Алиса Атарова
Tempus

– Ну, пенсионеры, – повторил Мэтью, разводя руками. – Пожилые люди.

– Мэри будем ждать? – спросила Лиззи, прерывая их диалог. Миссис Никсон тут же забыла про слова юноши.

– Немного подождем, – кивнула мать, тоже усаживаясь и надламывая кусок хлеба.

– Как работа? – предпринял еще одну попытку завязать разговор Мэтью, обращаясь к Майклу.

Тот неопределенно махнул рукой, мол, «нормально», но продолжать разговор не стал. Однако спустя еще один стакан он воззрился на парня мутным взглядом и спросил:

– А у тебя, смотрю, работа идет отлично, такой чистенький, не стыдно тебе сидеть рядом с нами здесь в грязи? Живешь себе там припеваючи, возишь богатея, – он обвинительно ткнул в него пальцем, как будто иметь хорошую работу было преступлением.

Впрочем, в глазах Майкла так оно и было. Обстановка тут же накалилась. Любые разговоры о работе с ним сводились к тому, что его жизнь хуже, работа ужаснее, и откровенная зависть отравляла любую беседу. Мэтью, правда, справедливо полагал, что винить в этом Майкл мог только самого себя: изначально шансы у них были одинаковые, можно даже сказать, что у Майкла они были повыше, но собственные дурные привычки и с годами ухудшающийся характер сделали из него нелюдимого и злого человека, который выглядел старше своих 18 лет и был вынужден работать с углем, поскольку все, чем он обладал – это природная сила и выносливость. Не пытаясь выбраться из грязи, он, напротив, погрузился туда с головой и теперь обвинял в этом всех вокруг, начиная от матери и заканчивая неизменно Мэтью.

– Ага, вожу, – сдержанно отозвался тот, слабо улыбнувшись. – Еще с золотых тарелок ем икру ложками.

Майкл посмотрел на него, нахмурившись, придумывая про себя остроумный ответ. Но у него это не удалось, поэтому он мрачно налил себе еще джина. – Где эта чертова Мэри?! – ни с того ни с сего разъярился он, хлопая ладонью по столу.

Никто ему не ответил, поскольку все знали, что вспышки гнева у него начинаются внезапно, но и заканчиваются также быстро. Он часто нарочито вел себя грубо, самоутверждаясь за их счет и пытаясь сойти за главу семейства, тогда как денег в дом не приносил почти ни пенни, лишь ел задарма да бранился. Еще некоторое время они посидели, говоря о том о сем, не затрагивая никаких чувствительных тем. Трое прихлебывали чай, а четвертый смотрел на дно бутылки.

– Давайте жрать, – предложил Майкл, глядя на них пьяными красными глазами.

– Да, пора, – неожиданно поддержала его Лиззи, которая тоже проголодалась. – Она, может, и не придет вовсе, что нам теперь, весь день ее ждать?

На часах было уже три. Миссис Никсон огорченно вздохнула и начала раскладывать еду. Атмосфера смягчилась, стоило Майклу увидеть мясо. Он жадно принялся есть, накладывая себе больше всех. Остальные ели не спеша, переговариваясь и смеясь. Лиззи рассказывала забавную историю из особняка, как миссис Пирс что-то напутала в рецепте и им пришлось есть сладкую картошку, притворяясь, будто бы все в порядке, поскольку та обладала взрывным характером и терпеть не могла ошибаться, а потому сама ела ее молча. А когда мистер Страут, обладавший не менее склочным характером, наконец указал ей на то, что картошка-де не соленая, она посоветовала ему поперчить. Все залились смехом. Даже Майкл хмуро улыбнулся, но побоявшись, что кто-то заметит это, с двойным усердием принялся есть.

После обеда Лиззи жестом фокусника достала из корзинки припрятанный кусок пирога.

– Боже, да не надо было, – ахнула миссис Никсон.

– Раз уж он так много денег имеет, пусть почаще еду покупает, – недовольно отозвался Майкл.

– Мы поэтому и купили, – с улыбкой подтвердил Мэтью, сведя на нет всю агрессию. Тот стушевался, не зная, что ответить.

