли причинит ей зло. Девушка была единственным козырем, с помощью которого тот мог заставить своего бывшего подчиненного помочь ему переправить картины в Западную Германию. Генрих приказал Шульцу неотступно следить за девушкой и в случае необходимости защитить ее. И вот несколько дней назад Шульц сообщил ему, что девушкой интересуется человек, совершенно незнакомый ему. Генрих сразу же подумал о Вендлере. Значит, тот не шутил, когда говорил, что за Ольгой ведут постоянное наблюдение его люди. Генрих не думал принимать предложение Вендлера. Чтобы обезопасить себя и Ольгу, он хотел спрятать девушку в надежное место, где никто, особенно его бывший полковой командир, не найдет ее. Вендлер назначил ему срок, в течение которого Генрих должен был дать окончательный ответ. Этот срок истекал завтра, или, вернее, сегодня, поскольку часы показывали пять утра. Утром Генрих должен поговорить с девушкой и убедить ее провести какое-то время в гостях у своего друга, живущего на вилле в Альпийских горах. Место это уединенное и очень красивое. Думая об этом, Генрих незаметно для себя заснул и проснулся, когда часы в гостиной пробили восемь часов утра. За завтраком он не увидел Ольги. Генрих поинтересовался у горничной, почему девушка не спустилась к завтраку.
– Возможно, она еще спит, – ответила Софи.
– Софи, поднимись в спальню к Ольге и попроси ее спуститься в столовую. Мне нужно срочно с ней поговорить.
Горничная удалилась, но буквально через минуту вернулась и, удивленно пожимая плечами, сказала, что девушки в спальне нет.
– Как нет? – воскликнул Генрих. – Где же она?
– Я не знаю… Но госпожа не ложилась спать. Ее постель даже не смята.
– Неужели… – чуть слышно, холодея, произнес Генрих и, вскочив с места, выбежал из комнаты.
Стараясь отдышаться, скорее от волнения, чем от быстрой ходьбы Генрих постучал в дверь Ольгиной спальни, но, не дождавшись разрешения войти, несмело толкнул дверь. В комнате никого не было. Он заглянул в платяной шкаф – все вещи были на месте. Отсутствовала лишь их хозяйка. Генрих еще раз бросил взгляд по сторонам, надеясь увидеть записку или хотя бы клочок бумаги, который мог бы объяснить исчезновение Ольги. Но увы… Генрих спустился в сад и попытался выяснить у Шульца, когда тот видел девушку в последний раз. Оказалось, садовник видел ее приблизительно в то же время, что и Генрих, то есть после того, как она вернулась с мольбертом из сада. По словам Шульца Ольга поднялась в свою комнату и больше не покидала ее. Он видел, как потух свет в спальне девушки в двенадцать часов ночи, после чего пошел спать. Но что тогда произошло с Ольгой в период между двенадцатью часами ночи и восемью утра? Где она?
В этот момент из дома вышла горничная и позвала Генриха к телефону.
– Мужчина не представился, – точно оправдываясь, произнесла Софи.
Генрих поднялся в свой кабинет и взял трубку.
– Дитрих у телефона, – произнес он, заведомо зная, чей голос услышит в ответ.
– Генрих… Доброе утро, мой мальчик. Я думаю, ты не забыл, что сегодня должен дать мне ответ. Итак… я слушаю тебя.
– Вилли, скотина, тебя мало убить. Где Ольга? – прокричал в трубку Генрих.
– Ольга? – на другом конце провода произошла некоторая заминка. – Извини, Генрих, меня отвлекают. Я сейчас… – сказал Вендлер и, прикрыв рукой трубку, тихим шепотом обратился к молодому парню, который стоял у двери и ждал дальнейших распоряжений от своего хозяина: – Эйгер, в чем дело? Где девчонка?
– Девчонка? Дома, – недоумевая, ответил Эйгер. – Я всю ночь вел наблюдение за домом и не заметил ничего подозрительного. В пять часов утра меня сменил Губер. Может быть, он в курсе. Хотя, думаю, если бы что-то случилось, он давно позвонил бы вам.
– Найди Губера. Пусть он свяжется со мной. Девчонка пропала. Генрих думает, что я причастен к этому. Хотя… возможно, так даже лучше, – Вендлер негромко откашлялся и любезным голосом вернулся к прерванному разговору. – Сынок, тебе не стоит беспокоиться о своей невесте.
– Но мы же договорились, что ты не тронешь Ольгу, пока я не дам тебе окончательный ответ, – не унимался Генрих. – Ты дал слово, так в чем же дело?
