bannerbannerbanner
полная версияДень могил

Алиса Бастиан
День могил

Полная версия

Расмус ошибался. Отец, во-первых, прекрасно устроился в тюрьме, с неплохой кормежкой, прогулками и такими же ублюдками по соседству, а во-вторых, продолжал жить в нем, Расмусе. Именно поэтому Расмус медлил, не хотел убивать, не хотел доставлять отцу удовольствия, не хотел подчиняться его крови, его тьме, не хотел быть похожим на него. Но все-таки убил, и в первый же раз зарвался, заупивался собой, и в итоге накосячил и заработал паранойю. Неудачник. Истинный сын своего отца.

Прошлой ночью Расмус спал отвратительно, постоянно просыпаясь в поту, уверенный, что его закапывают заживо, чувствуя какие-то вибрации под кроватью, поэтому сейчас ему до боли требуется кофеин и глазные капли. И то и другое можно найти дома, но Расмусу совершенно не хочется туда возвращаться. Он знает – если вернется, то закроется там наглухо, и там же, в этой бетонной коробке у дороги, просто сойдет с ума, ожидая, когда полицейские постучат в дверь. Но сидеть в библиотеке опасно, потому что больше всего Расмусу, наперекор здравому смыслу, хочется найти и перечитать темы про арест его отца: как поймали, на чем попался, как вел себя на допросах. Расмус морщится от резкой головной боли и выключает браузер.

На улице свежо и светло, и это немного приводит его в чувство, вытаскивает из мутно-грязных глубин, куда он успел провалиться за последний час. Даже желудок напоминает о своей неуплаченной дани. Расмус идет в продуктовый с опаской, от души желая не встретить безумного старика Тармо, ни сегодня, ни когда-либо еще.

Желание Расмуса сбудется, но немного не так, как он себе представляет.

*

Подземная тьма просыпается. Пещерная тишина нарушается поскребыванием когтей, утомленных долгим ожиданием, готовых вкусить жизнь. Чернота то тут, то там озаряется небольшими огнями размерами с двухъевровые монеты. Обычно они не внушают ужаса, тепло-желтые, ламповые, словно маленькие маяки в темноте для заблудшего путника. Они зависят от настроения; по ним сразу видно, насколько сильно злится тьма и те, кто в ней скребется.

Сейчас они красные.

*

Расмус выходит из «Консума» с упаковкой кефира в руках. Магазинный пакет рвется сразу за кассой, но выяснять отношения не хочется. На улице немноголюдно, слегка прохладно в старой, но любимой желтой куртке. Он проходит дом престарелых (бывший Дом моряков), надеясь, что никогда туда не попадет. Расмус хочет прожить долгую и активную жизнь, а не чахнуть в таких вот старческих тюрьмах.

Ему нужно идти прямо, но что-то непреодолимо тянет его налево, к мостику через реку, за которой – лес. Тот самый, с частичкой его души, выставленной на всеобщее обозрение. Тяге этой невозможно противиться, Расмус буквально слышит, как лес-соучастник шепчет, зовет, ждет его. Всего на минутку. Просто подойти к тому месту, взглянуть и пройти мимо. Это ведь не вызовет подозрений – человек просто идет к заливу, как и всегда, и по случайности проходит мимо того самого места. Теперь там ходит меньше народу, чем обычно, всем как-то не по себе, даже днем люди, наверное, думают, что из-за сосны может выскочить маньяк, но скоро это пройдет. Все проходит. Кроме, наверное, той жажды, что толкнула Расмуса на необратимый путь.

«Держись подальше от леса!» – звучит в голове стариковский голос. Но пока мозг Расмуса еще размышляет, безуспешно оценивает адекватность этого поступка, ноги уже несут его через мостик и вверх, на возвышение, в лес. Он убеждает себя, что просто не хочет идти домой, что это он принял решение, а вовсе не шепчущая чаща. Кефир все еще зажат в руках, сердце ускоряет темп, когда Расмуса обступают могучие сосны, когда хрустят ветки под ногами, когда легкие наполняет аромат леса. Расмус расслабляется, выпрямляет плечи и спокойно идет по тропинке. Не по той, что приведет его к нужному месту, а по соседней – пока так, для безопасности. На расстоянии виднеются полицейские ленты, опоясывающие место захоронения, и Расмус чувствует гордость: это он, это из-за него здесь все на ушах.

Впереди – муравьиная тропа, протянувшаяся от купола полутораметрового муравейника куда-то направо. «Путь в страну маалусов ведет по муравьиным тропам» – всплывает в голове строчка из библиотечных интернет-разысканий, и Расмус усмехается. Ну-ну, так вот где они, те, кто все знает, как сказал невменяемый старик. Расмус чувствует внезапную жажду и открывает кефир, делает несколько глотков, шагает дальше, вслед за муравьями. Ползущие насекомые напоминают ему о детской площадке, качелях и облепленном чупа-чупсе. Непрерывная цепочка утыкается в старое дерево, и Расмус хмыкает, осматриваясь. Ни следа маалусов, зато полицейская лента видна даже отчетливее. Он делает еще глоток кефира, а когда отнимает картонный пакет от лица, вокруг все иначе.

От дерева, куда его привели муравьи, исходит жар, словно от печки, а земля, усыпанная коричневыми и рыжими листьями, становится чернильной, вязкой, обволакивает ботинки Расмуса. Кефир выпадает из его рук и разливается белой жижей, смешивается с черной густой тьмой, а потом упаковка погружается в землю и исчезает под ней. Расмус вскрикивает, когда его начинает засасывать, словно в болото, хватается руками за ближайшие ветки и кусты, ломает их, но кто-то резко дергает его за ноги, не оставляя шансов выбраться. Желтая куртка рвется, легкий наполнитель вываливается и, подхваченный ветром, уносится прочь. Через три секунды единственным напоминанием о Расмусе становится желтый клочок куртки, уцепившийся за острый край ветки.

Рейтинг@Mail.ru