Каждому досталось по небольшому кусочку. Если честно, по сладкому молодой человек скучал больше всего. Выросший на чипсах и сладостях XXI века, он долго не мог привыкнуть к тому, что сладости в викторианской Англии очень дорогие и позволить их себе могут только богачи. Поэтому при любой возможности он старался урвать хотя бы кусочек сахара. Над этой его привычкой часто смеялись окружающие, поскольку мальчику в его возрасте неприлично было быть таким сладкоежкой.

После этого двое засобирались обратно в особняк. Мэтью почему-то казалось, что мистер Зонко куда-нибудь поедет вечером, а значит, следовало быть наготове. В дверях он умудрился сунуть в руку миссис Никсон кошель с деньгами, и пока та не начала возражать, специально быстро отошел на несколько шагов от дома, весело смеясь. Он остановился подальше, наблюдая, как Лиззи обнимает мать на прощание, а рядом стоит хмурый Майкл, доставший трубку и собирающийся присесть покурить. Вся эта картина была ему так знакома, что у него невольно потеплело на сердце. Он видел ее уже восемь лет подряд и все еще не мог привыкнуть, что у него был второй дом в такой дали от первого – родного. Он помахал рукой на прощание, и миссис Никсон улыбнулась, тоже махнув ему в ответ. Лиззи подошла к нему. В груди у юноши щемило от чувства радости и острой тоски. Он подхватил девушку под локоть.

– Зачем ты?.. – спросила она, намереваясь, наверное, спросить про кошель, но вместо этого замолкла, глядя на него с какой-то затаенной нежностью, отчего ее лицо в этот момент выглядело так прекрасно, что Мэтью захотелось смеяться.

– Много будешь вопросов задавать – скоро состаришься, – он легко щелкнул ее по носу, заставив всю нежность в ее взгляде сморщиться и исчезнуть. Но сердце ее все не находило места.

– Майкл выглядит получше, – заметила она спустя некоторое время, когда они неторопливо шли по улице.

– М-м, – невразумительно отозвался тот, отмечая про себя, что по его скромному мнению, тот, напротив, стал еще хуже и характер у него еще больше испортился. Может быть, совмещение выпивки и опиума давало такой эффект?

– И ты мог бы с ним не ссориться по любому поводу. И не провоцировать намеренно, – укорила его Лиззи.

– Мог бы, – тут же согласился он.

– Но даже не попытался себя сдержать, – заключила она.

– Не попытался, – подтвердил Мэтью.

– Да что ты поддакиваешь? – возмутилась девушка.

– Хочешь, чтобы я не соглашался?

– Я хочу услышать твое мнение! – она пребольно ткнула его острым локтем в бок. – Ты же как-никак часть семьи. Тебе нужно поддерживать хорошие отношения с Майклом. Ведь ты увел у него звание кормильца семьи.

– Ничего я не уводил! – настал черед молодого человека возмущаться.

– Еще как увел. Сам посуди: ты работаешь в хорошем месте, не пьешь, у тебя есть свободные деньги, и ты помогаешь матери, весь такой из себя благожелательный. На твоем фоне он выглядит попросту чудовищно, и это его задевает.

– Не думаю, что все так, как ты говоришь, – возразил он. – Может быть, не пей он столько, он бы и не злился по любому поводу.

– Может быть, если бы у него был повод не пить, он бы и не пил, – рассудила девушка. – Но ты ему этого повода не даешь.

– Неужто я и в этом виноват?!

Они замолчали, медленно шагая по дороге. Мэтью кипел от ярости. Он и так считал, что сносит слишком многое от Майкла только лишь из прошлой привязанности, а оказывается, Лиззи думает, что алкоголизм ее брата – это тоже вина Мэтью. Чтобы не наговорить лишнего в порыве злости, Мэтью крепко сжал зубы.

– Возьмем кэб, – неожиданно остановился он.

– Почему? – недоуменно спросила Лиззи.

– Потому что, – коротко отозвался тот. Он уставился на пустынную улицу, а затем потянул девушку за собой. Он давно уже вычислил, что, если остановиться и оглянуться, на любой улице Лондона можно найти кэб. И точно – спустя пяти минут поисков на более оживленной улице он наткнулся на пустой кэб, а затем посадил туда девушку, закрывая дверь.