– Видишь ли, Генрих, я действительно не сдержал своего слова. Но на то есть причина. У меня появилось опасение – а вдруг ты не примешь мое предложение? А я не хотел бы этого. Человеку всегда трудно на что-то решиться, если перед ним стоит дилемма выбора. Я решил тебе помочь. Теперь у тебя нет другого выхода, кроме как принять мое предложение. В противном случае ты больше никогда не увидишь свою невесту.
– Скотина… какая же ты скотина, – Генрих задыхался от злости.
– Но-но, сынок, остынь. Я не узнаю тебя. Ты ли это? Не стоит опускаться до пошлой бульварной брани тебе, человеку воспитанному, с прекрасными манерами и железной выдержкой.
– Если с Ольгой по твоей вине что-то случится, я вытяну из тебя все кишки и заставлю их съесть. Ты будешь молить меня о смерти…
– Хватит, – резко оборвал Генриха Вендлер, – мне надоела твоя болтовня. С твоей невестой ничего не случится, если ты будешь благоразумен. Через полчаса за тобой заедет машина. Самолет уже готов к вылету и ждет нас, – Вендлер положил трубку на рычаг и Генрих услышал частые гудки.
Какое-то время он стоял неподвижно, словно оглушенный. Затем сел за рабочий стол, взял ручку, бумагу и крупным размашистым почерком стал писать. Исписав два листа, Генрих пробежал глазами написанный текст и остался доволен.
– Софи, скажи Шульцу, чтобы он поднялся в мой кабинет, – попросил Генрих горничную, которая моментально появилась в дверях, как только он вызвал ее звонком.
Шульц не заставил себя долго ждать. Он робко вошел в кабинет.
Не решаясь поднять глаза на хозяина, так как невольно сознавал свою вину за исчезновение Ольги, он спросил:
– Вы звали меня?
– Да, да, Шульц, проходи… Садись. У меня к тебе есть небольшая просьба. Я вынужден на несколько дней уехать из Швейцарии. Если через пять дней я не вернусь, ты передашь это письмо моему адвокату, господину Леопольду Визнеру. Адрес на конверте.
– Что-то случилось?
– Да, Шульц, случилось. Но я думаю, все обойдется, по крайней мере, я надеюсь на это. Кроме того… – Генрих запнулся и постучал указательным пальцем по столу. – Мой добрый, славный Шульц, ты столько лет служил мне верой и правдой, и я вряд ли когда-нибудь смогу тебя по достоинству отблагодарить. Но знай, я очень привязан к тебе и по-своему люблю. Спасибо тебе за все.
– Господин… – у Шульца от волнения перехватило дыхание, – вы так говорите, словно прощаетесь со мной. А я… я готов отдать за вас жизнь, скажите только. Я, конечно, уже не такой молодой и проворный, как прежде, но поверьте, еще могу постоять за вас и за себя. Возьмите меня с собой.
– Спасибо, Шульц. При других обстоятельствах я бы так и сделал, но сейчас не могу.
– Скажите, Ольга… она каким-то образом связана с тем, из-за чего вы должны уехать? – пересиливая себя, спросил Шульц и с болью посмотрел на Генриха.
– Да. Мне сказали, если я буду благоразумен, то с ней ничего не случится. Теперь ты понимаешь меня, Шульц?
VI
Самолет, на борту которого кроме пилота находились Генрих и Вендлер, был в полете уже два часа. Вендлер смотрел в иллюминатор и, восторгаясь буйным великолепием, которое было вокруг и под ними, без умолку болтал. Он был в прекрасном расположении духа, и даже мрачный вид сидевшего рядом с ним Генриха не мог испортить его.
– Генрих, ты только посмотри, какое яркое солнце, а белые облака точно пушистая вата совсем близко от нас, и, кажется, протяни руку – и ты коснешься их ладонью.
