Алиса Бастиан
Палуба 9
Хотя я вовсе не уверена насчет сейчас. Сегодняшний день нелепым трафаретом накладывается на такой же, только год назад.
* * *
Девятое сентября. День рождения сестры. Лиля, увязавшаяся со мной в поездку. Паромный терминал. «Лидия», плывущая по волнам. «Дьюти-фри». Лиля намекает на то, что хочет духи, а я без всяких намеков покупаю подарочные наборы мини-бутылочек со спиртным. Один, другой, третий. Привезу сестре, думаю я, она совсем не выезжает из дома. Но на самом деле не привезу.
Днем все более-менее нормально, но к вечеру настроение у нас обеих портится. Мы ссоримся. К ночи моя злость достигает своего предела. Подарочные наборы потихоньку опустошаются. Лиля возвращается ровно через пять минут после того, как я начинаю закипать. Сколько можно там шляться?! При этом перестав отвечать на звонки. Когда она заваливается в каюту, явно нетрезвая, я складываю руки на груди и смотрю на нее в упор. Взгляд должен быть осуждающим и недовольным, но я чувствую, что он просто усталый. Лиля садится на койку и стягивает с себя кеды, не обращая на меня внимания.
Часа два назад мы сильно повздорили (черт меня дернул сунуться в ее личную жизнь и ее отношения с друзьями) и, обменявшись взаимными оскорблениями, ударились в бойкот. Я высказала Лиле все дерьмо, что накопилось у меня в душе после гибели ее отца. Стало легче. Поигнорировав меня около десяти минут, Лиля оделась, демонстративно накрасилась и ушла. Я была так зла, что даже не волновалась за нее. Потом увидела ее по монитору в каюте – в зале ресторанной палубы, там, где шел концерт и люди за столиками медленно, но верно напивались на неделю вперед. В общем-то она была у меня на виду. Я постепенно остывала. Этому поспособствовали мини-бутылочки водки из «Дьюти-фри». В какой-то момент я подняла глаза, и Лили на мониторе и в зале не оказалось. Вот тогда я и заволновалась. Позвонила ей несколько раз, но трубку она не взяла. Я понятия не имела, из-за того ли, что мы разругались и она бесится, или ее уже лапает в углу какой-нибудь пьяный пассажир. Я прошла всю ресторанную палубу, но Лилю не нашла. Вернулась в каюту в надежде, что она уже там, и без сил опустилась на пуфик, обнаружив каюту пустой.
Поэтому, когда пьяная Лиля возвращается, облегчение смешивается во мне с новым приступом злости и раздражения. Лиля продолжает меня игнорировать. Судя по ее состоянию, она скоро вырубится. Чертова пьянчужка, вся в отца, думаю я с отвращением.
– Не смей говорить об отце. – Лиля поднимает на меня тяжелый взгляд, слова чеканит низким альтовым голосом.
Я понимаю, что последнюю мысль высказала вслух. Хочу что-то сказать, но от следующих Лилиных слов теряю дар речи.
– Я видела, как он погиб.
Лиля смотрит на меня с вызовом, смешанным с ненавистью. Такого взгляда я у нее еще не видела. Она стягивает с себя свитер, остается в джинсах и белье. Ее аккуратная укладка деформировалась – горло свитера узкое, при снятии он прошелся по волосам и «прилизал» их. Даже не знаю, почему я отмечаю эти детали. Наверное, из-за ее слов. Пытаюсь не концентрироваться на них так сильно.
– Я все знаю.
Мои пальцы впиваются в плечи (я все еще стою с руками на груди) с такой силой, что, вероятно, останутся маленькие синяки. Жутко хочется снова залезть в пакет «Дьюти-фри».
– И я всем расскажу, – добавляет Лиля, и, несмотря на нетрезвость, слова эти звучат на удивление четко, громко и убедительно. Звучат в каюте, а потом повторяются в моей голове – снова, и снова, и снова.
Лиля любуется вызванной реакцией и усмехается.
– Давно пора было. Но я даже не знала, что так тебя ненавижу.
– Из-за какой-то ссоры ты смеешь мне такое говорить?
– Не из-за ссоры, – качает головой Лиля. – Из-за всего. Просто все это копилось, копилось… И пришла пора с этим покончить. Может быть, мы могли бы договориться, – помедлив, добавляет она. – Я подумаю. Тут есть над чем подумать, потому что я видела, как ты его столкнула. И ты прекрасно знала, что он не умеет плавать, так же, как и ты.
Я делаю шаг вперед и хватаю Лилю за горло. Сжимаю руки, не осознавая, что делаю, но через несколько секунд ее хрипы отрезвляют меня, и я в ужасе отшатываюсь.
– Убийца, – шипит Лиля, и ноги у нее подкашиваются. Все-таки она явно выпила лишнего. Потом она что-то бормочет, снимает джинсы, бросает их на пол и рвется к унитазу, где ее выворачивает наизнанку. От этих звуков меня тоже выворачивает, прямо на ковер каюты. От звуков, ее слов и водки. Теперь все понятно.