– А ты? – еще более удивленно посмотрела на него девушка.

– Я не поеду, – ответил тот, вручая ей шиллинг.

– Почему? – расстроенно спросила она, глядя на него своими большими глазами.

– Есть дело, – коротко отозвался он.

Кажется, она поняла, что задела его своими словами ранее, поэтому не стала спорить. Она только протянула к нему руку, словно хотела потрепать его по щеке, но кучер уже хлестнул поводьями, и Мэтью отвернулся. Кэб умчался, и на улице юноша остался в одиночестве. Он тряхнул головой, остывая. Он отнюдь не был самым бескорыстным человеком в мире, и подобные высказывания заставляли его сильно злиться. Он полагал, что и так делает все, что в его силах, чтобы помочь семье и не огрызаться на Майкла! Так почему же он еще должен нести ответственность за какие-то там чувства пьяницы? К тому же эти обвинения, что он лишил его места главы семьи – Мэтью совершенно не собирался и не хотел занимать этот «пост».

Оглянувшись по сторонам и поняв, что он все еще в Уайтчепеле, молодой человек широкими шагами направился в ближайший паб. Если Майклу можно напиваться, так почему нельзя ему?

Зайдя в прокуренное помещение, он хлопнулся на стул у стойки и заказал себе стакан эля. Помещение было небольшое, и внутри было обильно накурено. Здесь было несколько столов, за одним из которых играли в карты работяги, отдыхающие в этот воскресный вечер, было темно и влажно. Не слишком приятное местечко, но зайдя внутрь, Мэтью решил, что на сегодня ему это подходит. Мэтью отхлебнул эль из кружки и потянулся в карман за табаком.

Он глубоко ушел в свои мысли. Уже давно одно дело бередило его душу – в его копилке было достаточно средств, чтобы уехать в Россию в любой момент. Однако он все оттягивал это и не решался попрощаться с Никсонами, а собственная нерешительность и непонимание, что же держит его на месте, изматывали его.

– Табачком не угостите? – спросили его неожиданно, заставив буквально подпрыгнуть на месте.

– Господи, нельзя же так людей пугать! – воскликнул Мэтью, картинно хватаясь за сердце. Он уставился на потревожившего его человека: это был мужчина, которого он не заметил ранее за стойкой. Перед ним на столе стояло несколько пустых пинт пива, а из-за полутьмы он не мог разглядеть его лица, только руку, тронувшую его за плечо.

– Простите, – хмыкнул незнакомец, перебираясь на стул поближе. Теперь они сидели рядом, и Мэтью мог увидеть общие черты его лица, хотя оно и было скрыто в полумраке: у молодого человека чуть старше него самого, был массивный подбородок, большой нос и темные курчавые волосы, а глаза сверкали нездоровым блеском. Его костлявая рука взяла щепоть табака, и он наклонился, понюхав его:

– Хороший табак, – удовлетворенно произнес он. Его фигура щуплой, болезненно худой и угловатой, и голос низкий и глухой, как будто бы больной, с явным славянским акцентом.

– Наверное, – с сомнением протянул Мэтью. Табак у него был не высший сорт, но и не самый плохой.

– Приятное тут место, – незнакомец, видимо, решил продолжить с ним беседу, потому что придвинулся чуть ближе. В полутьме блестели его полупьяные глаза. – И музыка хорошая.

– Музыка? – Мэтью нервно улыбнулся. Либо с ним приключился внезапный приступ глухоты, либо перед ним какой-то сумасшедший. Вряд ли крики картежников могли сойти за музыку, хотя… – А, музыка карт, – кивнул он головой глубокомысленно.

– Нет, что вы, – хмыкнул его новый знакомый, поясняя, словно ребенку. – Обычная музыка.

– Ладно, – Мэтью поджал губы и кивнул, безропотно соглашаясь. Ну, музыка так музыка. Хоть кордебалет в голове у этого человека пусть играет. Ему до этого дела нет. Половина города сидела на опиуме, немудрено, что многие из них слышали «музыку».

Они помолчали, а затем Мэтью все-таки не сдержался:

– И что там передают?