Генрих молчал. Он, прикрыв глаза, старался собраться с мыслями, сосредоточиться и, по возможности, не думать о том, что ждало его впереди и к чему он внутренне был уже готов. Перебирая в памяти события последних дней, он думал о Гансе и о том, как тот, должно быть, удивится, когда, не дождавшись от него звонка, позвонит ему сам, а в ответ услышит, что Генрих уехал и неизвестно когда вернется. Генрих невольно представил себе выражение лица Ганса, и ему в глубине души стало стыдно. Он забыл обо всем на свете, даже о друге, как только узнал о коварных замыслах Вендлера в отношении Ольги. Впрочем, Ганс не маленький и сам разберется со своими проблемами. Генрих гнал от себя мрачные мысли и убеждал себя, что все пройдет гладко. Но на душе была смутная тревога, которая не только не оставляла его, но и, по мере того как их полет приближался к концу, все усиливалась. Вилли Вендлер… Что, собственно говоря, он знает о нем? В 1941 году они общались всего месяц. Как командир, Вендлер показался Генриху опытным и знающим офицером, с подчиненными держался ровно, не заносился и никогда понапрасну никого не обижал. Вот, пожалуй, и все, что он мог сказать о нем. Теперь, когда их интересы пересеклись, Генрих пожалел, что в свое время недостаточно изучил характер и повадки своего бывшего полкового командира. Оказывается, за холеной внешностью Вендлера и его благородными манерами скрывается жестокая и коварная натура, способная на все ради собственных корыстных целей. Как только Генрих поможет Вендлеру переправить картины в Западную Германию, тот постарается избавиться от опасного свидетеля своих преступных дел. И если бы не Ольга, Генрих никогда бы не связался с такой сволочью, как Вендлер. Воспоминания о девушке заставили вновь болезненно сжаться его сердце, а страх – нет не за себя, а за любимую – постепенно вытеснил в нем все другие чувства. Именно этот страх делал Генриха уступчивым и более сговорчивым, и это, безусловно, было на руку Вендлеру.
– Генрих, а почему ты не спрашиваешь, каким образом я намерен переправить ценности в Германию? – вдруг спросил Вилли и тем самым прервал ход его мыслей.
– Меня это не интересует. Это твои проблемы, и как ты их решишь, мне безразлично.
– Ты прав. Но я все-таки по этому поводу кое-что скажу. Твой непосредственный начальник Фишер очень глупый и амбициозный человек. Мне не составило труда сыграть на этом и тем самым склонить его на свою сторону. Фишер благодаря своим связям и знакомствам получил разрешение у греческих властей на вывоз старой военной техники, оставленной на острове нашими войсками еще во время войны. Вот здесь, – Вендлер любовно погладил кожаный портфель, – лежат документы, которые гарантируют нам свободу действий и передвижений по острову, – Вендлер оскалил зубы в самодовольной ухмылке. – Генрих, ты даже не представляешь себе, как велика сила денег. Кто сможет устоять против соблазна получить их? Тем более для этого необходимо лишь немного поступиться своими служебными обязанностями и не обратить внимания во время таможенной проверки на металлические ящики, которые мы будем грузить в самолет. За свою временную слепоту в этот момент служащий будет обеспечен на всю оставшуюся жизнь. И такой человек нашелся. Его даже не интересовало содержимое ящиков, которые мы будем вывозить с острова. Вид зелененьких куда больше занимал его воображение, чем личное оружие старого образца, находившееся, по моим словам, в ящиках.
В это время к ним повернулся пилот и сообщил:
– Мы уже на месте. Иду на посадку.
Пилот сбросил высоту, и самолет стремительно понесся вниз к зеленому полю, оставив слева серое одноэтажное здание и высокую белую башню, над которой развевался большой оранжевый сачок, указывающий направление ветра. Взлетная полоса была пуста. Чуть в стороне от башни почти у самого края летного поля темнели замаскированные защитными сетками старые «Мессершмитты» и виднелась стоянка для бензозаправочных автомашин, вокруг которых сновали люди в комбинезонах защитного цвета. Самолет описал в воздухе широкий круг и, выпустив шасси, пронесся над серой бетонной посадочной полосой. Наконец колеса коснулись бетонной поверхности, глухо ударившись об нее. Машина взревела и стала глушить скорость. Двигатель заработал ровнее, самолет легко побежал по взлетной полосе и вскоре остановился. Летчик заглушил двигатель, и дверь в самолете бесшумно открылась. Ударила упругая волна жаркого терпкого воздуха. Вендлер вышел из самолета, следом за ним Генрих. Летчик некоторое время оставался в машине. Но когда к самолету со стороны серого здания, поднимая пыль столбом, подрулил джип с тремя военными, вооруженными автоматами наперевес, он тоже покинул машину. Вендлер расплылся в улыбке при виде представителей местной власти.
– Господин Вендлер, господа, – сказал офицер на ломаном немецком языке и отдал честь. – Рад вас видеть. Как прошел полет?
– Спасибо, Хамегас, все прекрасно, – ответил Вендлер и протянул для приветствия сухую сильную руку, которую офицер, как показалось Генриху, пожал слишком поспешно и с каким-то угодническим видом.
«Похоже, это и есть тот человек, о котором говорил во время полета Вендлер», – подумал Генрих и с интересом посмотрел на греческого офицера.