– Почему же ты раньше ничего не сказала? – иронизирую я, пытаюсь тоном свести все в шутку, но мы обе знаем: все серьезнее некуда.
– Тогда я осталась бы одна. Бабка бесила меня еще больше, чем ты. А денег давала меньше. Но сейчас мне это уже не страшно. Ты мне больше не нужна. Ты мне не мать. Никто. Ненавижу. Убийца.
У меня просто не было выбора, думаю я, но Лиле не говорю ни слова. Ей не понять.
– Я, конечно, знала, что ты собственница и что твоя главная мечта – выйти замуж, желательно за отца, но что ты настолько долбанутая… – Она закатывает глаза. – Жаль, конечно, что он, тоже долбанько, утонул. Вы были бы отличной парой. – Последние слова она произносит уже под шум воды.
Нет, ей не понять. Наглая юная девица, у которой все впереди, просто не в состоянии понять, что когда ты отдаешь все, что у тебя есть, когда столько терпишь все и всех, в том числе и ее, а об тебя вытирают ноги, трахаясь с какой-то шлюшкой на стороне, и отбирают помолвочное кольцо, заявляя, что все это было ошибкой, выбора тебе действительно не оставляют.
– Почти «Американская трагедия», и конец, наверное, будет такой же, – стреляет Лиля. На последних словах ее снова рвет.
Дверь в ванную приоткрыта, но Лиля этого не замечает. В зеркале на стене я вижу, как она заползает в душ, чтобы смыть с себя этот день. Выдавливает в руку шампунь из дозатора. Намыливает голову. Про меня она, кажется, уже не помнит.
Зря.
Лиля, Лиля. Я бы на ее месте сдала меня давным-давно. Но у нее были свои причины. Долбанутые причины, потому что она, как и ее отец, то еще долбанько. Не могу сказать, что мы с ней подружились. Скорее, она как-то ко мне прилипла. Конечно, я могла прекратить наше общение, прекратить встречаться с ней время от времени, таскать на мероприятия, давать ей деньги, но было что-то, что не давало мне это сделать. Думаю, это чувство вины. За смерть ее отца.
Но сейчас никакой вины я не чувствую. Только тихую ярость. Если Лиля вздумала меня шантажировать, то этого не будет. Никогда.
Даже хорошо, что она напилась и высказала мне все. По крайней мере, это многое объясняет. Ее поведение в день смерти и в день похорон отца. Некоторые ее реакции. Взгляды. Фразы. Тогда я не знала, в чем дело. Теперь знаю. Конечно, злость и спиртное сильно притупили ее инстинкт самосохранения. Будь она трезва, никогда бы не сказала мне правду и не отправилась бы преспокойно после этого в душ. Ведь она знает, на что я способна. Видела.
Вода в душевой все льется, и мне в глотку льется очередной маленький «Абсолют». Нужно решать, и быстро. Конечно, мне еще тогда показалось, что кто-то нас увидел. Но ничего не происходило, и я убедила себя, что никого там и не было. Все-таки я оказалась права.
Наверняка утром она все забудет. Сегодняшний вечер, ее откровения и эту сцену. Но стопроцентной уверенности в этом у меня нет. К тому же самый важный факт – свидетельствование – вряд ли выветрится из ее головы, и тогда она нападет в самый неожиданный момент. Конечно, ей могут и не поверить. Спустя столько времени… Но все те несостыковки, которыми обросло расследование несчастного случая у реки, разом обретут ясность, едва она только укажет на меня. Тогда мне удалось выкрутиться. Снова привлекать к себе внимание я не хочу. И в любом случае я не смогу спокойно жить, зная, что есть кто-то, кто все видел. Лиля – просто бомба замедленного действия. И, если честно, она давно меня раздражает. Начала задолго до того, как я убила ее отца. Маленькая избалованная дрянь. «Абсолют» со мной согласен.
Я беру с полки массивный тяжелый фен. Взвешиваю в руке. Решаю, что пока во мне зажглась искра, надо действовать, нужно разбираться с тем, что волнует меня именно сейчас. В голове шумит. Хочется склониться над унитазом, но я сдерживаюсь. Вид Лили, смывающей с волос шампунь, отвлекает мое внимание. Глаза у нее какие-то остекленевшие. Я шагаю в душевую и наотмашь, со всей силы, бью ее феном по голове. Не задумываясь о том, что я буду делать дальше. Не задумываясь ни о чем. Маленькая пьяная дрянь.
Лиля не вскрикивает, не издает ни звука, но в глазах у нее появляется какая-то сосредоточенность, осознанность, и тогда я бью еще раз. А потом еще. Фен по-настоящему крепкий. Отличного качества. Удобно сидит в руке. Лиле же, судя по всему, наоборот, весьма неудобно. Скрючившись на полу душевой, она медленно тянется руками к голове, из которой течет кровь, устремляясь к сливному отверстию.