– О! Это прекрасная музыка. Мелодия смерти, – шутливое настроение Мэтью тут же стухло. – Что вы здесь делаете в это воскресенье? – спросил его молодой человек, не продолжая предыдущую странную тему. Мэтью был ему за это благодарен, потому что у него мурашки побежали от того, с каким чувством этот человек сказал про смерть.

– Провожу свое время в приятном заведении, – хмыкнул Мэтью, махнув рукой в зал. Один из игроков в карты как раз смачно плюнул на пол. – С приятной компанией, – тут же поправился он, отсалютовав молодому человеку кружкой, но у того уже ничего не осталось. – Кажется, я просто невыносимо одинок, и мне больше некуда пойти, – заключил он, со стуком ставя эль на стойку.

Мужчина в полутьме понимающе хмыкнул.

– Понимаю. Когда вы зашли, я сразу же обратил на вас внимание – такие люди здесь нечастые гости, очень уж вы… – он сделал паузу, пытаясь подобрать слово. Он ворочал языком словно с трудом, и буквы выходили у него округлые, выпуклые, создавая непередаваемый акцент, – чистенький. Мне показалось, или вас что-то гложет? – он взмахом руки заказал себе еще одно пиво и наклонился к нему.

– Так и есть, вы не ошиблись, – подтвердил Мэтью, снова отпивая.

– Женщина? – понимающе кивнул тот.

Молодой человек от неожиданности подавился элем.

– Почему вы так решили? – спросил он, откашливаясь.

– Я давно понял, что у честного человека все беды от женщин. Эти kobiety¹⁰ все одинаковые, – доверительно и очень зло сообщил собеседник, сжимая кулак, лежащий на столешнице. Пальцы у него были длинные, какие-то посиневшие, а ладонь, напротив, широкая. – Им только дай волю, они на шею сядут. И так им не пойдет, и эдак не выйдет. Fuj¹¹! Вот по вам прямо видно, что одна из них вас допекла. А главное: на лицо они хорошенькие, а внутри… Хотелось бы мне узнать, что на самом деле у них внутри под всеми этими корсетами и юбками… – он подозрительно огляделся по сторонам и неожиданно пригнулся к Мэтью, желая сообщить какой-то секрет. – Такие ли же они холодные? – прошипел он заговорщицки.

– «Холодные»? – не понял тот. Когда незнакомец наклонился, его лицо наконец-то попало в свет лампы, и он смог разглядеть его лицо, оказавшееся не самым приятным: маленькие темные глаза, большой нос с горбинкой, впалые скулы, заросшие щетиной щеки и выражение какого-то некрасивого безумия. Он в целом выглядел довольно неухоженно, от него пахнуло неприятным смрадом немытого тела и пивом. Мэтью чуть отстранился, не в силах выносить запах. Новый знакомый заметил его брезгливость, и отодвинулся. – Вы, наверное, имели в виду «хладнокровными»? Могу сказать, что многие из них и вправду умеют себя держать очень холодно, – по-своему понял юноша, списав эту оговорку на незнание английского.

– Нет, вы все правильно услышали. Я говорил об их холодности – внешней и внутренней. У них нет сердца, – поправил его тот.

– А вы проверяли? – не удержался Мэтью, глядя на молодого человека с ноткой презрения. Разумеется, если не следить за собой до такой степени, всякая женщина будет обходить тебя стороной.

– О, конечно, проверял! Множество раз! Паршивые создания, – выплюнул тот.

– А вы пробовали… привести себя в порядок, например? – осторожно спросил его юноша. Тот казался ему немного безумным, поэтому не хотелось его зря провоцировать. – Надеть чистую одежду, причесаться, – затем он с сомнением посмотрел на немытые космы молодого человека, – может быть, побриться налысо… – продолжил он, но его перебили.

– Нет, мы слишком разные. Женщины грязные, – не согласился его новый знакомый. Мэтью посмотрел на него с иронией, намекая на его внешний вид, но тот оказался непрошибаемым. – Я их ненавижу, – доверительно сообщил он. – Бессердечные творения Господа. Я бы хотел, чтобы они все исчезли. Ведь тогда и ваши проблемы исчезнут, молодой человек!