Перед ним стоял невысокий мужчина, глаза которого скрывали большие темные очки. Он был плотного телосложения, сорока-пятидесяти лет, чисто выбритый, с короткой стрижкой и мясистым загорелым лицом. Рядом с Вендлером Хамегас казался мелким и жалким, что нельзя было сказать о бывшем полковом командире Генриха, который излучал непререкаемую власть и силу.
– Господин Вендлер, я приготовил для вас машину. Это старенький «Пежо». Машина выносливая и маневренная, что очень важно, так как у нас разбитые дороги и высокогорная местность. Бак наполнен бензином под завязку. Если пожелаете, могу дать своего шофера.
– За машину, Хамегас, спасибо. Насчет шофера не беспокойся. Машину поведет вот он. Кстати познакомься, Генрих Дитрих, мой помощник.
Мужчины приветствовали друг друга кивками.
– Летчик останется здесь. Я попрошу тебя, Хамегас, позаботиться о нем. Мы же с Генрихом займемся делом: обследуем местность и сделаем кое-какие замеры. На это, думаю, уйдет не больше трех часов.
– Господин Вендлер, – Хамегас смущенно потупил взор, – без сопровождающего я не имею права дать вам разрешение перемещаться по острову. Поймите меня правильно, мне здорово влетит, если я нарушу приказ своего начальства.
– Хамегас, – Вендлер сразу же сменил интонацию голоса. Его речь стала плавной и тихой, словно ручеек, журчащий на равнинной местности. – Разве я толкаю тебя на преступление? Упаси, Боже. Все, о чем ты сказал, оговорено в документах, которые подписаны высшими чинами твоей страны. Вот, посмотри, – Вендлер расстегнул портфель, достал папку с документами и небольшой аккуратный сверток.
Все это он тут же протянул офицеру. Хамегас был более смышленым, чем могло показаться на первый взгляд. Он сразу же понял, что в свертке находятся деньги, но так просто взять их в присутствии своих подчиненных не мог.
Поэтому Хамегас красноречиво посмотрел на Вендлера, а затем громким голосом произнес:
– Хорошо, господин Вендлер, я ознакомлюсь с документами, но прежде я должен дать указание своим людям, чтобы они приступали к таможенному досмотру вашего самолета. Вы не возражаете?
– Нет-нет… о чем разговор, – Вендлер улыбнулся. – Приступайте.
Офицер повернулся к своим подчиненным и коротко что-то сказал на своем языке. Те без лишних слов пошли к самолету.
– Иорг, – через плечо бросил летчику Вендлер, – помоги таможне разобраться, что к чему.
После того как ненужные свидетели сделки были удалены, Хамегас взял сверток с деньгами и спрятал его в большой нагрудный карман военно-полевой формы.
Что касается документов, то он их лишь небрежно полистал, даже не вникнув в смысл содержания, и вернул Вендлеру со словами:
– Вы правы. Все документы в порядке. Думаю, моему начальству не в чем будет меня упрекнуть. Вы хотите отправиться немедленно или еще задержитесь на какое-то время? Тогда я смогу угостить вас прекрасным кофе с ликером. Кроме того, моя жена специально к вашему приезду испекла яблочный пирог, и вы обидите не только меня, но и ее, если не отведаете его.
– Спасибо, Хамегас, за приглашение. Мы с Генрихом обязательно откушаем угощение, приготовленное твоей женой, так и передай ей. Но только не сейчас. Прежде дело.
– Понимаю.
– Вот и прекрасно. И еще… я хотел бы попросить тебя, Хамегас… – Вендлер взял представителя власти под руку и, отвернувшись от Генриха, стал что-то тихо говорить ему.
– Я немного пройдусь, – ни к кому не обращаясь, сказал Генрих.
– Только не уходи далеко. Мы сейчас отправляемся, – в ответ предупредил его Вендлер.
Засунув руки в карманы брюк, Генрих направился в сторону серого здания, по пути бросая взгляды по сторонам. Он еще плохо ориентировался на местности, но, судя по брошенной Вендлером фразе, они находились недалеко от залива Суда. Яркое полуденное солнце слепило глаза и припекало с невероятной силой. Генриху без привычки стало казаться, что еще немного, и он превратится в рака, сваренного в собственном соку. И если бы не северный ветер, дующий со Средиземного моря, которое омывало остров со всех сторон, образуя всевозможные бухточки и заливы, то так и было бы. Взору Генриха открылся живописный вид: вершины гор, видневшиеся вдали, были покрыты вечнозелеными лугами, а предгорье и спускавшиеся за ними равнины – плантациями виноградника, оливок, полями пшеницы и кукурузы. Край благодатный и богатый. Через несколько минут Генриха догнал Вендлер.