Молодому человеку стало немного не по себе. Он не совсем понимал, правильно ли он толкует слова собутыльника – из-за опьянения у того путались слова, и он выговаривал их все хуже, вставляя слова на своем языке.

– Проклятые kobiety! – снова выругался он.

Мэтью рассеянно кивнул. Должно быть, этого несчастного просто бросила жена, и теперь он обозлился на всех женщин этого мира. А вкупе с алкоголем мысли его начали путаться, и ненависть стала прорываться наружу, встретив «понимающего» собеседника.

– Кем вы работаете? – решил сменить он тему, поскольку эта казалась ему очень неприятной.

– Парикмахером, – рассеянно сказал тот, переставая ругаться на своем языке. – А вы?

– Кучером.

– Должно быть, это невероятное чувство – смотреть на людей сверху. Все сверху кажется таким… незначительным сразу, разве нет?

– Пожалуй, – Мэтью никогда не задумывался о подобном, но теперь был склонен согласиться, что сверху вид действительно был иным. Спускаясь с колок, он иногда ощущал. Словно возвращается с небес на землю. – Вы не местный?

– Уже семь лет как местный. Тут же все так говорят? Раз приехал, закрепился, значит, через некоторое время можешь свободно ругаться на других, кто приехал позже тебя, – отозвался тот. – А что? – этот вопрос прозвучал с вызовом, из голоса исчезла доверительность, с которой молодой человек прежде говорил.

– Я услышал в вашем голосе знакомый мне акцент. Я тоже приехал в Лондон, мы с вами в одной лодке. Я из России, – улыбнулся Смит, стараясь звучать дружелюбно.

Тот тут же расслабился:

– Значит, почти земляки. Я из Польши, – в его голосе появилась теплота, когда он заговорил о родине.

– Редко встретишь в Ист-Энде кого-то из такого далека, но это не может не радовать, – отозвался Мэтью.

– Вы правы, вы, несомненно, правы! – этот человек поднял свою кружку, собираясь с ним чокнуться. – За Родину, где бы она ни была!

– За Родину!

Сделав по глотку, они замолчали, куря свои трубки.

– Я приехал в Лондон за лучшей жизнью, – протянул его новый знакомый, глядя на стакан пива, – а обнаружил, что лучшей жизни не бывает.

Мэтью уставился на него, чувствуя какой-то отклик в своей душе. Было в словах этого человека и печаль, и безумие, и ярость. Они еще немного поговорили о делах нынешних, пожаловались друг другу на вонь в Лондоне и то, что лето обещает быть холодным. А также о каких-то новых реформах в правительстве. Сам Мэтью мало интересовался политикой, но его знакомец, которого, как оказалось, зовут Аарон, горячо приветствовал некоторые недавно принятые законы.

– Особенно тот, про проституток¹². Но по моему скромному мнению (Мэтью хмыкнул), этого мало! Кто-то должен приструнить этих грязных тварей! Пусть вообще запретят их профессию! – распалился он, хлопая по столу. – Пусть женщины меньше путаются под ногами и сидят по домам, скрывая свою мерзкую порочную натуру, – заключил он. – Проститутки, мало того, что они завлекают в свои сети порядочных людей, так еще и награждают их болезнями. Ничем не лучше крыс, – он злобно сплюнул на пол.

Мэтью подумал, что, возможно, история ненависти Аарона связана вовсе не со сбежавшей женой, а с какой-то проституткой, которая, может быть, наградила его сифилисом, заставив возненавидеть весь женский род? Он слышал, что это очень неприятное заболевание. С другой стороны, сам он не мог осуждать женщин так называемого легкого поведения: во-первых, поскольку его названная сестра являлась одной из них и порой деньги, которая она приносила, спасали им всем жизнь, что немало учит толерантности к профессии (пустой желудок – лучший учитель), а во-вторых, потому, что он не раз видел, что в эту профессию идут совсем не от большой любви, а по воле обстоятельств. Женщин в это время не допускали на нормальные работы, так что же им оставалось? Умирать с голоду? Да и осуждать кого-либо казалось ему неправильным. Суди его самого по меркам его собственного времени, так он закоренелый преступник. Впрочем, спорить с Аароном он не хотел – мало того, что он ничего не докажет этому упрямцу, так еще и желания доказывать не было. Какое ему до того, что думает какой-то сумасшедший?

Остальное время – а Мэтью просидел там еще с полчаса – Аарон скатился в какие-то совершенно пьяные бредни, к которым молодой человек уже не прислушивался, изредка отвечая согласным мычанием. Вместо этого он погрузился в свои мысли, обдумывая ситуацию с Лиззи – почему его задели ее слова? Была ли она «холодна» с ним? Нет, он был уверен, что в груди у девушки бьется намного более доброе и чистое сердце, чем у него самого. Как у ее матери. Мысли его вернулись к Никсонам и проблеме того, что ему все-таки нужно ехать и нужно прощаться. Может, проще уйти по-английски, исчезнуть так же, как он появился? Ему-то будет легче, однако он не мог то же самое сказать о Никсонах. Да и зачем он едет в Россию? Что он хочет там увидеть? Скоро, совсем скоро разразится Первая мировая, затем свержение императора, а дальше большевики. Не лучше ли переждать все это здесь, раз у него нет возможности вернуться? Он машинально дотронулся до подвески на груди.

Подобными вопросами он задавался каждый день, вспоминая по крупицам те фрагменты уроков истории, которые ему преподавали в школе. Шел 1888 год, до конца мирного времени оставалось еще порядочно. Если он хочет съездить и вернуться, со скоростью нынешних путешествий, сейчас самое время отправляться в путь. Но есть ли в этом смысл? Он не знал своих предков – в его семье не слишком много говорили о прабабушках и прадедушках, и самое большее, что он знал – это имена его бабушки и дедушки по материнской линии. Но те были не такими старыми, чтобы родиться в войну, а их родителей он не знал.

– Идем? – ему на плечо неожиданно опустилась широкая ладонь.

– Что? – очнулся Мэтью, глядя на Аарона. Тот еле стоял на ногах.

– Мы же только что решили пойти прогуляться по, этому, как его… ночному Лондону… – пьяно произнес тот. Его маленькие глаза выглядели совершенно остекленевшими. Парень запоздало сообразил, что, не прислушиваясь к собеседнику, он невольно упустил последние минуты разговора и понятия не имел, когда успел согласиться на прогулку.

– Но… – хотел возразить он, однако его уже стянули со стула. В щуплом молодом человеке неожиданно было много силы. Мэтью нехотя повиновался, хотя идти с этим безумцем ему никуда не хотелось. Он решил, что попробует уйти при первой же возможности.

– Пошли-пошли, – торопил его Аарон, пока тот расплачивался. Мэтью неожиданно обнаружил, что у него осталось всего ничего денег, а идти до дома было еще довольно далеко. Он в душе понадеялся, что ему хватит на кэб.

Они вышли из паба, когда ночь уже опустилась на город. Мэтью удивился – ему казалось, что времени прошло совсем мало. Но прохладный ночной воздух уже сгустил туман, и все прохожие невольно превратились в чудовищ, отбрасывающих длинные кривые тени в тусклом свете уличных фонарей. Две такие тени, цепляясь друг за друга, двинулись по улице. Вернее, цеплялся Аарон, который не мог идти прямо самостоятельно и тянул юношу за рукав, вызывая в нем жалость, смешанную с отвращением: должно быть, у него и правда не все дома, и случилось что-то болезненное, раз он напивается до такого состояния.

– Где вы живете? – спросил парень у него, намереваясь проводить его или хотя бы посадить в кэб.

– Тут, недалеко, – отозвался тот. Он как-то позеленел, и его скулы еще сильнее обострились в этой полутьме.

– Я вас провожу, – участливо отозвался Мэтью.

Они побрели по улицам, все глубже заходя в Ист-Энд. Наконец Аарон отворил покосившуюся дверь в ужасного вида дом в узком вонючем переулке, занося ногу над порогом, но неожиданно остановился.

– Ir zent a gut mentsh¹³, Мэтью, я это запомню, – уже совершенно невнятно произнес он и хихикнул.