– Теперь, когда я все вопросы решил, мы можем отправляться, – сказал он и взмахнул рукой. – А вот и машина.
Подъехавший к ним «Пежо» резко затормозил, и шофер вышел из машины.
Генрих сел за руль, Вилли пристроился рядом и, откинувшись на сиденье, вынул из кармана брюк носовой платок и вытер вспотевшее лицо.
– Ну и жара, черт возьми, – произнес он и глубоко вздохнул. – Поезжай прямо. Хамегас сказал, что, обогнув аэродром справа, мы выедем на горную дорогу, по которой сможем добраться до Малеме. А оттуда до залива Суда рукой подать.
Генрих кивнул и нажал на сцепление, стараясь выжать из машины все, на что она была еще способна. Машина пронеслась мимо серого здания и, обогнув его, выехала на широкую лесную тропу, покрытую слоем коричневых листьев. Генриха удивило, что им так быстро дали разрешение покинуть территорию аэродрома, который охраняли военные, следившие за всеми передвижениями как людей, так и машин. Да, сила денег действительно велика. Дорога, петляя как серпантин, поднималась в горы все выше и выше. Натужно ревя, «Пежо» одолел первый подъем, за ним следовал другой. Вокруг стояла глухая тишина, нарушаемая лишь шумом двигателя да треском сучьев под колесами машины. Так они ехали почти полчаса. Лесной пейзаж постепенно сменился вечнозелеными лугами, которые радовали глаз великолепием цветов и красок. Спуск занял значительно меньше времени, чем подъем. Вскоре внизу замаячило предместье Малеме – большая торговая деревня, которая была почти безлюдна. Лишь длинный хвост машин, стоящих одна за другой, тянулся вдоль шоссе, служившего одновременно и главной улицей. Шоферы мирно сидели группами в тени и закусывали. Город начался широкой пыльной улицей двухэтажных домов, грязных, облупившихся и закопченных. Тротуаров здесь не было. Крыши домов были тщательно побелены и превращены в верхние дворики. Генрих сбавил скорость и свернул в пыльный тесный переулок. За время пути они с Вендлером не произнесли и двух слов. Каждый из них думал о своем. Вилли невольно ощущал волнующий трепет по мере того, как они приближались к тому месту, где он спрятал ящики с полотнами картин, ценность которых была необычайно велика и в числовом выражении составляла восьмизначную цифру. Все эти годы он только и мечтал о том, как станет полноправным хозяином всего этого богатства. Картины снились ему даже по ночам. Иногда он просыпался среди ночи в холодном поту с ощущением, что его тайник раскрыт и все картины исчезли. В конце концов Вендлер решил: раз у него появилось подобное чувство, то это ничто иное, как знак свыше, и если он не поспешит вывезти картины в ближайшее время из хранилища, то может лишиться их навсегда. И он энергично принялся за дело. Однажды один из сотрудников, работающих вместе с ним в фирме, высказал интересную мысль. Нехватку металла во многих странах мира можно пополнить за счет старой военной техники, такой, например, как пушки, танки и зенитные орудия, оставленные на полях сражений во время войны, отправив их на переплавку. По его словам, это прибыльное дело, и кто решится его осуществить, сможет сказочно разбогатеть. Вендлер не очень разбирался во всех тонкостях, связанных с переплавкой металла, но мысль показалась ему интересной, тем более что если связать воедино остров Крит, старую военную технику, оставленную на военно-морской базе, и картины, которые он спрятал в тайнике около этой базы, то можно без особого риска осуществить свой план. Его останавливали только нехватка денег и наличие человека, который помог бы ему осуществить задуманное. Вмешался случай. Фирма, в которой работал Вендлер, предпочитала хранить свой основной капитал в швейцарском банке, ко им являлся «Швейцеришен банкферейн», зарекомендовавший себя как самый надежный. Вся деловая переписка с банком была возложена на Вендлера. Ответная корреспонденция, получаемая из банка, обычно была подписана фамилией Фишер. Так Вендлер заочно познакомился с этим человеком. Но однажды на документе появилась другая подпись, а именно – «Г. Дитрих». Он невольно вспомнил о своем бывшем подчиненном, который вместе с ним участвовал в операции по захвату острова Крит. И как только Вилли приехал в Швейцарию по делам фирмы, то постарался выяснить все об интересующем его человеке. Какова же была его радость, когда он узнал, что заместителем Фишера был никто иной, как бывший его подчиненный, обер-лейтенант Генрих Дитрих.