– Я вас не понимаю, – ответил молодой человек, поддерживая того за локоть, поскольку он чуть не полетел кубарем.

– Я сказал, что ты хороший человек! – пьяно воскликнул Аарон. Он высвободил локоть, нелепо взмахнув руками. – О чем ты думаешь? – неожиданно тихо спросил он, наклоняясь к Мэтью через порог. – О женщинах? – не дожидаясь ответа, он продолжил. – Мы обречены всегда думать о них и всегда их ненавидеть. И все-таки, как ты думаешь, зачем Бог создал таких разных созданий? Мужчину! – он поднял кулак в воздух. – И женщину, – выплюнул он последнее слово.

– Не знаю, – коротко отозвался Мэтью, осторожно подбирая слова. – Может быть, вам стоит отпустить свою ненависть? Не все женщины, как вы говорите, «холодные». У многих из них прекрасное сердце, – он подумал о Лиззи.

– Сердце? – Аарон посмотрел на него, а затем громогласно расхохотался безумным смехом. – Может быть, и почки замечательные? А горлышко – какое же узкое горло у каждой! – он расхохотался, все больше смахивая на безумца. – О, мой дорогой Мэтью, женщины вас погубят! – он сделал шаг вглубь дома, продолжая посмеиваться, а затем снова обернулся на юношу. Что-то в его глазах испугало Мэтью до такой степени, что он еле сдержался, чтобы не отступить назад.

– А может, вы и правы… – пробормотал он так тихо, что лишь из-за ночной тишины юноша его услышал. – Может, вы и правы… Сердце… почки… уши… лоно… – он принялся загибать пальцы. – А ваша любимая часть женщины? Моя – шея. Единственное, что мне нравится в женщинах – их хрупкость. Надави пальцем, – он поднял свою ладонь, уставившись на нее завороженным взглядом, а затем резко сжал пальцы в кулак. – И она сломается, – он захихикал, рассматривая свой сжатый кулак, и Мэтью не хотелось думать о том, что он представляет. – Спасибо, мой дорогой друг. Я так долго искал ответ в глубине своего разума, а вы… Вы все расставили по местам, – он широко улыбнулся, глядя на юношу. Тот примерз к месту, ощущая необъяснимый ужас. Этот молодой человек, что был не старше его, испугал его сильнее, чем перемещение в этот мир. Аарон снова захихикал, глядя на выражение его лица. Страшная улыбка пропала, и он снова превратился в безобидного сумасшедшего. – А все-таки музыка сегодня была замечательная. Я не зря ее так отчетливо слышал. Ведь сегодня я встретил вас, мистер Смит, – он развернулся и, махнув рукой на прощание, пританцовывая в такт только одному ему известной мелодии, игравшей у него в голове, побрел прочь в глубину дома.

Мэтью еще целую минуту стоял, боясь пошевелиться, пока в доме не заглохли шаги. Затем он резко захлопнул хлипкую дверь и сорвался с места, не разбирая дороги. Его единственным желанием было оказаться как можно дальше отсюда. От страха он мгновенно протрезвел, и ноги его остановились только тогда, когда юноша стал задыхаться от бега, а в боку принялось колоть. Он остановился, сгибаясь и задыхаясь от бега. Вся его спина была мокрой – от страха ли или от бега, он бы самому себе не мог сказать.

Отдышавшись и немного придя в себя, он огляделся. На смену страху пришло раздражение от собственной глупости и сердобольности. Не то, чтобы он был готов помочь всем и каждому, но калеки, больные и им подобные вызывали у него жалость пополам с отвращением, и стыдясь этого отвращения, он бросался помогать даже тогда, когда его не просили. Например, сейчас никто не просил его соглашаться и провожать этого безумца, а ноги все равно понесли его туда. К сожалению, Мэтью никак не мог понять, что, стремясь не прослыть плохим человеком, хорошим он тоже автоматически не становился. И испытывать отвращение к болезни и уродству вполне естественно, хотя, разумеется, никто вам об этом не скажет. Но таков уж человек – он любит смотреть на красоту и воротит свой нос от уродства. Уродство возбуждает любопытство, отвращение, священный ужас и внутренний трепет, которые, смешиваясь со стыдом, образуют гремучую смесь, и не всякому человеку под силу вынести ее без угрызений совести.

Постаравшись абстрагироваться от произошедшего ранее, Мэтью принялся обдумывать, как добраться до дома. Желание идти пешком начало пропадать у него еще тогда, когда он шел с Аароном, а теперь и вовсе исчезло без следа. Молодой человек поежился от весенней прохлады, достал из кармана кошель, пересчитывая деньги. Не густо – чтобы снять кэб, ему придется хорошенько поторговаться. Он решил пройтись еще немного, пока не замерзнет настолько, что дальше идти просто не сможет (тут он, конечно, обманывал сам себя – вряд ли он бы упал от холода посреди улицы). В этот час улицы в Ист-Энде еще были полны, но покинув его и двигаясь вдоль Темзы, он встречал все меньше прохожих. Большинство предпочитало сидеть вечером по домам в тепле, а спустя некоторое время Мэтью осознал всю мудрость этого решения: ему на нос размашисто упала капля. Он задрал голову, с неудовольствием глядя на него – начинался дождь. Юноша ускорил шаг, оглядываясь по сторонам в поисках кэба, но как это всегда бывает с транспортом: только что его было вокруг полно, но стоило ему тебе понадобиться, как он пропадал.

Мэтью прикрыл голову сюртуком, спасаясь от больших капель, с силой замолотивших по мостовой, но это не сильно ему помогло. Как назло, это был не обычный небольшой дождик, а настоящий ливень, неизвестно откуда взявшийся – ведь весь день до этого было солнечно! Словно в наказание за то, что лондонцы расслабились и наконец-то поверили, что в городе может быть хорошая погода, та тут недовольно обрушила на них грозу.

Мэтью встал под навесом какой-то лавки, высматривая кэб. Правда теперь он сомневался, что какой-нибудь кэбмэн захочет его взять – он промок насквозь и представлял собой жалкое зрелище. Наконец ему удалось остановить какой-то экипаж.

– Маловато, – цокнул языком мужчина, держащий над головой зонтик и без тени жалости глядя на промокшего парня.

– Я дам еще, как доедем, – пообещал Мэтью, дрожа от холода.

– Ладно, – сжалился тот, пуская его в коляску. Мэтью с удовольствием забрался внутрь, и лошадь звонко застучала копытами по мостовой. Кэбмэн вел очень аккуратно, чтобы та не оступилась, да и из-за дождя видимость ухудшилась до минимума. Слушая дождь, стучащий по крыше, молодой человек подумал, что он бы довез клиента в разы быстрее, но жаловаться в такой ситуации было нечего. Спустя некоторое время, когда убаюканный мерным шагом лошади Мэтью задремал, экипаж наконец остановился. Он встрепенулся и выбрался наружу.

– Сейчас, – он бросился к дверям особняка и застучал по ним. Кэбмэн подозрительно следил за ним. Долгое время никто не отвечал, но затем в окне вспыхнул свет, и он увидел недовольное лицо дворецкого. – Мистер Колсби, это я!

– Кто я? Свои все дома сидят, – глухо донеслось с той стороны окна.

– Полно вам шутить, – стуча зубами, сказал Мэтью. – Это я, Мэтью.

– Ах, Мэтью, – радости в голосе не прибавилось. Защелкали замки на двери, и та медленно отворилась. На пороге стоял мистер Колсби в халате. Мэтью тут же шагнул вперед, вставая в проеме.

– Не одолжите мне немного денег? Мне не хватает заплатить кэбмэну, – попросил Мэтью, махнув рукой назад.

Брови Колсби поползли вверх, а затем снова опустились, нахмурившись. Терпеливо наблюдая за мыслительным процессом дворецкого, Мэтью чихнул. Лицо дворецкого стало еще недовольнее, хотя казалось, что это был его предел.

– Одолжить вам денег? – наконец переспросил он.

– Да, денег. Я вам завтра же утром все верну, – поторопил его кучер.

Ноздри мистера Колсби грозно задвигались, словно бы о подобной дерзости его не просили эдак с рождения (вполне возможно, что так оно и было).